Текст книги "Избранное (СИ)"

Автор книги: Э Бенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Annotation

Нашел у себя... Один из самых известных авторов в жанре ghost story. Сборник составлен из двух изданий, 1912 и 1923 года.

Бенсон Э.

Бенсон Э.

Избранное

Collected Story

by

E . F . Benson

ИЗБРАННОЕ

Э .Ф. Бенсон

Книга вышла в августе 2006 года.

Она составлена из двух книг – The Room in the Tower, and Other Stories (1912)

и

Visible and Invisible (1923 [UK]; USA 1924)

СОДЕРЖАНИЕ

Как страх покинул длинную галерею

На могиле Абу Али

Миссис Эмворс

У камина

Дом с печью для обжига кирпича

Человек, который зашел слишком далеко

Кондуктор автобуса

Гусеницы

И мертвый говорит

Облако пыли

Кот

Садовник

Китайская чашка

Канун Гэвона

Рог ужаса

В вагоне метро

Исповедь Чарльза Линкворта

Negotium perambulans

Другая кровать

За дверью

Комната в башне

Охотничий домик в Ахналейше

Ночной кошмар

Сеанс мистера Тилли

КАК СТРАХ ПОКИНУЛ ДЛИННУЮ ГАЛЕРЕЮ

Здание Черч-Певерил настолько часто посещается призраками, являющимися видимо или оповещающими о себе звуками, что никто из семьи, обитающей на его площади под наполовину позеленевшими медными крышами, не относится к этому феномену как к чему-либо из ряда вон выходящему. Для членов семьи появление духа представляет собою событие не более занимательное, чем появление почтальона для семьи, обитающей в каком-либо обычном доме. Они являются, можно сказать, практически каждый день, стучат (или производят иные шумы), бродят по дорожкам (или другим местам). Я сам был свидетелем, однажды остановившись там, как миссис Певерил, довольно близорукая, как-то в сумерки, когда мы пили послеобеденный кофе на террасе, заглянула к нам и сказала дочери:

– Дорогая, кажется, я только что видела Леди в голубом, которая скрылась в саду. Надеюсь, она не напугает Фло. Позови ее, дорогая.

(Фло, для тех, кто не знает, это молодая и очень дорогая такса).

Бланш Певерил издала легкий свист и захрустела кусочком сахара, оставшимся не растворившимся на донышке ее кофейной чашки.

– Ох, дорогая. Фло не так глупа, как кажется, – сказала она. – Бедная тетушка Барбара, Леди в голубом, она такая зануда!

– Всякий раз, когда я встречаю ее, она выглядит так, будто хочет что-то сказать мне, но сколько я ни спрашиваю ее: "Что такое, тетушка Барбара?" – она никогда не отвечает, а только указывает в сторону дома, так что невозможно понять, чего она хочет. Мне кажется, она пытается рассказать о чем-то, случившемся лет двести назад, но она уже и сама забыла, что именно тогда произошло.

В этот момент Фло коротко гавкнула два-три раза, показалась из-за кустов, виляя хвостом, и принялась носиться вокруг нас по гладко выстриженному газону.

– Ну вот! Кажется, Фло подружилась с ней, – проворчала миссис Певерил. – Интересно, почему эта дама носит платье такого странного синего оттенка?

Из этого разговора можно сделать вывод, что даже по отношению к сверхъестественному, поговорка о фамильярном отношении имеет под собой определенную почву. Но семейство Певерил никогда не относилось к призракам с пренебрежением; эти чудные люди никогда и ни к кому не относились с пренебрежением, за исключением, может быть, тех людей, которые совершенно не любили охоты и стрельбы, а также гольфа или конных прогулок. А так как все призраки были когда-то членами их семейства, то разумно предположить, что все они при жизни, даже бедная Леди в голубом, в свое время преуспели в одном из указанных видов спорта. Из чего следует, что испытывали они не недоброжелательность или неуважение, но исключительно жалость. Следует отметить, что одного из Певерилов, который сломал себе шею в тщетной попытке въехать по главной лестнице на породистой кобыле после совершения им в саду позади здания нескольких не менее экстравагантных подвигов, они любили чрезвычайно, и Бланш вся светилась счастьем, когда, сходя рано утром по лестнице, могла сказать, что вчера вечером мистер Энтони "опять безобразничал". Он (помимо того, что был отчаянным сквернословом и вряд ли мог служить примером для подражания), слыл самым здоровым малым во всей округе, и они ценили это как несомненные признаки неувядаемого жизнелюбия и жизнестойкости их рода. А потому, если вы желали остаться ночевать в Черч-Певерил и вам предоставляли спальню, частенько посещаемую преставившимися членами семьи, то это, безусловно, означало, что вам оказана величайшая честь. Это означает, что вы достойны созерцать как августейших, так и не отмеченных титулами покойников, и вы обнаруживаете себя в некотором покое, напоминающем скорее склеп, увешанном гобеленами, без малейших признаков электрического освещения, и вам говорят, что пра-пра-бабушка Бриджит время от времени обнаруживает себя расплывчатым силуэтом у камина, но что с ней лучше не заговаривать, и что вы можете "очень хорошо" слышать мистера Энтони, если он объявится на парадной лестнице до наступления утра. Затем вас оставляют здесь, пожелав спокойной ночи, а вы, трясущимися руками сняв с себя одежду, неохотно зажигаете свечи. В таких огромных помещениях сквозняк – обычное дело, внушающие невольное уважение гобелены покачиваются, и вздымаются, и опадают, и отблески огня танцуют на костюмах охотников, и воинов, и суровых блюстителей закона. Потом вы залезаете в вашу кровать, настолько огромную, что вам она представляется размером с пустыню Сахару, и молитесь, как моряки, что плавали с апостолом Павлом во время оно. При этом вы помните, что и Фредди, и Гарри, и Бланш, и даже, возможно, миссис Певерил, уже переодевшиеся ко сну, совершают поверочный обход помещений, так что, открыв дверь, вы рискуете испытать несколько неприятных, если не сказать ужасных, мгновений. Что до меня, то я постоянно напоминаю о своем слабом сердце, а потому отправляюсь спокойно спать в новом крыле дома, куда ни тетя Барбара, ни пра-пра-бабушка Бриджит, ни мистер Энтони не проникают. Кстати, о пра-пра-бабушке Бриджит поговаривали, что она перерезала себе горло, или что-то в этом роде, а может быть лишила себя жизни топором, служившим кому-то в битве при Азенкуре. Надо сказать, что и жизнь она вела развеселую, полную самых невероятных событий.

Но есть в Черч-Певерил призрак, о котором никто из семьи никогда не скажет с улыбкой, к которому не испытывают симпатий и веселого интереса, и о котором говорят ровно столько, сколько необходимо, чтобы гость их знал, что ожидать от встречи с ним. Точнее сказать, это "двойной" призрак, призрак двух маленьких детей, если быть совсем точным – братьев-близнецов. К ним каждый из членов семьи, сказать без преувеличения, относится весьма и весьма серьезно. Вот как выглядит их история, рассказанная мне миссис Певерил.

В 1602 году, в самом конце царствования королевы Елизаветы, некий Дик Певерил пользовался в Корте большим влиянием. Он был братом мастера Джозефа Певерила, владельца фамильного дома и земель, который двумя годами ранее, в почтенном возрасте семидесяти четырех лет, стал отцом мальчиков-близнецов, первенцев в его потомстве. Известно, что венценосная, преклонных лет, девственница сказала как-то красавчику Дику, который был почти на сорок лет моложе своего брата: «Какая жалость, что это не вы владелец Черч-Певерил», и, возможно, именно эти слова стали толчком к зловещему плану, родившемуся в его голове. Во всяком случае, красавчик Дик, достойный представитель семьи, пользовавшейся не самой лучшей репутацией, отправился верхом в Йоркшир, и обнаружил, к своему удовлетворению, что с его братом Джозефом случился апоплексический удар, явившийся результатом сочетания продолжительной жаркой погоды и страстным желанием утолить жажду непомерным количеством спиртного, и он скончался до приезда красавчика Дика, который, Бог знает с какими мыслями, держал свой путь на север. Так случилось, что он прибыл в Черч-Певерил как раз в день похорон своего брата. С его стороны было весьма благопристойно присутствовать на погребении, а затем провести два или три дня траура со своей овдовевшей невесткой, дамой со слабыми нервами, совершенно не подходившей к таким ястребам, которые являли собою эти двое. На вторую ночь случилось то, о чем Певерилы не могут вспоминать без содрогания и по сей день.

Проникнув в комнату, где спали близнецы со своей нянькой, он преспокойно задушил последнюю, спящею. Затем он взял близнецов и бросил их в огонь, которым согревали длинную галерею. Жаркая погода, стоявшая до дня кончины Джозефа, сменилась неожиданно сильными заморозками, а потому зажгли камин, в котором пламя радостно пожирало толстенные поленья. В центре кучи пылающих дров он соорудил нечто вроде кремационной камеры, и бросил туда близнецов, подталкивая их своими сапогами. Они могли ползать там, но не могли выбраться наружу. Говорят, что он смеялся и подкладывал поленья в огонь. Так он и стал владельцем Черч-Певерил.

Впрочем, ему не удалось в полной мере насладиться результатами своего преступления, поскольку он прожил всего лишь около года, после вступления в права наследования. Лежа на смертном одре он во всем признался исповедовавшему его священнику, но дух его оставил бренное тело до того, как ему было даровано отпущение грехов. Начиная с этой ночи и до сегодняшнего дня в Черч-Певерил и начали появляться призраки, о которых в семействе заговаривают редко, да и то полушепотом и не допуская вольностей. Ибо спустя всего лишь час или два после кончины красавчика Дика, один из слуг, проходя длинной галереей, услышал за одной из дверей раскаты громкого смеха, столь же веселого, сколь и ужасного, который, как он думал, более никогда не будет услышан в этом доме. Тогда, под влиянием внезапного приступа отчаянной смелости, что так сродни смертельному ужасу, он открыл дверь и вошел, ожидая увидеть нечто, отделившееся от мертвого тела лежавшего в комнате этажом ниже. Вместо этого он обнаружил две маленькие фигурки в белых одеждах, державшиеся за руки и направлявшиеся к нему по лунной дорожке на каменном полу.

Слуги, находившиеся в нижней комнате, взбежали наверх как только услышали шум падающего тела, и обнаружили его, совершенно скрючившегося от испытанного ужаса. Под утро он пришел в себя и поведал о виденном. Затем указал дрожащими, пепельно-серыми пальцами на дверь, вскричал громким голосом и умер.

В течение последующих пятидесяти лет эта странная и ужасная легенда о близнецах получила свое продолжение и приобрела законченный вид. Их появление, к счастью обитателей дома, было чрезвычайно редко, и в течение прошедших лет они являлись четыре или пять раз. Их видели в длинной галерее, ночью, между закатом и восходом, – двух маленьких детей, едва-едва научившихся ходить. И каждый раз тот несчастный, кому довелось увидеть их, умирал быстро или страшно, или быстро и страшно одновременно, после явившегося ему видения. Очевидец мог прожить несколько месяцев, поминутно ожидая страшной кончины, те, которые родились под счастливой звездой, умирали в течение нескольких часов, подобно слуге, увидевшему их первым. Значительно более ужасной была судьба уподобившихся миссис Каннинг, которая имела несчастье встретить их в середине следующего столетия, если быть точным – в 1760 году. К этому времени час и место их появления были уже хорошо известны, а потому, как и годы спустя, гостей предупреждали о том, чтобы они не наведывались в длинную галерею в период между закатом и восходом солнца.

Но миссис Каннинг, женщина выдающегося ума и потрясающей красоты, поклонница и друг пресловутого скептика Вольтера, вопреки предупреждениям, ночь за ночью проводила в проклятом месте. В течение четырех ночей ничего не происходило, но на пятую случилось то, чего она ожидала с таким нетерпением, дверь в середине галереи отворилась, из нее вышли и направились к ней зловеще-невинной парой близнецы. Даже тогда она не испугалась, но не нашла ничего лучшего, как издевательски посмеяться над ними, заявив, что пришло время им вернуться обратно в огонь. Они ничего не сказали в ответ, но, плача, отвернулись. Сразу же после того как они исчезли, она шумно спустилась вниз, где ее с нетерпением ожидали семья и гости, и с триумфом в голосе объявила, что она видела обоих близнецов, что надобно сейчас же отписать Вольтеру и сообщить ему, что она наконец-то имела общение с духами. Пусть он посмеется вместе с нею. Но когда, спустя несколько месяцев, весть дошла до великого скептика, он и не подумал смеяться.

Миссис Каннинг была одной из первых красавиц своего времени, а в этом (1760) году находилась в самом зените расцвета своей красоты. Ее главной отличительной чертой, если таковую вообще можно выделить среди идеальных, была ослепительная, ни с чем не сравнимая свежесть ее лица. Ей было всего тридцать лет, но, не смотря на иногда чрезмерно бурно прожитые годы, лицо ее сохраняло белизну и румянец девичества, и она предпочитала яркий дневной свет (которого многие прочие женщины стараются избегать), потому что он весьма выгодно подчеркивал эту свежесть. Вследствие этого, однажды утром, спустя недели две после встречи в длинной галерее, она сильно встревожилась, обнаружив на левой щеке, на дюйм или два ниже глаза (у нее были прекрасного бирюзового цвета глаза), сероватый участок кожи, размером примерно в трехпенсовик. Ни обычные мази, ни притирания не помогли; не помогло искусство косметологов и врачей. Целую неделю провела она в уединении, изнуряла себя непривычным одиночеством и строгим образом жизни, но к концу недели вынуждена была констатировать, что это ни к чему не привело: пятно утроилось в размерах. Причем дальнейшее развитие неизвестной болезни, чем бы они ни была, приняло ужасный вид. Из центра блеклого пятна во все стороны протянулись жилки, подобные поросли лишайника, вдобавок, на нижней ее губе, появилось еще одно такое же пятно. Вскоре и оно обрело отростки, а однажды утром, ожидая с ужасом, что готовит ей грядущий день, она обнаружила, что видит окружающие предметы как бы размытыми. Она бросилась к зеркалу и то, что она увидела, заставило ее закричать от ужаса. Из-под верхних век, на которых за ночь возникло некое подобие гриба, протянулись отростки, напоминающие корни, мешающие видеть. Спустя время болезнь перекинулась на язык и горло, ей стало трудно дышать, и смерть, наступившая от удушья, стала милостивым избавителем от невыносимых страданий.

Еще более страшный случай произошел с полковником Блентайром, который стрелял в призрак из своего револьвера. Однако он настолько был страшен, что мы не станем описывать его в нашем повествовании.

Именно к этим призракам семейство Певерил относится весьма серьезно, и каждый гость, по прибытии в дом, непременно ставится в известность относительно не посещения длинной галереи после наступления темноты ни по какой причине. Здесь, однако, нам следует сделать небольшое отступление и дать краткое описание местоположения галереи, для облегчения понимания связанных с ней событий. Это помещение имеет длину в полных восемьдесят футов и освещается рядом из шести высоких окон, из которых открывается вид на сад позади дома. Попасть сюда можно через дверь на лестничной в верхней части главной лестницы; примерно на середине, напротив окон, имеется другая дверь, ведущая на заднюю лестницу и к комнатам прислуги; таким образом, их путь от своих комнат к лестничной площадке главной лестницы проходит по галерее. Именно через эту дверь вышли призрачные близнецы, когда показались миссис Каннинг, равно как и в нескольких других случаях, что не удивительно, поскольку комната, из которой они были взяты красавчиком Диком, находится вверху задней лестницы. В дальнем конце галереи имеется камин, в котором они были сожжены, и большое, напоминающее лук, окно, выходящее на аллею. Над камином, грозным напоминанием о случившемся, висит портрет красавчика Дика, – художник запечатлел его в период расцвета юношеской красоты, – приписываемый кисти Гольбейна, и с десяток других портретов славных представителей семейства. Хотя в течение дня это место, пожалуй, является наиболее посещаемым, в другое время здесь не встретить никого, и единственный звук, нарушающий торжественную тишину, – это жуткий веселый смех красавчика Дика, который иногда, после наступления темноты, доносится из окна до проходящих по аллее. Пожалуй, только Бланш при этом не впадает в панику: она закрывает уши руками и ускоряет шаг, стремясь как можно скорее увеличить расстояние между ней и источником жуткого смеха.

Но в течение дня галерея посещается многими, и в ней часто слышен смех, ни в коей мере ни мрачный, ни зловещий. Летом, когда земля изнывает от жары, посетители располагаются здесь поближе к окнам, а зимой, когда мороз пытается ухватить своими ледяными пальцами среди замерзших деревьев, веселая компания располагается вокруг камина в дальнем конце, и рассаживается на диване и креслах, на спинках кресел, а то и просто на полу. Я сам частенько сиживал там длинными августовскими вечерами вплоть до наступления сумерек; но никогда не видел, чтобы кто-то изъявлял желание остаться здесь, стоило кому-нибудь, наконец, напомнить: "Время к закату... Не пора ли?" И короткими осенними днями, после чая, отдыхая там, даже когда веселье бывает в полном разгаре, миссис Певерил, взглянув в окно, говорит: "Мои дорогие, становится слишком поздно; давайте закончим наши дурачества внизу, в гостиной". Мгновение – и повисает тишина, словно кто-то сообщил дурные новости. Мы умолкаем, и также в молчании покидаем это место.

Но призраки Певерилов (живущие здесь, как говорят), более непоседливы, чем это можно себе представить, а потому известия о жертвах безумного деяния красавчика Дика появляются с поразительной быстротой.

Типичная компания молодых, веселых людей прибыла в Черч-Певерил в прошлом году сразу после Рождества, поскольку, как обычно, 31 декабря миссис Певерил устраивала новогоднюю вечеринку. Дом был переполнен, и ей пришлось реквизировать также большую часть Певерил-Арм чтобы разместить тех, кому не хватило места в доме. Несколько дней трескучего мороза и безветрия привели к тому, что жизнь замерла, но, по причине этой же самой погоды, озеро неподалеку от дома за два дня покрылось совершенно замечательным слоем льда. Все в доме, с самого утра, поспешили на лед и до самого обеда упражнялись в исполнении замысловатых движений на гладкой поверхности; едва обед кончился, вся компания снова поспешила на лед, за одним-единственным исключением. Этим исключением была Мэйдж Делримпл, которая имела несчастье не совсем удачно упасть в начале дня, но надеялась, как только пройдет травмированное колено, вновь присоединиться к танцующим этим же вечером. Надежды, правда, оказались слишком оптимистичными, поскольку она хромала и была вынуждена остаться дома, но, не теряя присутствия духа (что, впрочем, является характерной чертой всех Певерилов, а Мэйдж – двоюродная сестра Бланш), она заметила, что в таком ее состоянии получить удовольствие от катания ей вряд ли удастся, и что жертвуя немногим, она может рассчитывать получить многое.

Поэтому, быстро выпив по чашке кофе, поданного в длинную галерею, мы оставили Мэйдж удобно расположившейся на большом диване поближе к камину, с занимательной книгой, коротать за чтением время до чая. Будучи членом семьи, она знала и о красавичке Дике, и о близнецах, и о судьбе миссис Каннинг, и о полковнике Блентайре, но, как только мы вышли, я услышал, как Бланш сказала ей: "Не оставайтесь здесь слишком надолго, дорогая", на что Мэйдж ответила: "Не беспокойтесь, я уйду задолго до наступления темноты". Мы оставили ее в покое и покинули длинную галерею.

Несколько минут Мэйдж читала, но не в состоянии была совершенно сосредоточиться на книге, отложила ее и, прихрамывая, подошла к окну. Хотя было еще немногим больше двух часов, на дворе было серо и пасмурно, в отличие от ясного утра, что объяснялось наличием беспросветного слоя облаков, вяло перемещавшихся с северо-востока. Все небо было затянуто ими, иногда несколько снежинок, волнообразно, неспешно скользили на землю мимо длинных окон. По причине темноты и трескучего дневного мороза, ей казалось, что вскоре должен начаться сильный снегопад, и эти внешние признаки отзывались в душе ее, вызывая легкую сонливость, как это обычно для людей, восприимчивых к перемене погоды, особенно к надвигающейся буре. Мэйдж как раз относилась к таким людям; ясное утро возбудило в ней чрезвычайное оживление и бодрость духа; соответственно – приближение вьюги имело своими последствиями сонливость, дремоту и некоторую заторможенность.

Пребывая в таком состоянии, она, прихрамывая, вернулась на диван и расположилась поближе к камину. Дом обогревался сетью труб, по которым циркулировала горячая вода, и хотя огонь в камине, поддерживавшийся дровами и торфом, этой прелестной смесью, пылал не в полную силу, в помещении было тепло. Она спокойно следила, как угасает пламя, так и не открыв снова книги, лежала на диване, смотря на камин, в полудреме, вместо того чтобы сразу же отправиться в свою комнату и провести там пару часов, пока возвратившиеся фигуристы не наполнят дом весельем, написав одно-два письма, которые уже давным-давно собиралась написать. Полусонная, она стала мысленно составлять эти письма: одно из них предназначалось ее матери, которая живо интересовалась семейными сверхъестественными явлениями. Она собиралась поведать ей о том, что мастер Энтони был чрезвычайно активен на лестнице ночь или две назад, и как Леди в голубом, невзирая на погоду, была встречена нынче утром прогуливающейся возле дома миссис Певерил. Любопытная история: Леди в голубом была замечена на лавровой аллее, а затем ее видели входящей в конюшню как раз в тот момент, когда Фредди Певерил осматривал лошадей, не замерзли ли они. В конюшне случилась паника, лошади ржали, потели, вставали на дыбы и били копытами. О роковых близнецах писать было нечего, их уже много лет никто не видел; впрочем, ее мать, как и все прочие Певерилы знала, что никто не появляется в длинной галерее после наступления темноты.

Тут она присела, вспомнив, что именно в длинной галерее она сейчас и находится. Но сейчас было всего чуть более половины третьего, и если через полчаса она отправится к себе в комнату, то у нее будет достаточно времени, чтобы написать это и еще одно письмо до чая. Она снова решила почитать. Но обнаружилось, что книга оставлена на подоконнике, и ей не хотелось идти за ней. Сонное состояние овладевало ею.

Диван, на котором она расположилась, был недавно перетянут вельветом серовато-зеленого цвета, несколько напоминавшим цвет лишайника. Он был приятно мягок на ощупь, она провела руками вдоль тела и погрузила пальцы в ворс. Как это ужасно, что у бедной миссис Каннинг лицо, наверное, имело такой же цвет. Больше она ни о чем подумать не успела, – она уснула.

Она спала. Ей снилось, что она проснулась и обнаружила себя в том самом месте, где уснула, в той же самой обстановке. Пламя вновь разгорелось, и его отблески, танцевавшие на стенах, освещали портрет красавчика Дика, висевшего над камином. Во сне она ясно помнила, что делала днем, почему она осталась лежать здесь, вместо того чтобы веселиться с прочими фигуристами. Она вспомнила также (все еще во сне), что собиралась написать одно-два письма до чая, и решилась встать и отправиться к себе в комнату. Привстав, она бросила взгляд на свои руки, протянувшиеся вдоль ее тела на сером бархатном диване.

Но она не смогла различить, где заканчиваются ее руки, а где начинается серый бархат: ее пальцы, казалось, совершенно растворились в обивке. Она достаточно четко видела запястья, и голубые вены на них, и суставы пальцев. Все еще во сне, она вспомнила, что последней ее мыслью, перед тем как заснуть, было воспоминание о растительности серого цвета, напоминающей лишайник, на лице, глазах и горле миссис Каннинг. И едва она подумала об этом, ужас охватил ее, начался кошмар: она знала, что превращается сама в этот лишайник, но было не в состоянии пошевелиться. Серая растительность будет распространяться вверх по рукам, затем по ногам, а когда вернутся катающиеся на коньках, они не найдут здесь ничего, кроме огромного лишайника, покрывающего диван и подушки, и это будет она. Ужасно, ужасно! – она сделала над собой усилие, скинула с себя чары дурного сна и – проснулась.

Минуту или две она лежала, пытаясь прийти в себя и окончательно проснуться. Она снова чувствовала пальцами приятное прикосновение бархата, извлекла их и снова погрузила, прислушиваясь к себе, что она вовсе не покрывается серым лишайником, как это ей снилось. Но она все еще находилась в полусне, несмотря на все попытки пробуждения, ей очень хотелось спать, и она продолжала лежать, до тех пор, пока, взглянув вниз, обнаружила, что едва может различить свои руки. Уже почти совсем стемнело.

В этот момент из почти угасшего камина вырвался яркий язык пламени и осветил комнату. Красавчик Дик взирал на нее с портрета злым взглядом, руки ее снова стали видны. И тогда ужас, более сильный, чем во сне, охватил ее.

Дневной свет угасал, она осознала, что находится одна в темной страшной галерее.

Ее состояние напоминало кошмар, ибо она не в силах была пошевелиться от ужаса. Даже хуже, чем кошмар, поскольку она ясно сознавала, что не спит. И тогда вполне отчетливое осознание этого состояния озарило ее, она поняла, со всей ясностью, что ее ожидает явление близнецов-призраков.

Она почувствовала, как пот выступил у нее на лице, в горле пересохло, а язык словно рашпилем проходится по внутренней поверхности зубов. Силы покинули ее конечности, оставив их мертвыми и неподвижными, и она широко раскрытыми глазами взирала в темноту. Языки пламени вновь улеглись, в галерее стало совсем мрачно.

Затем на стене, напротив нее, проступили очертания окон, горевшие слабым темно-малиновым светом.

На мгновение ей пришла мысль о том, что это предвестник появления ужасного видения, но надежда вновь воцарилась в ее сердце, когда она вспомнила, что, прежде чем заснуть, она смотрела на небо и видела его затянутым сплошными облаками; она догадалась, что свет этот ни что иное как последние прорвавшиеся сквозь тучи лучи заходящего солнца. Эта догадка словно бы придала ей недостающие силы, и она спрыгнула с дивана. Выглянув в окно, она увидела слабый отсвет на далеком горизонте. Но прежде, чем она успела сделать хотя бы шаг, этот отсвет безвозвратно угас. Крошечные отблески теперь давал камин, но их хватало только на то, чтобы освещать прилегающие к нему плитки пола; в окно снегом стучалась вьюга. Не было ни других звуков, ни другого света, кроме этих.

Но тот прилив надежды, давший ей силы двигаться, не оставил ее, и она продолжила свой путь по галерее. И вскоре обнаружила, что заблудилась. Наткнулась на кресло, едва не упала, налетела на другое. Затем путь ей преградил стол, она сделала несколько шагов в сторону и обнаружила себя рядом с диваном.

Она еще раз огляделась, и увидела тусклые блики огня в стороне противоположной той, в которой ожидала увидеть. Блуждая едва ли не на ощупь, она, должно быть, вернулась обратно. Но куда же ей идти? Казалось, ее повсюду окружала мебель. И все это время ее неотступно преследовала мысль о двух страшных призраках, которые вот-вот должны были явиться ей.

Она принялась читать молитву. "Просвети тьму мою, о Господи", повторяла она про себя. Но никак не могла вспомнить продолжения, и это мучило ее. Дальше шло что-то об опасностях, подстерегающих в ночи. Все это время она продолжала двигаться на ощупь. Огоньки пламени, которые прежде были слева от нее, вновь оказались справа, и она вновь была вынуждена развернуться. "Просвети тьму мою", прошептала она, затем громко повторила: "Просвети тьму мою".

Она натолкнулась на какую-то перегородку, но никак не могла вспомнить, где может находиться что-либо подобное.

Она торопливо ощупала препятствие – на ощупь оно было мягким и бархатистым. Был ли это диван, на котором она спала? Если да, то на нем что-то находилось. С головой, руками и ногами – похожее на человека, целиком покрытого лишайником. Она потеряла голову от ужаса. Все что она могла – это только молиться; она заблудилась, заблудилась в ужасном месте, куда никто не придет в темное время суток, никто – кроме плачущих близнецов. Голос ее перешел от шепота к нормальной речи, а от нормальной речи – в крик. Она кричала обрывки молитвы, вперемешку с проклятиями и все блуждала между столами и стульями, этими обыденными вещами, ставшими такой страшной ловушкой для нее.

В этот момент последовал внезапный и ужасный ответ на ее отчаянные мольбы. Горючий газ, скопившийся в торфяных брикетах, выплеснулся на тлеющие угли, вспыхнул и озарил помещение. Она увидела злые глаза красавчика Дика, и маленькие призрачные снежинки, густо падавшие за окном. И еще она увидела, что находится как раз напротив той двери, из которой появлялись близнецы. Пламя угасло, все опять погрузилось в темноту. Но сейчас она, по крайней мере, знала, где находится. Центральная часть галереи не была заставлена мебелью, она могла быстро добраться до двери на лестничную площадку и оказаться в безопасности. Она могла различить отблески, бросаемые дверной ручкой, светившиеся во мраке подобно звездочке. Она пойдет прямо на них; ей достаточно всего лишь нескольких секунд, чтобы до них добраться.

Она глубоко вздохнула, отчасти с облегчением, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Но дыхание ее восстановилось не полностью, когда она вновь была поражена ужасом и застыла в оцепенении.

Раздался легкий шорох, донесшийся от двери, напротив которой она стояла, и через которую обыкновенно появлялись близнецы. Было достаточно светло, чтобы она могла заметить, что дверь открылась. В проеме, держась за руки, стояли две маленькие белые фигурки. Они медленно, словно подволакивая ноги, двинулись по направлению к ней. Она не видела их лиц и очертаний, просто две двигавшиеся в ее сторону белые фигурки. Она знала, что это ужасный призрак, предвестник страшной неотвратимой гибели даже тем, кто не был повинен в их смерти. Мысли беспорядочно сменяли одна другую: что ей делать? Конечно, она не позволит себе смеяться над ними и не попытается причинить им вред, ведь они были детьми, когда жестокий злодей лишил их жизни ужасным способом. И конечно же, души этих детей не могут остаться равнодушными к мольбам той, которая была с ними одной крови, и которая неповинна и не заслуживает того наказания, предвестником которого они являются. Если она попросит их, то, может быть, они смилуются над ней, и проклятие, тяготеющее над семьей из-за кровавого предка, минует ее, и они позволят ей удалиться отсюда, не вынеся ей смертного приговора или чего-то еще более страшного, нежели смерть.