Текст книги "Звездные мечты"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
3
Шла первая неделя июля. Анджела и Дик находились в Лос-Анджелесе в качестве почетных гостей Женского фонда Западного Лос-Анджелеса, собиравшего деньги для детей-инвалидов. Они остановились в гостевом доме в Бель-Эр, в поместье Пауэров. Через несколько дней Анджела собиралась уехать с сыновьями в Саутгемптон, навестить свою мать.
У Мари был строгий распорядок жизни. Как помнила Анджела, лето она всегда проводила в Хемптоне, осень – в своем любимом Стонингем-Мэнор, зиму – в Палм-Спрингсе, а весну – в Лос-Анджелесе, в своем доме в Брентвуде. Иногда она делала краткие визиты в Италию – навестить Кики и Никки. Анджеле всегда казалось, что Мари ездила туда, когда больше всего была нужна Кики. По крайней мере, ее мать не скучала, делала то, что ей хочется, хотя и не была особенно счастлива. У них с Эдвардом было «взаимопонимание», но они, казалось, никогда не бывали в одном и том же месте в одно и то же время. На своем втором этапе жизни Мари предпочла любви покой и чувство безопасности, и Анджела не раз думала – не сожалеет ли она о своем выборе.
Она сама выбрала любовь, что в общем-то звучало издевательски, если учитывать их отношения с Диком. Дело было даже не в том, что их брак постепенно превращался в пустоту, зашел в тупик. Больше всего тревожило чувство, что где-то ее ждет другая жизнь, интересная и полноценная, та, что придаст смысл ее существованию, если только она осмелится выйти из своей норы и поискать ее. Но она знала, что, в отличие от Кики, всегда была трусихой, у нее не хватит смелости сделать то, что требуется… Потребовать развода. За последние месяцы эти слова все чаще крутились в ее голове.
Но как она может развестись? Ведь брак был освящен церковью. И потом – у них есть дети, их отец был губернатором. Как супруга губернатора может с ним развестись? Как женщина-католичка может развестись с католиком – отцом ее детей? Кики говорила, что католики всегда выступают против разводов и абортов до тех пор, пока это им самим не понадобится. Может быть, как всегда, Кики была права.
Посмотрите на Кики сейчас. Звезда Рима! Успех, о котором она всегда мечтала! Эти легкие эротические кинокомедии, в которых она снимается и которые так хорошо удаются итальянцам. Даже Мари говорила, что фильмы очень занимательны и что Кики смотрится превосходно. Для нее это было полной неожиданностью. Теперь Кики была больше известна американским кинозрителям по иностранным фильмам, чем когда-либо. И кроме того, у Кики был Вик, человек, чем-то похожий на папу, и который, как говорит Кики, «заставляет меня чувствовать себя так, что я готова выпрыгнуть из кожи, чтобы его птичка влетела в мое маленькое гнездышко». О Боже! Сколько еще женщин могут сказать такое!
Она часто стыдилась своих тайных горьких мыслей. Ей и так было дано больше, чем многим другим. У нее были сыновья. Она жила в полном комфорте, имея большой штат прислуги, готовой удовлетворить еелюбое желание. Как супруга губернатора, она пользовалась большим уважением, ее всюду приглашали. Вероятно, она должна была считать, что ей необыкновенно повезло, но внутренний голос все время говорил ей: «Тебе ведь нет еще и тридцати. А в твоей жизни нет тепла». О Боже, как ей хотелось тепла!
Перед отъездом на восток Анджеле нужно было утром сделать кое-какие покупки в Беверли-Хиллз. Дик застал ее, когда она уже собиралась выходить.
– Раз уж ты сегодня пользуешься машиной и будешь неподалеку от Уилшира, не забросишь туда кое-какие бумаги? Мне бы не хотелось отправлять их с курьером. – Она знала, что речь идет о частной конторе, занимавшейся финансовыми делами семьи Пауэр.
– Ну разумеется, – сказала она, натягивая белые эластичные перчатки и запихивая бумаги, которые он ей дал, в соломенную сумку. – Может быть, будут еще какие-нибудь поручения, поскольку уж я все равно еду в город? – спросила она с улыбкой, изо всех сил стараясь выглядеть веселой и ласковой.
– Да. Пожалуйста, оставь кое-что в магазинах, не забирай всего. Ты же знаешь, как только ты прилетишь в Саутгемптон, ты опять начнешь бегать по магазинам.
– Постараюсь, – спокойно ответила она. – Что-нибудь еще?
– Да. Сегодня вечером банкет в Ассоциации банкиров.
– Да? И что? – Присутствие на банкетах было ее официальной обязанностью.
– Мне бы хотелось, чтобы ты надела что-нибудь строгое… чтобы все было закрыто; я не хочу слышать неодобрительных отзывов. То платье, что на тебе было в прошлый раз, больше подходит для Кики – то, с открытыми плечами и с блестками.
– Слушаюсь, сэр. Оденусь скромно, как монашка. Еще что-нибудь? Будут еще какие-нибудь просьбы? – подчеркнуто вежливо спросила она.
– Да. Постарайся выказывать меньше сарказма и будь попокладистей. Не могу понять, что это на тебя нашло.
– На меня, как и в меня, мало что входит, особенно в последнее время, уж если честно.
Он несколько секунд смотрел на нее, как будто хотел сказать что-то значительное, но передумал и, покачав головой, пробормотал:
– Слышу голос твоей сестры…
* * *
Сначала Анджела хотела передать бумаги с шофером, но передумала и решила пойти сама и поздороваться там кое с кем. Она уже уходила, когда Джули Андерсон остановила ее:
– Ой, подождите, миссис Пауэр, мистер Ричмонд только что прислал счет для подписи. Похоже, губернатор случайно пропустил его, когда подписывал остальные счета. Может быть, вы сможете сделать это?
– Почему бы нет, – улыбнулась Анджела.
– Я не знаю, стоит ли вас беспокоить из-за этого.
– Все в порядке, Джули. Дайте мне взглянуть на него, и я поставлю подпись.
Счет был из магазина «Тиффани».
– Не помню, чтобы я в последнее время что-то покупала у «Тиффани», – произнесла она, бросив взгляд на счет.
– О Боже, – сказала Джули. – Может быть, он хотел сделать вам сюрприз, а я все испортила…
Счет был из нью-йоркского филиала, а не из магазина в Беверли-Хиллз, им был оплачен бриллиантовый браслет стоимостью в две тысячи двести долларов. К счету была прикреплена квитанция на получение, на которой каллиграфическим почерком было написано: Джина Грант.
Не удивительно, что с этим счетом возникли проблемы. Очевидно, Дик не хотел проводить его через контору, пытаясь найти иной способ оплаты.
Она взглянула на Джули, не сводившую с нее глаз.
– Все в порядке, Джули. Это не сюрприз, я только что вспомнила… Я сама делала эту покупку – просто из головы выскочило. Я подпишу. Только, будьте добры, пришлите мне копию, чтобы я не забыла включить его в свой список. Я обычно записываю все, что покупаю и где и кому что дарю.
– Ну конечно же, миссис Пауэр. Сейчас сделаю для вас копию. – И она бросилась из комнаты, обрадовавшись тому, что не доставила никому неприятностей.
«Так, теперь все абсолютно ясно. Больше никаких подозрений и предположений, – подумала Анджела. – Одни факты». Она не чувствовала ни удивления, ни злости. Только подумать! Две тысячи двести долларов за бриллиантовый браслет от Тиффани! Или это очень удачная покупка, или там мало бриллиантов. Даже Джине Грант не удалось много выжать из Дика Пауэра.
Она аккуратно положила копию в сумочку – эта бумажка может оказаться ее пропуском на свободу.
Когда водитель завел двигатель, около тротуара остановилось такси, и она увидела, как из машины вышел Ник Домингез. Ей захотелось крикнуть шоферу, чтобы он подождал, пока она выскочит и поговорит с ним, посмотрит в его глаза… Но момент был упущен. Машина набирала скорость, а Ник Домингез уже скрылся в дверях.
* * *
На банкет Анджела надела длинное вечернее платье с длинными рукавами и высоким оранжевым воротником. Она повернулась к Дику, повязывающему галстук, и мило улыбнулась.
– Ты не думаешь, что немного бриллиантов необыкновенно подошло бы к этому платью?
– Надень что-нибудь, если считаешь нужным. Я не очень-то разбираюсь в этих вещах. А вот ты известна своим безупречным вкусом, кроме того, это подтверждают и твои счета, – заметил он, довольный своим остроумием.
Она улыбнулась, как Чеширский Кот.
– Думаю, сюда бы подошел браслет с бриллиантами.
– Почему бы тебе не надеть эту безделушку, которую ты купила, когда в прошлом году отдыхала на Ривьере? По-моему, это золото? Да еще и с рубинами? – поддразнил он ее.
Анджела чуть не ударила его, чувствуя, как ей отвратительна его насмешливая самодовольная загорелая физиономия. Но она заставила себя улыбнуться.
– Нет, я думаю, сюда бы пошел небольшой браслет с бриллиантами. Что-нибудь тоненькое, не очень броское, с небольшим количеством камней.
Он внимательно посмотрел на нее, в его глазах появилось некоторое беспокойство. Он чувствовал, что она чего-то недосказывает.
– Надень что хочешь, – произнес он.
– И где же он? – спросила она, протянув руку.
– Кто он?
– Браслет с бриллиантами, который я сегодня надену, – спокойно проговорила она. – Я тебе его только что описала.
Он раздраженно посмотрел на нее и ничего не ответил.
– Или ты хочешь сделать мне подарок в следующий раз?
Она протянула ему счет. Дик взял бумагу и взглянул на нее. Щека его дернулась. Положив счет на стол, он продолжал одеваться.
– Это совсем не то, что ты думаешь. – Казалось, он был ничуть не смущен.
Анджела взяла счет, опять протянула ему.
– Ты не обратил внимания на прикрепленную квитанцию о вручении. Вот здесь, внизу. – Она ногтем указала на имя.
– Я ее видел и ничего не пытаюсь скрывать. Это премия Джине за то, что она сумела собрать деньги в фонд.
– В какой фонд?
– В Чикаго, точно не помню…
– И ты – ты лично покупаешь ей подарок в качестве премии за то, что она помогла собрать деньги в фонд в Чикаго? То есть это уже какой-то общенациональный фонд? Может быть, ты придумаешь что-нибудь более правдоподобное? У нас еще есть немного времени.
Он опять посмотрел на нее, вытирая рот тыльной стороной руки, и, казалось, взвешивал, стоит ли придумывать что-либо еще.
– Ну хорошо. Это я ей его подарил, – признался он. – Вообще-то между нами ничего серьезного не было. Но она считала, что было, и браслет – это что-то вроде прощального подарка, чтобы она от меня отстала. Я просто не знал, как от нее отделаться.
– Понятно. Прощальный подарок Джине. А что я получу в качестве прощального подарка? Думаю, я могу рассчитывать на что-нибудь более ценное, чем браслет за две с небольшим тысячи долларов, как ты считаешь?
Но он по-прежнему был невозмутим, все еще уверенный, что контролирует ситуацию. Усмехнувшись, он произнес:
– Идет. Ты получишь подарок. В знак примирения. Все, что хочешь, чтобы ты поняла, что я раскаиваюсь. Как насчет соболиного манто, как у Кики? Тебе всегда хотелось соболей.
– Нет, думаю, не надо. Может быть, немного позже я сама куплю себе соболей из денег, выделенных мне на содержание. После развода.
Но он продолжал улыбаться, не принимая ее слова всерьез.
– Ты хочешь меня наказать? Давай, давай. Я тебя не виню. Я так и знал, что так получится. Я был идиотом и признаю это. Просто она следовала за мной по пятам, бывала всюду, где не было тебя.
Последняя фраза «всюду, где не было тебя» была несколько выделена. «Хочет переложить всю вину на меня, – подумала Анджела. – Очень похоже на него».
– Она прилипла ко мне как банный лист. Однажды я немного перебрал, и все с этого началось. Но ничего серьезного не было. Она для меня ничего не значит. И этот браслет – это действительно прощальный подарок. Клянусь! Она была просто… просто подстилкой. – Он посмотрел на пол, затем опять на нее. – А ты всегда такая… такая холодная. Кажется, ты никогда не испытываешь радости от близости со мной, – продолжал он, оживляясь. – Я всегда хотел тебя, только тебя. – Он подошел и попытался обнять ее, но она вырвалась.
– Это не поможет, – проговорила она ледяным голосом и с горечью добавила: – Я так любила тебя… Но уже не люблю. Ничего не осталось. Ничего!
Внезапно он схватил ее и бросил на кровать. Анджела попыталась вырваться из-под него, но он придавил ее своим весом. Одной рукой он держал ее голову и покрывал лицо страстными поцелуями, другой – расстегивал «молнию» на брюках, потом он задрал ей платье и с силой вошел в нее, как будто это грубое проникновение могло решить все их проблемы. Он шептал ей в рот грязные слова, заполняя ее своим семенем.
После того как все кончилось, он слез с нее и пошел в ванную. Когда он вернулся, на его лице была его обычная обаятельная мальчишеская улыбка. Он вел себя так, словно между ними все было в полном порядке. Анджела близко подошла к Дику и плюнула ему прямо в лицо. Наблюдая, как исчезает его улыбка, она сказала:
– Если я забеременею, то убью и его, и тебя!
– Скажи мне, когда кончишь спектакль. Мы опаздываем, – произнес он, вытирая лицо.
– Я уже кончила. Мы оба кончили. Ты можешь это понять? Завтра я уезжаю в Саутгемптон и больше не вернусь. К тебе не вернусь. Это тебе ясно?
Однако он был спокоен. Неужели он ей не верил?
– Я ухожу от тебя, действительно ухожу. Я собираюсь получить развод. И этот браслет будет уликой против тебя. Я собираюсь развестись на основании твоей измены.
– А как насчет церкви? А сыновья? Ты хочешь, чтобы твоим сыновьям пришлось это пережить? Ты хочешь, чтобы они росли в атмосфере скандала, как росла ты сама? Сломай мою жизнь, и ты сломаешь их жизнь тоже. Ни за что не поверю, что ты способна сделать это по отношению к Дикки и Тимми из-за какого-то паршивого браслета. – Он говорил совершенно спокойно.
– Вовсе не обязательно устраивать скандал. Если ты просто отпустишь меня, я не буду говорить об измене, – ответила она с уже меньшей убежденностью.
– Не говори глупостей. Я не могу позволить тебе развестись со мной, – бесстрастно сказал он. – Это погубит мою карьеру. Мне придется бороться, если ты решишься на это. Но это будет твой выбор. Твой выбор и твои сыновья.
Он использовал против Анджелы ее же оружие. Она была слабым человеком, и ему удалось выиграть в этой схватке. Она ненавидела себя. Кики никогда бы не позволила, чтобы с ней так обошлись. Кики всегда делала первый ход и никогда не оказывалась в проигрыше.
Ей нужно этому учиться. Ей надо стать сильнее и… бездушнее. Ей нужно думать только о себе, о том, что хочется ей, что ей нужно. И все-таки придется немного подождать.
4
Из динамика раздался голос командира лайнера, сообщающий пассажирам, что через двадцать минут они произведут посадку. Он сообщил о погоде в Милане и пожелал счастливого пребывания в этом городе. Анджела стала вспоминать, сколько же раз она летала в гости к Кики? И сколько раз встречала Кики в аэропорту?
* * *
Сестры горячо обнялись – они не виделись почти год.
– Кики, дай я на тебя взгляну!
– Что ты хочешь увидеть? Морщинки у глаз? Не найдешь. Одно из преимуществ жизни в Милане – это близость к Швейцарии. – Анджела внимательно посмотрела на нее. – Не волнуйся, я ничего не делала… пока. Я просто пошутила.
– Да нет, я смотрю на волосы. Как ты могла остричь такие роскошные волосы?
У Кики была стрижка «под мальчика» – сзади светлые волосы едва доходили до шеи, косая челка почти закрывала один глаз.
– Неужели тебе не нравится? Похожа на уличного мальчишку, правда? Это последний писк. Сейчас вся провинция носит длинные волосы. Это так скучно. Может быть, и ты подстрижешься, пока ты здесь? Тебе еще не надоело ходить с одной и той же прической всю жизнь? Только для этого мы должны поехать в Рим. Что касается меня, то мне приходится ездить в Рим даже для того, чтобы сделать приличный маникюр.
Шофер помог им сесть в белый «роллс-ройс». Это была модель тридцатых годов, в машине были бар, телефон, вазы с розами. В каждой вазе находилась едва распустившаяся роза.
– Кики, тебя возит шофер? Ты ведь любишь водить машину сама, ты всегда сама водила, когда жила в Лос-Анджелесе.
– О, я воспользовалась этой машиной исключительно для того, чтобы произвести на тебя впечатление.
– Впечатление ты произвела, но это не твой стиль. Я всегда представляю тебя несущейся с бешеной скоростью в спортивной машине с полосами, как у гоночной. Но ты вообще не похожа на себя сегодня. На тебе даже пет соболей.
Кики расстегнула свой поплиновый плащ, и Анджела увидела подстежку из собольего меха.
– Ну что, так лучше? – спросила Кики.
– Безусловно. Мне бы не хотелось, чтобы ты менялась.
– Но я смотрю, моя сестричка тоже носит соболя. Что произошло? Как тебе удалось выжать это из мистера Жадюги? Это манто появилось в то же время, когда и браслет с бриллиантами?
– Я вижу, ты действительно не изменилась, все такая же язва.
– Разумеется. А чего это ты вдруг решила, что я должна измениться?
– Да нет. Немного изменилась. Совсем чуть-чуть.
– Да? И как же? – с вызовом спросила Кики.
– Не такая кипучая, как обычно. Ты стараешься, но в тебе этого уже нет. Появилась какая-то внутренняя серьезность.
– Должно быть, это Милан так на меня действует. Нет, в самом деле. Я и представить себе не могла, что жизнь здесь будет такой скучной. Если бы не поездки на выходные в Санкт-Мориц или в Рим, я просто не знаю, как бы я это выдержала. Боже, я бы отдала все на свете, чтобы пообедать в «Чэсен» или опять попасть на настоящий прием в Голливуде! Я помню, как однажды, на одном из таких приемов, Мэрилин Монро и Джейни Мэнсфилд спорили, у кого грудь больше. Это было нечто! А потом мы ходили на пляж, и многие там бегали голышом. Кроме Брэда, разумеется. И старика Боги, хотя он тоже там бывал, – представляешь, в смокинге! А потом другие ребята притворялись, что они полицейские, и все убежали, чтобы как-то прикрыться… – Она глубоко вздохнула.
– Но, Кики, ты всегда жаловалась, что тебе скучно в Голливуде.
– Я помню. Но это было до того, как я стала жить в Милане. Что я тогда знала о Европе? Ривьера. Париж. Лыжи в Швейцарии. Рим. Великолепные места. Но Милан? Мои собственные приемы – это такая тоска, что я сама на них чуть не засыпаю. Полная комната мужиков, говорящих о станках, фабриках, забастовках и налогах. – Она выглянула из окна. – Вот мы, наконец, и приехали. Это мой дом, если хочешь, можешь его так называть.
Анджела посмотрела вверх. Высоко в горах, великолепно вписываясь в окружающий пейзаж и похожий на парящую птицу, стоял дом, весь из стали, стекла и бетона, с навесной террасой; казалось, он был высечен из скалы.
– О Боже! Я ожидала увидеть итальянскую виллу. Что-то в стиле Возрождения, но только не это.
Кики опять глубоко вздохнула.
– Я знаю. Милан ничем не интересен, кроме того, что он является законодателем в области самой современной архитектуры. Говорят, что здесь работают лучшие архитекторы Европы. В Риме мы действительно жили ни вилле, это был фамильный дом Вика. Как он мне нравился! Все это богатство рококо…
– Богатство барокко. А рококо – это французский стиль. Он более изысканный, – поправила ее Анджела.
– Как я говорила – пока меня не перебили самым грубым образом, – я обожала тот дом. Я обожала Рим!
Они прошли к дому.
– Ну и что случилось? Почему ты уехала из Рима и переехала сюда? Ты мне никогда об этом не рассказывала. Разве в Милане есть кинопромышленность?
– Нет, конечно. То есть никакой другой, кроме «Мизрахи – Роса фильм компани», – с раздражением ответила Кики.
– О чем ты говоришь?
– Ладно, потом. Сейчас пойдем, посмотришь все остальное в этом миланском чудище. Ну и с племянницей, конечно, познакомишься.
– Мама говорила, что она очень умненькая.
– Если о ребенке нельзя сказать, что он хорошенький, говорят, что он умненький, а Никки уж точно призов за красоту получать не будет.
– Неужели внешность имеет такое большое значение?
– Очень даже. Как будет себя чувствовать Никки, когда узнает, что она – гадкий утенок – является сводной сестрой Мисс Вселенная?
Они вошли в дом и очутились внутри дворика с крышей из цветного стекла.
– Это центр дома, – сказала Кики. Здесь все напоминало джунгли, даже воздух был влажный, как в тропиках. – Весь дом построен вокруг него, – объяснила она. – Понимаешь, все окна в доме выходят сюда, во дворик, включая спальни на верхнем этаже.
– Так здорово, Кики! Очень красиво!
Они открыли полированные стальные двери и вошли в гостиную.
– О, Кики, это действительно очень красиво!
Вся мебель здесь была сделана в стиле артдекор – сплошные изгибы и углы, обитые темно-зеленым атласом; мраморные полы. Столовая была отделана сталью, стеклом и полированным хромом. В библиотеке стояли черные кожаные диваны; кресла, обитые замшей, стальные книжные шкафы и всевозможные оловянные безделушки.
– Не хочешь искупаться в бассейне? – спросила Кики; она все еще была в своем подбитом соболями плаще и, откинув полы, стояла, сунув руки в карманы черных брюк, – больше, чем когда-либо, похожая на мальчишку. – Он, разумеется, закрытый и с подогревом. Туда можно пройти прямо из гостиной.
– Ради Бога, только не сейчас, Кики. Я хочу познакомиться с Никки!
Они поднялись по стальной лестнице в детскую. Пожилая женщина и ее молодая помощница склонились над Никки, сидевшей в манеже необычной конструкции. Кики что-то сказала им по-итальянски, и молодая женщина, вытащив девочку из манежа, поставила ее на пол. Та постояла с секунду на месте, затем заковыляла к Кики.
Кики подхватила ее и расцеловала. У девочки были густые черные кудри, черные, как смородина, глазки и носик, немного великоватый для крохотного личика. Нижняя губка чуть отвисла. Кики передала малышку Анджеле.
– Ей повезло, что у нее богатый отец, потому что красоткой ее не назовешь.
– Перестань, пожалуйста! Она очаровательна. Такой пупсик! А какие кудри! Просто прелесть!
– Да, – протянула Кики. – Когда не могут придумать, что о ней сказать, говорят о ее кудрях.
Анджела ласково заговорила с девочкой, стараясь растормошить ее, однако та молчала.
– Она не станет разговаривать, – объяснила Кики. – Она вообще еще не говорит. Только «папа», когда видит Вика, а мне – ничего!
Пожилая женщина что-то тихо сказала Кики.
– Верни-ка эту мартышечку ее няням. Ей пора обедать.
– Почему бы нам самим ее не покормить? Мы еще толком не познакомились.
– Да ты что?! Они рухнут в обморок, если графиня будет сама кормить своего ребенка. Мы увидим Никки позже. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
Комната для гостей была оформлена в черных тонах, кругом все сверкало хромом, стояли обитые замшей кресла, на полу лежал черный ковер, покрывало на кровати было из серой замши. Кики засмеялась, увидев выражение лица Анджелы.
– Не очень-то уютно. Пошли ко мне.
Комната Кики была веселее. Пол был покрыт бархатистым темно-розовым ковром, стены обиты розовым шелком, потолок выложен дымчатыми розоватыми зеркалами.
– Ну и как тебе?
Анджела засмеялась:
– Напоминает теплое розовое чрево.
– Она и предназначена для того, чтобы трахаться. Если, конечно, хозяин дома бывает здесь, чтобы трахаться.
– А где Вик?
– Одну секундочку. – Кики подошла к ванной, дверь которой была открыта, и что-то сказала девушке, протиравшей розовый мрамор. Когда та ушла, Кики пожаловалась: – Ей-богу, нельзя пойти пописать, чтобы здесь кто-нибудь не крутился. Прислуги в доме должно быть не менее двадцати человек. Можно и больше. Я не очень-то соблюдаю все эти правила. Мама обожает иметь много прислуги, но меня она просто бесит. Все здесь настолько запрограммировано. В Беверли-Хиллз у меня были Ханна и Карлотта. Если нужно было помыть окна, то Ханна и не спрашивала меня – она просто нанимала кого-нибудь. Если надо было натереть полы, она вызывала полотеров, и я даже не знала, кто там приходил. Если мы приглашали двадцать человек, Карлотта прекрасно справлялась, если же гостей было человек пятьдесят, то нанимали людей из ресторана. Никаких проблем. Здесь же даже у шофера есть помощник для мытья машин.
Кики бросилась на кровать, затем тут же вскочила и подошла к шкафу. Она нажала на кнопку, дверцы открылись, и Анджела увидела бар, отделанный розовым каррарским мрамором.
– Бурбон? – спросила Кики. – Мартини?
– А можно шампанского?
– Почему бы нет? – Кики нажала на другую кнопку, и открылась дверца холодильника. Вынув бутылку, она достала два бокала и вернулась на кровать. Кики поставила бокалы на розовое бархатное покрывало и разлила шампанское.
Анджела посмотрела на этикетку и вздохнула.
– Прекрасно. Тысячу лет не пила французское шампанское. Мы пьем только калифорнийское.
– Ну, это еще не самое страшное, – мрачно заметила Кики. – Относительно алкоголя.
– Так где же Вик?
– В Израиле.
– И что он там делает?
– Снимает фильм. Я думала, что говорила тебе. С этой израильтянской актрисой – Дорит Авнир.
– Но почему? Что происходит, Кики? Почему ты живешь в Милане, если тебе хочется жить в Риме? Почему Вик перенес студию сюда? И почему он снимает фильм в Израиле, вместо того чтобы снимать его здесь, с тобой?
– Могу ответить тебе только одним словом – Мизрахи. Самым черным днем в нашей жизни был день, когда Вик стал его партнером. Мы думали, что заключим договор и на этом все кончится, однако постепенно он стал все прибирать к рукам. Это он настоял, чтобы мы перевели студию сюда. Он сказал, что ситуация с рабочей силой здесь лучше, и с финансированием тоже, и я, как основная исполнительница в фильмах Вика, нахожусь в большей безопасности, поскольку здесь меньше вероятность похищения.
– Это действительно так?
– Вероятность похищения? Ну, в Риме всегда есть такая опасность. Но кто на это обращает внимание? Мне кажется, Мизрахи просто не хочет, чтобы мы жили своей собственной жизнью. Понимаешь ли, в Риме мы жили так, как хотели. У нас там были друзья, мы общались с другими киношниками. Это было здорово. Здесь – совсем другие люди, другой климат. И похоже, Вику здесь труднее найти тех людей, которые ему необходимы. Ему нелегко здесь работать, поэтому Мизрахи решил, что Вик должен сделать пару фильмов на его студии, в Хайфе.
– Но почему Вик обязан его слушаться?
– Потому что Мизрахи держит его на крючке, вот почему. Если он выдернет из-под Вика свою денежную подстилку, то мы, возможно, потеряем все. Это самый ловкий ублюдок на свете. Намного хитрее Вика, можешь мне поверить. Знаешь, у Мизрахи есть еще и автомобильный завод в Израиле. Если «Дженерал моторс» когда-нибудь станет иметь дело с «Мизрахи моторс», то «Дженерал моторс» перестанет существовать и в Дейтройте будет находится одна «Мизрахи моторс».
– И сколько вам нужно денег, чтобы освободиться от него?
– Теперь уж и не знаю. Миллионы. Дело не только в деньгах, тут еще замешаны какие-то юридические закавыки. Если даже Вику и удастся ценой невероятных усилий выбраться из этого союза, то Мизрахи все равно будет являться владельцем всего того, что произведет Вик в следующие двадцать лет.
– Ну хорошо, если Вику обязательно надо находиться в Израиле, то почему бы тебе не взять малышку и не отправиться туда же, чтобы быть с ним. По крайней мере, вы будете вместе. Какой смысл сидеть здесь одинокой и несчастной?
– Я ездила туда ненадолго, но что мне там делать? Друзей у меня там нет. Можно посмотреть больницы и школы, которые построены на деньги американских евреев, можно съездить в кибуци. А что еще? Эту дурацкую Стену Плача? Можешь поверить, от этого самой плакать хочется. Самое большое развлечение – магазины. Если, конечно, тебе нравится ходить по арабским лавчонкам и торговаться из-за дубленок, которые воняют тухлятиной. Можно еще купить серебряные украшения, если тебе нравится серебро. Города переполнены, по улицам едва можно пройти, а остальная часть страны – это камни и песок. У них даже нет телевидения. А в ресторанах подается турецкая еда. Это в еврейской стране! Ей-богу! В Нью-Йорке и на Беверли-Хиллз и то можно купить бутерброд с солониной, но только не в Израиле.
– У тебя просто дар представлять все в самом обворожительном свете. Ну, а какова настоящая причина?
– А как ты думаешь, приятно мне сидеть и смотреть, как мой муж снимает картину с этой израильтянской принцессой, пока я – актриса, которая должна быть величайшей звездой Европы, – сижу там и гнию, как куча навоза на грядке?
Анджела не ответила. Помолчав, она спросила:
– А как насчет студии Вика? Они снимают здесь какие-нибудь фильмы, в которых ты можешь играть?
– Они вовсю снимают. У Мизрахи здесь целая компания, выпускающая вестерны один за одним. Но если я снимусь хоть в одном из них, то подпишу себе этим смертный приговор. Ты действительно ничего не понимаешь в кинобизнесе, Анджела? Сыграй какую-нибудь не свою роль или дрянную роль, не соответствующую твоему положению, – и все, с тобой кончено, больше ни на что приличное можешь не рассчитывать.
– И сколько это может продолжаться? Чего хочет этот Мизрахи?
– Бог его знает. То есть он хочет одно из двух. Первое – полностью вытеснить Вика из дела и забрать все себе, а второе – он хочет тебя.
Анджела пролила шампанское.
– По-моему, я что-то не поняла.
– Прекрасно поняла. Мне кажется, Зев Мизрахи воспылал к тебе.
– Ты с ума сошла!
– Можешь мне поверить, я нутром чувствую это. Он только о тебе и говорит, просто помешан на тебе. Так же, как и тот фотограф. – Кики посмотрела на Анджелу со сдержанным восхищением. – И как это тебе удается? Чем ты их берешь?
Глаза у Анджелы расширились от возмущения.
– Чем я их беру? – закричала она. – Ты прекрасно знаешь чем – ничем! Ничем! Ты помнишь? Это ведь ты мне говорила, что вся моя жизнь – это дырка от бублика, что у меня ничего нет. И ты была права! А теперь ты имеешь наглость – нет, не наглость, глупость, говорить, что…
– Успокойся, пожалуйста. Ну прости. Весь дом тебя слушает. Ну, пожалуйста, успокойся.
– Разумеется. Я успокоюсь, чтобы ты и дальше могла делать свои дурацкие предположения.
– Анджела, это никакие не предположения.
– Хорошо, тогда скажи, что именно Зев Мизрахи говорит обо мне? – Она испытывала одновременно и отвращение и любопытство.
– Ничего особенного. Он просто постоянно говорит о тебе, всегда спрашивает о тебе, когда мы видимся. Он хочет знать обо всем – счастлива ли ты, что у тебя за муж, какие у вас отношения. У меня такое чувство, что он не только с удовольствием залез бы тебе под юбку, – я уверена, что он хочет на тебе жениться.
Анджела невесело засмеялась.
– Никто не хочет залезать ко мне под юбку. Даже мой муж. Даже…
– Даже кто?
– Никто.
– Но ты ведь собиралась что-то сказать?
– Нет. Прошу тебя, перестань. И давай прекратим этот разговор. Меня от него мутит.
– Хорошо. Давай прекратим. Я знаю, что мы сделаем, – мы сгоняем в Рим.
– Но я же приехала сюда не за тем, чтобы флиртовать и развлекаться, Кики, – сказала Анджела, расстроенная почти до слез. – Я приехала навестить тебя и Никки.
– Я знаю. Но Никки ты уже посмотрела, а вместе мы можем быть где угодно. Если мы останемся здесь, то просто свихнемся. Нет, мы поедем в Рим. Прямо сейчас позвоню Джино.
– А кто такой Джино?
– Друг. Друг и режиссер. Вообще-то он принц, самый настоящий, и не только по рождению, но и во всем.
