Текст книги "Избранное (СИ)"
Автор книги: Э Бенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Не знаю, как я спустился вниз. Меня колотила дрожь и тошнило, но это состояние относилось не к телу, а скорее к духу; я едва передвигал ноги, часто останавливался и с ужасом оглядывался. Как бы там ни было, мы спустились в его комнату, и я рассказал ему все в том виде, в каком здесь описал.
В завершение коротко добавлю. Некоторые из читателей, возможно, вспомнят о странном деле, имевшем место на кладбище в Вест Фаули, приблизительно восемь лет назад, когда трижды предпринимались попытки похоронить тело женщины, покончившей жизнь самоубийством. И каждый раз, по прошествии нескольких дней, гроб оказывался на поверхности земли. После третьей попытки, чтобы пресечь пересуды, тело было перезахоронено в другом месте, в неосвященной земле. Его похоронили в непосредственной близости к железным воротам сада, прилежащего к дому, где жила эта женщина. Она покончила с собой в верхней комнате башни этого дома. Ее звали Джулия Стоун.
Впоследствии тело было снова тайно выкопано, и гроб оказался полон крови.
ОХОТНИЧИЙ ДОМИК В АХНАЛЕЙШЕ
Окна столовой, то, которое смотрит на Оакли Стрит, и то, которое выходит на небольшой задний дворик с тремя цвета сажи кустами (и носящими гордое наименование сад), были распахнуты настежь, так что стол, располагавшийся посередине, при наличии хотя бы слабого ветерка, обдувался бы им. Но, из-за стоявшей жаркой погоды, было душно, так как, в известном смысле, июль вдруг вспомнил, что является летним месяцем и решил исполнить свой долг. Жара стояла почти невыносимая: тепло истекало от стен дома, поднималось от мощеного булыжником тротуара, а сверху ослепительно сияло солнце, гордо шествовавшее в течение дня по безоблачному небу, щедро поливая округу жаром своих лучей. Ужин закончился, но небольшая компания из четырех человек, сидевшая за столом, не торопилась расходиться.
Мейбл Эрмитедж – этим летом обязанности хозяйки были возложены на нее – заговорила первой.
– О, Джим, твои слова звучат небесной музыкой, – сказала она. – Стоит мне только подумать об этом, и я начинаю ощущать прохладу. Представить только, целых две недели, вчетвером, там, в нашем собственном домике...
– На ферме, – сказал Джим.
– А я и не предполагала, что это будет Балморал, с нашей собственной рекой, полной кофейного цвета лосося, которая низвергается водопадом в наше собственное озеро.
Джим закурил.
– Мейбл, тебе не следует думать об охотничьем домике, реках и озерах, полных лосося, – сказал он. – Это ферма, одна из самых больших, и я уверен, что нам будет непросто привести ее в приемлемое состояние. Лососевая река, о которой ты говоришь, это просто фантазия, хотя, мне кажется, там есть места для ловли лосося. Но когда я увидел ее, то понял, что поимка лосося потребует не меньшего искусства, чем приведение в порядок фермы в надлежащий вид. Озеро там есть, это карстовое озеро.
Мейбл выхватила "Путеводитель по охотничьи местам Хайленда" из моих рук с такой бесцеремонностью, какую не должна выказывать сестра по отношению к старшему брату и погрозила мужу пальцем.
– Ахналейш, – прочитала она, – находится в одном из самых величественных и самых диких уголков Сатерлендшира. Здесь можно с 12 августа до конца октября снять домик с принадлежностями для охоты и рыбалки. Владелец предоставляет двух помощников, для охоты и рыбалки, лодку, для ловли рыбы на озере, и собаку. Арендатор может добыть здесь приблизительно 500 тетеревов и около 500 других видов птиц, в том числе куропаток, глухарей, вальдшнепов и бекасов. Также водятся косули, огромное количество кроликов и хорьков. В озере можно ловить коричневую форель, во время большой воды – морскую форель и даже лосося. В домике имеются... Я не могу читать дальше; тут прекрасно, и ты это знаешь. И цена аренды всего 350 фунтов!
Джим терпеливо слушал.
– Ну и что? – спросил он, когда она закончила читать.
Мейбл стала наливаться краской от возмущения.
– Это обыкновенный охотничий домик, рядом с которым имеется лососевая река и карстовое озеро. Послушай, Мейбл, давай выйдем в сад. В доме слишком душно. Теперь тебе придется называть Бакстона мажордомом, – заметил Джим, когда наши жены вышли.
Я взял "Путеводитель по охотничьи местам Хайленда", которые моя сестра так бесцеремонно у меня выхватила, и принялся неторопливо сравнивать достопримечательности Ахналейша с другими аналогичными местами, имея в виду размер арендной платы.
– Даже слишком дешево, – сказал я. – Вот еще одно место, все то же самое, но просят за него 500 фунтов; вот еще одно за 550 фунтов.
Джим налил себе кофе.
– Да, совсем дешево, – отозвался он. – Но, конечно, и очень далеко; путь туда от Лэрга занял у меня добрых три часа, а я не думаю, что сильно занижал скорость по отношению к разрешенной. Но это, действительно, очень дешево.
У моей жены, ее зовут Мейдж, в подобных вопросах есть некоторые предубеждения. Одно из них – влетающее в копеечку – это то, что все дешевое всегда обладает некими скрытыми, не совсем очевидными недостатками, которые вы обнаруживаете слишком поздно. К узким местам дешевых домов относятся канализация и прочие удобства – например, состояние первой и отсутствие последних. Я сказал об этом Джиму.
– Канализация в порядке, – ответил он, – я сам проверил сертификат у инспектора, то же самое я могу сказать и о прочих системах, они даже лучше, чем здесь. Почему такая маленькая арендная плата, я и в самом деле не могу себе представить.
– Может быть, там не так много дичи, как об этом написано? – предположил я.
Джим снова покачал головой.
– Самое забавное заключается в том, – сказал он, – что я уверен – количество дичи даже занижено. Я бродил по болотам по крайней мере несколько часов и обнаружил одно место, которое просто кишит зайцами. Вы легко могли бы настрелять там с полтысячи за один раз.
– Зайцы? – спросил я. – Довольно странное место для них.
Джим рассмеялся.
– Я тоже так подумал. Странные зайцы... Крупные звери, очень темные. Давай тоже прогуляемся. Ей-богу, что за жаркая ночь!
Мейбл настояла на своем, и спустя две недели после состоявшегося разговора, мы, все четверо, изнемогавшие от жары в Челси, подставили свои лица прохладному, бодрящему северному ветру. Дорога была замечательная, и я нисколько не удивлюсь, если во второй раз старенький "Нейпир" Джима двигался со скоростью, максимально приближенной к разрешенной законом. Слуги отправились в тот же день, что и мы, но раньше, а мы, выбравшись из Перта, поехали в Инвернесс, и только теперь, на второй день путешествия, приближались к своей конечной цели. Никогда прежде мне не доводилось видеть столь безлюдную дорогу. Не думаю, чтобы нам встретилось, в среднем, более одного человека на каждую оставленную позади милю.
Мы выехали из Лэрга около пяти часов, и рассчитывали прибыть в Ахналейш в тот же день к восьми, но случившаяся поломка, а за ней другая, задержали нас в пути. Сначала заглох двигатель, потом лопнула шина, но, наконец, несмотря на все задержки, мы остановились в восьми милях от конечного пункта, чтобы осмотреться, поскольку, ожидая ясных сумерек Севера после заката при чистом небе, оказались обмануты в своих ожиданиях – небо быстро заволокли низкие облака, двигавшиеся с запада. Затем снова, медленно, двинулись вперед, а когда легкая тряска нашего автомобиля подсказала, что мы переезжаем мост, Джим сказал:
– Это мост через нашу лососевую реку. Следите за дорогой. Здесь справа должен находиться поворот к нашему домику. Это всего лишь узкая дорожка, и если мы пропустим ее, Сефтон, – обратился он к шоферу, – нам придется туго, поскольку здесь нет ни единой живой души.
Я сидел на переднем сиденье, наслаждаясь быстрым движением сквозь темноту. Яркие полосы света фар нашей машины исчезали во мраке впереди, в то время как по обеим сторонам, куда этот свет не попадал, переход к темноте был резким и внезапным. Время от времени световой поток выхватывал из мрака местных обитателей: то птицу, торопливо расправляющую крылья и вспархивающую при виде мчащегося огненного монстра; то кролика, жевавшего траву чуть в стороне от дороги, одним скачком исчезавшего в темноте, чтобы вернуться к своему занятию, как только мы окажемся далеко впереди; но чаще всего это оказывался заяц, – потревоженные, они выскакивали на дорогу и мчались впереди нас. Они не казались ни ошеломленными, ни напуганными ни светом, ни шумом колес, и мы были вынуждены петлять, совершая умопомрачительные рывки, чтобы никого из них не раздавить. Они находились к нам настолько близко, что я мог их хорошенько рассмотреть; к моему удивлению, они были огромного размера и совершенно черные. Один из них мчался перед нами несколько сотен ярдов, преследуя или преследуемый световым потоком, а потом, подобно остальным, попытался отскочить в сторону. Но было слишком поздно, мы почувствовали глухой удар и машину слегка подбросило. Сефтон сразу же нажал на тормоз, – Джим распорядился, чтобы он вернулся и посмотрел, в каком состоянии находится бедное животное. Машина остановилась, водитель вышел и побежал назад.
– Что это было? – спросил меня Джим, пока мы ждали. – Заяц?
Вернулся Сефтон.
– Он мертв, сэр, – сказал он. – Я его поднял, сэр.
– Зачем?
– Я подумал, что вы захотите посмотреть на него, сэр. Это самый большой заяц, каких мне доводилось видеть, к тому же он совершенно черный.
Почти сразу после этого мы обнаружили дорогу, ведущую к дому, а еще через несколько минут стояли у двери. Здесь мы обнаружили, что если название "охотничий домик" не совсем подходящее, то не соответствующим было и название "ферма", настолько просторным, прекрасно спланированным и хорошо меблированным был этот дом, – лицо Бакстона, уже успевшего его осмотреть, излучало полное удовлетворение.
В гостиной, с большим открытым камином, стояло несколько массивных книжных шкафов, полных серьезных трудов, таких, какие мог оставить какой-нибудь высокообразованный священнослужитель, и, спускаясь к ужину раньше всех остальных, я пробежал глазами по полкам. Потом – должно быть, мой мозг неотступно сверлила какая-то мысль, поскольку я тут же схватил эту книгу, как только ее увидел – это была работа Элвиса "Фольклор Северо-Западного Хайленда", и нашел в списке статей "Заяц". Я открыл ее и прочитал:
"Это не только ведьмы, которые, как полагают, обладают способностью превращаться в зверей... Мужчины и женщины, на которых никогда бы не пало и тени подозрения, что они способны на такое, обретали облик некоторых животных, в частности зайцев... Они, согласно местным суевериям, легко различимы по их размеру и окрасу, необычно черного цвета".
Я поднялся и вышел из дома рано утром, одержимый желанием, знакомым многим, оказавшимся на новом месте, – а именно, осмотреть новые, пока еще неизвестные, владения, – а выйдя, был очень удивлен. Я представлял себе наш домик совершенно уединенным, стоящим где-нибудь в глуши; вместо этого, не далее полумили от нас, вниз по крутому склону холма, на вершине которого и находилось наше просторное жилище, тянулась улица типичной шотландской деревни, вне всякого сомнения, деревушки Ахналейш.
Эта сторона холма была настолько крута, что расстояние до деревушки оказывалось значительным; она располагалась в полумиле, если бы дорога вела по прямой, и должно быть, на пару сотен ярдов ниже нас. Количество домов меня удивило: их было по крайней мере четыре десятка, в то время как по дороге из Лэрга нам не встретилось и половины этого количества. На расстоянии приблизительно мили к западу виднелась ровная гладь моря; с другой стороны, противоположной деревне, я без труда разглядел реку и карстовое озеро.
Дом, как я уже упоминал, располагался на самой вершине холма; чтобы попасть в него, нужно было подниматься, с какой бы стороны вы ни шли. И, как это принято у шотландцев, – если дом не украшен цветами, это не дом – его стены были увиты фиолетовыми клематисами и оранжевыми настурциями. Все выглядело спокойным, безмятежным и очень уютным.
Я продолжил свою ознакомительную прогулку, и вернулся, когда время завтрака уже прошло. Во время моего отсутствия случились некоторые происшествия: во-первых, не пришел главный смотритель Макларен, а во-вторых, по словам Сэнди Росса, причиной тому была внезапная смерть его матери накануне вечером. Насколько было известно, она ничем не болела; но, собираясь идти спать, вдруг закричала и замахала руками, словно бы чего-то сильно испугалась, и скончалась. Сэнди, сообщивший мне эту новость сразу после завтрака, был медлительным, хорошо воспитанным шотландцем, в меру скромным, в меру неловким. Когда он закончил говорить, – мы стояли снаружи около задней двери, – из конюшни появился Сефтон, с видом типичного напыщенного англичанина. В руке он держал черного зайца.
Завидев меня, он прикоснулся к шляпе.
– Вот, собираюсь показать это мистеру Эрмитеджу, сэр, – сказал он. – Он черный, как вакса.
Он почти скрылся за дверью, но Сэнди Росс увидел зайца, – я заметил, как переменился в лице вежливый шотландец, – самым очевидным образом испугался, но постарался это скрыть.
– А где вы его нашли, сэр? – спросил он.
Вспомнив о суевериях, связанных с черными зайцами, я навострил уши.
– А почему это тебя интересует? – спросил я.
Шотландец медленно, сделав над собой усилие, отвел взгляд.
– Мне это вовсе не интересно, – ответил он. – Просто спросил. В окрестностях Ахналейша водится много черных зайцев.
И все же любопытство оказалось сильнее.
– Вы нашли его неподалеку от места, где дорога поворачивает к Ахналейшу? – спросил он.
– Зайца? Да, мы нашли его где-то там.
Сэнди отвернулся.
– Она частенько сидела там, – пробормотал он.
На крутом склоне холма на пространстве, протянувшемся от Ахналейша к болотам, было разбросано большое количество зарослей, и мы, поскольку утро выдалось прекрасное, отправились на охоту, то проходя сквозь кустарник, то окружая его загонщиками, среди которых в особенности выделялась фигура Бакстона. У нас и дичи были, в общем-то, равные шансы, но зайцев, про которых было написано, что они водятся тут в изобилии, нам не попадалось; за все утро мы не видели ни одного, пока, наконец, – время близилось к обеду, – посреди одной из плантаций, в тридцати ярдах от того места, где стоял Джим, не показался огромный, черного цвета, заяц. Мгновение он колебался, – словно сомневаясь, нужна ему такая добыла или нет, – а затем вскинул ружье и приготовился стрелять. Но в этот момент рядом с ним оказался Сэнди, обходивший кустарник кругом и дававший наставления загонщикам; он с невероятной быстротой подскочил к Джиму и палкой, которую держал в руке, ударил по стволу ружья, прежде чем тот успел нажать курок.
– Черный заяц! – воскликнул он. – Вы хотите убить черного зайца? Никто в Ахналейше не охотится на зайцев, запомните это.
Никогда прежде я не видел, чтобы так быстро и так неожиданно изменилось выражение человеческого лица: все выглядело так, как будто бы он только что предотвратил величайшую опасность, грозившую его жене, которую хотел убить уличный грабитель.
– Они приносят болезнь, – с негодованием добавил он. – Если убить это животное, приходит болезнь; тот, кто заболеет, умирает через час или два от воспаления внутренних органов.
Казалось, он понемногу приходит в себя.
– Прошу прощения, сэр, – сказал он Джиму. – Я до сих пор очень расстроен тем, что вы нашли мертвого черного зайца вчера вечером... Что-то я слишком разговорился... Но, повторяю, здесь никто не охотится на зайцев, можете мне поверить.
Джим по-прежнему, с немым изумлением смотрел на Сэнди, когда я подошел. Охота была мне интересна, но не менее интересен был и местный фольклор.
– Но мы читали про охоту в Ахналейше, Сэнди, – сказал я. – В путеводителе ничего не было сказано о запрете охотиться на зайцев.
Сэнди на мгновение опять вскипел.
– А если там ничего не сказано о запрете стрелять в женщин и детей? – воскликнул он.
Я оглянулся и увидел, что все загонщики уже вышли из зарослей: Бакстон и камердинер Джима, которые также были в их числе, стояли поодаль; все остальные сгрудились вокруг нас с блестящими глазами и открытыми ртами; они напряженно вслушивались и старались понять наш разговор, поскольку, как я себе представлял, их знания английского языка было недостаточно, чтобы ясно осознать суть. Время от времени кто-нибудь из них начинал говорить что-то на гэльском наречии, и это приводило меня в некоторое замешательство.
– Я не понимаю, что общего между зайцами и детьми и женщинами Ахналейша, – сказал я.
Никаких разъяснений не последовало. "Никто никогда не охотится на зайцев в Ахналейше", – сказал Сэнди и повернулся к Джиму.
– Это был последний кустарник, сэр, – сказал он. – Мы обошли все.
Размер нашей добычи был более чем удовлетворительный. Косуля, подстреленная Джимом (еще одну должен был подстрелить я, но, по всей видимости, промахнулся, поскольку она убежала). У нас также имелось с десяток глухарей, четыре голубя, шесть пар тетеревов (немного, но вполне приемлемо, если учесть, что мы не стали углубляться в болота), около тридцати кроликов и четыре пары вальдшнепов. Все это было добыто в зарослях, располагавшихся невдалеке от дома, причем в течение одного утра; во второй половине дня к нам пожелали присоединиться наши дамы, чтобы получить первые уроки в искусстве рыбной ловли. Сэнди, проявивший себя несколько странным образом, собирался нас оставить, поскольку от того места, где мы стояли, до дома было не более нескольких сотен ярдов, – несколько минут ходьбы.
Мы с Джимом переглянулись, после чего он обратился к Сэнди, словно никакого приключения с зайцем не было.
– Охота была превосходной, – сказал он, – а во второй половине дня мы намерены заняться рыбной ловлей. Пожалуйста, рассчитайтесь с загонщиками и скажите, какую сумму я вам должен. И поблагодарите их.
Мы направились обратно к дому, но едва сделали несколько шагов, позади нас раздался гул; обернувшись, мы увидели, что Сэнди и загонщики сгрудились в кучу и что-то шепотом обсуждают. Джим обратился ко мне.
– Это по твоей части, – сказал он. – Вся история с охотой на зайцев напоминает мне какую-то нелепую сказку. Почему на них нельзя охотится? Тебе что-нибудь об этом известно?
Я рассказал ему то, что прочел накануне вечером у Элвиса.
– Значит, ни думают, что это мы убили ту старушку на дороге, и что сегодня я собирался подстрелить кого-то еще? – возмутился он. – А завтра они скажут, что кролики – это их тети, вальдшнепы – дяди, а тетерева – их дети? Никогда не слышал подобной чепухи, мы завтра же пойдем за зайцами. Шотландские фантазеры! Этот вопрос с зайцами нужно решить в первую очередь.
Джим находился в том типичном для англичанина состоянии, когда на его права покушаются. Он приехал в Ахналейш охотится, на зайцев, сэр, на зайцев. И если он решил охотиться на зайцев, то его не в состоянии была остановить ни папская булла, ни королевский указ.
– Будет большой скандал, – сказал я, но Джим только презрительно скривил губы.
За обедом замечание Сэнди относительно "болезни", о котором я уже успел позабыть, неожиданно получило подтверждение.
– Говорят, что здесь случаются эпидемии ужасной болезни, – сказала Мейдж. – Мейбл и я сегодня утром отправились в деревню, – о, Тед, здесь можно купить все, что угодно, от плащей до мятных лепешек, – и там был ребенок, выглядевший ужасно больным и истощенным. Мы поинтересовались, что с ним; нам отвечали – "болезнь", – и все. Судя по тому, что мы услышали от одной женщины, это грипп. Внезапная лихорадка, и затем прочие симптомы.
– Болезнь злокачественная? – спросил я.
– Да; несколько пожилых людей уже умерли от осложнений – пневмонии.
Я тоже англичанин, и как у всякого англичанина у меня есть понятие о своих правах, и стремление воспрепятствовать их нарушению, если они подвергаются угрозе бессмысленного нарушения. Но если в некоторой местности, которую мне предстоит пересечь, имеется бешеный бык, который может воспрепятствовать моему по ней передвижению, я не стану настаивать на соблюдении своих прав и предпочту обойти эту местность стороной, поскольку вовсе не уверен, что мне удастся убедить быка в наличии у меня права посещения данной местности, закрепленного конституцией моей страны. И тем вечером, когда мы с Мейдж плавали по озеру и я не был занят распутыванием наших лесок, или доставанием крючка из ее волос или пальто, мне подумалось, что наша позиция в отношении зайцев и жителей Ахналейша как нельзя лучше описывается ситуацией с местностью и бешеным быком. Джим снял охотничий домик в Ахналейше, и тем самым приобрел право охоты на зайцев: точно так же у него имелось право ходить по полю, где находится бешеный бык. Но мне казалось, что спорить с быком так же бесполезно, как пытаться убедить жителей Ахналейша в том, что зайцы, – а иного быть просто не могло, – всего лишь зайцы, и ни в коем не случае их друзья или родственники. Они, вне всякого сомнения, верили в это; и потребовался бы не получасовой разговор, а, возможно, несколько поколений, получивших соответствующее образование, чтобы эта вера умерла, или хотя бы превратилась в суеверие. В настоящее время это не было суеверием, – ужас, неподдельный ужас на лице Сэнди, когда Джим поднял ружье, собираясь выстрелить в зайца, – были свидетельством их твердого убеждения в этом, настолько же твердого, насколько им было наше представление о том, что зайцы не могут быть воплощением жителей Ахналейша.
Кроме того, здесь, в то время как завтра Джим собрался охотиться на зайцев, случилась вспышка заразной болезни. Что нас ожидает завтра?
Вечером Джим вернулся к этой теме, когда мы сидели в курительной комнате.
– Но, боже мой, что они могут сделать? – воскликнул он. – Этот старый главный осветитель из Ахналейша подаст на меня в суд за то, что я застрелил его внучку, а когда его попросят предъявить труп, расскажет присяжным, что мы его съели и предъявит им в доказательство шкуру? Какую шкуру? Шкуру зайца! О, конечно, фольклор, это очень интересно в своем роде, это может стать очень привлекательной темой разговора, когда иных тем не осталось, но не говорите мне, что фольклор и жизнь – одно и то же. Итак, что они могут сделать?
– Они могут начать стрелять, – заметил я.
– Да полно; богобоязненные шотландцы начнут стрелять в меня, если я буду охотиться на зайцев? – спросил он.
– Вполне возможно. Впрочем, я не думаю, чтобы охота была удачной.
– Почему нет?
– Потому что никто не согласится пойти с вами в качестве загонщика. Вам придется идти с Бакстоном и вашим слугой.
– Я возьму с собой Сэнди, – отрезал Джим.
– Очень жаль; он прекрасно выполняет свою работу, но не знаю, согласится ли он.
Джим поднялся.
– Решено, завтра утром мы отправляемся за зайцами, ты и я, – сказал он. – Или ты пас?
– Я пас, – ответил я.
Сцена, разыгравшаяся утром следующего дня, оказалась чрезвычайно короткой. Перед завтраком я и Джим вышли из дома и нашли Сэнди на заднем дворе, почтительно ожидающего приказаний. Тут же стояло с десяток молодых горцев, бывших загонщиками накануне.
– Доброе утро, Сэнди, – поприветствовал его Джим. – Сегодня мы отправимся на зайцев. Мы можем настрелять достаточно в верхних узких ущельях. Как ты считаешь, десятка загонщиков будет достаточно?
– Здесь не охотятся на зайцев, – спокойно ответил Сэнди.
– Мне кажется, я высказался достаточно определенно, – сказал Джим.
Сэнди повернулся к группе загонщиков и что-то сказал им на гэльском наречии, – не более полудюжины слов. В следующий момент двор был пуст, а горцы бежали вниз по склону к Ахналейшу.
Один из них на мгновение остановился и поднял руки, подавая какой-то сигнал, как мне показалось, жителям деревни. Сэнди повернулся к Джиму.
– Ну и где же ваши загонщики, сэр? – спросил он.
Мне показалось, что Джим собирается его ударить. Но он сдержался.
– Вы уволены, – сказал он Сэнди.
Об охоте на зайцев не могло быть и речи, поскольку не было ни загонщиков, ни смотрителя за лесом, – Макларен, главный лесничий, взял на сегодня "отгул", чтобы похоронить свою мать, – и Джим, все еще разгневанный, получив оплеуху, каковой он считал неожиданное, как по команде, бегство загонщиков, тем не менее не терял чувства юмора и надежды, что к завтрашнему утру все уладится.
Между тем, почта, которой уже давно следовало прибыть, все еще не пришла, хотя Мейбл из окна своей спальни видела почтовую тележку, следовавшую вверх по дороге, с четверть часа назад. Меня внезапно осенила идея, и я быстро проследовал в заднюю часть дома. Все было так, как я и предполагал: почтовая тележка неспешно направлялась к деревне, не доставив нам нашу почту.
Я вернулся в столовую. Эти утром все шло наперекосяк: хлеб был несвежим, молоко тоже, я позвонил в колокольчик, вызывая Бакстона. Все правильно: ни молочник, ни булочник не приходили.
Что ж, весьма интересно, с точки зрения фольклора.
– Это еще одна глупая вещь, именуемая табу, – сказал я. – Или, попросту говоря, никто ничего нам поставлять не будет.
– Мой дорогой друг, – отозвался Джим, намазывая мармелад. – Во многая знания многая скорбь.
Я рассмеялся.
– Ты раздражен, – сказал я, – поскольку начинаешь сомневаться, не стоит ли за всем этим нечто трудно вообразимое, и, тем не менее, реальное.
– Ты прав, – пробормотал он. – Но разве кто-то мог бы такое предположить? Черт возьми! Этого просто не может быть! Заяц – он и есть заяц.
– За исключением тех случаев, когда он – ваша кузина, – отозвался я.
– В таком случае я отправлюсь на охоту и настреляю себе кузин, – сказал он. К счастью, должен признаться, в свете последующих событий, нам удалось отговорить его, и он вместо охоты отправился с Мейдж загорать. А я целое утро просидел на толстом бревне на самом краю холма и в бинокль рассматривал происходящее в Ахналейше. Вид открывался, как с воздушного шара: улицы с домами располагались почти подо мной.
Первое, что я увидел, были похороны – я так полагаю, матери Макларена, в которых приняла участие вся деревня. Но и после этого люди не вернулись к своим обычным занятиям: создавалось впечатление, будто сегодня суббота; они стояли на улице и разговаривали. Группа распадалась только затем, чтобы ее участники тут же присоединились к другой группе, и никто не спешил ни домой, ни в поле.
Затем, незадолго до обеда, меня посетила другая идея, и я сбежал по склону холма, внезапно появившись на улице, произведя своеобразный эксперимент. Сэнди был там, но он повернулся ко мне спиной, равно как и все прочие, и, как только я приближался к какой-нибудь группе, разговоры сразу же прекращались. Впрочем, наметилось кое-какое движение; если прежде они стояли и разговаривали, то теперь начали двигаться, не произнося ни слова.
Вскоре я увидел результат. На улице, где я находился, никого не осталось: все скрылись в своих домах.
Последним домом на улице был тот самый "божественный магазин", о котором я слышал вчера.
Дверь была открыта, рядом с ней сидел маленький ребенок; я направился к двери, поскольку мой план заключался в том, чтобы зайти в магазин, что-нибудь купить и попытаться завязать разговор. Но, как только я оказался в одном-двух ярдах, в проеме показался человек, схватил ребенка за руку и, быстро втянув внутрь, захлопнул дверь. Я услышал, как щелкнул замок. Я постучал, затем позвонил; мне никто не ответил, из-за двери раздавался только детский плач.
Улица, которая совсем недавно была заполнена народом, теперь была совершенно пуста; могло показаться, что она пролегает в каком-то давно заброшенном месте, но тонкий дымок то тут, то там, вился над крышами домов. Было тихо, как в склепе, но я знал, что за мной следят. Я чувствовал на себе взгляды, полные недоверия и ненависти, направленные на меня из каждого дома, хотя и не видел признаков жизни. Это было жутковато: знать, что за тобой наблюдает кто-то невидимый, я испытывал определенный дискомфорт; а кроме того, знание, что по отношению к тебе настроены враждебно, никак не способствует ощущению безопасности. Так что я снова поднялся на холм, и, оказавшись на самом верху, оглянулся и посмотрел вниз. Улица снова была полна народа.
Это заставило меня задуматься: нам был объявлен бойкот, – независимо от того, что именно сказал загонщикам сегодня утром Сэнди, – и этот бойкот начал действовать. Но что было смыслом этих встреч и разговоров? Какую угрозу для нас они содержали? Днем все выяснилось.
Было около двух часов, когда люди, наконец, снова разошлись, и сразу вся деревня высыпала на косогоры, все как один приступив к каким-то работам. Странным было то, что в деревне никого не осталось: вышли действительно все, включая женщин и детей, разбившись на небольшие партии по два-три человека. Я бегло осмотрел некоторых из них и у меня создалось поверхностное впечатление, что они вернулись к своим обычным занятиям, – женщины и девочки собирали высохшие папоротники и вереск. Поскольку это представлялось вполне разумным, я перевел бинокль на другие группы.
Я рассматривал их одну за другой; все они занимались одним и тем же, они собирали хворост... хворост.
Смутная мысль промелькнула у меня; я отогнал ее, поскольку она показалась мне сумасшедшей; но она снова и снова возвращалась. Спустя некоторое время я оставил свой тайный наблюдательный пункт и поспешил на поиски Джима, по всей видимости, все еще принимавшего солнечные ванны. Я рассказал ему о том, что видел, и что, по моему мнению, это должно означать; после чего, как мне кажется, он по-иному воспринял хитросплетения фольклора и реальной жизни. Во всяком случае, не прошло и четверти часа, как я и шофер, в стареньком "Нейпире", с максимально возможной скоростью двигались по направлению к Лэргу. Мы ничего не сказали нашим женам о моих предположениях, поскольку полагали, что нет никаких причин для беспокойства в виду тех дальнейших действий, которые мы собирались предпринять. С Джимом мы договорились, – на тот случай, если мои предположения все-таки оправдаются, он оставит свет в окне моей комнаты, и я смогу увидеть его, возвращаясь поздно ночью из Лэрда. Официальной причиной моего отъезда стала необходимость купить специальных искусственных мух для ловли форели.
Пока мы плавно двигались – другим словом движение этих больших автомобилей назвать сложно, – по дороге к Лэргу, я снова и снова перебирал все в своем мозгу. Я все больше убеждался в том, что сухая трава и хворост, собранные жителями, будут после наступления темноты сложены вокруг стен нашего домика и подожжены. Конечно же, это не будет сделано, пока не наступит темнота; мы оба были уверены, что это не будет сделано до тех пор, пока они не решат, что мы легли спать. Оставалось надеяться на то, что полиция в Лэрге прислушается к моим словам, и именно поэтому наш автомобиль мчался сейчас туда со всей возможной скоростью.
