Текст книги "Право на выбор (СИ)"
Автор книги: Джулия Рут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
4-11
– Вот, возьмите… Одеяло? Сейчас, одну секунду…
Руки движутся автоматически, улыбка приклеилась к губам намертво – кажется, старые привычки только и ждали, чтобы выползти из погребов сознания наружу, занять свое место… как давно это было? Кажется, в другой жизни… но я приветливо улыбаюсь, слегка кланяюсь… Оставить на поверхности лишь эту личину – а самой спуститься вниз, по лабиринту спутанных мыслей…
– Ты что-то сама не своя...
Я вздрагиваю, поднимаю голову – Грида смотрит сочувственно. Да уж… от нее ничего не скроешь. Девушки из дарган закатывают глаза, чуть слышно перебрасываясь “неженками”, но уйримку это волнует мало – она вся чуть мерцает, и внутри становится так легко… так спокойно… так…
Так, стоп.
– Что это было?
– А… извини… я должна была спросить разрешения…
– Я не сержусь, но... что это было?
– Я же могу влиять, помнишь? Это один из видов влияния… Тебя что-то беспокоит, да? Так сильно, что это всю тебя искажает…
Не что-то.
– Все в порядке.
Она смотрит укоризненно – ну да, кого я пытаюсь обмануть? – когда подходит новая группа пострадавших и отвлекает нас друг от друга. Я возвращаюсь к работе, в глубине души благодарная уйримке за непрошеную помощь.
Клубящиеся над головой тучи собирают настороженные взгляды сотен туров, что денно и нощно на главной площади Рум'ры проводят все свое время. До меня долетают обрывки разговоров: кто-то сетует о разрушенном жилище, кто-то – о погубленном хозяйстве… А есть те, кто просто сидит и молчит, глядя в одну точку, но молчание это звучит громче всего. Познавшие горе однажды безошибочно узнают его беззвучный голос в других... они приносят им еду и воду, мягко уговаривают поспать…
– Слышала? У Римы вся семья…
– Да хранит Серменара их путь на дальний небосвод…
– Без них и праздник Отчего огня не праздник.
– Да станут ли проводить его…
– Верно… не до веселья после таких дел…
Дарган негромко переговариваются, ласково что-то щебечет уйримка – к ней инстинктивно или осознано тянутся за утешением, а я тянусь к пластиковым коробам – вскрыть и вытащить новую партию одеял – когда жаркое и жадное, колючее оцепенение вскрывает шейные позвонки, вливается, растекается по всему телу… я не вижу – я чувствую. Вскочить на ноги – больно, балка!.. – и увидеть.
Мар.
Он идет ко мне, шаг его все шире, все резче, он становится все больше, все ближе, вытесняя все, вытесняя всех… Я успеваю только руки протянуть ему навстречу, когда ноги отрываются от земли, когда все тело – к телу, тяжело и надсадно дышащему, сердца в груди его – на разрыв, руки сжимают – на разлом. Я обхватываю его своими, не пытаюсь дышать, принимая и впуская его отчаянную силу всей мякотью тела. Вернулся… вернулся… как я скучала, боже… как скучала…
– Эй, ты ей ребра сломаешь!..
Ломай.
Словно слыша мысли, не голоса, он сжимает руки еще крепче – кажется, и правда сейчас что-то треснет – а потом медленно разжимает, я сползаю по его телу вниз, встречая онемевшими стопами землю, поднимаю голову…
Ох, твою ж мать…
В глазах песок, все тело сотрясает, крутит, изнутри выворачивает наружу… Ладони – к лицу, широкому, пылающему чернотой угольных вен.
Я люблю тебя.
Рычание в губы, давление, жжение, искры из глаз, жар и стылый, колючий холод, свист и смех за спиной… все смешивается в круговорот, в круговерть, в центре которой – мои ладони на его лице.
– Вернулся…
– Вернулся.
– Больше…
– Никогда.
…
Раш’ар.
Он ведь знал, что так будет. Знал с самого начала. Но одно дело знать, а другое – видеть.
Туры перебрасываются смешками, улыбками – зрелище страстного воссоединения многим поднимает настроение. Стоящие рядом с ним воздерживаются, но несказанные слова порой громче и больнее сказанных.
Он стоит – уйти больно, подойти больно, всё, шерхи драные, больно! Смотреть или не смотреть, знать или не знать, быть рядом или быть вдалеке – все превратилось в пустыню Дер’керрат, где нет ничего, кроме песка и многотонного, ослепляющего жара Шерхентас.
Если просто поджечь тело… будет ли оно страдать так же?..
Сочится по ставшему дыбом хребту, сочится по груди… онемевшие руки слушаются с трудом… Оторвать бы их… да выбросить…
Ничего, скоро сами отвалятся.
Нет, хватит. Хватит смотреть, иначе потечет уже из глазниц. Хорош же он будет… если прямо тут… у всех на виду… у нее на виду…
А ведь на секунду показалось… на одну шерхову секунду показалось… когда она смотрела напряженно, испуганно…
Правильно. А теперь она плачет и губами касается лица другого.
Хватит. Отвернись.
Зачем? Ты ведь и не на такое смотрел.
Глаза выжечь… мозги расплавить… лишь бы никогда больше не вспоминать…
Почему не ушел? Почему сейчас не уходишь? Может, потому…
Заткни пасть. Просто. Заткни. Пасть.
... что тебе понравилось на это смотреть?
Из груди вырывается что-то почти беззвучное, но кулак зажимает рот быстрее, чем он успевает подумать. А, шерхи… так еще хуже… убраться с площади, убраться, живо, живо, живо! Плевать, кто что подумает или скажет, какая теперь разница, какая разница!..
Мерзко, да?
Все нутро выворачивает наизнанку, воздух щекочет внутренности – но ему не до смеха. Чудовище внутри склабится, потирая черные лапы, чудовище довольно.
Чудовище знает, что не ошиблось.
4-12
– Есть минута?
Вечер спустился с гор тихо и быстро – все еще окутанное облаками небо не пускало свет и жар снаружи, но и душной влажности не давало развеяться. Прислонившись к стене, он устало прикидывал расстояние до ближайшей пустыни, когда на пороге показался хозяин дома.
– ..?
– Хотел поблагодарить. Еще раз. Знаю, ты не ради меня это сделал… но все равно. Спасибо, Раш’ар. Если бы тебя тут не было…
– Вам было бы проще.
Маршаллех не отвечает, не спорит и не соглашается. Как ему удается… всегда оставаться таким спокойным… может, поэтому она, неспокойная и нестабильная внутри, так тянется к нему?
– ...этого мы не узнаем.
– Узнаешь, и уже очень скоро.
– О чем ты?
– О том, как без меня.
Он поднимается… разматывает бинты на руках… Что, неужели все-таки реагирует?..
– Раш…
– Ага… две-три недели, максимум – месяц.
– Но ты ведь с ней рядом… все это время…
– А еще с ней рядом ты.
– ...
– Все, хватит. Я уйду до того, как начну терять конечности и разлагаться. Просто скажи ей… да что угодно скажи. Она не будет грустить.
– Подожди.
– Чего?..
Мар прикрывает глаза ладонью. Что прячешь? Жалость? Правильно, прячь её… не дай Праотец тебе ее показать…
– Я… что-нибудь придумаю. Должен быть способ... не терять конечности.
– А что тут можно придумать? – усталая злость поднимает змеиную голову, наполовину срубленную. – Тут или ты, или я, третьего не дано, сам видишь.
– Я что-нибудь придумаю.
Упрямый как… зачем? Ради чего стараешься?.. Как будто тебе не легче… не проще было бы…
– Как знаешь. Если нечем занять башку – удачи.
Все равно они оба прекрасно знают, что от Шер-минар нет лекарства. Дарганы, имеющие нечто похожее, придумали инъекции, которые позволяют сдерживать безумие влечения, но больше на психическом уровне – иначе бы не прекращались войны. А больше ни одна известная раса не обладала таким дерьмовым способом выбора партнерши. Не можешь быть с ней? Тогда сдохни.
В ушах пульсирует, и он прислоняется в стене дома, который так и не стал домом.
Но сжигать его больше не хочется.
…
– Как прошло? Ну, слушание?
К своему собственному стыду, я вспоминаю о причинах отъезда Мара только спустя пару дней после его возвращения, но оправдываю себя тем, что просто было не до этого. Мы активно приводили в порядок дом (я старалась хотя бы не путаться под ногами), помогали с тем же соседям. Постепенно жизнь в Рум'ре устаканивалась: сворачивали свои базы медики и спасатели, уменьшались и исчезали каменные завалы. В местном храме провели ритуал на упокоение погибших – двадцать чертыре тура, из них пятеро детей. Я старалась не думать об этом слишком много – потому что прекрасно знала, как глубоко могут утянуть подобные мысли и как сложно потом выбираться.
– Оно еще в процессе.
– А как тебя отпустили?..
– Меня не отпускали.
Я даже вилку роняю.
– А как тогда…
– Показания я дал, неоднократно. Поэтому когда увидел новости, то первым же рейсом улетел.
– А тебе ничего не будет?..
Мар улыбается – у меня под ложечкой стынет. Имею ли я право… на эту его улыбку?
– Не переживай. Уже все уладили. Семейные обстоятельства экстренного характера – это достаточно уважительная причина.
Я вымученно улыбаюсь в ответ и тут же одергиваю себя. Хватит. Ты ничего не сделала. Мысли… это просто мысли. Пока они не превратились в поступки, они вредят только тебе самой… нужно как раньше… вести себя как раньше, чтобы никто не страдал от этих мыслей…
– Раш, а… твоя работа… все нормально?
Тупица. Тупица, тупица, поумнее ничего не могла придумать?
Тур не поднимает глаз – последние несколько дней он вообще почему-то перестал на меня смотреть – и коротко отвечает:
– Все в порядке. Семейные обстоятельства – уважительная причина.
Повисшая за столом тишина вымораживает внутренности. Оно… всегда так было? Нет, хорошо у нас и не было, но… вот так? Что-то поменялось, между ними, между мной и Рашем, между мной и Маром, этот клубок с каждым вдохом все туже, все плотнее… Не задохнуться бы в нем – и не задушить самой.
Раш остается на ночь с нами – в его доме временно живет семья, оставшаяся без крыши над головой. Мне неловко – больше, много больше чем раньше, как будто возвращаясь к привычной рутине я предаю нечто, что возникло между нами… оно не имело право возникать, оно не было желанным… но от этого мне не легче…
– Очень было страшно? – спрашивает Мар, когда я клубочусь у него на груди, силой объятий стараясь вытеснить всё лишнее из себя. Слегка похолодало, но в его руках по-прежнему жарко – то, что нужно, когда внутри гуляет озноб.
– Угу…
– Уши твои как?
– Лучше. Поставили новые ретрансляторы. А я и без них уже что-то понимала, представляешь?
– Ты умница. Скоро и эти уже не понадобятся.
– Да где там скоро…
– Я в тебе не сомневаюсь.
Зато сомневаюсь в себе я.
Я сжимаю руки еще крепче. Если бы можно было вот так раствориться в нем… просочиться под кожу и кости, стать еще ближе, стать его частью и никогда, никогда не разделяться… если бы…
– Все в порядке?
Нет.
– Угу.
– Ладно… тогда засыпай...
Во сне я откатываюсь на бок – и сквозь дрему чувствую, как меня прижимают к себе, спиной к животу, горячему, твердому… жар этот путает сознание и мешает мысли… они липкие и ломкие, эти мысли, как будто не мои, чужие… ладонь на животе… мятая простынь под бедром… жарко… капли пота между грудей, в паху, в прогибе позвоночника… жарко…
Темнота все же уволакивает меня в свои недра, чтобы вытолкнуть под утро – всю взмокшую, слегка одуревшую, едва соображающую… за спиной по-прежнему – жар и твердость тела, мне неловко от собственной скользкой кожи… сквозь остатки полусна я подумываю подняться в душ – когда ощущаю прерывистое дыхание затылком, когда ладонь на животе начинает его поглаживать… осторожно… кончиками пальцев… улыбка сама собой растягивает губы…
Я тоже… очень скучала…
Он гладит осторожно… словно боится разбудить… хочет приласкать спящей? живот сводит, долго ли я смогу притворяться? скоро он поймет, что я не сплю… если еще не понял… но пока… пока можно сделать вид, что я и правда сплю… расслабить бедра… чуть теснее прижаться к его животу и… ооох… одно это чувство… когда он, каменный настолько, что это должно быть больно, вжимается в мою спину… чуть потирается… так легко, словно дрожит… Понял или нет? Запах его возбуждения – резкий, вышибающий мозги – его запах уже достиг меня, а мой… мой запах?.. Чувствует ли?..
Ладонь тура вздрагивает, когда я накрываю её своей и тяну ниже – туда, где она уже необходима. Натянутое белье – и обжигающие пальцы погружаются в горячую влажность, мне стыдно от звуков и хорошо от этого стыда. Хриплый стон над головой, прямо в волосы, он дергает пальцами нервно и неровно… хорошо… господи… может… может стоит вот так… попробовать… у нас давно не было… поэтому… ооох…
Сводит ноги, сводит стопы… слишком резко… слишком… тише… не так… быстро…
Я касаюсь его запястья, цепляя шероховатость бинтов, давлю на пальцы, стараясь их замедлить – да, вот так, медленнее, а еще лучше, если внутри… да… дааа…
Стоп.
Бин..ты?
Полуприкрытые, глаза мгновенно распахиваются. На моем животе, у меня между ног рука, обмотанная полосами бинтов.
Мар больше не носит бинты.
4-13
Я дергаюсь так сильно и резко, что он отпускает – наверное от неожиданности. Разворачиваюсь – и душу возглас, ударившись спиной о стену. Застывая от обрушенного осознания, я только и могу, что смотреть.
Раш медленно садится на постели, глядя на меня все еще потемневшими от возбуждения глазами. Обнаженный до пояса, он подносит руку к лицу – ту самую руку! – и не сводя с меня глаз, медленно прижимает её ко рту.
– Что ты делаешь? – вырывается у меня задушенное, а взгляд сам собой мечется к двери. – Рехнулся? Совсем уже? Если Мар узнает…
– Он знает.
Что?..
– Мар знает, что я здесь.
– Что… что ты…
Раш смотрит почти не моргая – за возбуждением в его глазах расцветает насмешливое отчаяние.
– А я говорил, что это плохая идея… Упрямый придурок…
– Раш, что происходит? Что, твою мать, происходит?!
– Он разрешил. Пока ты спишь.
Разре…что? Что?..
– Но ты проснулась и естественно уловила разницу. Так что это была реально отстойная идея…
Подождите… стоп-стоп-стоп, это неправда… это не может… как он мог сам…
– Мар… разрешил тебе…
– Немного побыть с тобой. Пока его нет. Чтобы я не сдох.
Внутри стучит – все громче и громче, заглушая все связные мысли.
– Он разрешил. Тебе. Трогать меня. Делать… все это?
– ... а я говорил…
– А ты согласился. И трогал меня. Потому что он разрешил. Так?
– ...Так. Можешь ударить меня, если хочешь.
Я очень хочу, но руки онемели.
– Придурки... Два конченых придурка. Разрешил. Разрешил, мать твою! Совсем конченые! Как можно было… разрешать меня трогать… моего не спросив разрешения?!
Внутри клокочет и лопается что-то огромное, чудовищное и страшное. Ослепленная этой вспышкой, я вскакиваю с кровати – выйти, выбежать из комнаты, из дома, из тела выбежать, вырваться, броситься, так нельзя, нельзя, нельзя, как он мог, как он мог, как он мог!.. ступени, ступени, пол-порог-камни, деревья, снова камни… боль отрезвляет меня уже далеко от дома, на краю оврага – босые ступни все исколоты, на лодыжке чуть сочится кровью тонкий порез. Я смотрю на свои ладони – они плоские, как лист бумаги, и темные лунки на них кажутся нарисованными.
Гудит ветер над головой, путаясь в древесных кронах. Вокруг ни души – к этому оврагу редко заходят. Поднятая яростью сила утекает в каменистую землю – и тянет меня за собой, тянет на камни… руки находят и обнимают плечи, мне жалко себя практически до слез.
Так нельзя… так ведь нельзя… что бы я там не думала о Раше… что бы я не чувствовала… но так нельзя…
Серо-голубое небо надо мной гудит, расплавленное тяжестью уходящей ночи, встречая еще большую тяжесть утра. Скоро тут станет жарко… так жарко, что камни эти превратятся в мягкую глину… как долго я смогу тут быть, прежде чем придется вернуться… куда? Как туда возвращаться… как говорить и как смотреть… зная, что один позволил другому, а другой позволил себе… а главное…
А главное зная, что сама испытала при этом.
Стон хоронят ладони – едва слышный. Сбившееся дыхание наматывает легкие на позвоночник, и шаги за спиной я слышу, когда они останавливаются. Оборачиваюсь…
Ну конечно. Кто же еще.
Впервые со дня нашей встречи я вижу его таким – и отворачиваюсь. Не хочу смотреть. Не могу смотреть. Не могу сейчас быть рядом с ним.
Легкое, почти невесомое касание к плечу пускает по всему телу судорогу – стылую, скользкую. Не хочу… не трогай… не сейчас…
– Твои ноги…
– Все нормально.
– ...
– Все. Нормально.
– ...прости меня.
От голоса и лица его, мельком увиденного, что-то рассыпается внутри – и я подрываюсь.
– Прости?! Ты чем думал!.. Ты… как ты мог так… разрешить ему… со мной… Как ты мог, Мар?!..
Он смотрит молча – весь почерневший, весь огрубевший, как будто больной, он не отводит взгляд, не опускает голову, он молчит и смотрит на меня – так, как будто сейчас умрет. Ну что ты так смотришь?! Ведь ты сам позволил этому случиться! А теперь все поворачивается так, словно это мне нужно тебя утешать!..
– Зачем, Мар? Я что, так мало значу для тебя?..
Лицо его искажается – словно дотронулся до оголенного провода. Шагает ко мне вплотную, обхватывает ладонями лицо, я чуть вскрикиваю – горячо! – и шепчет севшим голосом:
– Потому… что ты бесценна для меня… за спасение твоей жизни я обязан ему… спасением его собственной…
– Ты о чем?..
– Он умирает.
– Что?..
“...Чтобы я не сдох”.
Серьезно? Нет, стоп, подождите… Серьезно?!
– Зов крови. Последняя стадия.
– И ты не сказал мне.
– Боялся. Прости.
– Это же касается меня… напрямую!
– Не хотел… тревожить…
– Мар! Твою ж..! – я начинаю нервно мерить шагами камни вокруг. – Меня надо тревожить такими вещами! Как бы иначе я догадалась, по звездам? Или уже постфактум узнала, что он... из-за меня!..
– Прости. Я не прав. Решать такое… без тебя… неправильно.
– Неправильно?! Это очень мягко сказано!
– Прости меня. Это ужасно. Этого не повторится.
– Дошло наконец-то, – вырывается ворчливое. – Пообещай, что больше никогда не примешь такое решение без меня. Это просто… ааа… не могу поверить, что ты это сделал…
– Прости меня. Обещаю.
– Ладно… – я резко тру лицо, поднимаю на него голову и вздрагиваю невольно – смотреть больно, как будто и правда сейчас умрет… или не как будто, черт его знает. – Это правда? Он правда умирает?
– Правда.
– Он же почти все время был рядом, почему тогда... Мар?
– Ему нужно… спать с тобой. Как и мне.
Твою ж мать.
– А если я буду с ним... то тебе... – я ведь и так догадываюсь уже, зачем спрашивать...
– ... мне тоже будет больно.
Я опускаюсь на камни – держать тело вертикально больше нет никаких сил, вообще больше ни на что нет сил… Вот мы и подошли вплотную к тому, от чего бежали с самого начала. Какой выбор не сделаешь, кто-нибудь да будет страдать… или один, или второй… и я сама, при любом раскладе…
Мар опускается рядом, не касаясь – молодец, правильно понял.
– Мне жаль, что так получилось.
– Ты не виноват… в том, что так получилось.
– ...
– Я бы хотела, чтобы всем было хорошо… но просто не представляю, как это устроить…
– Я пытался… но только все испортил…
– Потому что ты придурок, – раздается хмурое со стороны деревьев.
Раш идет медленно, осторожно, взгляд его цепляется за царапину на моей лодыжке. В руках у него – моя обувь.
– Балда, – плюхается он по другую сторону от меня. – Куда выскочила… босиком…
– ...спасибо, – я не хочу, но краснею, опуская лицо. Видеть его… больно. Особенно когда он… такой.
– Что разнылись? Я же говорил – дерьмо твоя идея. Ничего не вышло. Так что я свалю в туман.
– Раш…
– Что Раш? У тебя есть предложения получше, чем втихую тискать твою спящую жену?
– Эй, ты…
– Я и твоя…
Они замолкают, а я не могу поднять голову – стыдно, больно, страшно, но кто-то же должен… сделать хоть что-нибудь!
– Я и твоя… жена тоже.
– Хах… надо же… вспомнила…
– Если ты не прекратишь…
– Оба прекратите. Сейчас же.
Мы сидим в тишине – одинаково беспомощные, обескураженные… как может не быть нормального выхода, когда мы так стараемся его найти? Не бывает же такого… чтобы не было выхода...
Он есть – и ты прекрасно это знаешь.
– Шерша говорила…
– Это кто еще?
– Ты можешь заткнуться и послушать ее?
– Вы можете оба заткнуться? Это рахшаса, которая была со мной на станции. Шерша говорила… советовала… чтобы я относилась к вам одинаково… Это очень трудно… Раш… я не уверена, что когда-нибудь… буду любить тебя так же, как и Мара...
Дрожь по обе стороны от меня – такая разная… Я знала… что будет трудно…
– Но ты… ты больше не чужой… я не хочу, чтобы ты умер… чтобы ушел… ты важен для меня… и для Мара, думаю, тоже, хотя он и не признается… Поэтому… ох… давайте постараемся вместе… как-то наладить отношения… настроить их так, чтобы нам всем было… ну хотя бы терпимо находиться друг рядом с другом… быть вместе, быть… втроём…
Молчание… долгое, тяжелое… жгучее…
– И что ты предлагаешь? Ты ведь не будешь со мной… без желания…
– Я…
– А я не могу… пока ты и Мар…
– Значит, мы не будем этого делать.
Я вскидываю голову. Он шутит? Он что, серьезно готов отказаться?..
– Если мы с ней не будем… тебе станет легче?
– ...шерх его знает… но хуже стало именно после ваших кувырканий.
– А если, – в голове у меня щелкает, – я буду… ну… одинаково с вами… в тактильном плане? Обнимаю одного – значит обнимаю и второго. Беру за руку… и так далее? Ну, до определенных границ разумеется...
Переглядки над моей головой – мой собственный взгляд как теннисный мячик. Наконец Раш медленно произносит:
– Должно сработать… Во всяком случае, можем проверить.
– Мар? Ты не против?
Он качает головой.
– Пока ты в порядке… всё хорошо.
Лжец.
Ничего ему не хорошо… я же вижу, как вены опухли, за одно только утро… придется держать баланс, прямо-таки идеальный баланс, чтобы эти двое не ощущали себя обделенными… чтобы не страдали…
Легкое касание к макушке, давление на плечо – тур прижимает меня к своему боку и едва заметно улыбается, мягко, безрадостно.
– Не волнуйся. Тебе не нужно слишком сильно стараться… Просто не отталкивай… ни его, ни меня… каждый придет и попросит то, что ему будет нужно… сам попросит. Просто не отталкивай… и не убегай. Хорошо?
– Предлагаю начать прямо сейчас, – на талию ложится рука Раша, Мар вздрагивает, напрягается, но свою не убирает. Мне странно… очень странно, когда с двух сторон вот так обнимают… словно я изнутри раскалываюсь на части… Я знала, что будет нелегко...
– ...ладно…
Но в этом нелегко я хотя бы больше не буду одна.
