Текст книги "Звездные мечты"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
2
Чтобы заключить подходящий брак, Мари потребовалось восемь месяцев и одна неделя. Когда было объявлено о помолвке Мари с Эдвардом Тейлором Уиттиром – президентом одного из ведущих брокерских домов, членом правления дюжины других престижных фирм, – кузины были преисполнены чувством радости и сопричастности в достижении поставленной цели. Они сделали все для своей нуждающейся кузины с Юга. Эдвард Тейлор Уиттир был богат, по-настоящему богат, и – никаких «новых» денег; эта особенность имела важное значение в том обществе, в котором они жили.
– К тому же он красив, – утверждала Бетси.
– Да, можно сказать, в своем роде, – добавила Хелена не очень уверенно.
– И очень видный – с этими прекрасными седыми волосами, – заметила Кэтрин.
– Да, седые волосы его очень выделяют, – согласилась Бетси, – хотя у Эдварда лишь немного поседели виски. Но это только подчеркивает его значительность, не так ли?
– Ты абсолютно права, – подтвердила Кэтрин, – никогда не следует полностью доверять мужчине, у которого на голове полно волнистых черных волос.
– Откуда вы знаете, что у Рори Девлина были волнистые черные волосы? – требовательно спросила Мари и вспыхнула, рассердившись на себя за то, что произнесла имя своего бывшего мужа.
– У меня и в мыслях этого не было, – запротестовала Кэтрин, – я только…
Бетси прервала ее:
– О, Мари, расскажи нам о Рори Девлине. Такое привлекательное имя.
– Нет, не могу… Я не могу говорить о нем, – твердо сказала Мари.
– Конечно, ты не можешь, – произнесла Кэтрин, остановив свою сестру взглядом. – Эдвард немного чопорный, Мари. Ты должна расшевелить его, – продолжила она, меняя предмет разговора.
Мари улыбнулась про себя. Как изумились бы кузины, если бы узнали, что ее собственная сестра Дези много лет называла ее чопорной, что ее южное очарование и живость появились у нее лишь немногим раньше, чем кольцо с шестикаратным бриллиантом на левой руке.
– Как удачно, что собственные дочери-близняшки Эдварда, Микки и Фликки, уже взрослые, замужем и не будут тебе обузой, – заметила Кэтрин.
– Господи! Я надеюсь, что Эдвард станет настоящим отцом моим девочкам. Я хочу послать их в лучшую школу-интернат. Мы будем все время разъезжать между городом и Территауном, поэтому я не могу отдать их в дневную школу.
– Ах, ты такая счастливица, Мари! Этот дом в Территауне… Стонингем… Он самый большой и красивый во всем штате – вверх по Гудзону, – сказала Бетси с ноткой зависти в голосе.
– Это действительно красивое место! Вы будете приезжать к нам на уик-энд, и мы станем устраивать веселые вечеринки. Но я не думаю, что стану проводить там все время. Это все равно что вернуться домой – там люди вынуждены жить на плантациях, хотя умирают от желания переехать в Новый Орлеан, вроде Одри, жены моего брата. – На мгновение Мари унеслась в мыслях далеко. – В любом случае я не собираюсь забиваться куда-то, как деревенская мышь, когда три мои дорогие кузины радуются жизни здесь, в большом городе.
* * *
Кузены и кузины решили, что церемония бракосочетания и прием гостей должны пройти в доме их родителей и, разумеется, за счет Манаров. Так будет правильно.
– Но тут есть одна проблема, – отметила Кэтрин. – Кто проведет церемонию бракосочетания? Ты католичка, а Эдвард – член епископальной церкви.
– Никакой проблемы! – коротко ответила Мари. – Я решила присоединиться к церкви Эдварда.
– Эдвард просил тебя об этом? – с интересом спросила Бетси.
– Нет. Я сама решила, что так будет лучше и для нашего брака, и для Кики с Анджеликой.
– Я полагаю, это очень благоразумно с твоей стороны, – сказала Кэтрин, – быть протестанткой более подходит для… – она не сразу подобрала слово, – элиты. Лично мне, дорогая, кажется, что быть католичкой это… немного сковывает. Я понимаю, что правильно почитать Папу, когда живешь в Новом Орлеане, но в Нью-Йорке…
– Если Кики и Анджела как падчерицы Эдварда Тейлора Уиттира будут протестантками, это тоже укрепит их положение в обществе, – добавила Хелена.
– Ты умница, – хихикнула Бетси, – если Кики и Анджела будут законными Уиттирами, то Микки и Фликки придется поостеречься!
* * *
Между собой кузины решили, что перед свадьбой должно быть заключено соглашение по финансовым вопросам. Когда Мари запротестовала, сказав, что стесняется обсуждать такие дела с Эдвардом, они заявили, что там, где замешаны деньги, не должно быть никакого смущения.
– Только люди без денег стесняются говорить о деньгах, – безапелляционным тоном заявила Кэтрин.
– Каждый должен заботиться о себе, – добавила Хелена. – У Микки и Фликки есть деньги их матери, но это не значит, что они не захотят попытаться получить и деньги отца тоже. Когда вдовец с детьми женится, всегда возникает такая проблема.
Было решено: ведение переговоров с Эдвардом, а возможно, и достижение соглашения со стороны Мари предоставить дяде Полю. Кузины пришли к мнению, что городской дом Эдварда должен быть записан на имя Мари, поскольку Стонингем-Мэнор никогда не может перейти к ней, как ко второй жене. Не будет ничего страшного, если они подумают, как быть с домом в Саутгемптоне. Возможно, он станет свадебным подарком Эдварда Мари.
– Собственность – таково название этой игры, – говорили они ей.
* * *
Дядя Поль удачно решил все финансовые проблемы, и свадьба обошлась без неожиданностей. В «Нью-Йорк таймс» о ней появилась заметка на две колонки, а затем новобрачные отправились в Европу – провести там медовый месяц. Кики и Анджела остались на это время с Хеленой и Стивеном.
Когда молодожены вернулись из свадебного путешествия, их ожидали два неожиданных подарка. Первым был чайный сервиз из севрского фарфора Евгении дю Бомон с поздравительным письмом от Джулиана и Одри. В письме Джулиан сообщал, что он прощает Мари то, что она забрала старинное серебро и фамильные драгоценности.
– Возможно, парень тем самым идет на мировую, – заметил Эдвард. – Быть может, он даже отдаст тебе без борьбы твою долю наследства. Он что-нибудь пишет о состоянии матери?
«Даже Эдварду хочется еще большего. Он тоже ждет смерти ее матери».
– Да, он сообщает, что у мамы все без изменений. Ни лучше, ни хуже.
«Maman из выносливых. Она, возможно, проживет до ста десяти лет и еще увидит Джулиана в гробу».
При этой мысли Мари захихикала. Теперь, когда она больше не нуждалась в деньгах матери, Мари желала ей долгой жизни. Вот повезет Джулиану!
Второй подарок прибыл из Калифорнии, от – черт бы его побрал! – Рори Девлина! Ну и наглость у этого человека! Это была небольшая бронзовая лошадка – он всегда питал слабость к лошадям. В приложенной записке Рори желал ей всего хорошего и надеялся, что, удачно выйдя замуж, она сможет простить ему слабость характера. Это не значит, что он не любил ее – он часто думает о ней с уважением и восхищением. Он упоминал, что не совершил ничего уж очень плохого и что его единственное желание – снова увидеть своих дочерей, если она смилостивится и позволит ему это. В письме он вложил чек на пятьсот долларов, которые, как он надеется, она потратит, чтобы побаловать Кики и Анджелу.
Когда Мари разорвала письмо и чек, губы Эдварда неодобрительно дрогнули.
– Ты сделала глупость. В конце концов, это деньги девочек. От их отца.
– Теперь ты их отец!
Эдварда словно толкнул вспыхнувший в ее аквамариновых глазах огонь. Откуда такой огонь в таких холодных глазах?
– Этот негодяй с его жалкими пятьюстами долларами никогда снова не влезет в их жизнь!
До этого Эдвард никогда не слышал такого тона и таких слов от своей очаровательной невесты с ее мягким голосом. Он просто не поверил своим ушам, когда она продолжила:
– Через неделю, когда он вернется со скачек или от одной из своих шлюх, он будет очень рад обнаружить, что эти пятьсот долларов по-прежнему лежат на его счету.
Обратив внимание на выражение лица Эдварда, Мари поняла, что ее муж все еще пребывает в шоке от того, что она порвала чек, и добавила:
– Он должен мне быть благодарен. Он вовсе не так процветает, как хочет, чтобы мы думали. Сомневаюсь, что его карьера в кино складывается успешно.
Впервые Мари призналась, что ей кое-что известно о карьере Рори Девлина в кино.
* * *
На самом деле Мари в одиночку и под большим секретом ходила в кинотеатры, показывающие низкосортные фильмы, в которых на второстепенных ролях снимался ее красавец-любовник и бывший муж. Она ожидала увидеть на экране красивую внешность и обаяние Рори. Для нее стало неожиданностью, что его привлекательность каким-то непонятным образом превратилась на экране в нечто нездоровое. Сексуальная притягательность, поразительная в живом Рори, была настолько вульгарной на экране, что он выглядел дешево и безвкусно… Она испытала ощущение, что было что-то безвкусное и в том, что она хотела его когда-то… И все еще хочет…
Нет, она не отрицала этого – она испытывала знакомое томление в лоне, чувствовала, как сильно бьется ее сердце, как быстро набухают и вздымаются соски. И она устыдилась себя. Она подумала о своих кузинах, о новых друзьях, о знакомых, которые, как и она, могут из любопытства скользнуть взглядом в темный зал театра, чтобы посмотреть на экранный образ экс-мужа прекрасной и элегантной Мари дю Бомон Уиттир и увидеть на серебристом экране это существо. Будут ли они желать его, как желала она, или только хихикать? Они, которые никогда не испытывали дрожь при одном его прикосновении?
Стремясь понять это, она снова и снова возвращалась в кинотеатр, чтобы опять увидеть его в роли негодяя, гангстера, картежного игрока на речных судах, мексиканского бандита; изредка в эпизодах встречалась Дези – в одной сцене, где она в вечернем платье сидела за столом в ночном клубе, она выглядела аристократкой, несмотря на ходившие о ней слухи. О, да, Мари их слышала, хотя никогда им не верила. В Нью-Йорке каждый слышит все, если вращается в определенных кругах. Ходили слухи, что Рори обращался с Дези плохо, что он продавал ее тело за наличные, когда только появился в Голливуде, а впоследствии расплачивался ею за полученные роли в кино и за карточные долги. Ужасная, противная история. Бедняжка Дези! Теперь она могла позволить себе пожалеть сестру – Рори ее предал так же, как когда-то предал Мари.
* * *
Эдвард был не из тех людей, кто тратит энергию на недовольство. Он расходовал ее только на практические цели.
– Когда девочки станут старше, – сказал он, – они захотят увидеть своего отца. И это будет естественно.
«Ох, Эдвард!» Если бы он так наивно не поклонялся ей, можно было подумать, что в его жилах течет вода, а не кровь. «А может, это ее южная кровь создает такое различие в их чувствах?» – думала она.
– Раньше я увижу его в аду, чем он встретится с кем-нибудь из дочерей! – выплюнула она.
Эти новые черты характера его жены приводили Эдварда в замешательство. По правде говоря, Мари изумила его уже в их медовый месяц. Он знал, конечно, что Мари – француженка, но все же оказался не готов к ее запросам. В ту ночь, когда он взобрался на нее, чтобы занять обычное положение «мужчина сверху» (втайне он хотел войти в нее сзади, но не посмел предложить это), Мари дотронулась до его мужского органа, взяла в смазанные кремом ладони и стала обжимать, потом она ласкала его яички и, наконец, взяла пульсирующий в близкой агонии фаллос в рот и долго массировала языком и внутренними сторонами щек, пока не извергла из него поток семени.
Это потрясло его, он не мог поверить такому удовлетворению. К сожалению, он не мог похвастаться чувственностью жены в своем клубе, иначе ему бы завидовал весь Нью-Йорк.
* * *
Эдвард не знал, что мотивом такого поведения его жены были вовсе не южная страстность, а простой опыт. Он забыл вторую черту французского характера – прагматизм. У Мари не было желания немедленно забеременеть, чтобы снова провести в неподвижности очередные девять месяцев. И ей вовсе не нравилась интимная близость с прижимающимся к ней рыхлым, белым, с синими венами телом Эдварда, его мокрые поцелуи, его неловкие ласки. Орально-пальцевая техника обеспечивала ей определенную удаленность от его тела. Это был не секс, а всего лишь техника. И между прочим, довести его до конца она могла таким способом в считанные мгновения.
Со временем она вынуждена была терпеть его ответные оральные ласки. Она не могла отказать ему, иначе он понял бы, что она не испытывает влечения к нему ни в физическом, ни в каком ином отношении.
К несчастью, ее тактика привела к результатам, совершенно противоположным ее намерениям. Ее ласки пробудили в Эдварде такой сексуальный аппетит, что деликатно, но настойчиво он стал предъявлять ей свои претензии по два-три раза в день. Она надеялась, что ему это скоро надоест и он успокоится. Но он, казалось, был очарован ее телом, исправно бормотал какие-то слова о светлых волосиках, которые служили необычным укрытием волшебного вместилища.
Мари твердо решила отучить его от себя. Но пока, отдаваясь ему, стонала, вскрикивала, извивалась, имитируя страсть. Только изредка позволяла она себе забыть обо всем, впасть в полузабытье, и тогда всплывало туманное воспоминание о парящей над ней голове с темными волнистыми волосами или белоснежных зубах, блестящих в сардонической улыбке.
3
Кики и Анджела были отправлены в пансионат в Массачусетсе под своей фамилией Девлин. Когда Эдвард впервые захотел с ними серьезно поговорить и изложил им свой план – удочерить их и дать свою фамилию, Анджела разразилась слезами, а Кики пришла в бешенство. Тогда Мари отвела Кики в сторону и, рассчитывая на ее ум, не свойственный детям в таком возрасте, объяснила ей, что если она хочет иметь в жизни все хорошее, то должна научиться слушать свою маму и понять, с какой стороны на хлеб намазывают масло. Поскольку ее собственный отец бросил ее, а Эдвард Уиттир собирается относиться к ней как к своей собственной дочери, ей лучше быть Уиттир, чем Девлин.
– Ты понимаешь, что я тебе говорю, Кики? – спросила Мари.
– Да, – ответила Кики. Она поняла, что, хотя отчаянно хочет сохранить отцовскую фамилию – это было все, что сейчас от него осталось, – будет лучше поступить так, как хочет ее мама. Ее отец пропал, а мама – здесь, и только она осталась у нее.
– А затем ты должна будешь помочь и Анджеле понять это.
После этого Кики подошла к Анджелике и сказала ей:
– В наших сердцах мы по-прежнему останемся Девлин – дочерьми нашего папы. Но все деньги у Эдварда, а у папы, я думаю, их вовсе нет. Как мы сможем куда-нибудь уехать, если у нас не будет никаких денег?
– Но я хочу моего папу! Я не хочу думать об этих дурацких деньгах! Зачем нам нужны эти деньги?
– Потому что без денег мы не сможем получить никаких удовольствий и делать то, что хотим. Для всего этого нужны деньги, много денег. Разве ты этого не понимаешь? Ты Можешь говорить Эдварду: «Да, сэр! Да, сэр!» – а про себя думать: «Пошел к черту!» Вот так мы должны себя вести.
Но Анджеле было трудно понять логику в словах сестры. Она продолжала плакать и кричать, что хочет остаться Девлин. Она не желает, чтобы ее отцом был Эдвард. Она хочет своего собственного отца. Мари старалась не обращать внимания на крики Анджелы. Откуда маленькой девочке знать, что для нее хорошо? Но Эдвард заявил, что пусть девочки пока остаются Девлин. Он полагал неразумным восстанавливать против себя Анджелу в самом начале их отношений.
Кики была довольна. Она сохранит фамилию своего отца, но при этом получается, что не она, а Анджела не уступила матери и расстроила ее. Но когда Мари начала утешать все еще рыдающую Анджелу, Кики поджала губы. «Почему-то Анджела всегда выигрывает», – подумала она.
Однажды Мари сказала девочкам, что они должны обязательно посещать протестантские службы в школе. Анджела кинулась в свою комнату с плачем, что никогда, никогда не станет этого делать, что она католичка. Кики в этот раз не нужно было уговаривать. Ее мама была протестанткой, значит, она тоже должна быть протестанткой. В конце концов, что с ней станется? Она вообще не любила ходить ни в какую церковь.
– Я буду протестанткой, а Анджела как хочет, – ответила Кики матери. – Я должна остаться Девлин из-за нее, но не собираюсь оставаться католичкой.
Мари не обратила на нее никакого внимания.
– Анджела иногда изумляет меня, – сказала она Эдварду, – такая упрямая…
«Наверное, это ее способ держаться за прошлое. Держаться за католицизм – это ее попытка удержаться за Рори…» – думала Мари.
Кики вздохнула: «Ей на все наплевать, кроме Анджелы. Она на меня вообще внимания не обращает».
– Так в чем же дело? – спросил Эдвард. – Пусть Анджела будет католичкой. А Кики, если хочет, станет протестанткой. Я знаю несколько семей, где члены исповедуют разные религии. Поскольку все они христиане, я думаю, не следует придавать этому слишком большое значение.
Мари подумала, а затем обернулась к Кики:
– Почему бы тебе не пойти и не взглянуть, как там твоя сестра. Посмотри, она еще плачет?
И Кики помчалась к лестнице.
* * *
В течение нескольких минут она с негодованием наблюдала, как Анджела, стоя на коленях и плача, истово молилась, перебирая четки. Потом, смахнув несколько слезинок со своих щек, Кики наклонилась к коленопреклоненной фигурке сестры.
– Знаешь, для восьми лет ты удивительно тупа. Разве ты не знаешь, что быть протестанткой гораздо легче, чем католичкой? Протестантам почти ничего не надо делать, только ходить в церковь по воскресеньям, и совсем не нужно ходить на исповедь.
Поскольку Анджела продолжала хныкать, Кики обняла ее и вздохнула. Анджела не виновата, что мама любит ее больше. Это потому, что она еще такой ребенок.
– Не плачь, Анджела. Все будет в порядке, вот увидишь.
* * *
В «Чалмерсе» девятилетняя Кики училась классом старше своей сестры, но по настоянию Мари их поселили в одной комнате. Она считала, что лишенные отца девочки нуждаются друг в друге. Кики легко приспособилась к новой обстановке, но Анджела каждую ночь по-прежнему плакала. А утром рассказывала Кики, что во сне видела папу.
– Сон не вернет его обратно. Но если ты обещаешь ничего не говорить маме, я скажу тебе секрет.
Анджела задумалась. Она не любила иметь секреты от матери, потому что если мама это узнает, то будет сердиться. Но в конце концов пообещала.
– Хорошо. Секрет в том, что наш папа кинозвезда!
– Ой, Кики! В самом деле?
– Это правда, умереть мне на этом месте! Когда мы здесь совсем обживемся, то нам разрешат ходить в кино. Это значит, что мы сможем отправиться в город и в субботу после полудня сходить в кинотеатр. И тогда мы сможем увидеть его в настоящем кино!
– Кики! Мне даже не верится!
– И знаешь что еще? Я об этом все время думаю. Когда мы вырастем, то отправимся в Голливуд и, может быть, станем, жить вместе с папой и тоже станем кинозвездами!
– Тогда сегодня вечером я буду молиться об этом. Чтобы мы скорее выросли, поехали в Голливуд, жили там с папой и стали кинозвездами – как он!
4
После благополучного прибытия девочек в школу Мари могла сосредоточиться на важных делах. Она должна была полностью все изменить в городском доме, после чего она хотела заняться поместьем в Стонингеме, а там наступит черед и дома в Саутгемптоне. Ей также хотелось обновить свой гардероб; у нее до сих пор имелась лишь одна шуба, купленная дядей Полем, в то время как ее кузины имели, по крайней мере, по пять шуб каждая. Кузины советовали ей начать подбирать коллекцию драгоценностей. У нее уже была основа – ей не потребовалось продавать драгоценности, которые она взяла у матери, кроме того, у нее было обручальное кольцо с бриллиантом, подаренное Эдвардом, и еще несколько подарков от семьи Уиттир. Кузины заверили ее, что Эдвард, без сомнения, будет добавлять что-нибудь к дням рождения и годовщинам, но будет неплохо, если и она сама время от времени будет покупать хорошие вещи.
– В конце концов, если дело дойдет до развода, то твое и останется твоим и не будет рассматриваться как часть совместного имущества, – заметила одна из кузин.
– И ты можешь начать прямо сейчас, пока муженек еще горяченький и не станет морщиться от того, сколько денег ты тратишь. Потом-то они все меняются, – советовала другая кузина.
Еще один маленький совет состоял в том, что надо быстренько заиметь ребенка до того, как брак остыл; такая возможность, в конце концов, никогда не исключается.
Мари заартачилась:
– Для чего мне нужен еще один ребенок? Слава Богу, я больше не католичка!
Но кузины убеждали:
– Тебе нужен наследник Уиттира, особенно сейчас, когда Эдвард еще не удочерил твоих дочерей. Это укрепит твое положение. Никто не сможет покушаться на твои права, если дело дойдет до развода или Эдвард скоропостижно скончается. Микки и Фликки попытаются вытолкнуть тебя, но если будет маленький Уиттир, особенно мальчик… Тогда…
Даже страшась новой беременности, Мари вынуждена была согласиться с их доводами.
– Но я оставалась в постели все время, пока носила девочек. И еще послеродовая меланхолия, которая затянулась на десять лет!
В дни, проведенные в Стонингем-Мэнор, Мари наконец склонилась к тому, чтобы родить Уиттиру наследника. Последовавшая вслед за ее новоорлеанским затворничеством жизнь в Нью-Йорке была такой интересной, что время мчалось незаметно. Хождения по магазинам, обеды, вечеринки, балы, рестораны не притупили ее острого желания иметь свой собственный дом. Нью-йоркский городской дом не давал ощущения покоя. Для этого требовались земли, холмистые лужайки, рощи, сады – то, что существовало за сотни лет до тебя и останется неизменным еще сотни лет. Обладание этим символизировало достоинство, рождало чувство гордости. Она никогда не испытывала таких чувств к дому во Вье-Карре, он был только лишь домом maman. Точно так же «Розовая плантация» была только имением Джулиана, хотя принадлежала семье ее отца целую вечность.
Но в Стонингем-Мэнор она чувствовала себя так, словно приехала к себе домой. Это был скорее замок, чем дом – сводчатые потолки, свинцовые рамы и прочая готическая экстравагантность. Такой дом делал его хозяйку королевой. Она проводила дни, бродя по комнатам, трогая обшитые панелями стены, проводила рукой по столам в бильярдной, подолгу сидела в оранжерее среди растений – из нее открывался поразительный вид на Гудзон; разглядывала художественную галерею с работами голландских мастеров.
В доме она обнаружила много исторических вещей – обюссоновский ковер, заказанный злосчастной императрицей Мексики Карлоттой, так никогда ей и не доставленный; императорский фарфор, супницы севрского фарфора, мраморный камин, отделанный позолоченной бронзой и вывезенный из какого-то французского замка. Были здесь и фрески на охотничьи темы, изготовленные в 1775 году. Ей не надоедало подолгу рассматривать каждую статуэтку, каждый гобелен. Она посидела в каждом кресле – от времен Людовика XVI, заказанного другой Марией, глупенькой, безрассудной, потерявшей свою голову на гильотине, – до кресла королевы Анны в библиотеке.
Мари часами прогуливалась по правильно разбитым французским аллеям, мечтала в японских садиках, расположенных на другом уровне, любовалась миниатюрным водопадом, впадавшим в небольшое озеро, гладила лошадей в стойлах и ездила верхом по залитым солнцем тропам. Она даже играла сама с собой в гольф, тихо напевая почти забытые французские колыбельные.
Мари Уиттир была влюблена. Всякое желание жить светской жизнью в Нью-Йорке испарилось – она бы только отрывала ее от этой земли, от этого дома. Мари осознала, что кузины были правы. Если она хочет, чтобы Стонингем был по-настоящему, безоговорочно ее, она должна дать жизнь сыну – Эдварду Тейлору Уиттиру IV.
