Текст книги "Людоед, который объелся (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Чарльз Вильямс,Хью Пентикост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Мейер посмотрел на Клинга, взглядом спрашивая, закончил ли тот чтение. Клинг кивнул, и Мейер закрыл книгу.

– Он отнял у нее не одну, а две жизни,– сказал Мейер.– Одну – с которой она покончила, а другую -которую она еще только начинала.

* * *

В тот день Пол Дайки второй раз за последние четыре дня доказал, что он не зря получает жалованье. Он позвонил в управление и сообщил, что закончил посмертное обследование Тинки Сакс и нашел на ее бедрах множество шрамов. Он может совершенно определенно утверждать, что это следы многочисленных внутривенных инъекций, так что убитая, без всякого сомнения, ч являлась наркоманкой.

 Глава 13

Во время одного из приступов его беспамятства она связала ему обе руки за спиной, а потом еще стянула и ноги кожаным ремнем. Теперь он лежал на полу и ждал ее прихода, пытаясь убедить себя, что вовсе не нуждается в ней. Но он знал также, что она ему отчаянно нужна.

В комнате было очень тепло, но он дрожал. Кожа начала зудеть, но он не мог даже почесаться, потому что руки у него были связаны. Он чувствовал, какой резкий запах исходит от его нагого тела – его ведь не мыли и не брили в течение этих трех последних дней. Но ему это было уже безразлично – и этот запах, и щетина – все, кроме одного... Почему ее так долго нет и что могло ее задержать?

Он лежал в темноте и изо всех сил старался не считать минуты.

Она вошла, как всегда обнаженная, с подносом в руках, но еды на нем больше не было. Знакомый пистолет, небольшая картонная коробка, спички, ложка с изогнутым черенком и прозрачный конвертик.

– Привет, куколка,– сказала она.– Ты скучал по мне?

Карелла ничего не ответил.

– Ты меня ждал? – снова спросила она.– В чем дело? Тебе не хочется разговаривать?

Она рассмеялась своим безрадостным смехом.

– Не беспокойся, беби, сейчас я тебя подкреплю! Может, мы с тобой пока позабавимся? Тебе не хочется позабавиться со мной?

Карелла молчал.

– Ну, если тебе даже разговаривать со мной не хочется, мне, видимо, придется уйти. В конце концов, я прекрасно понимаю...

–  Нет, не уходи,– сказал Карелла.

– Ты хочешь, чтобы я осталась?

– Да.

– Повтори-ка!

– Я хочу, чтобы ты осталась.

– Это лучше. Чего бы ты хотел, беби?

– Не знаю.

– Может, ты хочешь, чтобы я позабавилась с тобой немножко?

– Нет.

– Тебе не нравится, когда с тобой играют?

– Нет.

– Что же тебе нравится, беби?

Он не отвечал.

– Ну, тебе придется мне сказать, иначе я просто не дам тебе этого.

– Не знаю.

– Тебе нравится, как я выгляжу без одежды?

Да. Ты неплохо выглядишь.

– Но тебя это не интересует, не правда ли?

– Нет.

– Что же тебя интересует?

Он снова ничего не ответил.

– Но ведь ты должен знать, чего тебе хочется. Неужели ты не знаешь?

– Нет, не знаю.

Девушка поднялась и подошла к двери.

– Куда ты? – спросил он быстро.

– Всего лишь наберу немного воды в ложку,– сказала она успокаивающе.– Не беспокойся, я вернусь.

Она взяла с подноса ложку и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Ему было слышно, как в кухне побежала вода.

«Скорее,– подумал он.– Скорее! – И вдруг вздрогнул: – Нет. Нет! Нет! Не хочу, чтобы ты возвращалась! Оставь меня в покое... Будь ты проклята!»

– Вот и я! – сказала она, входя в комнату.

Она взяла со стула поднос, села и распечатала прозрачный пакетик. Высыпав его содержимое в ложку, она зажгла спичку и поднесла ее к ложке.

– Надо все приготовить для моего маленького беби,– сказала она.– Ты ведь горишь нетерпением, правда, беби? Не беспокойся, я позабочусь о тебе! Как зовут твою жену?

– Тедди,– сказал он.

– О? – изумилась она.– Ты все еще не забыл? Ну, это просто позор!

Она дунула на спичку, потом открыла коробочку и вынула из нее шприц для внутривенных вливаний и иглу. Вставила иглу в шприц, нажала на поршень, чтобы воздух вышел из цилиндрической стеклянной трубочки. Из той же самой картонной коробочки достала комочек гигроскопичной ваты и положила его в ложку с молочно-белой жидкостью. Она знала, что даже мельчайшие кусочки нерастворившегося порошка могут закупорить микроскопическое отверстие иглы, поэтому втягивала раствор в шприц, пользуясь ватой как фильтром. Закончив эту операцию, она улыбнулась и сказала:

– Ну вот, все готово для моей куколки!

– Я не хочу этого,– сказал Карелла.

– Ах, лапочка, пожалуйста, не обманывай меня,-произнесла она спокойно.– Я ведь хорошо знаю, как тебе этого хочется. Как зовут твою жену?

– Тедди.

– Тедди... Ну ладно, ладно.

Из картонной коробочки она вынула жгут, подошла к Карелле и, положив шприц на пол, стала перехватывать ему жгутом руку повыше локтя.

– Как зовут твою жену? – спросила она опять.

– Тедди.

– Ты хочешь э т о г о!

– Нет.

– О, это ведь очень приятно,– сказала она.– Мы ведь уже приняли это сегодня утром, и эта штука превосходного качества. Разве ты не мечтаешь поскорее получить это опять?.. Так как зовут твою жену?

– Тедди.

– У нее такие же грудки, как у меня?

Карелла не ответил.

– О, это тебя не интересует, правда? Тебя теперь интересует только то, что у меня здесь, в шприце, разве не так?

– Нет.

– Ну, это первоклассный героин, беби! Без всяких там штучек-дрючек. Все самого-самого первого сорта! Хотя теперь я уж и не знаю, как это мы будем устраиваться, ведь у нас уже нет больше нашей милой лапочки.

Конечно, ему не следовало ее убивать. Абсолютно ни к чему это было...

– Зачем же он это сделал?

– Здесь я задаю вопросы! Ты еще помнишь, как зовут твою жену?

– Да-

– И как же?

– Тедди.

– Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Я ведь и для себя это могу оставить.

Она подобрала с пола шприц.

– Так мне уйти?

– Делай, что хочешь.

– Коли уж я отсюда уйду, то не вернусь раньше завтрашнего утра. Это будет очень длинная ночь, беби! Ты думаешь, тебе без укола удастся спокойно провести ночь?

Она помолчала.

– Так хочешь или нет?

– Оставь меня в покое.

– Нет-нет-нет. Мы никак не можем оставить тебя в покое. И немного погодя, беби, ты все равно расскажешь, как нашел нас. И сделаешь это потому, что не захочешь валяться в собственной блевотине. Ну, а теперь говори, как зовут твою жену?

– Тедди.

– Нет!

– Да. Ее зовут Тедди.

– Интересно, как же я могу дать тебе это, если у тебя такая хорошая память?

– Вот и не давай.

– О’кей,– сказала девушка и пошла к двери.– Доброй ночи, куколка. Приду к тебе утром.

– Погоди.

– Да? – она обернулась. Лицо ее ничего не выражало.

– Ты забыла про жгут.

– Действительно,– согласилась она, подошла к нему и сняла жгут с руки.

– Ну, давай, отказывайся! Посмотрим, надолго ли тебя хватит. Завтра утром, когда я приду, ты будешь кататься по полу и выть.

Она небрежно поцеловала его в лоб и притворно вздохнула.

– Ах! Ну почему ты вынуждаешь меня быть с тобой такой суровой?

Она пошла обратно к двери, складывая жгут, шприц и вату назад в коробку из картона. Сложила все снова на поднос и сказала:

– Ну, доброй ночи, беби!

А потом вышла, заперев за собой дверь.

* * *

Сержант Тони Крайслер ответил на вызов Мейера только в девять утра в понедельник.

– Лос-Анджелесская полиция. Ну и задали вы мне работу на целый день,– сказал он,– Довольно противно было раскапывать эти столетней давности дела.

– Нашли что-нибудь? – спросил Мейер.

– Сказать по правде» если бы вы работали не по делу об убийстве, я давно бы все это бросил к чертовой матери.

– И все-таки нашли вы что-нибудь для меня? спросил Мейер терпеливо.

– У меня есть данные двенадцати, а то и тринадцатилетней давности. Вы на самом деле думаете... что имеется какая-то связь?

– Это все, чем мы располагаем,– ответил Мейер– -

Мы просто решили использовать все возможные шансы.

 К тому же вам ведь не приходится самому оплачивать все телефонные разговоры,– захохотал Крейслер.

– Попали в точку! – сказал Мейер, от души желая, чтобы Крейслер когда-нибудь был вынужден сам оплачивать свои служебные телефонные разговоры.

– Ну ладно,– сказал Крейслер, нахохотавшись.– В общем, вы оказались правы насчет того ареста! Мы их замели за, нарушение раздела 11500 Положения об охране здоровья и безопасности граждан. Только тогда эту девицу звали иначе. У нас она зарегистрирована как Тина Карин Грейди. Думаете, зто ваша Сакс?

– Вероятно, это было ’ ее девичье имя,– сказал Мейер.

– Я тоже так думаю. Мы их накрыли в одной квартире в Северном Голливуде. У них с собой было 25 ампул героина, в каждой – чуть больше одной восьмой унции. Вообще, у нас количество наркотика не имеет .значения. Любая доза, которая поддается анализу и может быть представлена в суд как вещественное доказательство. У вас-то, кажется, иначе?

– Да, у нас не так,– сказал Мейер.

– Во всяком случае, этот парень был весь в шрамах.

Видно, занимался этим очень давно. Девочка Грейди была молода и очаровательна. Совершенно непонятно, что у нее могло быть с ним общего. Она заявила, что не знала, что он наркоман, что он просто пригласил ее в эту квартиру, напоил, а потом насильно ввел ей дозу наркотика. Других знаков у нее на теле не было. Только этот, единственный, у самого локтя.

– Минуточку,– сказал Мейер.

– Да, в чем дело?

– Девушка сама заявила, что он насильно ввел ей наркотик?

– Да. Сказала, что он напоил ее предварительно.

– Значит, это не он отвел от нее обвинение?

– Что ты хочешь сказать?

– Этот человек не принял на себя всю вину? Не сказал, что сам насильно ввел ей наркотик?

Крейслер снова захохотал.

– Где это ты видел наркомана, который взял бы на себя такое? Ты что, шутишь?

– Она сказала своему врачу, что этот человек поступил именно так.

– Совершеннейшая ложь! – сказал Крейслер. Она только одна и говорила на следствии, убеждала потом судью, что она невиновна. И получила условный приговор. Его же осудили и отправили в Соледад, там он и отбыл весь назначенный срок.

– Так почему же она все время посылала ему деньги? Не потому, что была перед ним в долгу, а потому, что чувствовала себя чертовски виноватой?

– Но она и не заслуживала осуждения,– сказал Крейслер.– В конце концов, черт возьми, ей было всего лить девятнадцать! И откуда мы можем знать, может, он и в самом деле ввел ей дозу наркотика насильно?

– Сомневаюсь. Она с семнадцати лет постоянно нюхала порошок, а потом делала и инъекции.

– Фью-ююю! Ну, мы-то этого не знали!

– Как звали того парня? – спросил Мейер.

– Фриц Шмидт.

– Фриц? Это что, прозвище?

– Нет, полное имя. Фриц Шмидт.

– Что вам о нем известно?

– Был приговорен к четырем годам. При освобождении получил справку о полном излечении. Больше мы о нем ничего не слышали.

– Не знаете, он все еще в Калифорнии?

– Не могу сказать!

– О’кей! Большое спасибо,– сказал Мейер.

– Не за что,– ответил Крейслер и повесил трубку.

Ни в одном из справочников Фриц Шмидт не числился. Но, судя, по записям доктора Леви, Тинкин друг прибыл сюда только в сентябре. Уже не надеясь на положительный ответ, Мейер набрал все же телефон Службы информации, представился как штатный детектив и спросил у девушки-телефонистки, нет ли у нее сведений о Фрице Шмидте, в самых последних списках.

Две минуты спустя Мейер и Клинг, пристегивая к поясу пистолетные кобуры, выбежали из управления.

* * *

Девушка вернулась в комнату, когда совсем стемнело. Она была полностью одета, в руке был пистолет. Тихо прикрыла за собой дверь, но включать свет не стала. Несколько минут она смотрела на Кареллу, лежавшего на полу в отблесках неонового света, пробивающегося сквозь шторы. Потом сказала:

– Ты дрожишь, беби?

Карелла не ответил.

– Какой у тебя рост?

– Шесть футов два дюйма.

– Придется подобрать для тебя какую-нибудь одежду.

– С чего это вдруг такая забота? – усмехнулся Карелла.

Он все время потел, и его била дрожь, как в лихорадке. Он терзался мучительным желанием сорвать со своих рук наручники, а с ног – ремни. Он корчился и метался в полном отчаянии, отлично сознавая, к чему он стремится на самом деле, что именно могло бы принести ему облегчение.

– Никакой заботливости, беби,– сказала она.– Просто нам надо увезти тебя отсюда.

– Куда?

– Увезти, и все.

– Но куда же?

– Не беспокойся,– сказала она.– Сначала мы тебя хорошенько накачаем.

Карелла вдруг почувствовал ликование. Он пытался скрыть от нее свою огромную радость, страдая от мысли, что она, возможно, опять только дразнит его. Он изо всех сил старался не улыбаться. Карелла лежал в лихорадке на полу, а она стояла над там со своей ужасной улыбкой на лице.

– Ну как, миленький, не очень-то тебе сладко?

Он промолчал.

– Ты знаешь, что такое сверхдоза героина? – вдруг спросила она.

Он на секунду перестал дрожать, но затем дрожь возобновилась со страшной силой. Казалось, ее слова эхом разнеслись по комнате.

– Знаешь ли ты, что такое сверхдоза героина?.. Сверхдоза... героина... Знаешь?.. Так знаешь? – настаивала она.

– Да.

– Она не принесет тебе вреда,– сказала она буднично.– Она просто убьет тебя, но вреда не принесет.

Она снова засмеялась.

– Подумай хорошенько, беби! Сколько наркоманов в городе, как ты думаешь? Двадцать, двадцать пять тысяч, как ты считаешь?

– Не знаю,– сказал Карелла.

–  Пусть будет, скажем, двадцать тысяч, о’кей? Люблю круглые цифры. Двадцать тысяч наркоманов! И все они так и рыщут в поисках необходимой им дозы. А вот мы тебе сейчас вкатим дозу, которой семи или восьми из них хватило бы на целую неделю! Это ведь по-настоящему щедро с нашей стороны, как ты считаешь, беби?

– Спасибо,– сказал Карелла.

Они помолчали.

– Как ты думаешь... – начал он, но тут же остановился, пережидая приступ особенно сильной дрожи, от которой не попадал зуб на зуб. Он молчал, собираясь с силами, потом продолжил: – Как ты думаешь, чего вы добьетесь, уничтожив меня?

– Молчания,– сказала девушка.– Ты один на всем белом свете знаешь, кто мы такие и где нас искать. Когда ты умрешь, об этом уже никто не будет знать. Полное молчание.

– Нет.

– Да, беби!

– А я тебе говорю, что нет. Все равно они вас найдут.

– Мгм!

– Вот увидишь.

– Каким же это образом?

– Точно так же, как вас нашел я.

– Нет, это невозможно!

– Я ведь нашел вашу ошибку.

– Никакой ошибки не было, беби... – Она помолчала.– Была всего лишь маленькая девочка, игравшая со своей куклой.

В комнате вдруг стало очень тихо.

– Мы ведь нашли куклу. В твоем автомобиле, помнишь, лапочка? Очень красивая кукла. Спорю, что очень дорогая.

– Это подарок для моей дочери,– сказал Карелла.– Я ведь сказал тебе.

– Ты ведь не собирался дарить своей дочери старую куклу, а?.. Ведь нет, миленький?

Девушка улыбнулась.

– Несколько минут назад я случайно заглянула кукле под платье. Для тебя все теперь уже кончено, беби, поверь мне!

Она повернулась к открытой двери.

– Фриц! – крикнула она.– Иди-ка сюда и помоги мне!

* * *

Почтовый ящик внизу, в вестибюле, подсказал им, что Фриц Шмидт живет в квартире 24. Они помчались наверх, перепрыгивая через две ступени. Добежав до третьего этажа, они вытащили револьверы и понеслись по коридору, едва замечая номера на дверных табличках. Наконец, увидев нужную цифру, они остановились. Мейер приложил к двери ухо, но услышать что-либо было невозможно. Отойдя от двери, он сделал Клингу знак рукой. Клинг немного отошел назад, напружинил тело и широко расставил ноги.

Противоположная стена была в дальнем углу площадки, слишком далеко от двери, так что Мейеру пришлось использовать Клинта в качестве опоры. Мейер высоко поднял ногу, Клинг сильно оттолкнул его, и нога Мейера с треском вышибла замок.

Дверь широко распахнулась, и они ворвались в квартиру с пистолетами наготове: Мейер впереди, Клинг на три фута сзади. Сразу же Клинг бросился направо, а Мейер – налево.

Из комнаты справа от большой гостиной выскочил мужчина – высокий, широкоплечий, с прямыми светлыми волосами. Он увидел детектива и быстро сунул руку в карман пиджака. Но ни Мейер, ни Клинг не стали выяснять, что он собирается делать.

Они открыли огонь одновременно. Пули прошили широкую грудь мужчины и отшвырнули его к стене. Он медленно сполз по стенке на пол. В дверном проеме показалась еще одна фигура. Это была очень высокая девушка с пистолетом в правой руке. На лице ее застыла какая-то кривая усмешка,Д^ак будто она все время ожидала появления детективов, была готова к их приему и даже приветствовала их появление.

– Берегись, она вооружена,– зарычал Мейер.

Но девушка быстро повернулась. Вместо того чтобы выстрелить в него, она прицелилась куда-то в пол соседней комнаты. За ту ничтожную долю секунды, которая ей понадобилась, чтобы повернуться и вытянуть руку, Клинг успел увидеть распростертого на полу у радиатора человека. Лица его не было видно, но Клинг инстинктивно понял, что это Карелла.

Он выстрелил автоматически и без малейшего колебания. Впервые выстрелил в человека, к тому же стоявшего к нему спиной. Но его рука не дрогнула. Пуля вошла точно между лопатками девушки. Она выстрелила почти одновременно, но пуля Клинга отбросила ее на середину комнаты, поэтому ее выстрел оказался неточным. Когда Клинг вбежал в комнату, она силилась приподняться. Ее оружие было снова повернуто в сторону Кареллы. Клинг успел ударить ногой ее кисть, пистолет подпрыгнул в руке девушки, но она не сдавалась и продолжала целиться. Она выкрикнула:

– Дай мне убить его, грязный ублюдок!

Клинг выстрелил еще раз.

Пуля попала в лоб девушки, она упала навзничь, но успела выстрелить. Ее пуля ударилась о металлический радиатор и рикошетом полетела по комнате, разорвав оконную штору и разбив стекло.

Мейер уже был рядом с Клингом.

– Успокойся,– сказал он.

С тех самых пор, как почти четыре года назад была убита Клэри, Клинг не плакал. Но вот сейчас он стоял посередине залитой неоном комнаты, где у стены лежала мертвая девушка, а у радиатора дрожал нагой Карелла, его руки бессильно повисли вдоль тела и глухие рыдания сотрясали тело.

Мейер обнял Клинга за плечи.

– Ну, успокойся,– повторил он.– Все позади.

– Кукла,– невнятно проговорил Карелла.– Дайте куклу...

 Глава 14

Кукла была ростом тридцать дюймов от макушки светлой головки до каблучков черных сафьяновых башмаков. На ней было кокетливое кружевное платьице с черным бархатным корсажиком и стоячим воротником, заколотым чем-то напоминающим поддельную золотую брошку. Куклу продавали под именем Болтунья,

В ее пластмассовый животик были вмонтированы две крохотные девятивольтовые батарейки. Все это прикрывалось целлулоидной пластиной телесного цвета, которая удерживалась на месте простым пластмассовым запором. Прямо над полостью для батареек имелось решетчатое отверстие, прикрывающее миниатюрный электронный прибор, скрытый в груди у куклы. Именно это устройство и подсказало создателям куклы ее имя.

Это был миниатюрный магнитофон. Брошь на воротничке куклы приводила в действие записывающий механизм. Для записи ребенку необходимо было повернуть брошку по часовой стрелке, дождаться сигнала, а потом можно было вовсю разговаривать с Болтуньей. До тех пор пока не пропищит новый сигнал. Тогда брошь поворачивалась в первоначальное положение.

Ну а чтобы проиграть записанное, брошку нужно было повернуть против часовой стрелки.

Когда Клинг и Мейер включили куклу на воспроизведение записи, они услышали три разных голоса. Один из них принадлежал Анне Сакс. Он был ясным и отчетливым, поскольку девочка все время держала куклу на руках, когда играла с ней в ночь убийства ее матери.

Тоненький голосок все время повторял:

– Не бойся, Болтунья!.. Пожалуйста, не бойся ничего!,. Болтунья, не пугайся, пожалуйста!.. и вновь то же самое, и еще раз, и еще...

Второй голос был менее отчетлив, поскольку он доносился сквозь тонкую перегородку, разделявшую детскую и спальню Тинки. Лабораторное исследование подтвердило, что магнитофон обладал необычайной для своих размеров чувствительностью,– он регистрировал голоса с расстояния 25 футов. Громкие голоса.

Но даже и при этом второй голос не был бы записан, если бы Анна не сидела вплотную к стене, прилегающей к спальне матери. Особенно те слова, которые произносились у самой двери.

От сигнала до сигнала вся запись длилась полторы минуты. На фоне детского голоска был слышен другой голос, полный тоски и муки. Голос Тинки Сакс. Сначала ее слова невозможно было разобрать. Слышно было только какое-то нечленораздельное бормотание, глухие стоны, мольба. Голос то утихал до шепота, то прорывался сквозь слова Анны очень явственно.

По мере того как Тинка все больше приходила в отчаяние, а ее убийца все более беспощадно гонял ее по комнате с ножом в руке, Тинкин голос раздавался все громче, и наконец слова стали отчетливыми:

– Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо!

Здесь же успокаивающий голос Анны:

– Пожалуйста, не пугайся!.. Не бойся, пожалуйста!..-

Крик матери:

– Пожалуйста! О, пожалуйста, не надо!

Далее голоса смешивались:

 – Я ведь истекаю кровью, ну, прошу тебя!.. Ничего,

Болтунья, не бойся!.. Фриц, остановись, прошу тебя'.. Не бойся, Болтунья, не пугайся!.. Фриц! Фриц! Ну, прошу тебя... Перестань, Болтунья, не надо!..

Третий голос принадлежал мужчине, но разобрать что-либо было невозможно, кроме глухого бормотанья. Лишь один раз прозвучало очень ясно:

– Шлюха!

В самом конце записи Тинка еще раз с мольбой выкрикнула имя: «Фриц» – после чего ее голос ослабел и перестал быть слышен. Только донеслось совсем тихо и глухо:

– Не плачь, Болтунья, постарайся не плакать...

* * *

Санитары вынесли на носилках Кареллу и Шмидта, который еще дышал. Детективы молча слушали еще раз запись куклы.

– Девушка мертва,– сказал медэксперт.

– Знаю,– ответил Мейер.

– Кто подстрелил ее? – спросил один из полицейских.

– Я,– ответил Клинг.

– Мне нужны будут подробности.

– Останься тут,– сказал Мейер Клингу,– Я поеду в госпиталь. Может, этот подонок захочет перед смертью сделать заявление?

* * *

«Не хотел я ее убивать...

Она была чертовски счастлива, когда я пришел. Смеялась, шутила. Считала, что покончила со всем этим... Я сказал ей, что она спятила, что она никогда от этого не избавится...

С трех часов дня я никак не мог раздобыть себе дозу. Я просто с ума сходил... Я сказал ей, что мне нужны деньги, чтобы кольнуться. Она ответила, что больше не станет давать мне деньги. Сказала, что больше знать меня не хочет... Меня и Пат, девочку, с которой я живу. Она не имела права со мной так обходиться. Только не тогда, когда я был так болен... Она ведь видела, что я готов был лезть на стенку, а сама сидела, потягивала этот чертов лимонад и все рассказывала, что не собирается мне больше помогать... Не собирается тратить половину своего дохода на то, чтобы я и мои друзья сидели по уши в дерьме...

Я сказал ей, что она мне обязана... Я ведь четыре года провел в Соледаде из-за этой сучки! Она должна мне помогать! Но она ответила, чтобы я убирался и оставил ее в покое... Что покончила со всем этим, со мной и такими, как я... Она сказала, что избавилась от этого. Избавилась от этого!..

...Я умру?..

Я взял... взял со стола нож. Я не собирался ее убивать. Просто мне необходимо было немного кольнуться. Разве ей непонятно было? Я умолял ее Христом Богом, хотя бы в память о тех временах, когда мы были вместе... И я ударил ее, не помню, сколько раз...

...Неужели я умру?..

Помню, со стены упала картина... Я взял все деньги из ее кошелька и из туалетного столика. Всего сорок долларов десятками... Выбежал из спальни, уронил где-то по дороге нож... Мне кажется... я ничего не помню!.. Я знал, что мне нельзя спускаться на лифте... Я вылез на крышу и перебрался на соседний дом, а уж оттуда вышел на улицу... Купил двадцать ампул. После этого мы с Пат почувствовали себя хорошо, очень хорошо...

Я не знал, что Тинкина девочка дома. Не знал до самого сегодняшнего вечера, пока Пат случайно... не стала... рассматривать эту распроклятую говорящую куклу...

Если бы я знал... что девочка там... я бы и ее убил... наверное... Не знаю!..»

Фриц Шмидт так и не успел подписать свое признание, продиктованное стенографисту, потому что умер через семь минут после того, как запись стенографиста стали перепечатывать на машинке.

* * *

Она сидела в темноте больничной палаты и не отрываясь смотрела на своего истерзанного мужа. Она ждала, когда же он наконец откроет глаза.

Она едва осмеливалась поверить в то, что он жив, и молила Бога, чтобы он быстрее пришел в себя. Доктора обещали приступить к лечению немедленно. Они объяснили ей, что очень трудно с точностью установить го время, за которое человек может превратиться в наркомана.

Но Карелла сказал им, что первую инъекцию ему сделали поздно ночью в пятницу. Это означало, что наркотики ему вводили не более трех дней...

По мнению врачей, человек, психологически готовый стать наркоманом, может стать им за самое короткое время. Но они думают, что Карелла никогда ранее не употреблял наркотиков и получил инъекции наркотика, добытого кустарным способом и потому не сильнодействующего. В таком случае нужно не менее двух-трех недель, чтобы превратить его в наркомана. Во всяком случае, они начнут отлучение – если тут вообще нужно употреблять такое сильное слово – немедленно...

И у них нет ни малейшего сомнения, что излечение будет полным и стойким.

И вот теперь она сидит рядом с ним в темноте.

Когда он наконец открыл глаза, ей показалось, что он очень удивился, увидев ее рядом. Он улыбнулся и прошептал:

– Тедди...

Она ответила ему улыбкой и дрожащей рукой погладила его по лицу.

– Тедди,– сказал он снова.

Потом он сказал еще что-то, она не поняла, что, потому что в комнате было темно и не видно, как шевелятся его губы.

– Тедди – вот как тебя зовут! – повторил он.– Я не забыл...