Текст книги "Звездные мечты"

Автор книги: Джун Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Джун Зингер
Звездные мечты

Посвящается папе и светлой памяти мамы

Когда Несса кружит по всему миру и ее прикосновение заставляет расцветать каждый терн, то какое место в этом мире остается для меня?

Вирджиния Вулф

ПРОЛОГ
Голливуд, 1970

И снова в Голливуде день присуждения «Оскаров», сегодня вечером награда должна быть вручена и Биби Тайлер – специальный приз за ее вклад в киноиндустрию. Больше сорока лет она пишет о звездах, рассказывает об их деятельности, дружит с ними, советует им, случается, высекает в своих репортажах. Во многих случаях она содействовала их продвижению в звезды, и все это – своим мастерским пером. Много лет она королева на голливудской сцене, и вот сегодня вечером она наконец удостоится официального признания своих заслуг.

Она напомнила себе, что еще должна выбрать на этот вечер шляпку из своей коллекции. Каждая звезда должна иметь свой, что называется, отличительный знак, а она была знаменита своими шляпками.

Эти размышления прервал приход горничной.

– Мисс Тайлер, вас спрашивает какая-то молодая дама. Она говорит, что она журналистка и хочет получить интервью в связи с вашим награждением.

Биби задумалась. Почему бы нет? Не так уж часто ей доводилось давать интервью.

– Я предоставлю ей пять минут и приму в гостиной. Девушка рассказала, что она из Омахи, штат Небраска, готовится получить диплом по журналистике, что ее мечта – пойти по стопам Биби, стать репортером при звездах. Биби не могла не вспомнить, как некая пухленькая молодая девушка из Нового Орлеана, выросшая в бедной семье и вовсе не такая хорошенькая, приехала в Голливуд, чтобы покорить это прекрасное и знаменитое царство кино.

– Знаете, я была на первом присуждении «Оскаров» в 1928 году. Тогда Джанет Гейнор получила приз за лучшую женскую роль. Она произвела сенсацию в «Седьмом небе». У меня до сих пор мурашки пробегают по коже, когда я вспоминаю об этом.

Я была тогда совсем ребенком, начинающим репортером, на побегушках у Эда Петерсона, тогдашнего постоянного кинорепортера. Так вот, Эд в тот вечер был болен – я подозреваю, что на самом деле просто пьян, – но уже к следующему присуждению «Оскаров» я была постоянным кинообозревателем, а Эд вернулся обратно в Нью-Йорк.

В тот год – 1928-й – все репортеры и обозреватели пришли в Академию киноискусства, все они писали о тех, кто получал призы и за что, но я оказалась единственной, кто писал совсем о другом. Какие были великолепные туалеты, кто с кем пришел, у кого с кем были тайные романы в жизни, не говоря уже о тех маленьких скандалах, которые сопровождали присуждение наград. После этого… в общем, после этого я стала той, которая видела все эти мечты в стране кино и выставляла их в газете для всеобщего обозрения. Конечно, появлялись и другие – Лоуэлла, Хедда, но никто из них и близко не мог сравниться со мной по своему влиянию. Может быть, потому, что я сама искренно верила в ту мечту, каким было кино… и его звезды. Я видела много звезд, они появлялись и исчезали. Я присутствовала на множестве церемоний вручения «Оскаров». Я видела, когда награждали Мэри Пикфорд за «Кокетку», Ширер за «Разведенную», когда Кларк и Клодетт получали высшие награды за «Это случилось однажды ночью». Без ложной скромности скажу, что в этом была и моя заслуга. Я не могу вам сейчас поведать, как много рук мне пришлось вывернуть – вежливо, конечно, – чтобы люди проголосовали за Кинга, доброго и чудесного человека. О да, я видела, как побеждали Трейси и Дейвис, Джоан Фонтейн и Вивьен Ли, Кегни, и Гарсон, и Оливия де Хевиленд. Я видела, как маленькая дорогуша Оливия отвернулась, когда к ней поднялась, чтобы поздравить, ее сестра Джоан. Брандо, Тейлор, Бергман… Я видела всех их, когда они только начинали, брала их под свое крыло, если они хорошо вели себя, и не теряла из виду, пока они не получат свои «Оскары». Но сегодня вечером я сама поднимусь на помост и получу своего «Оскара».

– Вам уже давно причитается этот «Оскар», мисс Тайлер, – преподнесла ей комплимент девушка. – Вы блестящая представительница американской журналистики, фактически вы изобрели киножурналистику.

Биби не растаяла от этой похвалы, но она почувствовала к ней великодушное расположение. Она позвала горничную, распорядилась подать кофе, сандвичи и пирожные, а потом сказала:

– Вы хотели взять интервью. О чем именно, милочка, вам бы хотелось поговорить со мной?

– Я думаю, всем будет интересно прочитать о том, кто самая любимая звезда у Биби Тайлер и почему…

Биби улыбнулась!

– Трудная задача – выделить одну из множества. Вы же понимаете, я знала их всех – Пикфорд и Гарбо, Дитрих и Фэрбенкса, Трейси и Хепберн, Гейбла и Ломбард, сестер Беннет, Джоан и Конни, их красавца-отца, и они были красавицами. Барримор и Кэри… Джон Гарфилд и сестер Лэйн и еще многие, о некоторых из них, я уверена, вы никогда и не слышали. Я знавала Лиз Тейлор, когда она только начинала. Пришлось шлепнуть ее по руке, когда она вышла замуж за Эдди Фишера, разбив сердце бедняжке Дебби. Некоторые из них были великими актерами, а некоторые и выдающимися личностями. Одни были чрезвычайно красивы, другие просто хорошо сделанные копии. Вроде Рори Девлина. Вот о ком было не скучно писать! В жизни он был чуть ли не самым великим любовником в Голливуде. Сколько историй о нем я могла бы вам рассказать!

Но знаете, всего я никогда не рассказывала. Это один из главных секретов хорошего обозревателя – знать, когда можно рассказать что-то, а когда умолчать. Но Девлин был одним из самых красивых мужчин, которые когда-либо объявлялись в Голливуде, хотя и не был фотогеничен.

А теперь вот дочери Девлина – Кики Девлин и Анджела дю Бомон… Это девичья фамилия ее матери. Обе они, по случайному совпадению, будут сегодня на церемонии, обе выдвинуты на лучшую женскую роль. Такое, знаете, однажды уже случалось, когда Джоан Фонтейн и ее сестра Оливия были выдвинуты на премию в одном и том же году.

Некоторое время Кики Девлин была моей соседкой. Она жила вон в том громадном белом доме на той стороне улицы.

Мы были большими друзьями, я и сестры Девлин, и я всегда старалась ограждать их… в печати… старалась защитить, даже когда они ввязывались в неприятности, например, когда Кики… Ладно, словом, я относилась к ним, как к своим дочерям. Может быть, потому, что они из Нового Орлеана, как и я. Понимаете, я знала всю их семью. Даже Рори Девлина, или, лучше сказать, знала о нем. Тогда в Новом Орлеане все знали о Рори Девлине. Местная знаменитость. Он был на несколько лет старше меня, и казался мне самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. И я знала Мари дю Бомон, мать девочек Девлин, и Дезирэ, сестру Мари. Мы были ровесницами с Мари. Но, конечно, мы не были подругами. Она принадлежала к знати Нового Орлеана. Все знали дю Бомонов. А я… я была всего лишь бедной девочкой с другой стороны залива. – Биби улыбнулась. – Ладно, если кто и знает подлинную историю сестер Девлин, то это я. О внешних событиях – их очаровании, их красоте, мужчинах, за которых они выходили замуж… ну, практически все знают о подобных вещах. Но я знаю всю историю…

– О, мисс Тайлер, вы не расскажете мне о них, о сестрах Девлин, – всю историю?

Она на минуту задумалась. У нее еще оставалось время.

– Почему бы нет? Налейте себе еще чаю, дорогая, попробуйте эти замечательные маленькие пирожные. Это мои самые любимые…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Новый Орлеан, 1927 – 1937

– Эта история началась в Новом Орлеане, когда Мари дю Бомон решила выйти замуж за Рори Девлина. Это было в том самом году, когда я покинула Новый Орлеан – в 1927 году. Но я знаю все в деталях. Уже тогда я знала, как совать нос в чужие дела, чтобы раздобыть историю. Мари была еще та штучка. По-настоящему ее никто не знал. Все говорили, что, когда она встретила Рори Девлина, весь ее ум сразу вылетел в окошко, так она сходила по нему с ума. Кто мог ее осудить за это? Он был самым красивым, самым приметным мужчиной – во многом похожий на Кларка, пожалуй, даже еще красивее. У Кларка, знаете, были такие уши… А Мари, да, до того, как встретила Рори, была очень холодна. И красавица совершеннейшая. У нее были очень светлые волосы, прямо-таки серебряные, а ее глаза… да, они тоже были светлые. Очень странного цвета, бледно-зеленые.

Первым опрометчивым поступком, который совершила Мари дю Бомон в свои двадцать лет, было обручение с Рори Девлином, который унаследовал от своего отца его ирландскую фамилию, а от матери-каджунки [1]1
  Лица смешанной европейской, негритянской и индейской крови.


[Закрыть]– красоту и оливковую кожу. Для Мари это было непростое решение. Она находилась под сильным влиянием своей матери, а ее мать, Евгения Манар дю Бомон, была гордячка, с горячей креольской кровью, и она запретила Мари выходить за него замуж. Она говорила Мари, что он недостаточно хорош для нее: «В Новом Орлеане все знают, что он из себя представляет – за дешевой смазливой внешностью и такими же костюмами скрывается обыкновенный ирландский жиголо».

Когда Мари возражала, ссылаясь на то, что он архитектор, Евгения отвечала: «Что это за архитектор, у которого всегда пустой офис. Ни клиентов, ни клерков. Впрочем, это и не удивительно, архитектурой там никогда и не пахло. Все знают, что он зарабатывает на жизнь игрой, а когда проигрывает, то вытягивает деньги из своих женщин».

Так они спорили до бесконечности. Мари заявила матери, что, если не выйдет замуж за Рори Девлина, она умрет, на что мать возразила, что никто еще так легко не умирал. Но месяцы споров, угроз и лести со стороны матери разбились о неожиданно обретшую железную волю Мари. Ничто ее не поколебало. В конце концов у Евгении не осталось иного выбора, как дать официальное согласие на эту помолвку. А уж коли это случилось, в дальнейшем она действовала с характерной для нее энергией. С аристократической надменностью она проигнорировала слухи и сплетни, окружавшие эту свадьбу, которая должна была состояться в доме Манар дю Бомонов во Вье-Карре, доме, в котором принимали некогда будущего короля Франции.

Большинство старых друзей Евгении жили в Гарден-Дистрикт, который, хотя Евгения и отрицала это, был самым фешенебельным районом во всей округе. Но она по-прежнему оставалась жить в этом старом доме и во время своего замужества, и во время последующего вдовства, всегда выдавая сентенции вроде: «Когда герцог Орлеанский обедал здесь…», словно она сама присутствовала при том, как в восемнадцатом веке будущий король Франции в salle âmanger [2]2
  Обеденный зал (фр.).


[Закрыть]изволил отведать дичи или танцевала с ним минуэт в salle de bal [3]3
  Танцевальный зал (фр.).


[Закрыть].

Да, отремонтированный и подновленный, огромный старый дом Манар дю Бомонов был самым подходящим местом для свадьбы Мари дю Бомон.

1

Столы были сервированы на втором этаже дома, а в parterre [4]4
  Партер (фр.) – в данном случае цокольный этаж.


[Закрыть], в крытом зимнем саду, играл струнный оркестр. Облаченные в ливреи слуги один за другим вносили накрытые серебряными колпаками подносы с острыми креольскими кушаньями. В Новом Орлеане были такие, кто признавал только легкий стол после свадебной церемонии – со свадебным тортом, пирожными, сладкими ватрушками и шампанским, но мадам дю Бомон устроила настоящий банкет, сравнимый разве что с приемом в честь самого герцога Орлеанского.

Лангусты «Кардинале», устрицы «Пьер», креветки «Ремулад», омары «Биск», капуста «Мак», рис с устрицами. Затем появились дворецкие с еще более ароматными копчеными блюдами. Форель «Вероник», «Креп де ля Мер» и цыплята «Дюксель», корнуэльские куры в коньячном соусе, украшенные виноградом, индейки, благоухающие бренди и начиненные орехами пекан и устрицами. Свадебному пирогу предшествовали шоколадное суфле с ромом, домашнее мороженое, апельсиновое крем-брюле. А сияющую новобрачную многократно поздравляли французским шампанским из громадных винных погребов дю Бомонов.

Наверху в бальном зале гости танцевали чарльстон наряду с более серьезными вальсами под оркестр, играющий на открытой галерее, охватывающей фасад здания. Мари, очаровательная в своем старинном столетнем платье, затуманенными глазами смотрела на молодого мужа, вальсируя с ним по залу, в то время как на них с завистью взирала ее сестра Дезирэ. Дезирэ считала Рори Девлина самым сексуальным мужчиной в Новом Орлеане. Когда она видела, как муж ее сестры с его изумительными иссиня-черными волосами наклоняется к Мари, чтобы поцеловать ее в белую шейку, а затем бесстыдно и ниже, в ложбинку между пышных грудей… Выносить это было выше ее сил.

В ту ночь, когда новобрачные взошли на борт судна, отплывающего в Гавр, Дезирэ мастурбировала в постели, воображая, что это была ее свадебная ночь, что это смуглое лицо с блестящими черными глазами и злодейскими черными усиками прижимается к ее лону, что его мужской орган лишает ее девичества. И какие-то непонятные слезы стекали по ее высоким скулам.

Брачная ночь Мари была такой, как она себе представляла, и даже больше. Рори Девлин занялся с ней любовью так же искусно, как делал это раньше с сотнями женщин, способными куда больше оценить его опытность.

Мари читала в наставлениях для новобрачных, как протекает процесс дефлорации. В них описывалось, как невеста готовит себя к брачной постели, в то время как муж удаляется из спальни, чтобы там для вида выкурить сигарету или выпить глоток бренди. Когда он возвращается, невеста уже лежит под покрывалом. Но Рори Девлин никуда не выходил, он повел себя настолько умело, что Мари даже не смутилась, когда он сам раздел ее, затем покрыл поцелуями такие места ее тела, о чувствительности которых к ласкам она и представления не имела. Она даже не испытала боли в тот момент, когда он сделал ее женщиной. Когда ее тело затрепетало в волнах оргазма, она ощутила, как ее сердце учащенно забилось от любви и благодарности. И Рори Девлин был приятно поражен таким ответным жаром со стороны жены. Он не ожидал подобной страсти со стороны этой сдержанной, невинной девочки-женщины.

2

Уже через несколько часов после того, как судно покинуло порт, Евгения дю Бомон занялась документами по распоряжению своим имуществом, составленными несколько недель назад, когда планы замужества ее дочери еще только определялись. Если не считать нескольких не слишком дорогих ювелирных украшений и разных безделушек, она не оставила Мари в своем завещании абсолютно ничего. Имение «Розовая плантация» между Новым Орлеаном и Батон-Руж на Ривер-роуд, принадлежавшая Манар дю Бомонам еще задолго до продажи Наполеоном Луизианы, уже отошла к ее сыну Джулиану по завещанию его отца. Но особняк Манар дю Бомонов все еще оставался за ней, как и изрядная часть состояния дю Бомонов. Она должна была проинструктировать своего стряпчего, как все разделить между Джулианом и Дезирэ. Она хотела быть уверенной в том, что единственное, что получит Девлин из этого брака кроме Мари, будет приданое в пятьдесят тысяч долларов, завещанное ей отцом, Андре. (Она была убеждена, что это приданое уйдет на медовый месяц во Франции.) Кодекс Наполеона, лежащий в основе гражданского кодекса Луизианы, предоставлял мужу контроль над собственностью жены. Поэтому она должна предусмотреть, чтобы у Мари не было никакой собственности.

Евгения собиралась сообщить этой супружеской паре о лишении их наследства сразу после их возвращения, так что она получит возможность видеть их отчаяние. Но этот мерзавец-полукровка может в таком случае бросить Мари, а это, возможно, приведет к расстройству ее здоровья – она была такая хрупкая и душой и телом и часто оказывалась в постели от незначительного огорчения или слабости. Нет, решила, наконец, Евгения, сейчас лучше ничего не говорить, надо подождать, как будут развиваться события дальше. Она надеялась, что ей не придется сожалеть об этом решении.

* * *

По возвращении Мари и Рори поселились в городском доме дю Бомонов. Мари уже была беременна. Рори весьма пришлось по душе жить в таком великолепно обставленном доме. Именно этого и хотела Евгения – иметь возможность наблюдать за своим бедным ребенком, особенно в период ее беременности, и в то же время зорко следить за своим сомнительным зятем. Это будет для нее удовольствие – мешать ему в поисках своих маленьких радостей.

Что же касается Мари, то ей уже было ни до чего. Теперь ей приходилось расплачиваться за два месяца супружеского блаженства. Доктор велел ей лежать побольше в постели и запретил все физические нагрузки, в том числе и сексуальные.

Так они и проводили время – Мари в своей постели, а он за рутинными делами в офисе, а потом дома. Евгения дю Бомон решила слегка намекнуть ему на возможное в будущем лишение наследства, чтобы держать его на поводке и быть абсолютно уверенной, что он останется преданным, любящим Мужем весь период вынужденного воздержания.

Мари в свою очередь проводила дни в полной, сводящей все на нет апатии. Она лежала в постели, готовя обширное приданое для новорожденного, каждый предмет был ею тщательно вышит. Евгения большую часть времени сидела возле ее постели. Хотя сама она по слабости зрения уже не могла заниматься вышиванием, но с ее зычным голосом все было в порядке, и, в то время как дочь вышивала, она читала вслух – сначала газеты, а потом Библию.

Мари упрашивала ее:

– Maman, умоляю. Я никогда не считала, что Библия очень увлекательное чтение, к тому же все это я уже слышала раньше. Много раз. Я бы предпочла что-нибудь чуть более вдохновляющее.

Ее мать не могла оставаться без дела. Она отложила в сторону Библию и принесла взамен стопку возвышенных романов, которыми они обе наслаждались.

Дезирэ тоже включила в свой ежедневный распорядок развлечение своей младшей сестры. Хотя обе – и она, и Мари – посещали монастырскую школу, где их обучали вышиванию и шитью, она не любила эти занятия. Дезирэ не принимала участия в приготовлении вещиц для будущего младенца, но она была в курсе всех последних слухов. Дезирэ обладала исключительным даром притворства и умела весьма экстравагантно изображать всех знакомых, начиная от старухи Грегуар, ковыряющейся в помидорах на французском рынке, до знаменитой кокетки Консуэло ле Маис и даже старого замшелого провизора в аптеке Лазаруса.

В ее присутствии Мари всегда веселилась.

– Дези, без тебя я бы свернулась, как прокисшие сливки.

– А как у вас с Рори? Я слышала, как вы оба хихикали всю ночь, – спросила Дези, стараясь сохранить небрежный тон. Она всегда старалась выпытать детали супружеского блаженства от сдержанной Мари. – Это было божественно?

Мари призналась, что да.

– Настоящий экстаз?

– Ты начиталась этих дрянных романов, которых maman натащила в дом! – упрекала ее Мари. Но в конце концов она была вынуждена признать, что – да, конечно, настоящий экстаз.

Дезирэ уселась на кровати Мари, скрестив ноги.

– Расскажи, как все было, с самого начала.

Мари отказалась уточнять, что неизбежно привело к мольбам, подталкиваниям и щекотанью со стороны сестры.

– Выйдешь замуж – сама узнаешь! – со смехом отбивалась Мари.

– Да! Но если моя маленькая сестричка расскажет мне, я лучше подготовлюсь!

– Но это долг maman рассказать тебе, как ты должна подготовиться к встрече с твоим мужем.

Они обе зашлись в приступе хохота, когда представили Евгению дю Бомон, описывающую супружеские обязанности жены.

– Послушай, Мари, я вычитала в книге этой Женевьевы, что невеста ждет жениха в постели, в длинной ночной рубашке, которую она надевает, пока он дрожит в соседней комнате – Смех прервал это изложение. – Пожалуйста, не перебивай! Жених возвращается в халате и пижаме. Он отбрасывает в сторону халат, садится на постель. Теперь он должен взять подол ее ночной рубашки и нежно поднять ее, но до какого места? Вот тут я не понимаю, там не написано. Он поднимает рубашку до ее вздымающейся груди? Или ниже? Ответь мне! – потребовала Дези, сверкая глазами, но стараясь выглядеть спокойной. – И что было с пижамой? Он был в пижаме? Или уже снял? Когда? До того, как приподнял подол ночной рубашки, или после?

Мари схватилась за свой вздымающийся живот:

– Дези, замолчи, а то у меня случится выкидыш!

– Но ты не ответила мне! – настаивала Дези. – Как я должна вести себя в брачную ночь, если никто не говорит мне, что происходит с этим проклятым подолом этой проклятой рубашки?

– А что ты скажешь, если я сообщу тебе, что на мне вовсе не было никакой рубашки? – лукаво спросила Мари.

У Дезирэ рот раскрылся.

– Мари Девлин! Я тебе не верю! Только не ты! Мари что-то шепнула ей на ухо. Дезирэ заморгала.

– И голова закружилась? – спросила она. – Вот что эта дурочка Элен Пальсье сказала Женевьеве – она сказала, что голова кружилась и небо обрушилось прямо на ее постель!

Мари загадочно улыбнулась.