Текст книги "Избранное (СИ)"

Автор книги: Э Бенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Но где же он? – спросил Хью. – Он шел передо мной не более чем в двадцати ярдах, – высокий, крепкий парень.

– Я никого не видел, – отвечал я. – Я слышал его шаги по тропинке, но никого не видел.

– А потом? – снова спросил Хью.

– Мне показалось, что он оттолкнул меня и вошел в дом, – сказал я.

Шагов на дубовой лестнице слышно не было; мы обыскали комнату за комнатой на первом этаже дома. Двери в столовую и курительную комнату были заперты, в гостиную открыта, и оставалась только одна дверь, которая могла открыться и закрыться; она вела в кухню и помещения для прислуги. Но и здесь наши поиски оказались безрезультатны; ни в кладовых, ни в посудомоечной, ни в гардеробной, ни в помещениях слуг мы не обнаружили ничего, здесь было тихо и пустынно. Наконец, мы оказались в кухне, также пустой. Однако у камина стояло кресло-качалка, и оно покачивалось туда-сюда, словно кто-то, сидевший в нем, только что вышел. Оно мягко покачивалось, и это, казалось, создавало ощущение присутствия кого-то, нами не видимого, в гораздо большей степени, если бы в нем кто-то находился. Помню, я даже хотел остановить его и попытался протянуть руку, но она отказалась мне повиноваться.

Того, что мы видели, а в еще большей степени того, что мы не видели, было вполне достаточно, чтобы испортить сон большинству людей, и я, вне всякого сомнения, не являлся исключением из их числа. Долго лежал я с открытыми глазами и напряженно вслушивался, а когда, наконец, задремал, то в полудреме услышал звук, приглушенный, но достаточно явственный, производимый кем-то, ходившим по дому. Мне пришло в голову, что это, должно быть, Хью, вышел на разведку; но когда я постучал в дверь между нашими комнатами, то услышал ответный стук; как оказалось, он подошел к двери с другой стороны, чтобы узнать, не я ли отправился на поиски. И пока мы переговаривались, шаги раздались около моей двери, а затем заскрипела лестница, по которой кто-то поднимался. Спустя некоторое время шаги раздались прямо над нашими головами, на чердаке.

– Это не спальная прислуги, – сказал Хью. – Там никого быть не должно. Давайте посмотрим еще раз: кто-то там все-таки есть.

С зажженными свечами мы осторожно прошествовали наверх, но едва достигли верхней части пролета, как Хью, шедший на шаг впереди меня, резко остановился.

– Что-то движется рядом со мной! – сказал он и попытался схватить пустоту. Пока он говорил, я испытал то же самое ощущение, а еще спустя несколько мгновений лестница ниже нас заскрипела, как если бы по ней кто-нибудь спускался.

Всю ночь звук шагов раздавался в разных частях дома, как будто кто-то что-то искал, и когда я, уже лежа, прислушивался к происходящему, то вдруг вспомнил о словах, которые Маргарет написала на дощечке для гаданий. "Я хочу придти. Я не могу найти ее здесь".

Действительно, все выглядело так, словно некто пришел в дом и тщательно его обыскивает. Может быть, садовник. Но что и для кого разыскивал этот невидимый садовник?

Когда телесная боль стихает, трудно вспомнить те ощущения, которые испытывал, со всей живостью; точно так же я, на следующее утро, встав и одевшись, тщетно пытался вспомнить тот ужас, который не отпускал меня во все время ночных похождений. Я вспоминал о раскачивавшемся кресле, звук шагов по асфальтовой дорожке снаружи дома, прикосновение, когда кто-то вошел в дом. Но сейчас, спокойным ясным утром, и весь ясный морозный зимний день, я не мог понять, что это было. Требовались те же самые ощущения, что и прежде, но сейчас они отсутствовали. Хью чувствовал то же самое; он даже был склонен отнестись ко всему происшедшему с известной долей юмора.

– Ну и устроил он нам, – сказал он, – кто бы он ни был, и кого бы он ни искал. Кстати, ни слова Маргарет, пожалуйста. Ей ничего не надо знать, ни о том, что кто-то вошел в дом, ни о его хождении по дому... ничего подобного. Во всяком случае, ни о каких садовниках, расхаживающих по дому в эту пору. Если и были слышны какие-то шаги, то причина тому – мы с вами.

Маргарет договорилась провести вечер со своими друзьями, вследствие чего мы с Хью, после игры, подкрепили силы в клубе, после чего, уже в сумерках, я в третий раз возвращался домой мимо коттеджа. Но только в этот раз у меня не появилось чувства, что он обитаем; наоборот, он выглядел унылым и заброшенным, подобно большинству нежилых домов, и ни единого проблеска света не виднелось в его окнах.

Хью, которому я поведал о своих новых впечатлениях, воспринял их довольно легкомысленно, и как новый повод для шуток, помимо ночных похождений, пока мы не подошли к дверям нашего дома.

– Небольшое психическое расстройство, старина, – сказал он. – Нечто вроде насморка. Ого, дверь заперта.

Он позвонил, затем постучал; через некоторое время изнутри донеся звук поворачиваемого ключа и отодвигаемого засова.

– Почему заперта дверь? – спросил он открывшего нам слугу.

Тот переминался с ноги на ногу.

– С полчаса назад раздался звонок, сэр, – наконец отвечал он, – я подошел и открыл дверь. На пороге стоял человек...

– И что? – спросил Хью.

– Мне не понравилось, как он выглядит, сэр, – ответил слуга. – И я спросил, что у него за дело. Он ничего не ответил, а потом довольно быстро исчез, потому что я даже не заметил, как.

– И куда же он направился? – спросил Хью, бросив на меня взгляд.

– Не могу сказать со всей определенностью, сэр. Он исчез как-то внезапно: вот только что стоял передо мной, а потом вдруг исчез.

– Хорошо, – довольно резко сказал Хью.

Маргарет еще не вернулась, но когда вскоре послышался хруст гравия под колесами ее автомобиля, Хью напомнил о своей просьбе ничего не говорить ей, включая то, что мы недавно услышали от слуги. Она вошла с румянцем волнения на лице.

– Никогда больше не смейте смеяться над моими дощечками, – сказала она. – Я услышала совершенно фантастическую историю от Мод Эшфилд – ужасную, но страшно интересную.

– И что же именно она рассказала? – спросил Хью.

– Здесь действительно был садовник, – ответила она. – Он жил в этом маленьком коттедже около пешеходного мостика, и когда семья находилась в Лондоне, он и его жена жили здесь и присматривали за домом.

Мы с Хью взглянули друг на друга; затем он отвернулся.

Я уверен, что мы подумали об одном и том же.

– Его жена была значительно моложе его, – продолжала Маргарет, – и постепенно он стал ужасно ревновать ее. И вот, в один прекрасный день, в порыве страсти он задушил ее своими собственными руками. Те, кто через некоторое время пришли в коттедж, нашли его рыдающим над ее телом и пытающимся вернуть ее к жизни. Они отправились за полицией, но когда вернулись, обнаружили, что он перерезал себе горло. Разве это не ужасно? При всем том довольно любопытно, что на дощечках появилось слово "садовник". "Я садовник. Я хочу придти. Я не могу найти ее здесь". Вы же видите, я ничего о ней не знала. Сегодня же вечером я предприму еще одну попытку. Господи, через полчаса нужно отправить почту, и мне нужно подготовить несколько писем. На будущее, Хьюго, относись к моей планшетке с уважением.

Как только она вышла, мы обсудили создавшуюся ситуацию; но Хью, до конца не убежденный и все еще не желающий признавать, что нечто большее, чем простое совпадение, скрывается за "ерундой с дощечками", по-прежнему настаивал, чтобы Маргарет ничего не узнала о том, что мы видели и слышали в доме прошлой ночью, ни о странном посетителе, который, как мы заключили, снова нанес нам визит сегодняшним вечером.

– Она будет напугана, – сказал он, – и ей начнет мерещиться. Что касается планшетки, то она как обычно будет выводить каракули и закорючки. Что это? Да-да, войдите!

Послышался резкий отрывистый стук. Мне не показалось, что он исходил со стороны двери, но Хью, не получив ответа на свое приглашение, вскочил и распахнул ее. Сделав несколько шагов в холл, он вернулся.

– Вы ничего не слышали? – спросил он.

– Слышал. Никого нет?

– Ни одной души.

Хью вернулся к камину и раздраженно бросил в него только что зажженную им о каминную решетку сигарету.

– Довольно противное ощущение, – заметил он. – И если вы спросите меня, ощущаю ли я себя комфортно, то я отвечу, что никогда в жизни не чувствовал себя менее комфортно. И, если хотите знать, думаю, что вы тоже.

У меня не было ни малейшей причины это отрицать, и он продолжал.

– Мы должны сохранять самообладание, – сказал он. – Нет ничего более заразительного, чем страх, и Маргарет не должна почувствовать ничего подобного, исходящего от нас. Вместе с тем, есть нечто большее, чем наши опасения, как вы понимаете. Что-то проникло в наш дом, причем помимо нашей воли. Никогда прежде я не верил ни во что подобное. Посмотрим правде в глаза. Как вы думаете, что это?

– Если вы хотите знать мое мнение, – отвечал я, – то мне кажется, это дух человека, который задушил свою жену, а затем перерезал себе горло. Но я не понимаю, чем он может навредить нам. Нам и в самом деле стоит больше всего опасаться собственного страха.

– Мы находимся в затруднительном положении, – констатировал Хью. – Что он собирается предпринять? Господи, если бы я только знал, что он собирается делать! Но, увы, я этого не знаю. Хорошо, пора одеваться к ужину.

Весь вечер Маргарет испытывала необычайный подъем духа. Ничего не зная о происшествиях, случившихся за последние двадцать четыре часа, она полагала захватывающе интересным то, что ее планшетка "догадалась" (это ее собственное слово) о садовнике, а также своим успехам в покере, как известно, требующим молчания, за который мы сели сразу после ужина. Естественно, она не догадывалась, что мы старались со своей стороны сделать все, чтобы удержать ее подальше от планшетки. И все-таки, заметив, что вечер стремительно надвигается, она отложила карты.

– А теперь на полчаса устроим сеанс, – заявила она.

– А может быть, сыграем еще партию? – осведомился Хью. – Мне никогда не было так интересно. Планшетка может подождать.

– Дорогой, если садовник снова захочет с нами пообщаться, я уверена, скучать не придется, – отвечала она.

– Но ведь это же совершенная чушь, – сказал Хью.

– Ты грубиян! Я вижу тебя насквозь.

Маргарет уже достала планшетку и лист бумаги, когда Хью встал.

– Пожалуйста, не надо этого делать, Маргарет, – сказал он.

– Но почему? Если не хочешь, то можешь не присутствовать.

– Тем не менее, я очень прошу тебя этого не делать, – настаивал он.

Маргарет внимательно посмотрела на него.

– Хьюго, ты что-то знаешь, – сказала она. – И не хочешь мне об этом сказать. Мне кажется, ты нервничаешь. Ты полагаешь, здесь творится нечто странное. Что именно?

Я видел, что Хью колеблется, сказать ей или нет, а затем понял, что он сделал ставку на бессмысленные каракули.

– Пусть будет по-твоему, начинай, – сказал он.

Маргарет колебалась; она явно не хотела досаждать Хью, но его настойчивость, по всей видимости, казалась ей глупой.

– Хорошо, всего десять минут, – сказала она, – и я обещаю больше не думать ни о каком садовнике.

Но стоило ей положить руку на планшетку, как голова ее упала на грудь, и планшетка начала двигаться. Я присел рядом с ней, и смотрел, как на бумаге появляются ровные строки.

"Я пришел, – читалось совершенно отчетливо, – и все же не могу найти ее здесь. Вы ее спрятали? Сейчас я обыщу комнату, в которой вы находитесь".

Что там еще было написано, но было скрыто дощечкой, я не узнал, так как в этот самый момент по комнате пронеслось дуновение ледяного ветра, а в дверь, – на этот раз никакой ошибки быть не могло, – постучали, громко, требовательно. Хью вскочил.

– Маргарет, очнись, – сказал он. – Кто-то пришел!

Дверь открылась, в проеме возникла фигура человека. Он застыл, поводя головой из стороны в сторону, внимательно вглядываясь в каждый уголок комнаты взором, в котором, казалось, читалась бесконечная тоска.

– Маргарет, Маргарет, – снова позвал Хью.

Глаза Маргарет были широко открыты; она не отрываясь смотрела на ужасного посетителя.

– Спокойно, Хьюго, – произнесла она, и голос ее понижался по мере того, как она говорила. Призрак теперь смотрел прямо на нее. Губы его, посреди густой, цвета ржавчины, бороды, шевелились, но не доносилось ни звука. Он поднял голову, и, – о ужас! – я увидел на одной стороне шеи зияющую красную рану...

Как долго тянулась эта пауза, когда мы застыли, объятые смертельным холодом и неподвижностью, не в силах ни двинуться, ни издать хоть единый звук, я не имею понятия. Наверное, не более десятка секунд.

Затем призрак повернулся и удалился тем же путем, что и пришел. Мы слышали его шаги по паркетному полу, затем звук отодвигаемых засовов на входной двери, и грохот, потрясший дом, когда она захлопнулась.

– Все кончено, – сказала Маргарет. – Господь да помилует его!

Теперь читатель вправе сам представить себе объяснение, которое считает наиболее подходящим, этому визиту с того света.

Он не должен обязательно считать, что имело место действительное возвращение с того света; вполне возможно, на том месте, где совершились убийство и самоубийство остались в некотором роде своеобразные записи, которые при определенного рода обстоятельствах могли превратиться из невидимых в видимые. Волны эфира, или нечто вроде того, сохранили эти сцены, проявившиеся затем подобно тому, как мы видим появление осадка в первоначально прозрачном растворе. Но он вправе считать и то, что дух покойника и в самом деле необходимо должен являться на месте совершенного преступления для своего рода духовного покаяния. Естественно, ни один материалист ни на мгновение не допустит возможность подобного объяснения, но мы вряд ли сможем указать существо более упорствующее в заблуждениях, чем материалист. Как бы там ни было, но страшное событие имело место, и нельзя сказать, чтобы последняя фраза, произнесенная Маргарет, была бессмысленной.

КИТАЙСКАЯ ЧАШКА

Я уже давно присматривал за одним маленьким домиком в южном конце притягательного протяженного местечка, именуемого Баррет Сквер, но в течение многих месяцев мне так и не попалось на глаза то, что я страстно желал увидеть, – сообщение в разделе объявлений о том, что этот домик сдается и может стать моей маленькой уютной обителью.

Наконец, нынешней осенью, во время одного из моих многочисленных путешествий через Сквер, мои глаза увидели то, что так жаждали видеть, и спустя всего лишь десять минут я уже находился в офисе агента, в чьих руках находилась судьба N 29.

Словоохотливый клерк сообщил мне, что его нынешний арендатор, сэр Артур Бассенуайт, был бы рад избавиться от арендуемого дома как можно скорее, поскольку с ним были связаны весьма болезненные ассоциации, вызванные смертью его жены, случившейся недавно.

Он был богат, по словам клерка, леди Бассенуайт также получила значительное наследство, и тем не менее, он был готов за то, что у профессионалов называется "смехотворно низкой ценой", сбыть дом с рук как можно скорее. Мы договорились об осмотре, и одного-единственного визита следующим утром было вполне достаточно, чтобы убедиться, этот дом именно то, что я искал.

Почему сэр Артур плечах так вдруг хотелось избавиться от него, по цене, которая, конечно, была очень умеренная, что моя хата, не предусмотрено оборотня стоков в хорошем состоянии, и в течение недели Необходимые бизнес, связанный с переносом аренды, что Организовал. Дом был в превосходном ремонте, и менее чем через месяц с момента я впервые увидел доска объявлений, я был в экстазе создан там.

Почему сэр Артур внезапно так захотел от него избавиться, причем по цене, вне всякого сомнения, очень умеренной, не заставило меня задуматься, дела мои были в полном порядке, и в течение недели все формальности, связанные с переоформлением аренды, были выполнены. Дом был в превосходном состоянии, и менее чем через месяц с того момента, как я увидел объявление, я стал его счастливым арендатором.

Я прожил здесь неделю или две, когда, в один прекрасный день, мне передали, что звонил сэр Артур и хотел бы увидеться со мной, если я не возражаю. Он появился, и я оказался лицом к лицу с одним из самых очаровательных людей, с которыми мне когда-либо выпало счастье познакомиться.

Стимулом, им двигавшим, как оказалось, была природная вежливость, ибо он хотел быть уверенным в том, что я нашел дом уютным и что он вполне мне подходит. Он дал понять, что ему было бы приятно убедиться в этом лично, и мы с ним обошли весь дом, за исключением одной комнаты.

Это была спальная на третьем этаже, самая большая комната из двух комнат для гостей, но как только я взялся за дверную ручку, он остановил меня.

– Прошу прощения, – сказал он, – но я попросил бы вас не входить сюда. Эта комната, должен вам признаться, вызывает у меня самые болезненные ассоциации.

Все было ясно, и я сделал совершенно очевидный вывод, что именно в этой комнате умерла его жена.

Стоял прекрасный октябрьский день, и, совершив обход дома, мы вышли в небольшой сад с выложенными кафельными плитками дорожками, вне всякого сомнения, добавлявшего шарма этому месту. Низкие кирпичные стены отделяли его от соседних участков, а позади располагалась широкая пешеходная магистраль, огибавшая домики.

Сэр Артур задержался здесь на некоторое время, возможно, вспоминая с печалью о тех днях, когда он и его супруга планировали, а затем обустраивали этот маленький участок.

Действительно, в словах, которые он произнес, прежде чем уйти отсюда, это прозвучало довольно явственно.

– Здесь очень многое имеет для меня значение, – сказал он. – Тысяча благодарностей за то, что снова позволили мне увидеть мой маленький садик. – И снова обвел пристальным задумчивым взглядом участок, после чего повернулся и направился в дом.

Положение об освещении домов в Лондоне требовало чтобы с наступлением позднего вечера свет в домах был едва заметен, вот почему день или два спустя, возвращаясь после ужина по пустынным улицам, я с ужасом обнаружил яркий поток света, льющийся из верхних окон моего дома, при полном отсутствии жалюзи.

Он исходил из спальни на третьем этаже, и, ругая себя на чем свет стоит, я поспешил наверх, чтобы устранить явное нарушение закона. Однако, когда я поднялся, то нашел комнату, погруженную в темноту, а повернув выключатель увидел наполовину опущенные жалюзи, так что если бы свет был зажжен, то вид с улицы был бы вовсе не таков, какой заставил меня опрометью броситься наверх.

Найти объяснение происшедшему не составило особого труда: вне всякого сомнения, свет лился не из моего дома, а из соседнего. Мне было бы достаточно бросить на него один-единственный взгляд, чтобы понять свою ошибку, но я не стал себя этим утруждать. Тем не менее, подсознательно я чувствовал, я знал, что ошибки быть не могло, что я не мог спутать соседний дом со своим собственным, и что свет горел именно в этой комнате.

Мой переезд в дом состоялся, как я уже говорил, с некоторой поспешностью, и следующие день или два я занимался, по окончании работы, разбором и сортировкой старых книг и бумаг, которые у меня не было времени разобрать до переезда. Среди прочего я обнаружил старый иллюстрированный журнал, сохраненный мной по неизвестной причине, и, принявшись его перелистывать в поисках этой причины, я неожиданно натолкнулся на фотографию сада, в котором совсем недавно побывал с сэром Артуром. Название в верху страницы говорило о том, что статья представляет собой интервью с леди Бассенуайт, здесь же был помещен ее портрет, а фронтиспис сделан ее мужем.

Совпадение представлялось любопытным, тем более что речь шла о доме, в котором я сейчас находился, и увидел его, если можно так выразиться, глазами его прежних хозяев. Не затратив много времени, я бросил журнал в кучу бумаг, предназначенных для уничтожения. Куча все росла, и когда я, наконец, полностью освободил шкаф, который намеревался разобрать прежде чем отправиться спать, то обнаружил, что уже за полночь.

Я был так поглощен своей работой, что не заметил, как проголодался, и, возможно, дал огню в столовой погаснуть. А потому я направился в столовую, двери которой выходили в маленький сад позади дома, чтобы узнать, как обстоят дела с камином и можно ли отыскать в шкафу что-нибудь съестное. Я оказался удачлив в обоих отношениях, но, перекусив и согревшись, вдруг услышал (или мне показалось, что услышал) шаги по плиточной дорожке в саду снаружи.

Я быстро подошел к окну и отдернул тяжелые занавески, позволив яркому свету излиться из комнаты в сад; и там, вне всякого сомнения, был человек, склонившийся над одной из клумб.

Будучи застигнут врасплох внезапным светом, он выпрямился и, не оглядываясь, помчался в дальний конец сада, с удивительным проворством перемахнул через стену и скрылся.

Но в последнюю секунду, когда он уже находился по другую сторону ограды, я увидел его лицо в тусклом свете газового фонаря, и, к своему неописуемому удивлению, узнал сэра Артура Бассенуайта. Я ни мгновение в этом не сомневался, я был уверен, что не ошибся, по крайней мере не более, чем в случае с ярким светом в спальне, чьи окна выходили на площадь.

Однако, какие бы нежные воспоминания не связывали сэра Артура с садом, когда-то ему принадлежавшим, такое поведение нельзя было назвать подобающим джентльмену, и он не должен был до такой степени давать волю своим чувствам. Более того, там, где сэр Артур проник в сад с такой легкостью, с не большими затруднениями могли проникнуть и другие, чьи намерения никак не были продиктованы сентиментальностью.

Во всяком случае, мне не хотелось, чтобы мой садик оставался таким легкодоступным извне, и на следующее же утро я заказал прочное ограждение с железными шипами, которое следовало возвести вдоль внешней стены. Если сэру Артуру так дорог этот садик, то я был бы рад дать ему разрешение посещать его, что он, вне всякого сомнения, должен был почувствовать во время нашей беседы по телефону, а также во время нашей прогулки, тот же метод, которым он воспользовался, как я уже говорил, показался мне неподобающим. Следующим вечером, без тени сожаления, я мог убедиться, что мой заказ выполнен с надлежащей оперативностью. В то же время я чувствовал неодолимое любопытство узнать наверняка, повторится ли с его стороны попытка полуночного проникновения.

На следующей неделе я ожидал прибытия моего друга Хью Грейнджера, собиравшегося остановиться у меня на день или два. Предоставить в его распоряжение я намеревался переднюю комнату для гостей, в настоящее время пустовавшую, и я отдал распоряжение приготовить там кровать для меня к следующей ночи, чтобы убедиться на личном опыте, насколько моему гостю будет комфортно в ней.

Такой опыт я и собирался произвести. Стол, наверное, будет удобен в изголовье кровати, туалетный столик не нужен вообще, достаточно ли освещение для чтения в постели и удобно ли будет его отключить не вставая, таковы были те теоретические вопросы, практическому решению которых я решил посвятить следующую ночь. Поужинав, я отправился в переднюю комнату для гостей и расположился там.

Казалось, все было продумано и реализовано как надо; в комнате было тихо, воздух свеж, кровать удобна, и я заснул почти сразу же, едва выключил свет, который нашел вполне подходящим даже для чтения мелкого шрифта. Насколько мне помнится, ни мысли о последнем обитателе комнаты, ни об огнях, виденных мною несколько ночей назад (или примерещившихся), меня не посещали.

Я заснул, как уже говорил, сразу, и немедленно оказался в театре мысленных представлений, на сцене которого ярко оживают мечты и страхи; занавес поднялся, и я полностью оказался во власти действа того кошмара, и о котором остаются отрывочные смутные воспоминания.

Это было ощущение полета – вынужденного, беспомощного полета в попытке убежать от какой-то отвратительной духовной сущности – и одновременно чувство бессилия, невозможность избежать охватывавшего меня ужаса, и нарастающее желание закричать; пока благословенно пробуждающееся сознание не позволило мне одержать победу.

Я понемногу приходил в себя; я сознавал, что лежу постели, что мои страхи постепенно отступают, но беды мои еще не кончились: при всех своих усилиях я не мог ни открыть глаз, ни оторвать голову от подушки.

Теперь, находясь у самых границ бодрствования, я осознавал, что, несмотря на кажущееся освобождение от чар сна, я все еще не был полностью свободен. Ибо сквозь мои веки, которые, как я знал, были закрыты, а сам я лежал в темной комнате, устремлялся яркий свет, и, вспомнив свое приключение несколько дней назад, свое видение на площади, я уже знал, что, как только открою глаза, то окажусь в освещенной комнате, населенной призраками мертвых или живых.

Несколько мгновений после того, как окончательно пришел в себя, я лежал с закрытыми глазами, чувствуя струйку пота на лбу. Я понимал, что этот кошмар не является плодом моего мозга; он связан с прошлым.

А потом любопытство, обычное любопытство, узнать, что происходит по ту сторону закрытых век, заставило меня открыть глаза и сесть.

В кресле напротив моей кровати сидела леди Бассенуайт, чью фотографию я видел в иллюстрированном журнале. Никакого сомнения быть не могло.

Она была одета в ночную сорочку, а в руках держала маленькую рельефную фарфоровую чашечку с крышечкой и блюдечко. Пока я смотрел на нее, она сняла крышечку и стала ложечкой пить чай. Сделав с полдюжины глотков, она снова прикрыла чашку крышечкой. Затем повернулась к тому месту, где был я, и взглянула прямо на меня; я заметил тень смерти на ее лице.

Затем она неторопливо поднялась, словно бы очень устала, и сделала шаг по направлению к кровати. И лишь только она приблизилась, свет в комнате, независимо от того, что было его источником, вдруг исчез, и я обнаружил, что нахожусь в кромешной темноте.

Мое любопытство было полностью удовлетворено, и остаток ночи я предпочел провести в комнате на первом этаже.

Хью Грейнджер, который не мыслил свою жизнь без детективов и призраков, прибыл на следующий день, и я, ничего не скрывая, поведал ему обо всем происшедшем.

– Конечно, я буду ночевать в этой комнате, – заявил он сразу же, едва я закончил свой рассказ. – Поставим там еще одну кровать, и будем ночевать там вместе. Двое свидетелей одного и того же явления неизмеримо ценнее, чем один. Ты не боишься? – добавил он, спохватившись.

– Боюсь, но пусть будет по-твоему, – ответил я.

– А ты уверен, что все это тебе не приснилось? – спросил он.

– Абсолютно уверен.

Хью был очевидно рад этому ответу.

– Я тоже боюсь, – признался он. – И боюсь ужасно. Но в этом-то и состоит вся прелесть. Так трудно по-настоящему испугаться в нынешнее время. Все вещи получили свое объяснение, или почти все. И одна из этих вещей – страх неизведанного. Никто не знает, что такое призраки, почему они появляются, и что за знаки нам подают.

Он прошелся взад-вперед по комнате.

– А как ты думаешь, что делал сэр Артур ночью в твоем саду? – спросил он. – Нет ли здесь какой взаимосвязи?

– Насколько я могу судить, нет. Да и какая здесь может быть связь?

– Во всяком случае, не вполне очевидная. Не знаю, почему я задал этот вопрос. Он вам понравился?

– Ужасно. Впрочем, не настолько, чтобы позволить ему блуждать по моему саду в полночь, – ответил я.

Хью рассмеялся.

– Это, безусловно, подразумевает значительную степень доверия и привязанности, – сказал он.

Я распорядился поставить еще одну кровать в комнате, предназначенной для Хью; вечером, после того как он погасил свет, мы некоторое время поговорили, затем настала тишина. Было холодно, я смотрел на огонь в очаге, на раскаленные угли, на слабый свет, ими отбрасываемый, и ничего не нарушало мирной атмосферы и тишины, царивших в комнате. А потом мне показалось, как что-то нарушилось, и вместо того, что спокойно уснуть, я почувствовал гнетущий ужас надвигающегося кошмара, начавший проникать в мое сознание. Я слышал, как ворочается Хью, снова и снова, пока, наконец, он не заговорил.

– Я чувствую себя весьма неуютно, – сказал он, – но в то же время не вижу и не слышу ничего необычного.

– То же самое происходит и со мной, – признался я.

– Ты не возражаешь, если я на минутку включу свет и посмотрю, что творится?

– Ни в коей мере.

Он щелкнул выключателем, комната осветилась, и он присел в постели, нахмурившись. Все было как обычно; книжный шкаф, стулья, на один из которых он повесил свою одежду; в комнате не было ничего, что отличало бы ее от тысячи других, ей подобных, где их обитатели спокойно спали.

– Странно, – пробормотал он и снова выключил свет.

Нет ничего труднее, чем следить за течением времени в полной темноте, но мне не кажется, что до появления знакомого чувства надвигающегося кошмара его прошло так уж много. Хью произнес странным, надтреснутым голосом:

– Она идет, – сказал он.

И почти сразу же вслед за его словами я заметил, что мрак в комнате заметно редеет.

Темнота стала понемногу отступать, начали вырисовываться контуры предметов. Постепенно я смог разглядеть стулья, камин, кровать Хью, наконец, она совсем исчезла, словно кто-то включил невидимую лампочку.

В кресле, около кровати Хью, сидела леди Бассенуайт, и снова, как тогда, отложив крышечку на блюдечко, потягивала содержимое чашечки, а потом встала, с трудом, словно будучи поражена смертельной болезнью. Она взглянула на Хью, затем, повернувшись, на меня, и тень смерти лежала на ее лице; и тогда мне показалось, что в глазах ее застыл вопрос, или же, по крайней мере, немое свидетельство о том, что с ней произошло. Она не испытывала гнева, она не умоляла о справедливости, но ее неумолимый, спокойный взгляд говорил о том, что правосудие должно свершиться... Затем свет погас и вновь наступил мрак.

Я услышал шорох и скрип соседней кровати.

– О Господи, – произнес Хью, – где выключатель?

Его рука шарила в темноте, раздался щелчок, и я увидел, что он сидит на кровати, стуча зубами и обливаясь потом.

– Я все понял, – сказал он. – Я мог бы догадаться об этом и раньше. Спустимся вниз.

Мы спустились по лестнице, и Хью на протяжении пути щелкал всеми попадавшимися выключателями, зажигая свет. Он направился в столовую, взял кочергу и лопату, стоявшие у камина, и распахнул дверь в сад. Я включил свет, и в саду перед домом на земле появился большой освещенный квадрат.

– Где ты видел сэра Артура? – спросил он. – Где? Где именно?

Все еще не догадываясь, что он собирается искать, я указал ему место, и, несколько раз ткнув в землю кочергой, затем принялся орудовать лопатой. Потом снова ткнул кочергой, и, когда в очередной раз вонзил в землю лопату, я услышал, что она наткнулась на что-то твердое. И тогда я догадался.

Хью запустил пальцы в землю и медленно, осторожно, извлек оттуда осколки разбитой фарфоровой крышечки. Затем, копнув еще раз, он извлек оттуда фарфоровую чашечку. Ту самую, которую я дважды видел в руках у леди Бассенуайт.