Текст книги "Драконы"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Энн Маккефри,Урсула Кребер Ле Гуин,Орсон Скотт Кард,Холли Блэк,Роберт Сильверберг,Харлан Эллисон,Гордон Руперт Диксон,Питер Сойер Бигл,Майкл Суэнвик,Кэролайн Черри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 48 страниц)

– Заколдованная принцесса? – Принц, нахмурившись, разглядывал спящего дракона. – Вряд ли я вот это поцелую. Женщина, способная разорить королевство и гнать солдат, словно овец, моей женой стать не может.

Явно он переборщил и объелся историй о принцах и заколдованных принцессах: ведь я не упомянула ни о поцелуе, ни о союзе двух царственных сердец.

– Пожалуй, лучше просто убить чудище, – проговорил принц. – Если ты не отойдешь, мне придется отшвырнуть тебя силой.

За свою жизнь я рассказала столько историй о принцах, что знала, чему их учили: убивать монстров и жениться на принцессах. И вот этот принц, подобно всем остальным, явно не был склонен быстро менять принятые решения.

– Я не отойду, – заявила я, сжимая кинжал.

Но принца учили сражаться, а меня – нет. Молниеносным движением меча он отвел лезвие моего кинжала в сторону, шагнул ко мне, вырвал оружие из моих рук и швырнул в сторону. Потом поднял меч.

Я бросилась на шею дракона и прижалась к нему. Теперь, чтобы ударить по спящему дракону, он сначала должен был разрубить меня.

– Проснись же, – шепнула я Таре, и глаза мои наполнились слезами. Это уже слишком! Это несправедливо! – Ты должна спастись.

Слезы потекли у меня по щекам, упали на шею дракона и заструились по тусклым чешуйкам.

Там, куда падали слезы, чешуйки вновь искрились небывалым блеском, бело-голубое свечение стало невозможно ярким и слепило глаза. Дракон вздрогнул. Я спрыгнула с него и отбежала в сторону.

Теперь дракон светился весь – в десять раз сильнее солнечного света посреди ледника. Сквозь слезы я, прищурившись, смотрела на это сияние. И силилась разглядеть, и видела в нем изгибающуюся тень.

Сияние исчезло. Я поморгала все еще слезящимися глазами. На дырявом ковре стояла женщина. Глаза ее были голубыми, словно лед. А волосы – огненно-рыжими. На ней была старомодная охотничья туника и бриджи. В руках она сжимала рукоять пристегнутого к поясу меча, и я не сомневалась в том, что фехтовать она умеет. Думаю, опыта в сражении с разбойниками ей было не занимать.

Тара сидела у камина, в котором солдаты развели огонь, и смотрела на языки пламени.

– Конечно же, ты можешь потребовать награду, – сказала я принцу. – Купцы просили тебя покончить с драконом – и у тебя получилось. Солдаты могут это подтвердить: дракона нет.

– Что верно, то верно, – согласился принц.

– Так и должно было случиться, – объяснила я принцу. – Мои слезы растопили лед в ее сердце, и она снова стала собой.

– И что же теперь будет? – Принц задумчиво смотрел на Тару.

Она отвернулась от огня и встретилась с принцем взглядом:

– Теперь я займусь вот чем – верну своему королевству былую славу. Дракона нет, и мой народ снова придет в родные края. – Тара улыбнулась. – На это нужно время, но торопиться некуда.

– Тебе потребуется помощь, – заявил принц. – Столь прекрасной принцессе негоже править в одиночестве. Может…

– Может, тебе стоит припомнить собственные слова, которые произнес тогда, когда собирался убить дракона? – перебила его Тара, и улыбка все еще не сходила с ее уст. – Женщина, способная разорить королевство и гнать солдат, словно овец, твоей женой стать не может. – Она снова перевела взгляд на огонь и сказала: – Вернется мой народ, и разбойники – тоже. Мы будем сражаться с грабителями в горах, а торговцы станут платить пошлину за то, чтобы пройти перевалом.

– Наверное, купцам лучше пока об этом не говорить, – посоветовала я принцу.

Что ж, на этом истории конец? Не совсем. Осталось рассказать про рог короля Таклы. Этим же вечером я стояла возле ледника и трубила в него. Я увидела среди льдов голубую вспышку, и вот передо мной очутилась прекрасная женщина, закутанная в белую шаль. Ее глаза показались мне знакомыми – такие красивые, пронзительно-синие. Сияли ее белоснежные волосы. Когда она увидела меня, то улыбнулась, будто узнала.

– Ты звала меня, – сказала ледяная дева. – Чего тебе надобно?

Я протянула ей рог со словами:

– Только вернуть вот это. Больше ничего.

Ледяная дева не сводила с меня глаз, потом спросила:

– И это все? Ты не попросишь ни богатства, ни славы, ни известности?

С улыбкой я покачала головой.

– Ты одеваешься как мужчина, но на самом деле ты женщина. Хочешь стать мужчиной?

Я подумала о принцессе Таре, девушке, которая сражается с разбойниками и мечтает возродить свое королевство, и покачала головой.

– У меня нет такого желания, которое бы ты помогла мне исполнить, – сказала я. А потом спросила: – Как поживает твоя дочь?

– Очень хорошо. Она с радостью вернулась домой.

– Еще бы, – кивнула я.

– А как поживает твоя матушка? – в свою очередь спросила ледяная дева.

– Поправляется. Сочиняет балладу о Таре.

Дева взяла у меня из рук рог.

– Ты молодец, – сказала она. – Хорошо, что ты смогла помочь моей правнучке, Таре.

С поклоном я отвечала:

– Рада, что оказалась полезной.

Когда я распрямилась и подняла взгляд, ледяной девы и след простыл.

Я вернулась в Набакхри, где в таверне Сарасри меня ждала матушка. Пришла я днем. Отправилась искать матушку и нашла ее на кухне. Сарасри месила тесто для хлеба, а мама играла ей на арфе.

На кухне было тепло. На огне в горшке булькала баранина. Вкусно пахло сдобным тестом.

– А вот и Ал! – воскликнула Сарасри, увидев меня.

Матушка перестала играть и обняла меня. Сарасри положила в миску огромную порцию тушеного мяса и заставила меня все съесть.

– Чудное дитя мое, – улыбнулась матушка, – расскажи же нам, что случилось с тех пор, как мы расстались.

Я покачала головой и ответила с набитым ртом:

– Вечером. Сегодня вечером я расскажу сказку.

Народу собралось видимо-невидимо. Люди прослышали о болезни матушки, о моем путешествии к Драконовым вратам и о возвращении с кровью дракона, а потом о новом путешествии в логово чудища и о том, как я ценю данное мной слово.

Я улыбнулась слушателям. Я была одета в тунику и бриджи, с победой вернулась из логова дракона и понимала, какую сказку они ожидают услышать, – историю о храбром юноше Але, герое, который лицом к лицу сошелся с чудовищем.

– Зовут меня Алита, – так начала я, – что означает «та, которой можно верить». Кое-кому из вас я знакома как Ал, и вы думали, что я – юноша. Но мир полон иллюзий – я это поняла, когда повстречалась с драконом. Сейчас вы услышите историю обо мне.

Наоми Новик
ОСЕНЬ: БЕЛЫЙ ДРАКОН СМОТРИТ ЧЕРЕЗ ПРОЛИВ [32]32
  Пер. Т. Казаковой


[Закрыть]

Американка в первом поколении, Наоми Новик родилась в 1973 году в Нью-Йорке. В детстве большое влияние на нее оказали польские народные сказки, сказки о Бабе-яге и книги Толкина. Новик изучала английскую литературу в Университете Брауна, писала выпускную работу по компьютерным технологиям в Колумбийском университете, но оставила учебу ради участия в разработке компьютерной игры «Neverwinter Nights: Shadows of Undrentide».

Первый роман Новик «Дракон Его Величества» («His Majesty's Dragon») был опубликован в 2006 году вместе с «Нефритовым троном» («Throne of Jade») и «Войной черного пороха» («Black Powder War») и впоследствии переведен на двадцать три языка. – Новик завоевала премию Джона Кэмпбелла как лучший молодой писатель, а также получила премию Комптона Крука и премию журнала «Locus» за лучший дебютный роман. Четвертая книга цикла «Отчаянный» («Temeraire»), «Империя слоновой кости» («Empire of Ivory»), была признана бестселлером по версии «New York Times». Среди последних работ писательницы новые романы о драконе Отчаянном «Победа орлов» («Victory of Eagles») и «Змеиные языки» («Tongues of Serpents»), а также омнибус «На службе Его Величества» («In His Majesty's Service»).

Новик живет с мужем в Нью-Йорке в окружении бесчисленных компьютеров.

Дипломат де Гвинье скрылся где-то во дворце. Линь осталась во дворе одна. Слуги с бледными узкими лицами таращились на нее из окон огромного здания; солдаты в бело-голубых мундирах тоже смотрели на нее во все глаза, сжимая в руках длинноствольные мушкеты. Работники, одетые попроще, толпились вокруг нее; судя по запаху, они пришли прямо из конюшни или хлева; невыспавшиеся, неуклюжие и шумные, они жаловались друг другу на то, что приходится работать в неурочные часы.

Дворец, построенный в виде каре вокруг квадратного двора, отличался от всего, к чему она привыкла дома, и вызывал сильное недоумение. Местами он выглядел вполне пристойно, но проделанные на разных уровнях окна и нелепо низкие двери были до смешного маленькими и больше подходили крестьянской избе или, на худой конец, жилищу какого-нибудь купца. Она просто не смогла бы войти внутрь такого дома. Какие-то рабочие сооружали на лужайке шатер из тяжелой плотной ткани, в котором наверняка будет жарко и душно в августовскую пору. Другие работники вытащили откуда-то огромное корыто, должно быть, из-под свиного пойла, и, спотыкаясь и зевая, ведрами таскали туда воду.

Несколько человек волокли пару коров; буренки мычали и вращали огромными глазами. Работники привязали коров перед ней и отошли на несколько шагов, как будто ожидали, что она примется пожирать их живьем. От животных несло навозом и ужасом.

Линь стегнула хвостом и отвернулась. Она явилась сюда не для того, чтобы устраиваться с удобствами.

Де Гвинье вышел из боковой двери в сопровождении незнакомого человека: он тоже был в мундире, похожем на солдатский, но нелепость одеяния – узких панталон в обтяжку – отчасти скрадывалась просторным серым плащом. Приблизившись, спутник дипломата остановился в нескольких шагах от нее, но не из страха: в лице его читалась отвага воина.

– Сир, – сказал с поклоном де Гвинье, – позвольте мне представить вас мадам Линь, она прибыла сюда из Китая, чтобы пожить у нас.

Так это и есть их император? Линь рассматривала его с сомнением. Благодаря долгому совместному путешествию из Китая в компании с де Гвинье и его соотечественниками, она вынуждена была приспособиться к их привычкам, которые казались ей неприличными из-за отсутствия надлежащих церемоний в общении. Но то, что она видела сейчас, выходило за все рамки. Прислуга наблюдала за ними, не пряча глаз и не отворачиваясь: ни тебе соблюдения дистанции, ни уважения. Сам император хлопал де Гвинье по плечу, словно они солдаты из одного полка.

– Мадам, – произнес император, глядя на нее в упор, – соблаговолите объяснить этим людям, как они должны обслуживать вас. Сожалею, что мы оказываем вам такой скромный прием, но в душе мы весьма польщены и постараемся вскоре исправиться.

Де Гвинье прошептал ему что-то так тихо, что она не смогла расслышать, и император, не дожидаясь ее ответа, отвернулся и принялся энергично отдавать распоряжения. Громко мычащих коров увели прочь; прибежали мальчишки и принялись торопливо уничтожать следы коровьей мочи, которые насмерть перепуганные животные оставили на лужайке. Вместо корыта служители принесли большую полированную медную чашу, чтобы напоить гостью водой. Мычание коров оборвалось где-то за стойлами, и вскоре распространился запах жареного мяса. Запах был не слишком привлекательный, но она так проголодалась после длительного путешествия, что аппетит мог послужить достаточной приправой к любой еде.

Де Гвинье вернулся к ней после краткой беседы с императором.

– Надеюсь, это устроит вас на первое время? – поинтересовался он, указав на возводимый на лужайке шатер. – Его величество сообщил мне, что он отдаст распоряжение выстроить поблизости от реки постоянный павильон, сообразуясь с вашими вкусами, чтобы разместить вас с наибольшими удобствами.

– Мелочи не имеют значения, – сказала она. – Я предпочитаю как можно скорее услышать о планах императора в отношении Британии.

– Завтра утром я запрошу необходимую вам информацию, мадам, – с некоторым колебанием пообещал де Гвинье. – Возможно, его величество захочет лично изложить вам свои намерения.

Она смотрела на него, разворачивая и сворачивая ожерелок, словно веер, как бы предупреждая, что все его увертки ей понятны и что она не позволит водить себя за нос слишком долго. Но он поклонился и ушел, явно довольный собой.

Она долго не спала, наслаждаясь свежим воздухом на лужайке возле шатра и время от времени выбирая кусочки жареного мяса с большого блюда, когда голод пересиливал отвращение. К тому же, остыв, мясо стало чуть съедобнее. Восход солнца, столь вредного для ее зрения и кожи, заставил ее искать убежища под пологом шатра. В духоте и неудобстве этого временного пристанища она забылась тяжелым, беспокойным сном; ей снился низкий, хорошо поставленный голос принца, декламировавшего стихи о лете.

Ближе к вечеру солнце скрылось за тучами, и она смогла выбраться наружу, где оказалась в обществе трех огромных драконов-самцов, неимоверно грязных и лениво обгладывающих окровавленные кости; они были в кожаной сбруе – явно служили для перевозок. Драконы уставились на нее с оскорбительным любопытством; Линь уселась и одарила их ледяным взглядом.

– Добрый день, мадам, – не выдержал один из них, осмелившись первым прервать молчание.

Линь свернула ожерелок и, полностью игнорируя приветствие, склонилась над медной чашей. На поверхности воды плавало несколько листьев, которые никто не удосужился убрать; она откинула их кончиком когтя и принялась пить.

Три самца недоуменно переглянулись, подергивая кончиками хвостов и крыльев, словно только что вылупились из яйца. Тот, что первым заговорил с ней, самый крупный из них, неопределенно-бурого цвета, с белым брюхом в серую крапинку, предпринял еще одну попытку.

– Меня зовут Фратерните, – объявил он и, не дождавшись от нее ответа, наклонился к ней и прокричал: – Я сказал: «Добрый день. Меня…»

Она развернула ожерелок во всю ширь и издала короткий упреждающий рык, так что сухая пыль с лужайки взметнулась вверх и попала ему в ноздри.

Он отпрянул, откашливаясь и лопоча что-то; забавно изогнувшись, самец принялся тереться мордой о бок туловища.

– За что?! – обиженно возмутился он.

Однако, к ее облегчению, все трое отодвинулись подальше от нее, вроде бы оказывая почтение.

– Когда у меня возникнет желание познакомиться с кем-либо, – произнесла Линь, обращаясь к низкорослому деревцу в нескольких шагах от них и тем самым пресекая нежелательную фамильярность, – я вполне могу сама осведомиться о его имени. Когда кто-либо настолько забывает приличия, что сам напрашивается на знакомство, я поступаю с ним так, как он того заслуживает.

Последовало непродолжительное молчание, после чего самый мелкий из трех драконов, неприятной оранжево-буро-желтой окраски, осмелился задать вопрос:

– Но как же мы можем приветствовать вас, если нам не разрешается говорить?

Линь в некотором замешательстве помолчала, чтобы не выказать удивления. Ей следовало немедленно приспособиться к новым условиям и принять во внимание, что эти трое вовсе не праздные невежи: их приставили к ней для компании.

Она присмотрелась к ним повнимательнее. Фратерните, похоже, вылупился из яйца примерно года два назад; он еще не достиг окончательных размеров, хотя туловище уже было непропорционально огромным. Оранжево-бурый самец выглядел немного постарше, а третий, черный в желтую крапинку, был моложе всех. Единственный из них, он отличался более или менее приличной окраской, зато вонял чем-то похожим на прогорклое лампадное масло.

Дома или в другой цивилизованной части света она без раздумья сочла бы это намеренным оскорблением. Она и здесь была не вполне уверена в обратном. Но ведь де Гвинье затратил столько усилий, чтобы доставить ее сюда. Невежественное обращение – что еще от них ждать, решила она. Наверняка французы считают, что это проявление радушия. Она не могла себе позволить отнестись к ним с презрением – пока, во всяком случае. Линь понятия не имела, кого может оскорбить ее отказ от знакомства: а вдруг это заденет тех, кто влияет на принятие решений?

И она уступила обстоятельствам и, по-прежнему адресуя свои слова дереву, снизошла до ответа:

– Разумеется, меня не привлекает знакомство с особами, которые не умеют культурно есть и вообще держать себя прилично.

Драконы с сомнением посмотрели друг на друга и на себя, и черно-желтый самец, пожиравший сырую говядину, обратился к одному из работников поблизости:

– Густав, о чем она толкует: я как-то не так ем?

– Не знаю, ваша милость, – ответил тот. – Говорят, она пожелала, чтобы мясо для нее жарили, – может, она это имеет в виду?

– Иноземный способ питания, даже если он, несомненно, вредит здоровью, не может волновать бесстрастного наблюдателя, который тем не менее может испытывать неудовольствие, если к нему подходит некто, испачканный кровью и отбросами, в грязной сбруе и к тому же воняющий падалью, – раздраженно объяснила Линь, после чего закрыла глаза, опустила голову на передние лапы и обернула вокруг себя хвост в знак того, что беседа окончена.

Троица вернулась через несколько часов, умытая, с надраенной сбруей и в доспехах; они по-прежнему выглядели сомнительно, но теперь больше походили на бойцовых драконов, чем на подсобных рабочих. Сами они были вполне довольны собой, словно надели знаки отличия высшего ранга. Линь вздохнула про себя и позволила им представиться: оранжево-бурый сказал, что его имя Сюрте, а черно-желтый – Люмьер. Последний тут же с гордостью объявил, что он из породы огнедышащих, и без всякой нужды изрыгнул могучую струю пламени с дымом.

Она смотрела на все это с крайним неодобрением. В следующий миг он загасил пламя, перестал пыжиться и опустил крылья вдоль спины.

– Я… Мне говорили, что в Китае нет огнедышащих драконов, – сказал он.

– Несбалансированное ян обусловливает неустойчивость темперамента, чем, видимо, и объясняется ваше странное поведение, например выдыхание огня во время беседы, – назидательно заявила Линь.

Вынужденная делать такие замечания по поводу множества подобных бестактных поступков, Линь вскоре ощутила себя в этой компании чем-то вроде няньки при юных недоумках; особенно тяжело пришлось ей во время обеда, когда их требовалось то и дело поучать. К концу трапезы, однако, она оценила меру их простодушия, поскольку они оказались такими же неискушенными в беседе, как и в манерах, а потому послужили бесценным источником информации.

Информация оказалась неутешительной. Они так описывали свое повседневное питание, что по сравнению с ним даже этот обед показался ей более или менее сносным; они радовались перспективе ночевать на лужайке возле ее шатра – подлинное счастье по сравнению с тем грязным хлевом, в котором они жили. Вернувшись из заморских стран, принц рассказывал ей о том, как живут на Западе, но она не вполне поверила ему: трудно было представить, что можно мириться с такими условиями жизни. Но она справилась с негодованием так же, как с сырыми овощами, поданными вместо риса; в конце концов, она прибыла сюда вовсе не для того, чтобы облегчить жизнь местных драконов. Ей предстояло завершить труды принца.

Перспективы обескураживали. Ее новые товарищи сообщили ей, что Франция пребывает на грани войны, но, набросав на земле карту, она увидела, что враг, на которого они указали, располагался на востоке – в противоположной от Британии стороне.

– Деньги-то им на войну против нас дает именно Британия, – сказал Фратерните, бросив сердитый взгляд в сторону островов.

Те самые деньги, подумала Линь, которые они выжимают из торговли в Китае, в нарушение законов императора продавая там опиум и вывозя серебро.

– И когда вы отправляетесь? – поинтересовалась она.

– Мы не отправляемся никуда, – угрюмо ответил Люмьер и опустил морду на передние лапы. – Нам придется остаться: нас прокормить трудно.

Линь легко представила, сколько еды потребуется, чтобы содержать таких громадных особей, тем более что французы склонны кормить их говядиной, но и дома их все равно придется обеспечивать пищей, так что вряд ли они на этом выгадают.

– Ну, армия просто не может вести с собой такое стадо, чтобы прокормить нас, – возразил Фратерните.

Понадобилось еще полчаса, чтобы Линь поняла, что французы все запасы провианта везут с собой из дома.

Она попробовала вообразить это и содрогнулась: перед ее мысленным взором предстало стадо на марше – изможденные и отощавшие коровы, которые идут в пищу драконам, только когда падают замертво.

– И сколько же из ваших идет на войну, а сколько остается? – спросила она и с помощью наводящих вопросов выяснила напрочь лишенный смысла порядок: драконы составляли всего одну тридцатую часть войска, тогда как идеальной долей их участия со времен Сунь-цзы считалась одна пятая.

Насколько она могла судить, в их стратегии военно-воздушные силы мало принимались в расчет; главной опорой армии считались пехота и кавалерия, в то время как эти части должны были служить только в качестве поддержки. Теперь Линь поняла, почему они так зациклены на размерах: слишком мало драконов участвовало в боевых действиях.

Она недоумевала, как вообще здешний император исхитрялся побеждать на вражеской территории – при такой-то организации дела. Однако юные драконы взахлеб рассказывали ей о славных победах и успешных военных кампаниях, из чего она заключила, что враг был не более французов искушен в применении военно-воздушных сил.

Ее собеседники удрученно признались, что сами они ни в одном из этих великих событий не участвовали и вообще мало чем успели отличиться; в основном они валялись без дела или вяло и неохотно отрабатывали неуклюжие маневры.

– Почему бы вам не научиться писать, – предложила Линь и заставила их царапать на земле составные черты пяти первых знаков. Они слишком взрослые, и им потребуется по меньшей мере неделя, чтобы выучить первые знаки, и годы для того, чтобы прочитать простейший текст. – А тебе надо есть только рыбу и кресс-салат и каждый день выпивать миску мятного чая, – назидательно заметила она Люмьеру.

Вечером появился де Гвинье, он больше интересовался тем, как складываются ее отношения с благоприобретенными пажами, чем рассказывал о последних новостях. Вопреки требованиям благоразумия, она не могла удержаться от того, чтобы высказать неудовольствие:

– Я что, должна быть без ума от счастья, когда вы приставляете ко мне юных недорослей, не способных на интеллигентное общение? Я еще могу понять, что у вас боевые драконы считаются аристократами, но вы, по крайней мере, могли бы прислать кого-нибудь более опытного и умудренного жизнью.

Де Гвинье несколько уклончиво оправдывался, что они хотели снабдить ее более веселыми и оживленными собеседниками.

– Судя по отзывам, эти ребята одни из лучших, – сказал он. – Руководство военно-воздушными силами его величества специально возложило на них это ответственное поручение.

– Для несения службы, помимо хорошей наследственности, требуется еще и образование, – заявила она. – Насколько я успела заметить, они только и умеют, что есть или демонстрировать свою силу. Возможно… – Она осеклась, с холодным негодованием осознав, для какого рода службы они предназначались.

У де Гвинье хватило воспитанности и соображения, чтобы принять пристыженный и в то же время обеспокоенный вид.

– Они предназначены для того, чтобы доставить вам удовольствие, мадам, – сказал он. – Если они не способны на это, я уверен, другие…

– Можете передать своему императору, – гневно перебила она, – что я приму от него такое одолжение только тогда, когда он решит зачать наследника престола от самой вульгарной замарашки из самой убогой деревушки в своих владениях. Не раньше. Можете идти.

Он поспешно удалился, пока она не разгневалась окончательно. Она немного прошлась по двору, хлопая крыльями, как опахалом, чтобы охладить кожу при такой жаре. Импровизированное опахало причиняло легкую боль, но гораздо сильнее ощущалась боль от нанесенного ей оскорбления. Она даже не знала, как ей поступить в этом случае. С тех пор как Линь вылупилась из яйца, она из-за своего необычного окраса привыкла сносить опасливые, косые взгляды мелких и суеверных особей и страдать, сознавая, что их беспокойство вредит репутации принца. Но даже самый тупой из придворных ни за что не осмелился бы на такой неслыханно оскорбительный проступок.

Прямо перед ней приземлился Люмьер после недолгой разминки в небе. Она угрожающе зашипела на него при мысли о том, что он мог себе вообразить о ней.

– И чего вы снова сердитесь? – спросил он. – Погодка замечательная, самое время полетать. Почему бы вам не полюбоваться на Сену с воздуха? За городом есть замечательная лужайка, там чисто, и к тому же, – добавил он, явно довольный собой, – я принес вам подарок, вот. – И он протянул ей большую ветку, покрытую разноцветными листьями.

– Я состояла при особе принца, – низким, глухим голосом произнесла Линь, – и мне дарили золото и драгоценности. А ты предлагаешь мне это и считаешь, что годишься мне в партнеры?

Люмьер обиженно бросил ветку и фыркнул в ответ:

– Ну и где они теперь, все эти ваши драгоценности? И где этот ваш принц, слишком…

Она распахнула крылья во всю ширь, задетая жестоким отпором, и ее ожерелок раздулся до предела, причиняя боль. Когда она наконец заговорила, в голосе ее звучала смертельная угроза:

– Вам не доведется больше интересоваться им.

Оскорбленный и пораженный одновременно, Люмьер встопорщился в ответ и пустил из ноздрей тонкие струйки дыма. Но один из собратьев схватил его за ременную сбрую сзади и воскликнул:

– Постой, приятель! Она же лишилась его; она лишилась вождя!

– О! – сказал Люмьер и тут же опустил крылья, уставившись на нее, вылупив глаза.

Линь отвернулась от непрошеного сочувствия и двинулась через широкий двор ко входу во дворец, где, все еще содрогаясь от ярости и не обращая внимания на протесты слуг, уселась прямо на булыжной мостовой так, чтобы ее невозможно было обойти.

– Я здесь не для того, чтобы служить племенной кобылой, – заявила она, когда Люмьер попытался возразить что-то. – И если ваш император рассчитывает именно на это, я сегодня же вечером улетаю и сама найду дорогу прочь из вашей варварской страны. Если же он рассчитывает на что-то другое, пусть безотлагательно известит меня об этом.

Она сидела там несколько часов, ожидая ответа, под палящим солнцем, и времени было достаточно, чтобы трезво обдумать, где еще можно отыскать способы и средства для уничтожения хорошо укрепленного островного государства. Те же раздумья привели ее сюда. Теперь, когда принц погиб, его соратники рассеяны, ее доброе имя безвозвратно опорочено, а принц Мяньнин получил все возможности для осуществления своих реформ – как будто эти дикари вообще на что-то способны, – она не имела ни власти, ни влияния в Китае.

Но ведь и в этой варварской стране она, одинокая странница, точно так же не имела ни власти, ни влияния. Она размышляла, не отправиться ли самой в Англию и не поднять ли там восстание, но ей уже было ясно, что в этих странах драконы пали так низко, что их невозможно поднять даже ради их собственного блага. Эта мысль заставила ее едва ли не посочувствовать Темереру – если бы только в ее сердце хватило места для другого чувства к нему, кроме ненависти.

Но в отличие от этих жалких юных недоумков он сделал свой выбор, имея возможность избрать более достойную судьбу. Он предпочел остаться рабом, к тому же рабом наркоторговцев и их боевиков. Его не просто желательно – его необходимо было уничтожить заодно с теми британцами, которых он обслуживал. Но для этого требовались иностранные вооруженные силы, а ими располагал только этот император. Если он не прислушается к ней…

Но в конце концов он появился. При свете дня она смогла лучше разглядеть его, к полному своему разочарованию. Просто урод какой-то, с круглым лицом и лохматой гривой волос грязно-серого цвета, одетый в узкие до неприличия штаны, точь-в-точь как его солдаты. Он и шагал-то не с подобающим императору достоинством, а как-то слишком энергично и торопливо. Сопровождал его тощий человечек с пачкой бумаг в руках, который не просто замедлил шаг, а откровенно попятился при виде ее, бледный как смерть.

– Ну, в чем дело? – нетерпеливо поинтересовался император. – Чем плохи эти три дракона, которых мы предоставили в ваше распоряжение? Они вас не удовлетворяют должным образом?

Линь прижала ожерелок от такой явной грубости. Можно подумать, что это какой-нибудь деревенский мужлан.

– Я прилетела к вам не размножаться, – заявила она. – Если бы у меня и были такие пошлые планы, а у меня их нет, то ныне меня заботят более насущные проблемы.

– И что? – спросил император. – Де Гвинье рассказал мне о вашей озабоченности, и я ее разделяю, но с Британией не разделаться за день-два. Их военно-морские силы контролируют Ла-Манш, а мы не можем бросить на прорыв войска, не устранив угрозу на Восточном фронте. Хорошо укрепленное островное государство нелегко…

– Возможно, вы не в курсе, – ледяным тоном прервала его Линь, – но в свое время я считалась жуань-юань, то есть заняла первое место среди десяти тысяч претендентов на экзаменах. Это, конечно, мелочь, о ней и говорить не стоило бы, но, будучи осведомлены об этом, вы могли бы не тратить драгоценное время, объясняя то, что очевидно для любой разумной особы.

– Ну, если вы недовольны не тем, что мы не начинаем немедленное вторжение в Британию… – помолчав, начал император.

– Я недовольна тем, что вы не предпринимаете ничего, что может в будущем привести к их уничтожению, – перебила его Линь. – Де Гвинье привлек меня сюда сказками о вторжении и обещанием использовать для этого мои услуги. Вместо этого я обнаруживаю здесь отправку бесчисленных тысяч солдат на Восточный фронт, в то время как лучшая часть из тех немногих драконов, что здесь имеются, в огромных количествах пожирают вредное для организма мясо коров и валяются на траве в сырую погоду, неспособные даже откладывать яйца. Какой смысл в таких нелепых действиях?

Он ответил не сразу, помолчал какое-то время, а затем, обернувшись к отставшему секретарю, подозвал его повелительным жестом и распорядился:

– Немедленно вызовите ко мне генерала Бодруа и генерала Вийера! Мадам, – снова обратился он к ней, – объясните мне, пожалуйста, как следует кормить драконов. Арман, подойдите ближе, не можете же вы записывать на таком расстоянии.

Генералы прибыли через час на курьерских драконах и с ходу принялись спорить с ней по каждому пункту. Полные невежды в том, что касается основных принципов равновесия, необходимого для здоровья, они даже гордились этим и презрительно фыркали, когда она указала им на крайнюю нелепость кормления огнедышащих особей сырым мясом. По их понятиям, драконы питаются исключительно мясом животных; насколько она могла судить, они полагали, что количество потребляемой пищи определяется только размерами дракона и больше ничем.

Они наотрез отказались обсуждать способы взаимодействия драконов с кавалерией или хотя бы возможности использования драконов в качестве транспорта. Перепалка привела ее в некоторую оторопь и заставила замолчать. И тут генерал Вийер повернулся к императору и заявил: