Текст книги "Аламут"
Автор книги: Джудит Тарр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)
У бассейна в кругу приближенных сидел султан. Он был занят работой: два секретаря писали что-то, то и дело разыскивая нужные документы в груде табличек, записей и посланий. Человек, сидевший ближе всех к султану, казался слишком молодым для столь высокого сана, которым он был облечен. Был он одет в одежду кади, судьи, и что-то писал, так же быстро, как и секретари. Эмиры, сидевшие за ним, по контрасту выглядели столь же неуместно-свирепо, как соколы в голубятне. Айдан знал Мурафа ибн Усаму и Масуда, господина Исхака; третий был ему незнаком. Он был надменен и, если не считать ослепительно пышных одеяний, очень похож на самого султана. Казалось, скрип перьев и шорох страниц вызывают у него головную боль, и даже тишина сада не доставляет ему радости. Дай ему волю, и он выгнал бы нудных писак и позвал бы танцовщиц.
Зато Саладин, тонкий и смуглый, похожий на клерка, несмотря на меч на боку, казался здесь на своем месте. Он поймал Айдана посреди низкого и учтивого поклона, обнял его и поцеловал в обе щеки.
– Господин мой принц! Добрая и желанная встреча! Я уже начал опасаться, что ты покинул город.
– Еще нет, государь, – сказал Айдан, довольно быстро опомнившись и вспомнив восточную склонность у душевным излияниям. – Я боюсь, что задал твоему человеку нелегкую работу. Я бродил по городу, почти не замечая, куда иду. Это чудо, что он нашел меня.
– Арслан лучший охотник, чем большинство прочих, – с улыбкой промолвил Саладин. Юный турок, прикрыв глаза, отвесил низкий поклон и удалился.
Улыбка султана стала еще шире, когда он перевел взгляд на Айдана.
– Садись и чувствуй себя свободно. Ты пришел в добрый час; я уже почти завершил свои дела. Еще минуту, с твоего соизволения…
Айдан склонил голову. Появился слуга, несущий поднос со шербетом, фруктами и тарелкой подсоленного хлеба. Айдан понимал значение этого; и если он и не был голоден, то испытывал жажду. Он откусил кусочек плоской пресной лепешки и нашел ее вкусной, потом отпил большой глоток шербета, охлажденного снегом с Горы Гермон. Султан повернулся к кади, настаивая на какой-то фразе в письме. Эмиры ждали, выражая различную степень нетерпения. Мураф склонил голову, губы его шевелились: он читал наизусть Коран, как христианин перебирал бы свои четки. Масуд рассматривал узоры из розовых листьев на повторяющих друг друга арабесках изразцов. Третий эмир – Тюран-Шах, брат Саладина – разглядывал Айдана.
Не из любопытства, понял Айдан. Или не совсем из любопытства. Тюран-Шах примерялся. Взвешивал, насколько полезным может оказаться чужеземец.
В этом человеке не было той простоты, которая была в его брате. Саладин был тем, кем он был – не более и не менее. Тюран-Шах был старше, по праву рождения он должен был править среди сыновей Айюба, но удача предала его, оставив позади, в то время как его брат воцарился в Египте. Тюран-Шаху суждено было увидеть, как младший и, с его точки зрения, ничтожный брат дважды получил высочайший титул, а самому остаться всего лишь слугой короля. Он, жаждавший величия, видел, как его брат стряхивает с себя это величие, словно пыль; он, который мог бы править, как истинный император, должен был кланяться человеку, который не может даже навести порядок в своем совете. Который – глаза его блеснули – принимает франка, как принимал бы верного мусульманина, и даже не думает о подобающих при дворе приличиях.
Айдан с усилием освободился от этого холодного мелкого сознания, вцепившись в свой кубок, словно в якорь, и подавляя легкую дрожь. Господи, кем же был этот Айюб, что его сыновья так близко подошли к обладанию могуществом? Саладин, который может видеть сквозь любую завесу чар. Тюран-Шах, сознание которого более чем открыто; он высасывает силу и никак не может ею насытиться.
Они все же были смертными. В бороде Тюран-Шаха блестела седина; на лице его оставили след время, войны и привычка потакать своим желаниям. Запах его был запахом смертного мужчины, тяжелым от восточных благовоний. Айдан глубоко вдохнул этот запах, немного успокоившись. Он провел пальцами по перекрестью рукояти своего кинжала – чтобы собраться с силами и напомнить себе. О том, кем он был; о том, в чем он поклялся.
Кади наконец удалился, забрав с собой секретарей. Саладин вздохнул, потянулся и потер глаза.
– Аллах мне свидетель, я никогда не смог бы стать ученым!
Он ухватил яблоко из вазы, к которой Айдан так и не притронулся, и откусил кусок с выражением величайшего наслаждения. Глаза его, устремленные на Айдана, были яркими и удивительно ясными, но сознание его не таило ловушек для доверчивой мощи.
– Значит, ты скоро уезжаешь из города, принц?
Айдан кивнул:
– Через два дня, государь.
– Так скоро. – Казалось, Саладин сожалеет об этом. – Ты по-прежнему намереваешься сделать то, что поклялся сделать?
– Я должен.
Султан кивнул. Пальцы его скользнули по шраму от кинжала ассасина, словно он все еще причинял боль.
– Честь не позволила бы тебе поступить иначе. Так же, как мое слово не позволяет мне оказать тебе помощь.
– Ты знаешь, что я ни о чем не просил.
– Я знаю, – ответил Саладин. – Но то, что я знаю, и то, что я хочу… – Он вздохнул и махнул рукой, словно отбрасывая прочь эти мысли. – Ты принадлежишь к роду королей и знаешь, какие узы накладывает на нас королевский сан. Ты… ты более, чем это… ты знаешь, почему я делаю то, что делаю. Я нашел цену тебе, принц, и всему, о чем мы говорили. И вот что я должен сделать. – Он хлопнул в ладони.
Вошла пара слуг, неся нечто, казавшееся свертком шелка. Они развернули его. Это был плащ, почетное одеяние, сплошь черное, кроме каймы рукавов: тираз, дивная арабская вязь, написанная буквами цвета крови. Имя Айдана, и имя султана, и великое имя Бога, вытканное через слово в знак оказанной чести.
И это был не просто плащ. Вес его был весом стали, весом кольчуги – сирийский обычай, скрывать наготу доспехов под красотой и легкостью шелка. Сталь была вороненой, как ножны меча Айдана. Сквозь черноту поблескивало золото.
Остальные из приличия смотрели в сторону, пока слуги облачали Айдана в подаренный доспех. Он был легче и гибче, чем франкская кольчуга, но Айдан подозревал, что при этом подарок султана окажется еще и крепче. Айдан затянул шелковый пояс и повесил меч на расшитую золотом перевязь. Он выглядел по-варварски пышно; с точки зрения тех, кто смотрел на него сейчас – как истинно цивилизованный человек.
Султан улыбнулся и снова хлопнул в ладоши. Послышались быстрые шаги. Быстро, почти галопом, вбежал отряд мамлюков. Все они были одеты в алые плащи, скрывавшие, как был уверен Айдан, сталь доспехов. Одним из мамлюков был турок, приведший Айдана сюда. Они распростерлись на полу в мусульманском приветствии, но не перед Саладином. Они поцеловали пол у ног Айдана.
– Они твои, – сказал султан с неприкрытой озорной улыбкой. – Делай с ними все, что пожелаешь. Они хорошо обучены, – добавил султан. – И у них есть причины питать нелюбовь к нашему общему врагу.
Айдан не мог сказать, что когда-либо в своей жизни был воистину ошеломлен. Ему всегда было что сказать.
Он задумчиво оглядел ряд алых спин и склоненных тюрбанов. Каждый плащ украшал такой же тираз, какой был выткан на его собственном плаще. Тела, скрывавшиеся под этими плащами, не носили печати прославленной восточной полноты. Все они были юны – старшему из них было не больше двадцати лет – худы и неуклюже-грациозны, словно молодые волкодавы. Один или двое были, по видимому, столь же высоки, как сам Айдан. Некоторые были определенно шире в кости. Одна длинная борода, видневшаяся под тюрбаном, была цвета пшеницы на солнце.
– Но что, – сказал наконец Айдан, – что мне делать с этим отрядом мамлюков?
– Все, что хочешь, – ответил Саладин.
– Тогда я возвращаю их тебе. – Айдан вскинул ладони, не давая никому прервать себя. – Государь, это дар, достойный короля, и я высоко ценю эту честь. Но они – воины Аллаха. Как можешь ты губить их души, даря их мне?
– Я верю, – возразил Саладин, – что ты ничем не воспрепятствуешь спасению их душ.
Айдан вскинул голову. Глаза его полыхнули неистовым огнем.
– Ты знаешь, кто я такой!
Султан коротко кивнул.
Даже будучи наполовину безумным, Айдан не мог схватить короля и трясти его, пока не придет в себя. И ничего хорошего не вышло бы, если бы он испепелил павильон на месте. Обуздав свой темперамент, Айдан заставил себя говорить спокойно:
– Мой повелитель. Если я скажу им – если я скажу им правду – позволишь ли ты им сделать выбор?
– Это не мое дело – позволять или не позволять. Они твои.
Айдан прикусил язык. Хлопнул в ладоши. Посыпались искры. Айдан вздрогнул и выругался. Кажется, искры заметил только султан, и его это, по-видимому, даже позабавило.
– Встать! – приказал Айдан этой армии, которую ему навязали буквально силой.
Они повиновались с похвальной живостью. Да, мальчишки. У некоторых даже не было еще бороды, или в лучшем случае – нежный, чуть заметный пушок. Айдан изучал их лица. От самого высокого до самого маленького. Ясные синие глаза на лице, какие можно увидеть среди снегов севера. Серые глаза; зеленые под рыжими бровями. Снова синие, словно лед, но лицо – оливково-гладкое, как у любого сирийца. Карие, и снова карие, определенно восточные, турецкие косы, турецкие украшения, круглые турецкие лица. И в конце – словно пара поводьев одной уздечки – два широкоскулых, желтокожих и узкоглазых чертенка из преисподней, нахально гордящихся своей непохожестью на остальных, своей удивительностью.
Помимо своей воли Айдан улыбнулся.
– У меня тоже есть брат-близнец, – сказал он. – И держу пари, что я удивительнее, чем вы.
– На что ставим? – быстро и требовательно спросил один. Он, видимо, был близнец-огонь. Кажется, он был чуточку коренастее, на волосок ниже.
– Ваша свобода, – ответил ему Айдан. – Вы теряете право выбора: следовать за мной или отправляться своей дорогой.
– Это уже удивительно, – произнес с интересом другой, близнец-вода.
– Где твой брат? – спросил первый; именно он всегда думал о необходимом.
– Дома, на западе, правит королевством, несчастный.
– Все интереснее и интереснее, – заметил близнец-вода.
Остальные не шевелились, но воздух вокруг них звенел от нетерпения. Айдан обратился к ним ко всем:
– Ваш султан сказал мне, что вы – подарок. Теперь вы знаете, что подарены христианину и франку. Вы должны уже догадаться, для чего вас подарили. Вы боитесь ассасинов?
Они побледнели. Но надо отдать им должное – ни один из них не пошевельнулся и не издал ни звука.
Айдан улыбнулся холодной белозубой улыбкой.
– Хорошо. Я вижу, вы все в здравом уме. Я также вижу, что все вы отважны. Достаточно ли вы отважны, чтобы служить мне?
Он показал им все, без всякой пощады. Свое истинное лицо. Свое истинное могущество, проникнув в их сознания, прочтя их души. Никто из них не был тайным рабом Масиафа. Никто из них не был настолько глуп, чтобы не испытывать страха перед тем, кого они узрели лицом к лицу. «Ифрит», – вот что думали все они. В головах близнецов было другое слово, но означало оно то же самое.
Но никто из них и не подумал отвернуться или убежать. Юный северянин улыбнулся, словно берсерк.
– Это лучше, чем в песне, – произнес он голосом звонким и до дрожи красивым – голосом певца.
Чертенята – кипчаки, как они именовали себя – усмехались, словно безумные.
– Мне это нравится, – сказал близнец-огонь с озорством в голосе.
Айдан знал теперь все их имена. Он по очереди указал пальцем на каждого.
– Конрад. – Синеглазый певец, во всех отношениях самый юный.
– Андроникос. – Сероглазый македонец с византийской улыбкой.
– Янек. – Черкес, рыжий, словно франк.
– Райхан. – Наполовину франк, наполовину сириец.
Турки:
– Шадхи, Туман, Занги, Бахрам, Дилдирим, Арслан.
И наконец чертенята, близнец-вода и близнец-огонь, старший и младший:
– Ильхан. Тимур.
Они опускались на пол один за другим, по мере того, как он называл их имена, и простирались у его ног. Но лишь телом, не мыслями; о, нет. Головы их кружились от счастья, таящегося в самом сердце ужаса.
Чем сильнее он пытался отпугнуть их от себя, тем сильнее они привязывались к нему.
Он резко повернулся от них к султану:
– Они все безумны!
– Но хорошо обучены, – ответил Саладин, – и необыкновенно преданы. Они будут хорошо служить тебе.
Черт бы побрал этого султана! Он знал, что делает. Он выбрал лучших вояк и худших непосед, тех, кто вряд ли откажется пойти на службу к демону. Все они были язычниками, даже те, кто был рожден христианином. Даже под игом ислама.
Они, вынужден был признать Айдан, великолепно подходили своему новому господину. Совершенно не желавшему этого, приведенному в замешательство господину.
И он был их господином вне зависимости от того, оставит ли он их рабами или подарит им свободу. Они принадлежали ему раз и навсегда. Он был связан с ними, как и они с ним, до кона их жизней.
Это чертовски походило на королевское положение.
– И что мне с ними делать?
– Используй нас, – осмелился подать голос Арслан. Он был старше всех, кроме одного, и, кажется, занимал должность их капитана. – Мы все ненавидим того, кого ненавидишь ты. Наш прежний господин – это он погиб тогда же, когда султан был ранен. У него не было сына; мы перешли в руки нашего султана. Мы просили его о праве на отмщение. Он обещал. Неужели ты нарушишь его обещание за него?
– Вы можете погибнуть из-за этого.
– Тогда мы попадем в рай, и Аллах вознаградит нас.
Айдан в отчаянии стиснул руки.
– Вы знаете, кто будет рад видеть это? Половина королевского двора в Иерусалиме. Они хотели видеть меня с армией за моей спиной. И теперь, во имя Божие, у меня есть армия. Но я не командую армией рабов, даже если ваш закон позволяет христианину быть господином над мусульманскими душами. Вы будете свободны, или вы не пойдете за мной.
– Засвидетельствовано, – промолвил султан.
Он был необычайно доволен собой. Его эмиры были в немалом замешательстве. Его брат считал, что в данной ситуации и понимать нечего – вот только франк был удостоен настолько высокого дара, как если бы пес был впущен прямо в рай.
Саладин поднялся; он одной только силой воли мог стоять глаза в глаза с высоким райанином. Он сказал:
– Теперь у тебя такая надежная охрана, какая только может быть у человека. Я молю Бога, чтобы Он даровал тебе добрую удачу и часть Своего провидения. Иди осторожно, друг мой. Всегда смотри, что у тебя за спиной. Ты лучше меня знаешь, какое магическое оружие может применить твой враг, но ты можешь быть уверен, что оно у него есть. Может быть – об этом ходят слухи – что кое-кто из его слуг может быть не просто человеком.
По спине Айдана пробежал холодок. Но он вскинул голову и улыбнулся.
– Кто бы ему ни служил, он сам, вне всякого сомнения, смертный. Я иду на него хорошо предупрежденный и еще более хорошо вооруженный.
Улыбка Саладина была столь же вымученной, как и у Айдана. Он обнял принца, как будто одной силой этого объятия мог заставить события окончиться так, как ему этого хотелось.
– Аллах да защитит тебя.
Айдан низко поклонился в ответ. Мамлюки – его мамлюки – следовали за ним во плоти. Это заставило его рассмеяться. Все еще смеясь – и султан тоже неожиданно широко улыбнулся – Айдан повел свой отряд прочь.
17
Айдан наполовину боялся, что Джоанна отреагирует на его новую армию с ужасом. Но этого не произошло. Она даже не удивилась.
– Исмат говорила мне, – сказала она. – Это отчасти была ее идея. Она считала, что тебе следует иметь слуг, которым ты можешь доверять.
Айдан чуть приподнял брови. Он начал понимать, как эти женщины правят, при этом позволяя своим мужчинам думать, что мир находится в мужских руках. Несомненно, Джоанна предавала свой пол, позволяя Айдану узнать то, что знала она; или она предавала бы женщин, если бы Айдан был смертным мужчиной. Иногда он с легкой горечью пытался понять, не поэтому ли она столь легко приняла то, что произошло между ними. Он был словно любовник из грез, не человек, и потому грех не был столь уж смертным.
Затем он посмотрел на нее и укорил себя за глупость. Это сначала она была очарована существом из историй, рассказываемых Герейнтом. Она видела его целиком и – теперь – просто как его самого; как не видел его никто из тех, кто не принадлежал к его роду, даже его отец.
В этот последний день в Дамаске Джоанна послала к черту приличия и ушла из женских покоев. Она хотела хотя бы раз увидеть город, прежде чем покинуть его. Она рассматривала город с лошадиной спины, лицо ее закрывала от взглядов вуаль, но она была франкской женщиной, и этого нельзя было не заметить. У Айдана были сомнения касательно мудрости этой прогулки, но в кругу его мамлюков – его, Господи помилуй! он еще не привык к этому – и рядом с ним она была в такой же безопасности, как всегда. Хотя его сорвиголовы испытывали неуверенность. Они выросли в мире ислама, они были опьянены своей молодостью, и им не нравилась мысль, что женщина может ехать верхом, как мужчина. Пусть даже она по-мужски высока и рождена среди франков.
Она была в достаточной мере сарацинкой и в достаточной мере благородной норманнкой, и ее не волновало, что думает о ней кучка освобожденных рабов. Ей было куда более интересно рассматривать Дамаск, эту жемчужину земных городов. Иногда ей было еще интереснее проверить, насколько близко она может ехать к Айдану, при этом не вызывая ни косых взглядов окружающих, ни недовольства своей кобылы, которой не нравилась близость самца, пусть даже и мерина.
Айдан, который мерином отнюдь не был, заставил своего коня помотать головой и отстраниться. Иначе ему – не коню, конечно – трудно было бы удержаться и не схватить Джоанну в объятия, ошеломляя поцелуями, а это вряд ли было бы мудрым поступком.
Астролог исчез от Часовых Ворот. Айдан улыбнулся сам себе.
Джоанна хотела войти внутрь. Женщинам это было не воспрещено, но франкскую женщину едва ли встретили бы гостеприимно. Но Джоанна была упряма. Она смотрела прямо в глаза Айдану, не отводя взгляд.
– Почему кто-либо должен знать? Разве все они знают, кто ты такой?
Айдан с шипением выдохнул воздух сквозь зубы. Это была невероятная дерзость. Никто из смертных никогда не спрашивал… никогда не осмеливался…
Джоанна не сказала ничего из того, что могла бы сказать, на что ей давало право то, что было между ними.
– Я хочу посмотреть, – просто сказала она.
Долгий миг спустя Айдан ответил:
– Хорошо. Мы – эмиры, которые пришли помолиться за успех своего предприятия. Лучше будет, если ты будешь вести себя соответственно.
Ее улыбка была слишком озорной, чтобы он мог по-прежнему сердиться на нее, а важная походка Джоанны была точь-в-точь как у какого-нибудь сельджукского князька, исполненного чувства собственного достоинства. Один из мамлюков Айдана – не турок – хихикнул. Айдан оставил его и еще пятерых охранять лошадей. Остальные последовали за двумя высокими фигурами, которые вполне могли быть добрыми мусульманскими воинами, пришедшими помолиться в святом месте. По крайней мере, Айдану не нужно было притворяться человеком больше, чем обычно. Он все еще помнил реакцию Джоанны на его вид в великолепном новом плаще.
Мечеть для дома молитвы была столь же велика, как город. На галереях было полно торговцев: продавцы благовоний и хлеба устроили настоящую войну запахов, а книготорговцы, ювелиры и стекольщики рассыпали, подобно самоцветам, радужное сияние, вознося молитвы о ниспослании им покупателя. Западный минарет был полон святых людей, и чем выше они находились, тем святее считались, так что самый верхний, казалось, восседал прямо под небесами. Внизу читали суры из Корана мальчики, окружившие своих учителей, а вокруг первого в мире Корана стояла стража, и занавесь скрывала келью, где Айша, возлюбленная Пророка, хранила его живое слово, когда сам он был уже мертв. И над всем этим сама мечеть была подобна каменному саду: многоцветный мрамор на высоту в два человеческих роста, а выше – драгоценное сияние прекраснейшей в мире мозаики, на которой запечатлелся каждый город, где воссияла заря ислама, и было сказано, что не разрушится эта красота до конца мира.
Центр мечети был средоточием тишины и изысканной простоты, составлявшей сущность ислама. Зал молитвы был обширен и пуст, лампы были погашены, но чуть поблескивали в сумраке, меж колоннами сияли яркими красками толстые ковры, и золотые виноградные лозы обвивали михраб. Там было достаточно много людей, но все же они терялись в этом огромном пространстве, отданном во власть тишины. Кто-то где-то читал песнь из Корана.
Казалось более разумным, более естественным, сидеть на ковре подле колонны, лицом к молитвенной нише, и просто быть. Джоанна села рядом. Их не видел никто, кроме мамлюков, которым Айдан верил, и он сплел свои пальцы с ее. Она улыбнулась ему, быстрой улыбкой, мс обещанием оставить это на потом.
– Это святое место, – мягко произнесла она, – пусть даже это не наша святость.
Айдан кивнул. Это было так похоже на нее – понимать без слов. Они нуждались в том, чтобы прийти сюда. У Айдана не было дара предвидения, но поскольку он был тем, кем он был, он знал, что им не испытать вновь такого покоя.
Он едва не схватил ее в объятия, чтобы удержать ее, и этот час, и все, что им предстояло потерять. Она отвернулась от него; она была захвачена святостью этого места. Когда-то оно принадлежало римлянам; потом христианам, и в ту пору оно было полно молитв и греческих ритуалов. Теперь оно принадлежало Аллаху.
Айдан поцеловал ее пальцы, один за другим. Джоанна улыбнулась, хотя и не взглянула на него. Ее пальцы погладили его щеку.
Исхак увидел их через всю мечеть. Сначала он подумал, что глаза обманывают его. Мамлюки в своих алых плащах были хорошо видны, но двое в середине колыхались и плыли, словно миражи в горячем пустынном мареве.
Но это было только потому, что они были одеты в черное, а в зале царил полумрак, и Исхак решил проследить за ними. Сосредоточившись на этом, он ясно рассмотрел, что одним из них был Айдан. Мимолетно Исхак подумал, кто же был другой. Быть может, еще один франк; или кто-нибудь из Дома Ибрагима.
Исхак не мог сдержать вздох облегчения. Он старался, так старался, позабыть то, что знал, и до сих пор это ему удавалось. Он никогда и не думал выдавать франку свой семейный секрет.
Но завтра франк уезжает. Возможно, он никогда не вернется обратно. Исхак не собирался – разве что как дитя, желающее того, что не может получить, и знающее об этом – просить франка взять его с собой в караван. Надо было думать о семье, о Масуде и о султане.
Но франк был гостем Исхака, и Исхак считал, что они были друзьями. Франк был необычен, великолепен и способен на озорные проделки более, чем любой другой из всех, кого знал Исхак. Исхаку было жаль расставаться с ним.
А если он погибнет потому, что Исхак не предупредит его…
Нет, рядом с франком был не мужчина. Хотя она была столь же высока, как мужчина, и уродлива на безошибочно франкский манер. И бесстыдна. Держать мужчину за руку здесь, в самом доме Бога…
Франки вообще не знают приличий.
Исхак вздрогнул. Его желудок сжался плотнее, чем его кулаки. Люди говорят, что франки слишком бледны для каких-либо сильных чувств, что их нрав холоден и тускл из-за сырого климата и питания мясом нечистых животных. Но не у этих двоих, понял Исхак. Они были непристойно-чувственны.
Но удивительно прекрасны, словно животные. Они не знали лучшего.
Айдан знал сталь. Отец Исхака сказал, что этого достаточно.
Исхак вновь вернулся к тому, о чем думал прежде. Пожалуй, ему надо бежать, сейчас, пока они заняты, пока они не видят его.
Он с трудом сглотнул. Не для того он зашел так далеко, чтобы сейчас трусливо повернуться и ускользнуть.
Он заставил себя выпрямиться, привел свой плащ в порядок и пригладил то, что у него считалось бородой. Придав лицу приличное выражение, он пошел нарушать данное слово.
Вблизи женщина была не такой уж уродливой. Просто некрасивой. Она была достаточно скромной, чтобы схватиться за вуаль, завидев приближающегося Исхака, и достаточно по-франкски воспитанной, чтобы пожать плечами и отпустить вуаль, потому что он и так видел все, что только мог увидеть. У нее был бесстрашный взгляд. Под этим взглядом Исхак покраснел и не стал даже притворяться, что оказался здесь случайно.
По крайней мере, он мог притвориться, что не замечает ее. Он приветствовал Айдана без обычной небрежности, войдя в круг мамлюков, которые знали его и не стали останавливать. Но уже будучи здесь, Исхак никак не мог сказать то, ради чего пришел. Он даже не мог поднять взгляда. Он уставился на пол у себя под ногами, и предоставил им думать о его манерах все, что им хочется.
Айдан легко коснулся его плеча, словно пытаясь ободрить его.
– Пойдем. Я знаю, что должен уйти отсюда немедленно.
Исхак кивнул и сглотнул.
– Я не это… я… – Он подобрался под взглядом этих глаз, напоминающих сталь работы его отца, столь же острых, ослепляющих его, и сказал так твердо, как позволяла сотрясающая тело дрожь: – Сэр франк, я не хотел сказать, что ты должен убираться отсюда. Я понимаю; это нехорошо, но я могу понять это. Но я хочу сказать о том, к чему стремишься. Я думаю, ты не понимаешь, кто такие сыны ножей.
– Я думаю, что могу понять, – ответил Айдан, не выказывая ни малейшей обиды. – Они очень коварны и смертоносны. Они почти никогда не терпят неудачи, убивая тех, кого им приказано убить. За исключением вашего султана.
– Рука Аллаха была на нем, – отозвался Исхак.
– И она не может быть на мне, потому что я христианин?
Исхак так замотал головой, что тюрбан сполз набок:
– Нет, нет, нет! Аллах защитил его: не дал Старцу применить против него самое сильное оружие. Против султана были посланы человеческие силы, и не более того.
К удивлению Исхака, Айдан, кажется, прислушивался к его словам и верил тому, что слышит.
– Он говорил мне что-то об этом. Что не все гашишины – смертные люди.
– Йа Аллах! Не называй их имени! – Исхак умерил голос прежде, чем сорвался на истерический визг. – Что… что ты знаешь об их магии?
– Мало, – ответило Айдан. – Они мастера убийства. Они безумны – кое-кто говорит, что зачарованы; другие говорят – опоены зельем. Они живут, чтобы умереть и попасть в рай.
– И ничего более?
– А есть и еще что-то?
Эти глаза были слишком острыми. Исхак опять уставился на свои ноги.
– У них есть магия, принц, Дьявольская магия. И они безумны. Какой закон, разум или здравый смысл может подчинить человека, который желает только убить, а потом умереть?
– Значит, – сказал Айдан так небрежно, что Исхак застонал от отчаяния, – я должен буду стать безумнее, чем они.
– А можешь ли ты стать еще и сильнее? Смертоноснее?
– Я могу попытаться.
– Ты умрешь, – сказал Исхак. – Если ты тоже не владеешь магией.
Айдан улыбнулся.
– Я владею магией.
Исхак вздернул подбородок:
– Ты что, родной племянник Иблиса?
– Меня обвиняли и в этом, – ответил франк.
Исхак стиснул зубы от ярости. Он хотел выложить все, все разом, прямо. И не мог. Его глотка сжималась, когда он пытался заговорить; назвать ее имя. Предостеречь этого невинного от дьявольской суки Старца.
Магия. Что могут франки знать об истинной, высокой и смертоносной магии? Они ведь почти дикари.
И даже этот, который выглядит, как восточный повелитель. Он улыбается Исхаку, несомненно, считая, что развеял детские страхи. Но он сам – ребенок. Какое у него было могущество, чтобы противостоять тому, что затаилось на Горе?
Исхак не мог – просто не мог – говорить о ней. Заклинание было так же жестко и неодолимо, как узда, как оковы на языке. Он проклинал ее именем чернейшего ада, но молчал.
Он неуклюже поднялся, по щекам его катились слезы – как от ярости, так и от горя за друга.
– Принц, – произнес Исхак. – Принц, если ты не можешь быть мудрым, будь хотя бы осторожным. Не верь никому. Никому, ты понимаешь?
– Даже самому себе?
Исхак вскинул голову.
– О Аллах! Ты можешь заставить святого совершить убийство. -
Он выталкивал слова из горла одно за другим, всей силой воли и разума. – За тобой охотятся. Твоя жизнь значит не больше, чем песчинка в пустыне. Молись своему Богу, чтобы он присмотрел за тобой. Никакая меньшая сила не сможет защитить тебя.
– Я понимаю, – отозвался Айдан. Наконец-то безумная озорная небрежность покинула его. – Я так и сделаю, Исхак. Ты сильно рисковал, чтобы сказать мне это.
Кровь Исхака вскипела, потом застыла. Плечи его поникли.
– Это неважно. Мой отец… делает ножи… для… – Голос его прервался. Горло пересохло и горело. Он чувствовал слабость и тошноту.
Франк подхватил его прежде, чем он упал. Исхак ничего не мог поделать с этой слабостью, но она быстро отступила. Он заставил себя выпрямиться.
– Мне надо идти, – сказал он. – Иди – с Богом. Пусть Бог защитит тебя.
Юноша поплелся прочь, повесив голову, спотыкаясь, словно слепой. Айдан шагнул было за ним, но остановился. Это была сила. Разрушить ее или пробить в ней брешь – это могло сокрушить его мозг.
Холод, который возник, когда султан заговорил о магии, проник до костей. Это было реальностью; это было истиной. И Айдан не видел этого. Он касался лезвия кинжала работы Фарука, кинжала, обагренного кровью Тибо, и не понял, не вспомнил.
В Масиафе крылась сила. Быть может, более сильная, чем он; более старая; менее человеческая, чем он когда-либо мог стать.
Он никогда не сталкивался с таким противником. Все его прежние враги были людьми. Его род был его родом. Они не обращались друг против друга. Это было смертельное безумие.
Память вернулась к иному. Сарацинка, красавица с кошачьими глазами, Марджана. Если он может найти ее… если она знает, что таится в Масиафе… возможно…
Будет ли она помогать франку? Другие помогали, и не только Исхак; но Айдан никогда не стал бы взывать к милосердию сарацинки. Быть может, она даже не знает, какой демон отвечает на вызов Повелителя Ассасинов.
Но если он увидит ее снова, он может спросить.
Айдан повернулся к Джоанне. Она сдерживала свой страх, но он рос, стирая румянец с ее лица, гася свет в глазах. Он привлек ее к себе и поцеловал.
– Я защищу тебя, – пообещал он.
Она позволила себе воспользоваться его поддержкой на столь же краткий миг, как и Исхак. Но она знала об Айдане больше, чем было позволено узнать мальчику-воину. Она заставила себя поверить в это обещание.
