Текст книги "Право на выбор (СИ)"
Автор книги: Джулия Рут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
3-13
Маршаллех.
Она засыпает быстро – тихое дыхание касается кожи, мерно и едва ощутимо бьется маленькое сердечко. Когда рахшаса показала, какого размера у человека сердце, он сначала решил, что это шутка – как что-то такое маленькое и хрупкое на вид может быть сердцем?.. еще и только одно…
Рахшаса не шутила. Рахшаса серьезно предупреждала – люди маленькие. Люди – хрупкие. Их кости легко ломаются, а ткани – рвутся.
И он убедился в этом еще раз.
От голодной черной жажды и следа не осталось – её смыл волной тихий холодный ужас, чтобы затопить потом океаном стыда. Чем только думал… точно не головой… как можно было позволить ей… явно одуревшей, не понимающей… но почему его выделения так сильно действуют? Может, просто чувствительна?.. Тело само собой напрягается, рождая повсюду колющий жар. Одних воспоминаний ему хватит на неделю, пока будет у нее заживать, а потом…
А что потом?..
– Я хочу попробовать еще раз.
Это безумие. Это невозможно, и они только что в этом убедились.
Мягкое, тесное… так обхватило, так сжало…
В груди – стон, которому он не может позволить вырваться.
Дрожащее… нежное…
Шерхи его раздери. Это невозможно.
Лежать рядом с ней – словно на иглах, и кончики их рисуют на его спине карту континента. Он в жизни сейчас не заснет.
Он осторожно перекладывает спящую на постель, укрывает… отводит от лица влажные волосы… Нужно полотенце… чтобы не застудилась во сне…
– Люди часто болеют. Мы поработали с ее иммунной системой, но этого может быть недостаточно.
Он спускается вниз – и успевает выставить блок и принять удар предплечьем.
– Рехнулся? Ты, шерхов сын, рехнулся?
Раш’ар стоит в полутьме и тяжело дышит, весь опутанный следами Шер-минар. Он опускает руку и почти сразу делает шаг назад, словно брезгует дышать с ним одним воздухом.
– Ты что с ней делал?
– Тебя не касается.
– Еще как касается. Она и моя Шер-аланах, если ты вдруг забыл.
Как будто это можно забыть.
– Она не пострадала.
– Сегодня нет – а завтра ты доведешь дело до конца?!
– Ты за кого меня держишь? Думаешь, не справлюсь с Шер-руна? Мне не двадцать. И даже не тридцать. А вот ты… ты, кажется, не справляешься…
Раш’ар отступает еще на шаг – непроизвольно – и тут же вскидывает голову, скрещивает руки на груди. Делает вид, что ни при чем… а сам, когда их не было дома…
– Ты думал, я не узнаю, чем ты занимался в спальне?
– ... и что? Что ты мне сделаешь?
– До тех пор... – Мар медленно приближается, Раш’ар весь щерится, дыбится хребет, – пока она в порядке, я ничего не сделаю. Но если ты будешь доставлять проблемы… я не посмотрю на закон, Раш. Я переломаю тебе ноги и вышвырну за порог.
Раш не дрожит и не трусит – хотя многие бы уже втянули костяные наросты. Раш единственный, кто может поспорить, кто кому сломает ноги выкинет в овраг.
– Ты тоже… не смей причинять ей боль. В следующий раз я не буду стоять и смотреть.
Стоял и смотрел, значит?
– И давно ты стал извращенцем?
– Это ты мне говоришь?
Раш всегда это умел – так выкрутить словами, что и ответить нечего… трепать языком он с детства был горазд, за что часто получал от старших… ведь когда-то они и сошлись именно поэтому…
Когда-то они братались и клялись на крови и камнях, что никогда не предадут друг друга.
Он не спит до утра, до утра не спит и Раш’ар. Мар слышит чудовищную пульсацию пылающей у него в жилах крови и душит внутри неуместное, бесполезное сочувствие. Узнай Раш о нем – вломил бы по лицу и был бы в своем праве.
…
– Ну как у вас дела?
Как на Западном фронте – без перемен.
– Да как-то… так…
За спиной у Шерши – стеллажи с колбами, в которых мерцают всеми цветами радуги ростки неведомой флоры, бросая блики на пружинки волос. У рахшасы обеденный перерыв, у меня раннее утро – только что оба тура ушли, и дома воцарилась тишина.
Она и до этого царила – если раньше они хоть как-то переговаривались, на бытовом хотя бы уровне, то теперь между ними повисло абсолютное, душное молчание – словно слои спресованной атмосферы.
– Они ссорятся?
– Не ссорятся… но лучше бы ссорились. Молчат как рыбы об лед.
– Может, оно и к лучшему?..
– Что-то совсем не похоже…
– А ты пробовала к ним одинаково относиться?..
– ...
– Ох, – Шерша смотрит с сочувствующей укоризной. – Я же говорила…
– Да не получается… Мар… действительно мне нравится. Я хочу быть с ним и… все такое… А Раш’ар… невыносим просто.
– Да, непросто тебе приходится… Кстати, пока помню, может тебе что-нибудь прислать? Капсулы пищевые или еще что-то? Как ты к местной кухне, адаптировалась?
Я с благодарностью хватаюсь за смену темы. Да, адаптируюсь понемногу, но можно прислать еще немного, буду очень признательна. Успокоительные на всякий случай тоже не повредят, да-да, я помню, не больше одного укола раз в два дня… Одежда? Ой, лучше не надо, тут свои особенности климата…
Я отключаюсь и падаю спиной на постель, машинально сжимая свой камушек – последнее время руки просят чем-то играть. Прошло десять дней – все уже давно у меня зажило, но Мар не идет дальше прикосновений руками. Я пыталась намекнуть, говорила прямо – он уперся рогом. Ну вот и как мне с ним, не насильно же? Я пытаюсь представить, как бы это выглядело – и становится смешно.
Ладно, пора и мне собираться – Грида ждет, сегодня она обещала начать изучение символов старой словесности, а они очень красивые…
…Очень красивые – и безумно сложные.
– У меня рука сейчас отвалится, – жалуюсь я спустя полчаса письменных упражнений.
Грида негромко смеется – это надо запретить законом, как действие, направленное на дестабилизацию работы сердечной мышцы.
– Навевает воспоминания. Я тоже первые дни еле разгибала пальцы. Это не обязательно, ты же помнишь?
– Помню, – со вздохом я возвращаюсь к начертанию символа “тур”, в котором больше пятидесяти черточек. – Они все такие?
– Нет конечно. В символе Таврос 84 составных элемента, Миршельнасс – 138.
– О боже…
– Точно хочешь продолжать?
– Хотя бы самые основные и часто употребимые.
– Это разумно.
Я вывожу символы в рядок, высунув кончик языка от напряжения – моторная память помогает запомнить лучше всего – Грида в кресле рядом плетет нитяное кружево. Я принесла свое с собой – не ладились узелки и, кажется, я все перепортила…
– Скажи, – обращается ко мне девушка, когда я откидываюсь назад и разминаю шею. – Как у вас дома дела? Ты просто так фонишь тревогой… я не могла не спросить… – словно бы извиняется она.
Сегодня все сговорились, что ли?
– Ну… сложно все… Они не ладят… и я не знаю, что делать… И надо ли делать хоть что-то…
Уйримка какое-то время молчит, а потом негромко говорит:
– Я понимаю их чувства… на моей родине практикуют многоженство… и я росла в окружении мачех и множества сестер. Жены моего отца постоянно боролись за внимание, подарки и привилегии, а отец запросто мог манипулировать ими через нас. Было… трудно… постоянная ненависть и ревность. Единственное, что помогало на время сплотиться – это появление новой наложницы или пассии. Тогда мама и другие женщины объединялись, чтобы выжить ее из дома… иногда я думаю, что отец делал это специально, когда ему надоедали склоки.
– Ты предлагаешь мне третьего привести?.. – одна только мысль о еще одном мужчине в доме приводит меня в ужас.
– Нет, что ты, – мгновенно отвечает Грида. – Просто возможно… какая-то общая беда могла бы сплотить их… И если подвернется случай – воспользуйся им.
Общая беда?
Я со вздохом опускаю голову на руки – бед нам еще не хватало…
– Спасибо. Я подумаю об этом.
После издевательств над пальцами мы начинаем издеваться над моим языком, пока я даже на том, что получалось в начале, не начинаю сбиваться. Хороший признак – значит, наговорила достаточно и пора остановиться. Мы прошли уже простые бытовые фразы о природе-погоде, фразы экстренные Грида заставила меня застолбить в первую очередь, и начали разбирать лексику-грамматику по темам – как если бы я учила любой другой земной язык, принцип и подход тот же самый… Сколько раз я это уже проделывала?.. Английский, испанский, арабский… китайский начала, да не сложилось… не успела…
– Ты быстро схватываешь, прямо на лету.
– Да где там…
– Нет, правда… Я учила еще несколько переселенок, давно уже конечно… У них дело шло куда медленнее.
Я украдкой почесываю нос, пряча самодовольство.
– Ну вот, сейчас расслаблюсь и перестану стараться.
– Очень в этом сомневаюсь, – улыбается девушка. – Не в твоем характере, насколько я успела его узнать.
Домой я возвращаюсь веселее, чем уходила – узелки распутались и легли ровно, в корзинке у меня новый моток ниток, тетрадь, исписанная символами… Попробую сегодня освоить еще и тот, который значит “светило”, один из трех составляющих "Шерхентас"… Потом приготовлю шерки – сладости из фруктового пюре и порошка кореньев, Грида недавно поделилась рецептом… И может почитаю что-нибудь, пока тишина в доме легкая, звенящая и не давит на барабанные перепонки каменными ладонями.
Я останавливаюсь у двери дома, ищу карточку по карманам… успеваю даже найти…
– Ооо, наша малышка вернулась…
... Ну твою же ж мать...
3-14
В дверном проеме стоит, прислонившись к нему, Раш’ар – и с ним что-то не так. По улыбке и дымке в глазах, по странным, расшатанным движениям, будто все связки и жилы в его теле ослабли, я с пугающей уверенностью могу сказать, что тур не в порядке. Что-то с ним очень сильно не так.
Я медленно захожу, не спуская с него глаз – как будто это поможет его остановить. Как будто я вообще могу что-то сделать. Мара нет дома, это очевидно, при нем он никогда и слова лишнего, даже взгляда не позволяет в мою сторону… А тут улыбается, но от улыбки этой веет какой-то обреченностью – словно он решил что-то сам для себя и теперь не собирается отступать.
– Плетешь ракум? – он указывает на корзинку в моих руках.
Я медленно киваю – страшно подать голос, словно голосом можно спустить его с последних тормозов.
– Для кого? Ааа… дурацкий вопрос… конечно для этого… для кого же еще… – Раш’ар жестко ерошит волосы, взгляд его пульсирует болезненной насмешкой над самим собой. – А для меня ничего не хочешь сделать, мм? Я тоже твой муж, забыла?
– ... Я помню.
– Пооомнишь, надо же… – он наклоняется ко мне, отнимает из ослабевших рук их хрупкую ношу и ставит рядом на тумбу, и вот между нами – полоса раскаленного воздуха, тающая с каждой секундой под давлением огромного тела. – И что же тогда не принимаешь меня? За скотину держишь? Я тоже ласки хочу… внимания…
Он близко… от него пахнет странно… Алкоголь? Туры почти не пьют алкоголь, только на свадьбах… или поминках… Он дышит неровно, как загнанное животное… Он и есть сейчас – животное, которое очень долго держали на привязи и били.
И вот эту привязь сорвали.
– Что молчишь, малышка? – шепчет он жарко мне в макушку, жар стекает по волосам в шею и плечи. – Тебе страшно? Злой и страшный Раш, он только и делает, что обижает… конечно, его никто не будет любить и ласкать…
– Прекрати…
– Что это мне прекратить? Я не хочу прекратить… мне нужна моя жена, как и моему побратиму. Почему ты ласкаешь только его? Улыбаешься только ему… спишь только с ним…
– Мне трудно… – говорить мне сейчас трудно, почти прижатой к стене, задыхаясь от все нарастающей паники, – быть ласковой с тем… кто ведет себя как ты…
– А мне, думаешь, легко? – хрипит он, опустив голову. – Легко слышать… как ты стонешь под ним? Каждую ночь… каждую шерхову ночь… так сладко поскуливаешь… с ним… не со мной…
– Замолчи, – упираюсь ладонями в его живот, он содрогается от напряжения, но не сдвигается ни на миллиметр.
– Видеть тебя… с ним… – явно не слыша меня, продолжает Раш, он рехнулся, он точно рехнулся, что он… – видеть тебя… в одежде и представлять без нее каждую секунду… думаешь, мне легко?..
Он вжимается затвердевшим пахом в мякоть моего живота, мне больно и очень страшно, он же намного, намного сильнее меня и сделать может все, что угодно… сейчас бы распасться на атомы… просочиться сквозь стену за спиной… я отворачиваюсь, а он все хрипит, словно в горле у него – песок и камни, словно он вытолкнуть их хочет… он чуть отстраняется… и вжимается снова. И снова...
– Пожалуйста, – тон его неуловимо меняется. – Один раз… ну… с него не убудет… разочек хотя бы… рукой…
Все тело окатывает ледяной волной. Разочек… рукой?!.
– Ты с ума сошел?! Отпусти меня сейчас же!
Он не слышит, он не хочет слышать. Глаза у него стеклянные, когда он перехватывает мое запястье, тянет на себя… под спущенные дерганым движением штаны… там пульсирует его член, весь покрытый вязким выделением, каменный и обжигающий… он весь опутан черным выпуклым рисунком – я тут же отвожу взгляд. Не хочу… не могу... смотреть…
Раш стонет над моей головой, сжимает мои пальцы своими и тянет их вверх – а затем сразу вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз… Господи… это невыносимо просто… это… Горит лицо и шея, комок в груди разбухает и вот он уже в горле, я тяну руку на себя так сильно, что мышцы сводит, а он не чувствует даже моего усилия… Он двигает по своему члену моей рукой и кажется, лопни Шерхентас над головой – он не заметит и не услышит.
Но хлопок входной двери он слышит.
Мы синхронно поворачиваем голову – я с ужасом, а он… не знаю, что у него в голове, но мою руку он не выпускает. Даже делает еще одно движение – прежде чем его сносит от меня в стену.
Мар дышит тяжело и неровно, руки его почернели. В мою сторону он даже не смотрит… господи… что он подумал?.. что я сама?.. что я сама решила?..
– Ты… шерхов выблядок… ты что заставил ее делать?!
Облегчение – он даже мысли не допустил, что это могла быть я – мешается с ужасом. А когда Раш’ар поднимается, наклоняет голову и скалится… Молчи, молчи, просто молчи!.. Ничего не говори!
– Ну прижал маленько. А что?
… ну зачем, боже?..
Мар срывается с места – и влетает в него всей своей массой. Бьет по лицу, отбрасывая в сторону, Раш’ар рычит и бьет в ответ… Они молотят друг друга свирепо и яростно, обмениваясь ударами в голову и корпус, и я покрываюсь липким холодом, когда раздается глухой хруст – боже, да они же ломают друг другу кости!.. Перехват, рывок – и Раш падает спиной на стол, тот трескается и просаживается… он подрывается с места, и вот уже Мар летит в стену, снося угол. Крошится дерево и камень, чудовищный грохот мешается с рыком и лупит по ушам… я сжимаюсь в углу, стараясь стать меньше… господи… это же никогда не закончится… они же все время будут так… да за что мне это…
– А ну прекратите!..
Летят щепки и стекло, когда они вламываются друг в друга и разлетаются снова…
– ХВАТИТ!
Бесполезно… Покрытые чернотой руки выворачивают суставы, ломают пальцы, брызги крови на стенах и полу… Я кричу и кричу, но за грохотом едва ли сама слышу свой голос… все бесполезно, они меня не слышат… никто меня не слышит…
Отчаяние – голодное, жадное – раскрывает пасть под моими ногами. Оно глотает меня заживо, пожирая и перемалывая кости, кроша их в порошок. Я ничего не могу сделать… я ничего не могу… это моя вина... во всем этом виновата я, я просто…
Ты просто ничтожество.
Я смотрю на осколки стекла под ногами. Если эти двое... если они не слышат меня... то может...
Ты просто еще одно чудовище, помнишь?
Раш’ар прижимает Мара к стене, душа локтем, они застывают в немой и беззвучной борьбе.
Сейчас.
– Раш’ар, отпусти его. Мар, больше не бей. Или я пораню себя.
Я стою посреди комнаты, в поднятой руке зажат осколок. Пока несильно зажат.
– Пожалуйста… положи стекло, – хрипит Мар, глядя на меня с все нарастающим ужасом.
– Раш’ар?
Тур хмурится, глядя на стекло, и неуверенно произносит:
– Ты же этого не сделаешь…
Ах так?
Мар все-таки вырывается, когда кровь капает на пол. Он выбивает из моей руки осколок, что-то кричит – я не слышу. Я смотрю только на Раш’ара – вся жизнь в нем как будто бы прекратилась. Собственный голос звучит как будто со стороны.
– Никогда, слышишь? Никогда не сомневайся в том, что я говорю. Я могу сделать что угодно… похуже этого… мне не жалко себя. Если это остановит вас... обоих... я сделаю всё, что угодно.
Хрустят осколки и щепки под ногами, когда я иду к лестнице. Горячо обволакивает кожу, стекая на ладонь – давно забытое чувство отбрасывает в далекие черные дни.
– Твоя рука… – голос Мара звучит будто из-под земли. – Рану… нужно перевязать… у тебя кровь…
– Я сама.
Перебрать ногами ступени… захлопнуть дверь со всей оставшейся силой… И сползти по ней вниз, сотрясаясь всем телом…
Говорят, если человеку дано испытание, значит он может его вынести. Но может… может с меня хватит уже? Хватит уже испытаний?..
Я хочу заплакать – но в груди холодно и пусто.
Я хочу закричать – но в груди тишина.
4-0
… Свет за окном тает и растворяется в густеющих сумерках, чтобы разлится холодной розоватой мглой, когда на небо вместо Шерхентас выходит Лум’ра – Глаз Ночи. За неимением выбора он равнодушно освещает землю и все неизменное в ней; заглядывает в окно, инспектирует комнату и вскоре покидает её, оставляя один рассеянный полумрак.
Ноги затекли и отнялись – трогать их не хочется. Сначала я думала встать – обработать руку в конце концов, умыться, спуститься вниз и помочь с уборкой, деликатные звуки которой иногда до меня долетали… а потом передумала. Все тело окаменело, утратило подвижность, сама мысль во мне утратила подвижность. Одно лишь эхо пережитого бродит по лабиринту скрученного тела, не находя ответа.
Что мне делать? Я не хочу так жить, мне так не нравится. Но уйти я никуда не могу, заставить уйти Раш’ара – тоже… Помирить их с Маром… даже смешно становится, как представлю. “Ребята, давайте жить дружно!” Спать с ними по очереди и только эскалировать ревность? Как в такой ситуации вообще найти выход, приемлемый и нетравматичный?.. Мне стыдно за устроенную сцену – но другого пути я не видела. Может, стоило просто уйти из дома?.. Возможно… но уходить от ситуации в тот момент казалось неправильным – я не могу все время избегать того, что происходит передо мной… того, что происходит из-за меня…
Я все-таки вытягиваюсь и не сдерживаю стона. Внизу давно все стихло, и звук собственного голоса кажется слишком, слишком громким в ночной тишине. Нет, так не пойдет. Нужно вставать, смыть кровь с руки и пола… как никто не вломился ко мне, они ведь явно слышали запах и волновались… Может, использовать это?.. ааа, шантажировать собственным здоровьем – тупиковый путь, так нормальных отношений не построишь… хотя я уже по сути это сделала…
Льется вода в каменную чашу, унося розовые струйки… Тянет живот – от голода и, кажется, скоро начнутся критические дни… Спуститься вниз? Ну уж нет, не смогу смотреть на них… Раш'ара просто поколочу… а перед Маром очень стыдно.
Я выхожу из ванной – и вижу на полу у двери поднос. На нем стакан с еще теплым травяным чаем, муршут – булочка с овощной начинкой – и мазь. В глазах кипит и жжет, кипит и жжет в груди… Кто бы это не сделал – хотя я прекрасно знаю, кто именно – от благодарности каменные внутренности идут трещинами и разваливаются на куски. Слабость накатывает душными волнами и течет из глаз без единого звука, без единого вдоха.
Что мне делать?.. Я не знаю, не знаю, не знаю, что мне делать?.. Как… как сделать так, чтобы все наладилось?.. Я могла бы сложить лапки и сказать – решайте все сами, не доводите меня… могла бы, не чувствуй вообще ничего… Но я не могу… в этом странном танго, которое пока только калечит участников, у меня – основная партия.
Заснуть не удается – я долго думаю над уколом успокоительного, но не решаюсь. После этих уколов я словно прибитая веслом – а мне нужно соображать, нужно придумать что-то… Окаменевший мозг быстро разогревается до воспаления, чтобы зависнуть уже от перегрева. Ничего путного в голову не идет, выхода я не вижу – все утыкается в боль, ревность и попранные моральные принципы. Чем-то придется жертвовать и по-хорошему, нам бы троим сесть за стол переговоров… вот только эти двое говорить явно не настроены… Хотя я могу это предложить… а дальше уже как пойдет…
Утром я пишу Гриде сообщение и прошу выходной – она относится с пониманием и не спрашивает о причинах. Выхожу из спальни лишь после того, как оба тура уходят из дома – молча и порознь. Внизу – убрано, сломанная мебель куда-то растворилась, и даже без этого обильное пространство становится еще свободнее… Тишина звенит и давит на уши – я стряхиваю ее с себя, как холодную воду.
Не хочу тут оставаться.
Спонтанная прогулка по окрестностям затягивается – я даже, чрезмерно отдышавшись и набравшись смелости, дохожу до местной лавки и покупаю уже готовые шерки и устраиваю импровизированный пикник под деревьями. Время от времени проходящие мимо туры здороваются, дети – глазеют, но не подходят… к счастью, место я выбрала относительно уединенное – в тишине мысли наконец остывают и обретают ясность.
Я не буду никого шантажировать, не буду ставить ультиматумы. Я попробую увязать их в разговор с условием, что только при их мирном сосуществовании останусь в доме, а в противном случае напрошусь на постой к дору Шарраху. Это должно подействовать – ведь они оба физически нуждаются в моем присутствии и должны как-то договориться… шаткий мир всегда лучше, чем добрая война.
…Но мне не приходится никому ничего говорить.
