Текст книги "Людоед, который объелся (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Чарльз Вильямс,Хью Пентикост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Хью Пентикост
Людоед, который объелся

ЧАСТЬ I

 Глава 1

Был понедельник.

В следующую субботу предстояло отметить день рождения Великого Человека. Праздник обещал быть пышным, но холодным. Директор отеля «Бомонд» мистер Пьер Шамбрен ощущал вокруг атмосферу особой напряженности, какую испытал утром дня Д[1]1
  Имеется в виду день высадки союзных войск в Европе 6 июня 1944 г.


[Закрыть] в одном из приморских городков Британии, ожидая приказа о наступлении.

Однажды мистер Шамбрен уже участвовал в подготовке званого вечера Великого Человека, но тогда, приступая к делу, он еще пребывал в младенческом неведении. Он был одним из самых профессиональных и осведомленных работников отеля, и в его представлении званый вечер не мог быть причиной какой-либо особой напряженности. Однако тот вечер открыл ему глаза. Великий Человек обладал своеобразным талантом, который даже детскую невинность крестин мог превратить в сущий ад. Формы садизма, присущие ему, были настолько изощрены, что в предстоящие шесть дней ни один из служащих отеля «Бомонд», ни один из его гостей не могли так или иначе не испытать на себе его действие.

Дьявольская власть Великого Человека должна была начаться ровно в десять утра в понедельник и действовать до следующего воскресного утра, когда выбившейся из сил команде администраторов, официантов, посыльных и портье предстояло привести в порядок то, что осталось в бальном зале отеля «Бомонд» после двухсот пятидесяти званых гостей.

Пьер Шамбрен никогда не был трусом. На войне он слыл более чем хорошим солдатом, ибо не принадлежал к тем крепкоголовым героям, которые слепо бросаются навстречу опасности. Благодаря ясному уму и живому воображению он мог предвидеть любую ситуацию, и поэтому его мужественное поведение в опасности было истинным мужеством. В повседневной деятельности директора встречались ситуации, которые требовали и такта, и железных нервов. Несмотря на репутацию отеля люкс, в котором можно было не только остановиться, но и иметь постоянную резиденцию и даже купить квартиру, «Бомонд» сталкивался со многими проблемами, характерными для менее роскошных и более заурядных гостиниц. Всегда били пьяницы, неплатежеспособные постояльцы, девицы, пусть и самые дорогие в Нью-Йорке; бесконечные оскорбительные и необоснованные жалобы, самоубийства, сердечные приступы, капризы стареющих богатых вдов; чудаки, вроде того грека на двадцать четвертом этаже, который умудрился избить кнутом двух девушек, привязав их к спинке кровати, и вышел бы сухим из воды, если бы не попытался добавить к своей коллекции добродетельную горничную. Со всеми этими проблемами мистер Шамбрен справлялся с чрезвычайной гибкостью.

Но вечер, задуманный Великим Человеком?!.

В отеле «Бомонд» вы должны проявлять особую заботу и внимание не к людям, а к денежным знакам. Великий Человек заплатил за свои восьмикомнатные апартаменты в пентхаусе[2]2
  Особняк на крыше небоскреба.


[Закрыть] «М» 194 000 долларов, а его счет за обслуживание составлял 32 000 долларов в год.

Мистер Шамбрен хорошо понимал, что принесет ему и его штату предстоящая неделя. Он закурил свою египетскую папиросу и посмотрел в широкое окно кабинета, выходившее в Центральный парк.

Шамбрен был смуглый, коренастый человек. Его глаза могли быть жесткими, как глаза судьи, выносящего смертный приговор, могли быть спокойными и внимательными, а иногда в них вспыхивали неожиданные искорки смеха. Его имя указывало на французское происхождение, однако приехал он в Соединенные Штаты еще совсем мальчиком и привык мыслить как американец. Изучая постановку гостиничного дела, он провел какое-то время в Европе, бегло говорил на нескольких языках, мог вести себя как европеец, если этого требовали обстоятельства, оставаясь при этом стопроцентным американцем.

– Подонок,– произнес он, адресуя свое сообщение заснеженным аллеям Центрального парка. Потом повернулся в своем вращающемся кресле и снял трубку с одного из телефонных аппаратов, стоящих на столе.

– Слушаю вас!

– Джейн, это Шамбрен. Могу я поговорить с миссис Вич?

– Сию минуту, сэр!

Мистер Шамбрен слегка улыбнулся. Прежде телефонистки на коммутаторе отвечали на звонок фразой: «Чем могу служить?» И слышали в ответ: «Как насчет того, чтобы заскочить в номер 2404, если вы блондинка с хорошей фигурой?» «Слушаю вас» – намного безопаснее!

Главный оператор миссис Вич была крупная женщина с большой грудью и сильно развитым материнским инстинктом. Она очень гордилась компетентностью, тактичностью и житейской умудренностью своих «девочек».

– Доброе утро, мистер Шамбрен,– произнесла она тем тоном, который, по ее мнению, более всего соответствовал ее важному служебному положению.

– Чудесное утро!

– Да, мистер Шамбрен?..

– Которое сейчас потеряет часть своей прелестн..

– Надеюсь, не жалобы, мистер Шамбрен? По моим данным, вчера мы обслужили тысячу сто телефонных звонков, и все без единой ошибки.

– Боюсь, сегодняшний день не будет столь радужным. Как вы себя чувствуете?

– Простите, не поняла?

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, сэр!

– Так вот. Великий Человек в субботу вечером празднует свой день рождения. Машина закрутится в десять часов. Предлагаю посадить одну из девочек на линию пентхауса «М» и на линию мистера Амато.

– В субботу вечером! – сказала миссис Вич, и голос ее дрогнул.

– Времени не так уж много, миссис Вич. Провода будут гудеть не переставая. Сделайте все, что в ваших силах.

– Именно для этого я здесь, мистер Шамбрен!

– Конечно. И всегда на высоте. А теперь, пожалуйста, соедините меня с мистером Амато.

– Сию минуту, мистер Шамбрен!

Шамбрен медленно и задумчиво загасил папиросу.

– Метрдотель слушает,– произнес бодрый, жизнерадостный голос.

– Амато? Это Шамбрен.

– Доброе утро, мистер Шамбрен! Прекрасный день...

– Возможно. На моем столе, Амато, лежит меморандум Великого Человека. Он решил отпраздновать свой день рождения в бальном зале в субботу вечером. И приглашает двести пятьдесят человек.

– В э-т-т-у субботу?

– В эту субботу.

– Господи!

– Вот именно.

– О, Господи!

– Сейчас я отправляюсь к вам в кабинет, Амато! Надо поддержать ваш дух, прежде чем ровно в десять вы явитесь на аудиенцию к Его Величеству.

– О, Господи!

– Я уже иду, Амато! И будьте добры, заранее примите все свои лекарства до моего прихода. Боюсь, что, увидев, как вы глотаете все ваши фармацевтические снадобья, я расстроюсь от сочувствия к вам.

– О, Господи,– произнес Амато замирающим голосом.

Мистер Шамбрен спустился с четвертого этажа, где находился его кабинет, в вестибюль отеля «Бомонд». Его натренированный взгляд критически обежал помещение, охватывая все подробности.

В газетном киоске – полный порядок. Обновленная вчера выставка драгоценностей в витрине филиала фирмы Тиффани выглядит прекрасно. В витрине Бонвита вечерние платья сменились лыжными костюмами.

Возле лифта, весело кивая Шамбрену, стоял Джерри Додд, руководитель службы безопасности.

Шамбрен подошел к стойке. Мистер Аттербери, ведавший бронированием номеров в отеле, приветствовал его непринужденной улыбкой:

– Ни одного свободного номера, кроме резерва.

«Резервом» назывались два-три номера люкс, которые дирекция оставляла на случай неожиданного прибытия особо важных гостей. Только мистер Шамбрен и владелец отеля мистер Джордж Бэтл могли разрешить воспользоваться ими. Поскольку мистер Бэтл постоянно жил на Французской Ривьере, считая, как полагали, свои деньги, резервом фактически распоряжался мистер Шамбрен.

– Ночь прошла спокойно? – спросил Шамбрен.

– Судя по отчету, да,– ответил администратор.

Шамбрен повернулся, направляясь к кабинету Амато, который находился в конце вестибюля. В этот самый момент дверь одного из лифтов открылась и из него вышло... привидение.

«Привидением» была старая, очень прямая, очень величественная дама, одетая в норковую шубку старомодного покроя с великолепным мехом. Левая рука старой леди пряталась в муфте, правая держала поводок, на конце которого посапывал курносым носом маленький, черный с белым японский спаниель.

Мистер Шамбрен направился навстречу даме, припоминая, что служащие отеля называли миссис Джордж Хейвен не иначе как «сумасшедшая из Шеллота»[3]3
  Намек на стихотворение А. Теннисона «Леди из Шеллота».


[Закрыть]. Может быть, она и сумасшедшая, но ее резиденция в «Бомонде» была одной из самых дорогих. Шамбрен отвесил ей галантный поклон, прищелкнув каблуками, и приветствовал ее улыбкой номер один:

– Доброе утро, миссис Хейвен! Прекрасное утро, не правда ли?

Спаниель злобно оглянулся на Шамбрена. Леди вообще не удостоила его взглядом. Для нее он был пустым местом. Если бы Шамбрен не отступил в сторону, величественная дама прошла бы сквозь него с мрачной неумолимостью танка. Он проследил, как она вышла через вертящиеся двери на Пятую авеню, ведя семенящего рядом с ней спаниеля.

– Все еще не сподобились, мистер Шамбрен? – посочувствовал подошедший к нему Джерри Додд.

– Семь месяцев, Джерри,– позволил себе скорбно улыбнуться Шамбрен.– Миссис Хейвен живет у нас семь месяцев. Каждый день я говорю ей «доброе утро», и каждый день она проходит мимо меня, как будто я кресло у стены. Она ни на что не жаловалась, Чем же я ее обидел? Эта мысль, Джерри, меня просто преследует!

– Может, оно и к лучшему,– сказал Джерри.– Она разговаривает с портье Уотресом целыми часами. После этих бесед у малого совершенно обалделый вид.

– Да Бог с ними, с разговорами, Джерри! Но она задела мое любопытство. Чем я мог ее обидеть?

– А может, лучше и не пытаться узнать,– покачал головой Джерри.– А то еще посыплются неприятности, как из банки горох.

– Ну что ж, возможно, это мудрый совет, друг мой...

Пузырьки поспешно выпитой минеральной воды еще покрывали стенки стакана. Целая коллекция таблеток, микстур, порошков украшала стол мистера Амато. Сам хозяин кабинета, обычно румяный и жизнерадостный, сейчас был смертельно бледен.

Мистеру Амато было лет сорок. Высокий, худощавый, смуглый, с профилем римского бога, он, должно быть, в молодости отличался редкой красотой. Сейчас же мелкие припухлости и морщины на его лице наводили на мысль о расстройстве пищеварения или язве желудка.

Увидев мистера Шамбрена, Амато заломил руки, как мать павшего воина над могилой сына.

– А если я подам заявление об уходе сейчас же, без предупреждения? – спросил мистер Амато.– Что вы будете делать? .

– Найду вам замену,– невозмутимо ответил мистер Шамбрен. Он сел и закурил свою неизменную египетскую папиросу.

– Как я могу закупить мясо нужного качества на Двести пятьдесят человек?– завопил мистер Амато.– Это совершенно немыслимо в такой короткий срок!

– Пусть едят торты,– улыбнулся Шамбрен.

– Да вы знаете, что это будет? – простонал Амато.– Спор по каждому пункту, по каждой бутылке вина, по каждой детали обслуживания! А потом, когда его заказ будет в точности выполнен, он начнет жаловаться, что все не так, как он заказывал. Мои лучшие помощники пригрозят уйти – разве что чаевые будут особенно высоки.

– Чаевые, которые заплатит Его Величество,– невозмутимо уточнил Шамбрен.

– Я сужу по прошлому разу! Цветы будут заказаны с Гаваев, семга специального посола с Северо-Запада, вина – каких нет в наших подвалах!

– Таких вин не существует,– заметил Шамбрен.

– Кто знает, какие сумасшедшие идеи придут ему в голову на этот раз?

– Мой совет – подкиньте-ка ему какую-нибудь пикантную идейку!

– Пикантную идейку?

– Опередите противника, как говорят на телевидении.

– Каким образом?

Мистер Шамбрен погладил короткие черные усики безукоризненно ухоженным указательным пальцем.

– Суп из хвостов кенгуру,– предложил он.– Кстати, к нему подается мадера особой марки.

– Суп из хвостов кенгуру?!.

Мистер Шамбрен мечтательно улыбнулся:

– Доставленных специальным самолетом из Австралии.

– Это вкусно? – поинтересовался мистер Амато, в котором вновь пробудился практический дух.

– Просто отвратительно,– счастливо вздохнул Шамбрен.– Но эти двести пятьдесят гостей съедят Все до последней ложки, чтобы, не дай Бог, не подумали, что они не знают толк в деликатесах. Это доставит вам истинное наслаждение, когда придет час возмездия!

На бледных губах мистера Амато вспыхнула зловещая улыбка.

– Суп из хвостов кенгуру,– тихо произнес он.– Спасибо, мистер Шамбрен!

– Всегда к вашим услугам.– Шамбрен погасил папиросу.– Я признаю, что закупка мяса – это проблема. Постарайтесь нацепить им на вилки жареную дичь, а к ней подайте артишоки с пюре из каштанов.

– Вам не придется никого нанимать, если я уволюсь,– восхищенно сказал Амато.

– Так к делу, Амато! Его Величество не убьет вас. Через неделю наступит новый понедельник, и все будет позади.– Шамбрен взглянул на часы, висевшие над столом Амато. Они показывали без пяти десять.– Выпейте еще водички и – на приступ, дорогой друг!

Миссис Вич действовала быстро и умело. Без пяти десять все перестановки были сделаны. Джейн Приндл, ее лучшая телефонистка, рыжеволосая и курносая, была приставлена к аппаратам, принимавшим звонки только в пентхаус «М» и к мистеру Амато.

На щите пентхауса «М» вспыхнул красный свет.

– Начинается,– вздохнула Джейн, потом, включив связь, сладким голосом произнесла: – Слушаю вас?

Холодный тонкий голос с явным британским акцентом приказал:

– Точное время, пожалуйста!

Джейн выключила связь.

– Его Величество устраивает вечер на миллион долларов, но купить часы для него – слишком дорого!.. Десять часов одна минута, сэр,– сказала Джейн, снова вся – нежность и приветливость.

– Вы уверены?

– Да, сэр!

Связь прервалась.

– Ну вот, теперь он знает время,– съязвила Джейн.

– Соедини меня с мистером Амато,– попросила миссис Вич телефонистку, сидевшую рядом с Джейн.

Мистер Амато ответил с преувеличенной бодростью.

– Это миссис Вич. Только что звонил Его Величество и уточнял время. Вы опаздываете к нему на одну минуту и тридцать четыре секунды.

– О, Господи,– выдохнул мистер Амато.

 Глава 2

Когда человек достигает почтенного возраста – семидесяти пяти лет, кажется вполне логичным, что следует отпраздновать этот юбилей. А если он к тому же человек знаменитый, известный во всем мире, почитаемый уже свыше пятидесяти лет, можно предположить, что важные особы со всего света будут стремиться в отель «Бомонд».

Можно было бы подумать, что праздник устроят в его честь друзья и поклонники. Но этот вечер, который привел в такое смятение служащих отеля, собирался устроить сам Великий Человек. Список гостей мог бы вызвать удивление, ибо в нем не было ни одного известного имени. Семидесятипятилетний юбилей Обри Муна был отмечен странным подбором панков, невропатов, алкоголиков и дешевых авантюристов. Список включал также нескольких представителей прессы, нескольких случайных политических деятелей и горсточку крайне респектабельных личностей, которые не могли бы себе позволить не присутствовать на званом вечере Обри Муна. Обри Муна!

Англичанин по происхождению, Обри Мун в двадцать один год унаследовал большое состояние. Это случилось примерно в 1908 году. К тому же времени относятся его первые литературные опыты. Его первые рассказы были надуманны и туманны, печатались они в тонких журнальчиках на левом берегу Сены. Уже в те года настоящие друзья отпадали от него, как шкурка от спелого банана. Главным наслаждением начинающего беллетриста было выискивать у людей слабые места и разоблачать их безжалостно и жестоко. Его следовало избегать, как ядовитую медузу. В те ранние годы он специализировался на мелких изменах, разоблачение которых вызывало крах многих семейств; на моральных странностях – со столь же разрушительными результатами; на нечестности других людей.

Позже, когда его туманный стиль оттеснило влияние таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, он стал одним из ведущих военных корреспондентов. Его репутация значительно выросла, ибо теперь он разоблачал тайны людей, занимавших высокие посты. В нем была ненасытная жажда власти и стремление управлять жизнью выдающихся людей, И все это – во имя честной, воинствующей журналистики! Его боялись и ненавидели и принимали, потому что осадить или игнорировать его значило бы показать всему свету, что вам есть чего бояться.

После войны – поездки в разные страны, романы, пьесы, премия Пулитцера... Голливуд насыщал золотом его уже и так перенасыщенные банковские счета. Он мог превратить в звезду' заурядную актрису и заурядного актера. Но берегитесь! В его руках были все нити и он мог в любой момент дернуть за ту или иную – и делал это, не колеблясь,– и рушились репутации, низвергались карьеры... Мун запускал пальцы во многие пироги. После первой мировой войны он объездил весь свет. Знал Ближний Восток как никто из говорящих по-английски людей его времени. Поднимался в горы. Летал на самолетах. По его заявлениям, он успешно любил женщин всех цветов кожи.

«Никогда не забуду ту малютку с четками в Неаполе»,– говорил он, унижая одновременно и итальянских женщин, и католическую церковь.

Таков, говоря кратко, был Обри Мун.

В семьдесят пять лет Мун был карикатурой на себя тридцатилетнего. В годы первой мировой войны он был красив и романтичен – в военной форме, самодовольный, живой, высокий, стройный, с нахальными черными усиками и волосами, черными, как вороново крыло, гладкими и блестящими. В семьдесят пять волосы и усы были все еще черными, но явно не по особой милости природы. Его щеки отвисли и побледнели, а под глазами появились большие мешки. Тонкие губы под крашеными усами неизменно кривились чуть заметной жестокой усмешкой. Он не гнушался никакими жертвами. Никто не был для него слишком ничтожным или слишком важным – от кондуктора автобуса до президента,– если он хотел его сожрать.

Два года назад Обри Мун явился в отель «Бомонд» с намерением купить большие апартаменты – пентхаус, занимавший отдельный участок на крыше. Мистер Шамбрен показал ему пентхаус «Л», который был не занят и предназначался к продаже. Его цена – 194 000 долларов – ничуть не смутила Муна. Он даже не дослушал, что обслуживание будет стоить 32 000 долларов в год.

– Отлично,– сказал он мистеру Шамбрену.– Но я хочу пентхаус «М».

– Пентхаус «М» уже занят, мистер Мун.– возразил Шамбрен.– Но «Л» совершенно идентичен «М».

– А я хочу «М»,– спокойно сказал Мун.– Я заплачу его владельцу десять тысяч долларов, чтобы он со мной поменялся.

– Это невозможно. Владельцу не нужны десять тысяч долларов, мистер Мун!

– Тогда сделка не состоится.

Мистер Шамбрен пожал плечами, скрывая разочарование.  '

– Как вам угодно. Но могу я узнать, почему вы хотите именно пентхаус «М»?

– Очень просто. Моя фамилия начинается с буквы М. Или я получу пентхаус «М», или обращусь в другое место!

Лицо мистера Шамбрена было непроницаемо.

– Допустим, мне удалось бы убедить жильца пентхауса «М» позволить мне снять с его двери букву «М», заменить ее буквой «Л» и таким образом прикрепить букву «М» к вашей двери. Это бы вас устроило? Думаю, это не стоило бы вам и пяти долларов.

– Ну что ж, если моя квартира будет известна как пентхаус «М»...

Это было началом своего рода шахматной партии между мистером Шамбреном и мистером Обри Муном – игры, которую Шамбрен осуществляет так искусно.

Мистеру Шамбрену не было дела до того, что кровать Обри Муна – копия старинной китайской джонки. Ему было безразлично, что пентхаус «М» изобилует бирманскими ширмами, китайскими расшитыми тканями, тибетскими Буддами, роскошными коврами. Его не интересовало, что в комнате, где жил Мун, возвышалось нечто вроде трона с откидной спинкой и пенопластовым матрацем, затянутым японскими шелковыми тканями. Мистера Шамбрена не смущало то, что во время редких посещений пентхауса «М» ему приходилось смотреть на Муна снизу вверх, в то время как тот восседал, развалясь на своем троне, курил сигарету, вставленную в длинный агатовый мундштук, и прихлебывал из стакана охлажденное кокосовое молоко. В то время как мистер Амато чувствовал себя рабом, пресмыкавшимся перед властелином, мистер Шамбрен презирал Обри Муна и мог себе это позволить, ибо Мун не знал за ним решительно ничего плохого. Единственная трудность для Шамбрена состояла в том, чтобы сдержаться и не рассмеяться в лицо Великому Человеку.

В практике Муна мистер Шамбрен был большой редкостью. Он имел лишь одно уязвимое место – он не догадывался, что Мун подметил его презрительно-насмешливое отношение к себе и ненавидел его за это лютой ненавистью. Однако Обри Мун затаился, терпеливо поджидая момента, когда мистер Шамбрен ослабит свою бдительность.

Марго Стюарт сидела за переносным столиком с пишущей машинкой в нескольких футах от трона Обри Муна. Великий Человек кипел от негодования:

– Мистер Амато заплатит за свою маленькую неточность! Я не допущу, чтобы слуги обращались со мной с такой аристократической небрежностью. Напомни-ка мне, Сэнди, на чем мы остановились?

Свое прозвище[4]4
  Сэнди (sandy) – песок (англ.).


[Закрыть] Марго Стюарт получила давным-давно за милую особенность покрываться летом множеством веснушек. Теперь его употребляли многие люди, в том числе и Обри Мун.

Мун разлегся на своих японских шелках, зажав тонкими губами агатовый мундштук и глядя на Марго сверху вниз блестящими черными глазами. У девушки было ощущение, будто он заглядывает со своего возвышения прямо за вырез ее платья. Как будто какой-то мерзкий паук ползал по ее обнаженному телу. И, леденея от ужаса и отвращения, она подумала, что когда-нибудь это может случиться.

Она судорожно вздохнула.

– Вы хотите, чтобы этим занялся мистер Уолдрен, который ведает отделом развлечений в отеле?

– Я не хочу, чтобы мистер Уолдрен из отдела развлечений что-либо для меня делал,– сказал Мун своим тонким холодным голосом.– Кстати, Сэнди, я предпочитаю твои платья с треугольным вырезом, а не с высоким каре, как это. Я никогда не принадлежал к той школе, которая считает, что пуританская суровость больше щекочет воображение, чем откровенная обнаженность. Возьми себе на заметку. Только треугольный вырез в рабочие часы!

Марго застыла в молчании перед своей машинкой, держа руки на клавишах, чтобы унять дрожь.

– Я всегда удивляюсь, Сэнди, когда мне напоминают, какая ты строгая и чопорная малышка.– Язвительный смешок полоснул ее по нервам.– Ну ладно, вернемся к развлечениям. Ты позвонишь в Метрополитен Опера и скажешь, что в субботу вечером, после спектакля, я хочу, чтобы весь хор был у меня!

Машинка стрекотала. Сэнди работала у Муна давно и уже научилась ничему не удивляться. С таким же успехом он мог бы пожелать, чтобы к нему явились члены Верховного Суда, и, вполне возможно, они бы явились.

– Вы имеете в виду какое-то конкретное произведение?

– Когда в конце обеда в зал внесут торт, который мне представляется триумфом архитектуры,– они споют «С днем рождения».

– Нет, какой будет их главный номер?

– Дорогая Сэнди, это и будет их главный и единственный номер! Они споют «С днем рождения, милый Обри» и отправятся по домам.

Это потрясло даже ее. Хор Метрополитен Опера?

– А ты можешь предложить другой хор, который может спеть это лучше? Если так, мы пригласим его.

– Я не знаю лучшего хора.

– Отлично! Кстати, отель, конечно, захочет воспользоваться моим вечером, чтобы сделать себе рекламу. Я хочу быть уверен, что эта реклама встретит мое одобрение. Попроси пресс-секретаря зайти ко мне в два часа дня для небольшой беседы. Как ее зовут?

– Элисон Барнвелл,– сказала Сэнди, не сводя глаз с машинки. Она почти физически ощущала сардоническую улыбку Муна.

– Что ты думаешь о мисс Барнвелл, Сэнди?

– Ничего не думаю, мистер Мун. Она всегда очень вежлива и дружелюбна.

– Интересно, как далеко может зайти ее дружелюбие? – спросил Мун, и в голосе его прозвучало что-то кошачье. Длинные ноги, благородная осанка, волосы рыжие от природы... Полна жизненных соков.  Он помолчал.– – Так что же, Сэнди?

– У меня нет никакого мнения, мистер Мун.

–  Конечно есть! Ты не любишь ее, потому что у нее много такого, чего в тебе нет. Ну, ладно! Пусть она будет здесь в два часа. И еще, Сэнди...

– Да, мистер Мун?

– Можешь в это время взять отгул на два часа. Ты мне не понадобишься.

В дверь позвонили.

– Это мистер Амато.

– Впусти его,—; приказал Мун со своей усмешкой,– и оставь нас. Предлагаю тебе пойти в свою норку и позвонить в Оперу. Их цена, как ты понимаешь,– наша цена..

Сэнди встала и пошла к двери. Вошел мистер Амато, нагруженный, бумагами и блокнотами.

– Доброе утро, мистер Амато!

– Доброе утро, мисс Стюарт...

– Мистер Мун ждет вас.

– Простите за опоздание. Я...

– Сюда, пожалуйста, мистер Амато!

Мун в японском кимоно уставился со своего трона на мистера Амато. Черные острые глаза на миг остановились на золотых часах у того на руке.

– Надеюсь, мистер Амато, вы сможете объяснить, почему вы опоздали на семь минут?

– Я пытался предугадать ваши требования,– залепетал Амато.– Я знал, что у вас будут кое-какие вопросы, и хотел быть готовым ответить на них. Я уверен, что вы...

Сэнди направилась к дальней двери. За ней и находилась ее «норка», снабженная звуконепроницаемой изоляцией. Но прежде чем войти туда, она замедлила шаг. Справа от нее стоял шкаф тикового дерева, который использовался как бар. На верхней полке были расставлены бутылки с разными сортами виски, джина, водки, бренди.

«Водка почти не оставляет запаха,– подумала Сэнди.– Один только глоток – и сегодня я буду спасена. Но утром, в семь минут одиннадцатого?»

Она быстро вошла в свой крошечный кабинетик, затворила за собой дверь и села за рабочий стол. Ладони ее были влажны.

Телефон издал тихий мурлыкающий звук. Она взяла трубку:

– Квартира мистера Муна!

– Мисс Стюарт, это мистер Гамайэль,– Голос напоминал об Оксфорде, но с каким-то неуловимым иностранным акцентом. Осман Гамайэль, египетский дипломат, имел временную резиденцию на одиннадцатом этаже отеля «Бомонд».

– Доброе утро, мистер Гамайэль!

– Я полагаю,– мистер Гамайэль произносил слова с ясной, заученной отчетливостью,– что бесполезно просить вас соединить меня с мистером Муном?

– Боюсь, что да, сэр. Совершенно бесполезно!

– Я бы отблагодарил вас, мисс Стюарт! Соедините меня с ним, остальное я возьму на себя...

– Простите, мистер Гамайэль. Но если я и соединю вас с ним, он тотчас же повесит трубку, а потом уволит меня.

В трубке раздался глубокий вздох.

– Вы не скажете, по крайней мере, когда он выйдет из дома?

– Не имею ни малейшего представления, мистер Гамайэль! Он может вообще не выходить в ближайшие дни. Он занят подготовкой своего дня рождения.

– Еще один день рождения!

От сдержанной ненависти, прозвучавшей в мягком голосе, Сэнди вдруг стало страшно.

– Могу вам сказать одно, мистер Гамайэль: вы – в списке приглашенных гостей. Может, тогда и поговорите с ним?

– Я всегда в списке приглашенных,– ответил мистер Гамайэль,– Он приглашает меня ради ежегодного удовольствия плюнуть мне в душу. Пожалуйста, простите за вульгарность, мисс Стюарт.

– Ничего...

Наступила долгая пауза, затем отбой. Через минуту Сэнди сняла трубку. Ее голос немного дрожал.

– Джейн? Соедините меня, пожалуйста, с мисс Барнвелл.

Элисон Барнвелл, казалось, никогда не падала духом. Даже от звука ее голоса вы чувствовали себя лучше.

– Элисон, это Сэнди Стюарт!

– Привет, дорогая! Как вы там? – сказала Элисон Барнвелл.– Как я понимаю, мы собираемся выйти на орбиту?

– Мистер Амато сейчас у мистера Муна...

– Бедняга,– посочувствовала Элисон.

– Мне велено попросить вас прийти сюда в два часа дня. Мистер Мун хочет обсудить с вами вопрос о рекламе.

– Я с почтением предстану перед ним ровно в два!

– Элисон!

– Что-нибудь не так, Сэнди? У вас какой-то странный голос.

– Просто немного устала,– ответила Сэнди.– Элисон!..

– Да?

– Вы не можете прислать кого-нибудь вместо себя? Ну, можете же вы заболеть, или должны заняться выставкой мод, или еще что-нибудь?..

– Деточка, в отеле «Бомонд» мы бросаем все дела, стоит Великому Человеку шепнуть хоть словечко...

– Не ходите к нему, Элисон!

Наступило короткое молчание, затем Сэнди услышала смех Элисон, теплый и бесстрашный.

– Значит, Великий Человек в своем волчьем настроении? Выше голову, Сэнди! Я ведь не маленькая девочка. Запомнили?