Текст книги "Избранное (СИ)"
Автор книги: Э Бенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Я являюсь счастливым обладателем одного из этих маленьких георгианских домиков, а кроме того, мне очень повезло с соседом, чрезвычайно интересным и деятельным человеком, Фрэнсисом Аркомбом, которого, впрочем, подобно большинству жителей Максли, можно было назвать домоседом, и дом которого располагался напротив моего на противоположной стороне улицы, и который два года назад, или что-то около того, будучи еще далеко не старым человеком, оставил преподавание филологии в Кембриджском университете и целиком посвятил себя изучению оккультных и сверхъестественных явлений, которые, по общему мнению, равно имеют отношение, как к телесной, так и к психической стороне человеческой природы. Возможно, причиной его отставки как раз и стала страсть к странным неизведанным областям, лежащим на грани, а частенько и за гранью науки, существование которых напрочь отрицается материалистическим сознанием, ибо он выступал за то, что все студенты-медики в обязательном порядке должны сдавать экзамены по месмеризму, а стипендиаты показать свои знания по таким предметам как явления после смерти, проклятые дома, вампиризм, спиритизм и одержимость.
"Конечно же, они не хотели меня слушать, – часто говорил он по этому поводу, – ибо нет ничего, чего бы они боялись более, чем истинного знания, а дорога к истинным знаниям лежит через познание многих вещей, в том числе и таких. Впрочем, как известно, такова суть человеческой природы.
И, конечно же, есть области знания, имеющие строго очерченные границы. Но есть те, за границами которых лежат огромные неизведанные страны, и нет ни малейшего сомнения в их существовании; но те, кого можно назвать истинными пионерами знания, кто пытается проникнуть в эти покрытые мраком и зачастую даже опасные области, подвергаются зачастую насмешкам и нелепым обвинениям в суеверии. Конечно, я мог бы принести гораздо больше пользы, блуждая в тумане без компаса и рюкзака, чем сидя в клетке, подобно канарейке, и щебеча общеизвестные истины. А кроме того, если вы твердо знаете, что ваш уровень позволяет вам быть учеником, но никак не учителем, то только самодовольный осел станет ораторствовать с кафедры".
Таков был Фрэнсис Аркомб, мой очаровательный сосед, один из тех, которые, подобно мне, испытывали необъяснимое жгучее любопытство к тому, что он называл "местами, полными тайн и опасностей", пока прошлой весной наше маленькое общество не приобрело еще одного члена в виде миссис Эмворс, вдовы чиновника, служившего в Индии. Муж ее занимал какую-то должность в северо-восточных провинциях; после его смерти в Пешаваре она вернулась в Англию, год прожила в Лондоне, после чего почувствовала настоятельную необходимость сменить туман и сырость на свежий воздух и солнце. Не последнюю роль в ее решении поселиться в Максли сыграло то, что предки ее были родом отсюда и давно уже упокоились на местном кладбище, теперь позаброшенном, и многие надгробья на котором содержат ее девичью фамилию Честон. Живая и энергичная, она пробудила Максли от многолетней спячки и наполнила его жизнью, неведомой никогда прежде. Большинство населения составляли холостяки и старые девы, или же просто пожилые люди, не очень-то утруждавшие себя гостеприимством, единственным увеселением которым служил вечерний чай с неизменным бриджем, после чего, надев калоши (если на дворе шел дождь), они возвращались к себе домой для уединенного ужина, служившего достойной кульминацией празднества. Но миссис Эмворс показала нам иной путь общения, устроив несколько ланчей и пикников, ставших примерами для остальных. Такому одинокому человеку как я приятно было сознавать, что мог вдруг раздастся телефонный звонок с приглашением от миссис Эмворс, чей дом находился неподалеку, провести вечер за картами и это, вне всякого сомнения, было лучше, чем коротать его одному. Здесь меня ожидала очаровательная хозяйка, приятная компания, стаканчик портвейна, чашечка кофе, сигарета и партия в пикет. Она играла на пианино, в свободной и экспансивной манере, пела очаровательным голосом под собственный аккомпанемент, а мы, по мере увеличения дня, все дольше и дольше засиживались в ее садике, который она за короткое время превратила из прибежища слизней и улиток в островок цветения и благоухания.
Она была веселой и подвижной; она интересовалась всем на свете, музыкой, садоводством, играми. Все (за единственным исключением) любили ее, для всех она была подобна солнечному дню. Единственное исключение составлял Фрэнсис Аркомб; признавая, что не нравится ей, он, тем не менее, сам испытывал к ней определенный интерес. Это всегда казалось мне странным; всегда веселая и приятная в обхождении, и я никак не мог понять, ни даже выдвинуть какую-либо внятную гипотезу этого интереса, настолько простой и понятной она была. Но интерес Аркомба был подлинным, в этом не могло быть сомнений ни у кого, кто видел, как пристально он наблюдает за ней. Она не скрывала свой возраст и откровенно говорила, что ей сорок пять, но ее живость, кипучая натура, кожа, без следов морщин, угольно-черные волосы, заставляли предполагать, что она вопреки обычному женскому приему, не уменьшает, а преувеличивает его лет на десять.
Когда наша дружба окрепла, миссис Эмворс частенько звонила мне и приглашала навестить ее вечером. Если работа вынуждала меня ответить отказом на ее любезное приглашение, в ответ слышался веселый смех и пожелание всяческих успехов. Случалось, что наш разговор слышал Аркомб, уже успевший к тому времени переступить порог ее дома и дымивший сигарой неподалеку; тогда он просил меня отложить работу и присоединиться к ним. Я и она, говорил он, составим партию в пикет, а он, наблюдая за нами, конечно, если мы не против, может быть, когда-нибудь выучится хитростям этой игры. Но я не думаю, что его внимание было приковано к игре; совершенно очевидно, что взгляд его, из-под тонких бровей, был устремлен не на карты, а на одного из играющих. Он казался совершенно поглощенным этим наблюдением, пока однажды, прекрасным июльским вечером, вздрогнув, вдруг не взглянул на нее так, как смотрят на нечто, не поддающееся объяснению. Она, увлеченная игрою, казалось, этого не заметила. Теперь, когда я вспоминаю тот вечер, в свете последовавших затем событий, мне думается, что именно тогда чуть-чуть приоткрылся покров страшной тайны, в то время скрытой от моих глаз. Я заметил, но не придал этому значения, что с того времени она, приглашая меня к себе по телефону, неизменно спрашивала не только о том, занят ли я, но и не гостит ли у меня профессор Аркомб. В таком случае, говорила она, мне не хотелось бы мешать общению двух закоренелых холостяков, и со смехом желала мне спокойной ночи.
В тот вечер Аркомб был у меня, до прихода миссис Эмворс оставалось еще с полчаса, и он рассказывал мне о средневековых взглядах на вампиризм, один из тех предметов, которые не получили должного изучения, прежде чем быть отправленными официальной медициной в пыльную кучу дремучих суеверий. Он сидел, мрачный и сосредоточенный, припоминая истории таинственных посещений, рассказанные ему во время пребывания в Кембридже одним преподавателем, замечательным ученым и человеком. Ничего нового в них не было: все те же омерзительные создания в человеческом облике, мужчины или женщины, обладающие такими сверхъестественными способностями как умение парить подобно летучей мыши и устраивающие себе по ночам кровавые празднества.
Когда человек умирает, существо продолжает жить в его обличье, оставаясь нетленным. Днем он отдыхает, а ночью восстает из могилы и совершает свои ужасные злодеяния. Ни одна европейская страна в средние века не была от них свободна, как, впрочем, не были свободны от них Древний Рим, Греция и Иудея, если судить по дошедшим до нас историческим источникам.
– Было бы большой ошибкой считать все известные нам доказательства полным бредом, – говорил он. – За многие века мы имеем показания сотен абсолютно независимых свидетелей, но до сих пор нет ни одного сколько-нибудь серьезного анализа всех этих случаев, по крайней мере, известных мне. Возможно, вы захотите спросить: "Почему же, при наличии стольких фактов, мы не сталкиваемся с ними сейчас?" На этот вопрос есть два ответа. Первый из них тот, что мы имеем дело с последствиями какой-нибудь ужасной болезни, известной в средние века и почти полностью исчезнувшей сейчас, такой, например, как черная смерть. Было бы слишком смело утверждать, что такой болезни никогда не существовало. Когда-то черная смерть, посетив Англию, почти полностью истребила жителей Норфолка; подобно ей, в этой самой местности, около трехсот лет назад, наблюдалась эпидемия вампиризма, и Максли была ее центром. Мой второй ответ будет более убедительным, ибо, говорю я, вампиризм вовсе не вымер. А начало было положено, вне всякого сомнения, в Индии, год или два назад.
В этот момент я услышал стук молотка, громкий и энергичный, каковым образом миссис Эмворс имела обыкновение возвещать о своем приходе, и пошел открывать дверь.
– Проходите скорее, – сказал я, – и избавьте меня от леденящих кровь историй. Мистер Аркомб совсем меня запугал.
Ее жизненная энергия, казалось, в одно мгновение наполнила комнату.
– Ах, какая прелесть! – воскликнула она. – Обожаю истории о привидениях. Продолжайте вашу историю, мистер Аркомб, пожалуйста, и пусть моя кровь тоже застынет в жилах.
Я заметил, что он, по своей привычке, пристально взглянул на нее.
– Но я вовсе не рассказывал нашему дорогому хозяину о призраках, – ответил он. – Я говорил о том, что вампиризм в наше время все еще существует. Мне рассказывали, что в Индии наблюдалась эпидемия всего лишь несколько лет назад.
Последовала довольно длительная пауза, во время которой, как я видел, Аркомб внимательно глядел на нее, а она, со своей стороны, смотрела на него остановившимся взглядом, с чуть приоткрытым ртом. Потом ее веселый смех разом разрушил напряженную тишину.
– Как вам не стыдно! – воскликнула она. – А я думала, речь идет о каком-нибудь рождественском призраке. Откуда вы взяли эти сказки, мистер Аркомб? Я много лет прожила в Индии, и никогда не слышала ни о чем подобном. Может быть, это придумали рассказчики на базарах, но всем прекрасно известна цена таких историй.
Я видел, что Аркомб собирался что-то возразить, но передумал.
– Возможно, так оно и было, – ответил он.
Но что-то неуловимое вмешалось в наше обычное легкое общение в тот вечер, какая-то тень легла на миссис Эмворс, обычно веселую. Даже пикет не улучшил ее настроения, и она прекратила игру после нескольких партий. Аркомб молчал, и нарушил молчание, только когда она ушла.
– Тот несчастный, – сказал он, – когда случилась это вспышка... – весьма загадочной болезни, назовем ее так, – в Пешаваре, где были в то время она и ее муж. И...
– Что? – полюбопытствовал я.
– Он стал одной из ее жертв, – ответил Аркомб. – Естественно, я не придал тогда особенного значения нашему разговору.
Лето выдалось необычайно жарким и засушливым, Максли страдал от отсутствия дождей, а также от нашествия больших черных мошек, вылетавших на охоту по ночам, укусы которых были весьма болезненными и опасными. Каждый вечер они устраивали нападения, усаживаясь на незащищенные места тихо-тихо, так что жертва не чувствовала ничего, пока резкая боль от укуса не возвещала о присутствии охотника. Они не садились на лицо и руки, но всегда выбирали шею или горло как объект нападения, и у большинства на месте укуса, по мере распространения яда, возникала опухоль. Затем, примерно в середине августа, произошел первый случай таинственного заболевания, который наш местный врач приписал суммарному воздействию продолжительной жары и укуса ядовитого насекомого. Заболевшим оказался мальчик, лет шестнадцати или семнадцати, сын садовника миссис Эмворс; симптомы – анемия, бледность, вялость – сопровождались приступами сонливости и ненормальным аппетитом. На горле были обнаружены две черные точки, что позволило доктору Россу сделать предположение о двойном укусе ядовитых мошек. Единственная странность – вокруг места укуса не было ни отека, ни воспаления.
Но жара понемногу начала спадать, вернулась прохлада, а мальчик, несмотря на это и совершенно непомерное количество поглощенной им еды, постепенно превратился в обтянутый кожей скелет.
Как-то раз я встретил доктора Росса на улице и он, в ответ на мои расспросы о своем пациенте, сообщил, что, по всей видимости, он умирает. Этот случай, признался он, совершенно поставил его в тупик: все дело в какой-то необычной форме злокачественной анемии, это все, что он мог предположить. Он спрашивал меня, не согласится ли доктор мистер Аркомб осмотреть мальчика, быть может, ему удастся пролить свет на таинственную болезнь, а поскольку вечером Аркомб должен был ужинать у меня, я пригласил доктора присоединиться к нам. Он сказал, что несколько занят, и поэтому придет чуть позже. Когда он появился, Аркомб сразу же согласился оказать посильную помощь, и они вместе отправились к мальчику. Оставшись один, я позвонил миссис Эмворс, чтобы узнать, не могу ли я скоротать вечер у нее гостях, хотя бы час. Она ответила радушным приглашением, и за пикетом и музыкой, час незаметно превратился в два. Она рассказывала мне о мальчике, о его страшной таинственной болезни, о том, что она часто навещает его, стараясь лакомствами и деликатесами хоть как-то облегчить его положение. Но сегодня, – при этих словах глаза ее наполнились слезами, – она боится, что сегодня был ее последний визит. Зная об ее антипатии к Аркомбу, я промолчал о его согласии дать консультацию доктору, а когда я отправился домой, она проводила меня до дверей моего дома отчасти для того, чтобы подышать приятным вечерним воздухом, а отчасти – чтобы взять журнал по садоводству с интересовавшими ее статьями.
– Как восхитителен ночной воздух, – произнесла она, жадно впивая ночную прохладу. – Чистый воздух и зеленая листва – вот что в первую очередь нужно для жизни. Ничто на свете так не оживляет, как близкий контакт с землей, из которой мы все произошли. Ничто не дает такой прилив сил, как общение с землей. Земля на руках, земля под ногтями, земля на сапогах... – Она весело рассмеялась. – Обожаю землю и воздух, – сказала она. – Можете считать меня сумасшедшей, но я с нетерпением жду смерти, когда она будет меня окружать, когда я сама стану ею. И не будет ничего, что бы сковывало меня. Одна только проблема – как быть в таком случае с воздухом? Ничего, я обязательно что-нибудь придумаю. Журнал? Тысячу раз спасибо, я обязательно вам его верну. Доброй ночи; держите по ночам окна в сад открытыми, и у вас никогда не будет анемии.
– Я всегда сплю с открытыми окнами, – ответил я.
Я прошел к себе в спальню, одно из окон которой выходит на улицу, и, пока раздевался, мне казалось, что где-то неподалеку разговаривают. Я не обратил на это внимания, потушил свет и, заснув, оказался во власти самого страшного сна, следствие, вне всякого сомнения, моего разговора с миссис Эмворс. Мне снилось, будто я проснулся и обнаружил оба окна моей спальни закрытыми. Мне стало душно, я поднялся с кровати и пошел отворить их. Задвижка на окне была опущена, я потянул ее вверх, и вдруг, с неописуемым ужасом, увидел в темноте лицо миссис Эмворс, почти прижатое к стеклу, она кивнула и улыбнулась мне. Снова закрыв задвижку, в ужасе, я бросился к другому окну, в противоположном конце комнаты, и снова увидел миссис Эмворс. Ужас охватил меня целиком, я задыхался от духоты, но какое бы окно я ни пытался приоткрыть, я видел за ним расплывчатое лицо миссис Эмворс, перемещающееся подобно рою тех самых черных кусачих мошек. Я закричал и проснулся от этого сдавленного крика; в комнате все было тихо, сквозь открытые окна лилась ночная прохлада, жалюзи подняты, а свет неполной луны пересекал пол комнаты яркой дорожкой. Но, даже проснувшись, я не избавился вполне от кошмара и лежал, ворочаясь с боку на бок.
Должно быть, какое-то время я все-таки спал спокойно, пока не оказался во власти кошмара, поскольку на востоке утро уже начинало поднимать свои сонные веки.
Я едва успел спуститься в гостиную – после рассвета мне удалось-таки заснуть – когда позвонил Аркомб и мрачным голосом осведомился, может ли он немедленно видеть меня. Едва он вошел, как я сразу обратил внимание на его лицо – темное и озабоченное; и еще я заметил, что он посасывает трубку, в которой даже не было табака.
– Мне нужна ваша помощь, – сказал он, – но, прежде всего, мне нужно рассказать вам о событиях прошедшей ночи. Я отправился с нашим маленьким доктором осмотреть его пациента, и нашел его едва живым, почти при смерти. Я сразу же убедился, что у него анемия, и, полагаю, иного объяснения моему диагнозу быть не может – мальчик стал жертвой вампира.
Он положил пустую трубку на обеденный стол, за которым я сидел, и, скрестив руки на груди, смотрел на меня из-под нахмуренных бровей.
– Теперь о прошедшей ночи, – сказал он. – Я настоял, чтобы его перенесли из отцовского коттеджа в мой дом. Когда мы несли его на носилках, кто, вы думаете, нам встретился? Миссис Эмворс. Она была поражена тем, что увидела, просто шокирована. Как вы думаете, почему?
Я почувствовал, что меня вновь начинает охватывать ужас, испытанный ночью; но идея, пришедшая в голову, казалась настолько нелепой и невероятной, что я сразу же отогнал ее.
– Не имею ни малейшего понятия, – ответил я.
– Тогда я расскажу вам, что произошло позже. Я оставил свет в комнате, где лежал мальчик, и принялся наблюдать. Одно из окон было немного приоткрыто, – я забыл закрыть его, – и около полуночи я услышал, что кто-то или что-то пытается открыть его снаружи. Я сразу догадался, кто это – забыл сказать, что окно располагалось на двадцать футов от земли – и приоткрыл жалюзи.
Снаружи я увидел лицо миссис Эмворс, а ее рука находилась под рамой окна. Стараясь не шуметь, я подкрался и изо всех сил толкнул раму вниз, но, думаю, мне удалось задеть разве что кончик пальца.
– Но это невозможно, – я чуть не плакал. – Как могла она парить в воздухе? Зачем она приходила? Уж не хотите ли вы сказать...
На меня снова нахлынули воспоминания ночного кошмара.
– Я рассказываю вам то, что видел, – сказал он. – И всю ночь, пока не забрезжил рассвет, она парила снаружи, подобно ужасной летучей мыши, вновь и вновь пытаясь проникнуть внутрь. А теперь давайте соберем воедино все, что я скажу вам.
И он принялся загибать пальцы.
– Во-первых, – начал он, – мальчик болен той самой болезнью, вспышка которой случилась в Пешаваре и от которой скончался ее муж. Во-вторых: миссис Эмворс была против перемещения мальчика ко мне в дом. В-третьих, она, или существо, населяющее ее тело, могущественное, несущее смерть, пыталось проникнуть ко мне. И наконец: здесь, в Максли, в средние века случилась эпидемия вампиризма. Одним из вампиров, согласно записям, была Элизабет Честон... Думаю, вам известна девичья фамилия миссис Эмворс. И последнее, сегодня утром мальчику стало лучше. Но он не выжил бы, если бы вампир навестил его еще раз. Итак, что вы об этом думаете?
Последовало долгое молчание, во время которого я вдруг осознал, что этот невероятный ужас имеет под собой некую реальную основу.
– У меня есть что добавить, – сказал я, – что может иметь отношение к рассказанному вами, или не иметь. Вы говорите, что... что призрак исчез незадолго перед рассветом?
– Да.
Я рассказал ему о своем сне, и он мрачно улыбнулся.
– Вам повезло, что вы проснулись, – сказал он. – Подсознание, которое никогда не дремлет, предупредило вас о смертельной опасности. Есть две причины, по которым вы должны помочь мне: первая – чтобы спасти других, вторая – чтобы спасти себя.
– Что я должен сделать? – спросил я.
– Во-первых, я хотел бы, чтобы вы вместе со мной осмотрели мальчика и приняли все меры, чтобы она никаким образом не проникла к нему. Затем, я хочу, чтобы вы помогли мне выследить, разоблачить и уничтожить это создание. Это не женщина, это дьявол во плоти. Но какие шаги нам следует предпринять, я пока не знаю.
Было около одиннадцати утра, я отправился к нему домой, и бодрствовал, пока он спал, затем он меня сменил, и так следующие двадцать четыре часа либо я, либо Аркомб дежурили у постели больного мальчика, которому становилось все лучше и лучше. Утро следующего дня, субботы, выдалось прекрасным, и когда я направился к дому Аркомба, поток машин через Максли уже начался. Почти одновременно я увидел Аркомба, с веселым лицом стоящего на пороге своего дома, – это значило, что у него есть хорошие новости о его пациенте, – и миссис Эмворс, шедшую вдоль дороги по газону с корзинкой в руке, которая приветливо мне помахала. Вскоре все мы трое стояли рядом. Я заметил (уверен, что и Аркомб тоже) забинтованный палец на левой руке миссис Эмворс.
– Доброе утро вам обоим, – сказала она. – Я слышала, что ваш пациент чувствует себя хорошо, мистер Аркомб. Я принесла ему джем, и хочу немного побыть с ним. О, мы с ним большие друзья! Я ужасно рада, что он поправляется.
Аркомб помолчал, а затем, решившись, выставил в ее сторону указательный палец.
– Я вам запрещаю, – сказал он. – Вам не следует ни видеться с ним, ни тем более находиться рядом. И причина известна вам не хуже, чем мне.
Никогда прежде мне не доводилось видеть, как сильно может измениться человеческое лицо, став на мгновение совершенно белым, а затем пепельно-серым. Она подняла руку, словно бы защищаясь от вытянутого указательного пальца, сотворившего в воздухе крестное знамение, и, как-то съежившись, отпрянула на дорогу.
Дикий рев клаксона, скрежет тормозов, крик – слишком поздно – из двигавшегося автомобиля, и еще один, очень протяжный, крик, внезапно оборвавшийся. Передние колеса вдавили ее тело в асфальт, а задние отбросили на обочину. Некоторое время оно дрожало и подергивалось, затем застыло.
Три дня спустя она была похоронена на кладбище за пределами Максли, в соответствии с высказанными когда-то мне пожеланиями о том, каким видит она свое погребение, а шок, вызванный поначалу в нашей маленькой общине ее внезапной и ужасной смертью, стал постепенно сходить на нет. Только у двух людей, Аркомба и меня, ужас смерти был несколько смягчен облегчением, которое она нам принесла; но, что вполне естественно, мы все сохранили в тайне и ни словом не намекнули, что смерть ее была меньшим бедствием по сравнению с теми, которые ожидали нас, если бы она осталась жива. Как ни странно, Аркомб не казался полностью удовлетворенным, но в ответ на мои расспросы упорно отмалчивался. Затем, постепенно, подобно тому, как опадают листья мягкими сентябрьскими и октябрьскими днями, его беспокойство развеялось. Но с наступлением ноября спокойствие наше было сметено, словно ураганом.
Однажды поздно вечером, около одиннадцати, я возвращался домой после ужина в одном из домов на самом краю деревни. В необычайно ярком свете луны все казалось отчетливым, словно на гравюрах. Я как раз находился напротив дома, который когда-то занимала миссис Эмворс, забитым досками, поскольку арендаторов не нашлось, когда услышал стук калитки, и в следующее мгновение увидел то, что заставило меня похолодеть, – я увидел ее. Ярко освещенная лунным светом, она стояла в профиль ко мне, и я не мог ошибиться. Казалось, она не заметила меня (тень от тисовых деревьев ее сада скрыла меня), быстро пересекла дорогу и вошла в ворота дома напротив. Я потерял ее из виду.
Я задыхался, словно от длительного бега, – я и в самом деле побежал, со страхом оглядываясь назад, оставив позади те несколько сотен ярдов, которые отделяли меня от дома Аркомба. Он отворил дверь, и я ворвался внутрь, едва не сбив его с ног.
– Что привело вас ко мне? – спросил он. – Что-то случилось?
– Вы даже не можете себе представить, – ответил я.
– Нет, почему же; думаю, что она вернулась, и что вы видели ее. Расскажите, что произошло.
Я рассказал.
– Это дом майора Перси, – сказал он. – Идемте туда как можно быстрее.
– Но что мы будем делать? – спросил я.
– Не знаю. Именно это нам и предстоит выяснить.
Спустя минуту мы были у дома майора. Когда я был здесь некоторое время тому назад, дом был погружен в темноту, теперь свет горел в окнах второго этажа. Как только мы постучались, дверь распахнулась, и в следующий момент из ворот вышел майор Перси. Увидев нас, он остановился.
– Я спешу к доктору Россу, – быстро произнес он. – Моей жене внезапно стало плохо. Она лежала в своей постели, когда я поднялся, бледная, словно призрак, и крайне истощенная. Казалось, что она спит... но, надеюсь, вы извините меня.
– Один вопрос, майор, – произнес Аркомб. – Не было ли у нее на горле каких-нибудь отметок?
– Как вы об этом догадались? – удивился он. – Да, были; должно быть, ее укусили эти мерзкие насекомые, они оставили две ранки, еще сочившиеся кровью.
– С ней кто-нибудь остался? – спросил Аркомб.
– Да, я разбудил горничную.
Он ушел, а Аркомб повернулся ко мне.
– Теперь я знаю, что нам следует делать, – сказал он. – Переоденьтесь, я скоро к вам приду.
– Зачем это? – поинтересовался я.
– Объясню по пути. Мы отправляемся на кладбище.
Когда он вернулся, в руках у него были кирка, лопата и отвертка, а на плече – длинный моток веревки. Пока мы шли, он в общих чертах излагал мне план наших дальнейших действий.
– То, что я вам сейчас скажу, – говорил он, – может показаться слишком фантастичным, чтобы в это поверить, но еще до рассвета нам предстоит узнать, насколько фантастика отличалась от реальности. К счастью, вы видели призрак, астральное тело, называйте как хотите, миссис Эмворс, творящий злодеяния, и, таким образом, вне всякого сомнения, вампир, пребывавший в ней в течение ее жизни, живет в ней и после смерти. В этом нет ничего удивительного – все эти недели, прошедшие со дня ее смерти, я ожидал нечто подобное. И если я прав, мы найдем ее тело не тронутым тлением и без малейших повреждений.
– Но ведь со дня ее смерти прошло почти два месяца? – удивился я.
– Если внутри нее живет вампир, то не важно, сколько времени прошло – два месяца или два года. Поэтому помните, все, что нам надлежит сделать, будет сделано не с ней, которая при естественном ходе вещей сейчас взошла бы травой над своей могилою, но над духом, творящим ужасные злодеяния, который дает призрачную жизнь ее телу.
– Что я должен буду делать? – спросил я.
– Я вам расскажу. Нам с вами известно, что в этот самый момент вампир, облаченный в подобие смертного тела, вышел... гм-м-м... питаться. Но ему необходимо вернуться до рассвета и войти в тело, лежащее в могиле. Мы должны дождаться этого момента, и выкопать тело. Если я прав, то вы увидите ее такой, какой она была при жизни, полной энергии, каковую дала ей ее ужасная пища. А потом, при приближении рассвета, когда вампир будет не в состоянии покинуть ее тело, я пробью ее сердце вот этим, – он показал мне кол, – тогда и она, обретающая способность двигаться благодаря дьявольскому созданию, и само это создание будут мертвы. Затем мы снова похороним ее, уже свободную.
Мы пришли на кладбище; при ярком лунном свете найти ее могилу не составило труда. Она находилась в двадцати ярдах от маленькой часовни, на крыльце которого, погруженного в тень, мы и присели. Отсюда могила была видна совершенно отчетливо; мы сидели и ждали возвращения адского создания. Ночь стояла теплая и безветренная, но даже если бы вокруг бушевала ледяная буря, не думаю, чтобы я ощутил хоть что-нибудь, в ожидании того, что принесет нам окончание ночи и рассвет. Часы на башне били каждые полчаса, и я удивлялся, с какой скоростью бежит время.
Луна давно скрылась, но звезды все еще сияли в сумеречном небе, когда на башне пробило пять часов. Прошло несколько минут, и я почувствовал, Аркомб ощутимо подталкивает меня, и, проследив, куда направлен его указательный палец, я заметил силуэт женщины, хорошо сложенной, приближавшийся с правой стороны. Бесшумно, словно бы скользя по воздуху, а не перемещаясь по земле, она проследовала через кладбище к могиле, служившей объектом нашего наблюдения. Несколько раз обогнув ее, словно бы убеждаясь в том, что никого кроме нее нет, она на мгновение застыла неподвижно. В сумерках, к которым мои глаза уже привыкли, я с легкостью мог различить черты ее лица и узнать знакомое выражение.
Она провела рукой по губам, словно бы вытирая их, и рассмеялась, рассмеялась так, что у меня волосы встали дыбом. Затем ступила на могильный холм, поднялся руки над головой и медленно, дюйм за дюймом, скрылась в земле. Рука Аркомба, сжимавшая мою, в знак того чтобы я молчал и не двигался, разжалась.
– Пора, – прошептал он.
Держа в руках кирку, лопату и веревку, мы приблизились к могиле. Земля оказалось легкой, перемешанной с песком, и вскоре наша лопата стукнулась о крышку гроба. Аркомб киркой разрыхлил землю вокруг него, и, пропустив веревку через ручки, мы попытались поднять его.
Это была долгая и трудная работа, на востоке уже забрезжил рассвет, когда мы наконец извлекли его и поставили в стороне от ямы. Аркомб отверткой освободил крепления крышки, сдвинул ее в сторону, и мы увидели лицо миссис Эмворс. Глаза, прежде закрытые смертью, теперь были открыты, щеки пылали румянцем, полные алые губы растянуты в улыбке.
– Один удар, и все будет кончено, – сказал он. – Вам не нужно это видеть.
Произнося это, он взял кол и приложил его к левой части ее груди, примериваясь. И хотя я знал, что сейчас произойдет, тем не менее, не смог отвести взгляда.
Он ухватил кол обеими руками, поднял его на дюйм или два от тела, а затем изо всех сил опустил его. Фонтан крови, не смотря на то, что она была мертва уже длительное время, поднялся высоко в воздух и с тяжелым всплеском рухнул на саван. Одновременно губы ее раскрылись, раздался страшный долгий крик, чем-то напоминающий вой сирены, и все снова стало тихо. В одно мгновение, подобное вспышке молнии, лицо ее изменилось: цвет его стал пепельно-серым, щеки провалились, рот приоткрылся.
– Слава Богу, все кончено, – произнес он, и мы, не теряя ни минуты, принялись уничтожать следы происшедшего.
Рассвет становился все заметнее, а мы, работая, словно одержимые, вновь опустили гроб туда, где ему надлежало быть, и вновь засыпали землей... Обратно в Максли мы возвращались, приветствуемые веселым щебетом ранних птиц.
У КАМИНА
Снег начался с рассветом, и шел весь день, пока неясная зыбкая белая пелена снаружи не возвестила о наступлении вечера. Но, как это обычно бывало в очаровательном своим гостеприимством доме Эверарда Чандлера, где я частенько проводил Рождество, и где встречал его теперь, в развлечениях недостатка не ощущалось, и время пролетало с удивительной быстротой. Короткий турнир по бильярду от завтрака до обеда, с бадминтоном и утренними газетами для тех, кто ожидал своей очереди, а затем, до чая, игра в прятки по всему дому, за исключением бильярдной, где уединились те, кто желал покоя. Впрочем, таких нашлось мало; очарование Рождества, как мне кажется, подобно некоему заклинанию, вновь превратило нас в детей, которые, с внутренним трепетом и затаенным страхом пробирались вверх и вниз по проходам, где из каждого скрытого темнотой места вдруг могло показаться какое-нибудь ужасное существо. А затем, уставшие, но переполненные эмоциями, мы вновь собрались за чаем в зале, где языки пламени в ярко пылавшем очаге, полном угля и поленьев, отбрасывали пляшущие тени на темных панелях. Как и следовало ожидать, настало время историй о привидениях, электрический свет был потушен, и слушатели могли предоставить волю своим фантазиям, что скрывается в темных углах, и мы принялись пугать друг друга историями, насыщенными кровью, костями, скелетами, доспехами и воплями. Я только что закончил свое повествование и с самодовольством полагал, что никому не удастся превзойти моей истории, когда начал свой рассказ Эверард, до которого дошла очередь пугать гостей. Он расположился напротив меня, так что был хорошо виден в отблеске огня, и выглядел, по причине болезни, угнетавшей его в течение всей осени, довольно бледным и исхудавшим. И хотя в течение дневных поисков по разным темным местам он был самым смелым и лучшим из нас, взгляд, брошенный мной на его лицо, заставил меня вздрогнуть.
