Текст книги "Право на выбор (СИ)"

Автор книги: Джулия Рут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

2-13

Ночью я само собой не сплю – и Мар не спит тоже. Когда я выглядываю вниз, он сидит по-турецки на полу, голые руки на коленях – они все черные от переплетения вен… вспоминая, какой горячей была его рука, я поражаюсь – как можно выносить такой жар и оставаться в сознании?..

Это другая раса, напоминаю я себе. У него двойное сердце, четырехкамерные легкие, бронированный хребет, и вообще весь он считай бронированный: кожа у туров толще древесной коры. Он сильный, он роруку голову оторвал голыми руками… Все будет в порядке… все будет хорошо… все…

Я сжимаю руки, пальцы душат друг друга так, что еще немного – и переломятся. Господи… если слышишь здесь, на Тавросе… пожалуйста… пусть завтра все кончится хорошо.

…

Мар не ошибся – к счастью или сожалению – и к назначенному времени собирается если не весь город, то его треть. Плато окружено высокими скалами, словно дно чаши ее стенками; жители Рум’ры рассаживаются на камнях, легкий возбужденный гул повисает в воздухе вместе с удушающим маревом. На меня, сидящую у самого подножья, косятся по-разному, но в голове звенит так, что я едва ощущаю все эти взгляды.

Мар стоит посередине, по пояс обнаженный, яркий полуденный свет обливает его застывшую фигуру. Черные жгуты вен виднеются под кожей, обвивая руки и шею, темной паутиной проступая на спине и груди… Он стоит неподвижно, сжимая в опущенной руке лезвие.

Сегодня кто-то умрет от этого лезвия – и я буду на это смотреть.

Перед глазами плывет от жары, от ужаса… прыгает колено, дрожь бродит широкими шагами по всему телу… Скорей бы все началось… скорей бы началось и закончилось… вот бы закрыть глаза – и открыть их уже вечером, когда все уже позади… Я хочу этого так сильно, что чувствую почти облегчение, когда на площадку выходят противники. Мар не меняет позы – но исходящим от него напряжением можно захлебнуться.

– Не бойся, девочка. Мар очень силен.

Я чуть не подпрыгиваю на месте – дор Шаррах сидит рядом и умиротворенно улыбается. Когда он подошел? Как я не услышала?.. Хотя сильно ли я прислушивалась?.. А старый тур между тем беспечно продолжает:

– Давненько уже не проводился у нас Тур’шернар… Лет семьдесят наверное… Последний как раз из-за моей матери. Красивая была женщина, из расы уйримов… Тогда восемь туров бились за нее – все полегли, кроме отца. Ну, иначе и быть не могло…

Я представляю на месте двоих целую толпу, и мне становится дурно.

– Он… он правда победит?

– Конечно, милая. Маршаллех опытный воин. Эти двое еще сосали мать, когда он уже взял в руки ярган. У них даже вдвоем нет шансов. Ну, раз все собрались…

Дор Шаррах поднимается – и возбужденный гул стихает. Становится так тихо, что один только ветер в древесных кронах слышен да скрип их стволов. Я едва слышу даже это – так в ушах шумит кровь.

Старый тур выходит на площадку под палящий свет и становится между Маром и его противниками. Те в руках держат точно такие же лезвия и выглядят как братья-близнецы… они что… и правда будут двое на одного?..

– Зачем вы пришли на плато? – голос старого тура звучит как горн, низко и грозно.

– За правом на Шер-аланах, – нестройно отвечают те двое. Мар молчит, пока дор Шаррах не поворачивается к нему.

– Стоять за Шер-аланах.

– Что вы принесли с собой?

– Свой ярган и свою ярость.

– Свой ярган и свою силу, – ответы Мара отличаются, но никого это не беспокоит.

– С чем вы уйдете отсюда?

– Со смертью или Шер-аланах.

– Со своей Шер-аланах.

Дор Шаррах кивает и поднимает ладонь к небу.

– Тогда быть Тур’шернар, и Шерхентас ему свидетель.

Он отступает… туры поднимают оружие… двое на одного, черт возьми, все-таки двое на одного!.. так что, можно?!

– Тише, девочка. Не бойся. Просто смотри.

Как я могу не бояться…

… Ведь чудовищные лезвия в руках туров превращаются будто в бумажные – так легко и быстро они движутся… Я едва вижу движение, а его уже смещает следующее через одно. Один за другим они наносят удары, с двух сторон, Мар парирует, пинком отправляет одного на каменистую россыпь… спустя мгновение тот подскакивает и снова нападает сбоку… они кружат вокруг него, как волки вокруг медведя, быстрые, свирепые – но Мар быстрее.

Первая кровь проливается меньше чем через минуту. Один из противников начинает прихрамывать, становится медленнее, и Мар этим тут же пользуется – отражая атаку одного и отбрасывая его в сторону, одним взмахом рассекает туловище второго поперек. Он замирает… темная полоса по телу его ширится, расползается… он шатается и падает лицом в камни – чтобы больше уже не подняться… У меня на мгновение немеют руки и стопы.

Так… быстро…

Второй оказывается проворнее и не подставляется долго, держит дистанцию, пробуя её короткими выпадами… Один из них все же достигает цели – и на боку у Мара появляется темный росчерк. Меня мутит и душит одновременно, глаза слезятся – каждое движение, каждый взмах и разворот словно проходят сквозь меня, словно я стала землей, на которой они бьются, воздухом, которым они дышат… Течет черная кровь по боку у Мара, заливает бедро, но медленнее он не становится, он достает противника раз, второй, третий… тот уже не может уклоняться так ловко, он пропускает все больше и больше и наконец роняет ярган после того, как лезвие Мара обрывает сухожилия у него на руке.

Застывают туры, застывает земля и небо.

Противник Мара улыбается сквозь заливающую лицо его черную кровь.

– Дор… не медли…

Мар поднимает ярган… он же не может уже сражаться… зачем его добивать?.. Зачем…

Короткий взмах – и тело медленно оседает на камни. Тянется кровь с потемневшего лезвия.

Бой окончен.

Я тупо смотрю на тягучие капли-нити… Дор Шаррах поднимается, идет на площадку… что-то говорит Мару… Тот ищет глазами меня и находит.

Все… закончилось? Правда?..

Я пытаюсь улыбнуться, когда звучит голос – раскатом по всему плато.

– А со мной поборешься... Мар?

Лицо тура страшно искажается, когда он поднимает голову. Я оборачиваюсь – по камням с оружием в руках спускается… Раш’ар, кажется?.. тот его друг, которого я надеялась больше никогда не увидеть. Он спускается по камням, и лицо Мара похоже на эти камни – темное и неподвижное.

– Раш… – шипит-свистит его горло.

Проходя мимо меня, тот улыбается – как будто виновато – и произносит:

– Прости. С этим невозможно бороться, – и выходит на площадку. На голой спине его я вижу паутину черных вен – такую же, как и у Мара.

Тот быстро берет себя в руки, его лицо больше не выражает ничего. Он поднимает опущенный было ярган и кивает старому туру, не отрывая глаз от нового противника. Дор Шаррах медлит, но все же сквозь заминку задает все те же вопросы, а я едва слышу ответы: от отчаяния в голове пульсирует. Что происходит? Что, мать твою, тут происходит?! Они же друзья… вроде бы… как они могут… как они могут… И главное – из-за чего?.. В животе сворачивается гадюка, жалящая внутренности. Если бы я знала… если бы только знала…

Звон лезвий высекает искры у меня в голове, от них тлеет внутри, опаляя жаром и сжирая в легких кислород. Этот поединок в сравнение не идет с предыдущим – они вламываются друг в друга, отлетают и спаиваются снова, обмениваются удар за ударом, чередуя взмахи клинков и рук, мгновенно меняя плоскость… крошится камень под босыми ногами, дыбится утолщенный хребет, слышен не то рык, не то вой… Меня тянут за плечо наверх, выше, я не двигаюсь с места, я не могу отвести глаз от урагана гнева и боли, что с каждой секундой, с каждым ударом становится все свирепее…

В какой-то миг они разлетаются снова, застывают тяжело дышащие – и у меня рушится все внутри. На груди Мара – перекрещенное, темное, тягучее… Он прерывисто дышит, не сводит глаз с противника, и глаза эти страшнее чем раны на груди. Он перехватывает лезвие поудобнее… бросается вперед – и почти сразу пропускает удар рукоятью в висок. В ушах у меня – гул, гомон, звон, в груди – черная голодная бездна распахнула пасть.

Он не может проиграть. Он же обещал… обещал мне… говорил поверить в него, и я поверила… я должна верить в него… я должна смотреть… я не могу отвернуться… я не могу…

Что я могу?

Бой возобновляется – и перевес в сторону Раш’ара становится очевидным настолько, что даже мне, не успевающей за половиной движений, это понятно.

Что… я могу сделать?

Только смотреть? Только верить в него? И все?

Раш’ар пропускает в плечо, теряет равновесие, но быстро восстанавливается – и вот уже Мар прячет за спину левую руку.

Только смотреть и верить? Разве для этого я выбирала его?

Нет.

– Остановите бой.

Дор Шаррах, напряженно следящий за схваткой, поворачивается ко мне не сразу.

– Что?..

– Остановите этот чертов бой!.. Вы же можете его остановить?!

– Да, но причина…

– Есть причина.

Старый тур смотрит пристально – что смотришь, останови их уже! – а потом поднимается с места и выкрикивает:

– Шер’ра-тарух! Остановитесь сейчас же!

Оба тура замирают, поворачиваются в нашу сторону… Поворачивается на меня и дор Шаррах с нечитаемым лицом… я чувствую взгляды сотни зрителей, они ползут по коже, как орда насекомых.

Я втягиваю воздух… только бы голос не задрожал… только бы не сорвался… только бы оказался достаточно громким…

– Право на круг! Я требую... право на круг!

… потому что такие вещи нельзя говорить тихо.

Старый тур выдыхает удивленно, обводит меня взглядом… а потом поворачивается к толпе и зычно выкрикивает:

– Шер’ра шан’тарнум!

Гомон катится по скалам, как морской прибой. Я не смотрю на Мара – я не выдержу его взгляд. Он обжигает лицо, обжигает тело… если взгляну – расплавлюсь к чертовой матери.

– Этого... достаточно?

Дор Шаррах медленно кивает.

– Вполне.

Меня трясет с ног до головы, и я почти падаю на камни и наконец нахожу в себе смелость посмотреть на Мара. Тот стоит, весь залитый кровью… его противник ранен тоже, но далеко не так серьезно… Мар стоит и смотрит на меня – так, что я хочу навсегда исчезнуть из этого мира.

А потом он закрывает глаза и падает.

– Бой окончен! Врача!

3-0

– Он поправится. Быстрее, чем ты думаешь.

– …

В больнице светло и тихо, немного пахнет песком и смолой. Свет пляшет рассеянными бликами по неподвижному лицу, по забинтованным рукам, шее, груди… одни бинты, кожи почти не видно… Врач сказал, что органы почти не пострадали, но такая массивная кровопотеря могла его убить. Так что своим выкриком я действительно спасла его. Так мне хочется думать.

Думать о том, что я подписалась на двоемужие, мне не хочется.

… Есть у женщины на Тавросе такое право. Если ей нравится двое мужчин, она вполне может заключить союз с обоими. Этим правом редко, но пользовались женщины с тех планет, где во всю практиковалась полиамория... так что это не было традицией Тавроса, это было скорее его уступкой по отношению к женщинам с другим культурным кодом... Я наткнулась на это в одной из статей про Таврос еще на станции и почему-то запомнила, хотя видит бог, не планировала пользоваться этим правом...

Мар медленно дышит в глубоком сне. Он теперь ненавидит меня? Не захочет видеть? Что теперь с нами будет? Есть ли вообще у меня это "мы"?..

– Эй, ты слушаешь?

– …

Раш’ар стоит рядом, тоже весь перемотанный, но разница колоссальна – он стоит. Я не хочу, не могу смотреть на него, а он как будто не понимает этого и все лезет в поле зрения.

– Игнорируешь? Ты же сама позвала меня в круг.

Так, хватит с меня.

– Давай сразу кое-что проясним, – поворачиваюсь я к нему. – Я объявила о праве на круг только ради него. Ты для меня абсолютно чужой. Так что с тобой у нас все будет фиктивно.

– Не получится, – зло улыбается Раш’ар, и меня передергивает от этой улыбки. – Ты от меня не отделаешься. По закону круг живет вместе… в одном доме… будешь избегать меня?

– Буду. Ты мне не нравишься.

– Это поправимо.

– Иди к черту.

– Куда?

– К шерху иди!.. – не выдерживаю я. – Он же твой друг! А ты чуть не убил его! Как думаешь, сколько у тебя шансов мне понравиться?!

Раш’ар чуть щурится, глядя на меня, молчит, а потом негромко и внезапно очень спокойно произносит:

– За Шер-аланах не только друга – отца родного убьешь.

– Что?..

– Он не рассказывал, кто такая Шер-аланах?

– Зовущая кровь, кажется...

– А что это значит?

– Ну…

– Хах… Вот придурок… Я бы сразу объяснил.

Раш’ар садится на свободную койку, смотрит на меня с болезненным любопытством в глазах, и я тоже, пользуясь случаем, наконец рассматриваю его. Он кажется чуть выше Мара и как будто чуть уже, черты лица его так же резки, но из-за вечной полуухмылки, что не находит отражения в глазах, он выглядит младше и злее. Если Мар действительно похож на быка, то этот похож на змею.

Двухметровый питон, черт бы его побрал.

– Шер-аланах – это источник Зова крови, – наконец произносит Раш’ар. – Это значит, что его кровь – и моя, кстати тоже – стремится стать ближе к тебе. В прямом смысле ближе.

– Что?.. – нет-нет-нет, это же не значит, что...

– Ты такая милашка, когда хмуришься…

– Я тебя сейчас ударю.

– И сломаешь руку.

– Плевать на руку. Говори.

– Ты видела его руки под бинтами? Вены его видела? Можешь на мои взглянуть, – он разматывает бинты, и я вижу черные жгуты, пульсирующие на свету. – Шер-аланах для тура – центр его мира и вселенной, единственная женщина, с которой он может быть. И когда тур встречает её, его кровь постепенно начинает нагреваться, начинает жечь сосуды, плавить мышцы, кости...

– Прекрати...

– Если тур не может быть рядом с ней, то рано или поздно появляются прожеги на коже, слизистых, начинается отмирание тканей. Боль просто чудовищная – ее практически невозможно терпеть, ничем нельзя снять и...

– Замолчи! – меня всю колотит. – Пожалуйста… хватит…

Раш’ар смотрит на меня безо всякого выражения, пока я растираю виски. Боже… боже мой… его рука была такой горячей, что обожгла меня… я с трудом выдержала пару минут… а он терпел… терпел все это время?..

– Поэтому да, за возможность избежать мучений убьешь кого угодно – и сам с радостью примешь быструю смерть. Но нам это теперь не грозит, ведь ты у нас оказалась такой добросердечной...

– Он… не простит меня, да?

– Простит, куда он денется. Он жить без тебя не может, в прямом смысле. Ладно, мне он вряд ли обрадуется, так что я пойду. Увидимся на регистрации круга, – Раш’ар бодро поднимается на ноги – я почти ненавижу его за эту бодрость – и, фамильярно потрепав меня по голове, выходит за дверь. Я устало прислоняюсь к кровати.

Господи… пусть этот придурок потеряется в скалах и не вернется... С ним... просто невозможно. Я и без него-то не очень представляла, как буду жить дальше, а с ним... Внутри скребется, скулит и плачется что-то маленькое и жалкое, что-то, чему сейчас здесь не место, чему не позволено быть... обнимая плечи руками, я пытаюсь удержать его внутри, не выпустить наружу, не развести тут сырость, да и вообще...

Получается плохо – но к счастью, никто меня не слышит.

3-1

На ночь мне разрешают остаться в палате, раз уж койка напротив свободна. Я бы и так осталась – на полу в коридоре, если нужно – но врач сам предлагает. Близость Шер-аланах помогает туру, его температура падает, воспаление уменьшается… Я лежу на боку и смотрю на него – в бледном звездном свете Мар кажется скалой, камнем – такой же неподвижный и тихий. В этой тишине только дыхание его чуть слышно…

Я пропускаю момент, когда он приходит в себя – от напряжения и усталости я то и дело проваливаюсь в тревожную дрему – и вздрагиваю, когда в темноте раздается тихое:

– Прости меня.

– ...Мар?

– Тебе пришлось… – голос его звучит пустым и безжизненным, у меня стынет все от этого голоса, – просить Шан’тарнум… потому что я не справился…

Он что... он серьезно?

Я приподнимаюсь, осторожно сползаю с кровати… Лица в темноте не видно, выражение его не разобрать, даже когда я присаживаюсь на край его постели.

– Если бы я победил...

– Ты что такое говоришь... ты одолел двоих… двоих, Мар!

– Этого… недостаточно…

– А если бы вышло еще пятеро? Ты бы умер, сражаясь с ними!

– Я... знаю…

– Считай, что я просто долг вернула, ты ведь столько раз уже спасал меня.

– ...

– Мар?

– Ты не должна мне. Не ты должна защищать меня.

– Почему это? Глупость какая! Защищают того, кто нуждается в этом!

Он ничего не отвечает – его боль звенит в воздухе так, что у меня закладывает уши.

– Может, я поспешила… – от тяжести страха, стыда и усталости голос трескается, я с трудом втягиваю воздух, – и ты бы справился… прости… я просто так испугалась… так испугалась, что тебя… так стало страшно...

– Ты что… – безжизненность его голоса чуть окрашивается удивлением.

– Прости…

– Ну-ка иди сюда… давай, аккуратно…

Он тянет меня к себе, забраться к нему под бок получается легко и естественно, словно я тысячи раз уже это делала. Меня укутывает теплом сразу со всех сторон, и в коконе этого тепла удерживать ноющее нечто внутри становится решительно невозможно.

– Тише… тише, девочка… тише, маленькая… тише… Все хорошо… ты молодец… ты справилась…

Я прижимаюсь к нему – крепко-крепко, впитывая жар и отдавая дрожь. Не отпущу… ни за что не отпущу… не позволю ему больше… никогда не позволю…

Я так и заснула у него под боком, заснула так крепко, что разбудил меня только врач, заглянувший утром. Тур, чем-то похожий на дора Шарраха, абсолютно не удивляется мне в постели у Мара; более того, он даже советует по возможности чаще так ложиться.

– Так дор Маршаллех поправится быстрее. Но совсем уж близкий контакт я бы пока не рекомендовал.

Близкий контакт… я краснею от одной мысли, Мар что-то ворчит себе под нос. Врач прячет понимающую улыбку и начинает осмотр. Меня передергивает от вида разорванной плоти – как же больно это выглядит – но я стараюсь не отводить глаза. Врач наносит на раны вязкую субстанцию, бинтует, потом достает иглу, которой меня можно убить, и делает укол в плечо.

– Отдыхайте. Если завтра не станет хуже, отпущу вас домой.

Уже завтра?.. С такими-то ранами?..

– Я крепче, чем тебе кажется, – чуть улыбается Мар, когда врач уходит. – К вечеру буду уже на ногах.

И к счастью, в этом он не ошибся.

...

– Ну, как наш боец?

Шерхентас уже наполовину скрылась за горной грядой, когда нас неожиданно навещают. В дверях сдержанно улыбается дор Шаррах, за спиной у него неловко переминается с ноги на ногу уже знакомый парнишка – тот самый, что приносил мне тогда фрукты. Зовут его Вереш, он приходится старому туру внучатым племянником. Парнишка явно робеет в присутствии взрослых, косится в мою сторону боязливо и украдкой, пока дор Шаррах и Мар тихо переговариваются. Наконец любопытство побеждает – и Вереш подходит, постоянно оглядываясь на Мара, и неуверенно произносит:

– А ты… ты правда со звезды, как говорят?

Я беспомощно оглядываюсь на дора Шарраха – как мне говорить с этим ребенком? – когда тот торопливо добавляет:

– Мне поставили ретрансляторы, я понимаю тебя.

– О… правда? Хорошо… Эм… нет, я… с далекой планеты.

– Далекой-далекой? Дальше, чем Туран и Добра?

Не ориентируюсь в ближайших галактиках совсем, но подозреваю, что да...

– Намного дальше.

– Ух ты!..

Вереш садится рядом, я невольно оглядываюсь – Мар реагирует спокойно, мазнул взглядом и отвел – но мальчишка тут же отодвигается подальше, но не встает.

– А там, на твоей планете, есть еще такие, как ты?

– Навалом, – невольно улыбаюсь я. – Каждая вторая, в моей стране так точно.

– Как круто… хочу на вашу планету… ой! Я не в том смысле… А лес и горы на твоей планете есть?

– Есть. А еще у нас много морей и океанов. Даже больше, чем суши.

– Класс… я люблю море, но ни разу не был… А ты видела море?

– Да, и даже плавала в нем.

– Завидую… Я тоже хочу поплавать когда-нибудь в большой воде… Вот вырасту и обязательно стану морским техником и буду жить на побережьи!

Я ловлю себя на безотчетной улыбке. Сколько искренней, светлой радости и любопытства… даром что этот мальчишка выглядит как мой ровесник…

– А почему ты решила оттуда улететь?

Обрывается на полуслове дор Шаррах, молчит Мар, и повисшая тишина звенит в ушах как сотни нитей, натянутых сквозь все мое тело… Вереш отводит взгляд, бормочет что-то, кажется извиняется… Я хочу что-то ответить, как-то замять тему… хочу выдавить хоть что-то, но не могу даже шевельнуться.

Посетители прощаются, я спохватываюсь и встаю. Спасибо, что пришли, всего доброго – что вы, какие разговоры, поправляйтесь… Они уходят – а тишина остается.

Я избегаю смотреть на Мара – он взгляд не отводит. Я сдаюсь первой.

– М..может уже будем спать?

– Как скажешь, – отвечает он и ложится, отодвигаясь ближе к стене. Я же замираю посреди палаты, как суслик в высокой траве.

Лечь к нему?.. Ведь ему и правда становится лучше, даже врач советовал… но… но с другой стороны… ох, господи, я сама (не) хочу этого, не знаю… Так, ладно. Я быстро-быстро забираюсь в постель, чтобы не дать себе и шанса на дальнейшие раздумья – на полчаса могу зависнуть – и дистанционным пультом выключаю свет. Палата сразу же погружается во мрак, густой и душный. Вот так, а теперь нужно поскорее заснуть… Я надеюсь на темноту, что она убаюкает меня – но она делает только хуже.

Я лежу к Мару спиной, чувствуя жар большого сильного тела. Он и не думает засыпать, дыхание его слишком тихое, слишком близкое… Сковавшее меня напряжение столь сильно, что кожа кажется стеклянной, шевельнусь – и пойдут трещины. И я не двигаюсь, затекаю вся с ног до головы, перед глазами уже плывет… вся вспотевшая и напряженная, я чувствую, как внутри рождается тяжесть и дрожь – я давно не девочка и понимаю, что это значит. Он же не слышит?.. не чувствует? Или…

От движения за спиной я вся покрываюсь мурашками – с ног до головы.

– Все в порядке?

Ни черта не в порядке.

– Конечно.

– Ты уже полчаса не шевелишься.

– Я просто пытаюсь заснуть…

– У тебя сердце сейчас выпрыгнет.

Все-таки слышит.

– П..правда?

– Если тебя что-то беспокоит…

Ты меня беспокоишь.

– Все в порядке. Правда.

– ...Ладно.

И снова – оглушающая тишина. Я так рехнусь. Точно рехнусь, в этот раз – окончательно и бесповоротно.

– Я могу спросить? – произносит Мар спустя какое-то время.

Смотря что.

– Конечно…

– Возможно ты… скучаешь по дому? Хочешь вернуться туда?

Я ожидаю какой угодно вопрос, но только не этот. Вернуться? Вернуться… туда?..

Я смотрю в темноту и не вижу даже её.

...

Серое, блеклое нечто смотрит из-за стекла. Разевает пасть и пускает пузыри.

– Куда ты смотришь?

Нечто разбухает, превращаясь в огромный шар слизи и гари… оно глотает солнце и глотает небо.

– Прекрати! Ты ребенка пугаешь!..

…

– Извините, но в вашем случае… только стойкая ремиссия… и то, шансы… вы понимаете…

Сложенные ладони на столе – крылья мертвой птицы. Окна дребезжат — выйди, выйди, выйди, выйди…

…

Искаженное лицо перед моим плывет и дрожит в меняющемся мареве. Я устала. Как же я устала… Окна все дребезжат, невыносимо громко… их звон рубит барабанные перепонки на куски… они лопнут… они лопаются… на щеках и шее – кровь сворачивается узлами…

– Что ты творишь… что ты творишь, ты можешь мне объяснить?.. Ты соображаешь вообще, хоть чуточку… или у тебя каша вместо мозгов? Может, мне снова сдать тебя в больницу? Хочешь в больницу?

Полыхает перед глазами – огонь или солнце?.. Дребезжание окон превращается в один непрерывный гул.

Простите... простите меня, пожалуйста... простите... прости... мама...

...

– Таня? Ты в порядке...

– Да... Нет. Я не хочу... туда возвращаться...

– А… твоя семья?..

– Нет у меня семьи… той… нет уже…

Мар обнимает меня – я лежу у него на груди, когда успел?..

– Значит, будет новая.

Больше он ничего не говорит, и это хорошо, и это правильно… зачем говорить что-то…

… когда достаточно уже сказанного…