Текст книги "Драконы"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Энн Маккефри,Урсула Кребер Ле Гуин,Орсон Скотт Кард,Холли Блэк,Роберт Сильверберг,Харлан Эллисон,Гордон Руперт Диксон,Питер Сойер Бигл,Майкл Суэнвик,Кэролайн Черри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц)

Король что-то произнес, и тварь дохнула на женщину. Та моргнула, но и только; одежда ее спереди начала тлеть, прядь волос вспыхнула и, превратившись в горсточку белого пепла, упала на корсаж. Она безмятежно смотрела на ряды зубов – мы все смотрели, потому что в темном помещении они горели огнем, подобно факелам, – на язык, золотистый, изогнутый, потрескавшийся. Трещины были алыми и светились, словно уголья.

Король окончил свою кошмарную утробную речь. Гигантская ящерица ухмыльнулась, а может быть, она просто готовилась заглотить добычу. Она не бросилась вперед, как кошка, не стала играть со своей жертвой; одним движением она сцапала женщину, и мгновение спустя половина тела уже торчала у нее изо рта; еще мгновение, и несчастная исчезла, а тварь запрокинула голову, чтобы протолкнуть ее в горло, как делает птица, набрав в клюв воды. Шея твари раздулась, как будто она хотела показать нам, как движется добыча по ее узкому длинному пищеводу. Огненный язык коснулся чешуйчатых губ, кожа натянулась и обмякла, и раздался звук, которого я никогда не забуду – ящерица сглотнула, наслаждаясь поеданием жертвы, и опаленная плоть скользнула в ее желудок.

Капитан зашипел так сильно, что я почувствовала, как на шею мне брызнула слюна.

– Вот что бывает с девчонками, которые не выходят за того, за кого им приказывают!

Однако он дрожал от страха, а я была спокойна. Чушь, подумала я. Как будто сам Король устроил это представление только для меня, дочери одного из своих многочисленных воинов! Но я все равно была потрясена ужасом, происшедшим у меня на глазах, видом отца, брызгавшего на меня слюной. До меня дошло, как он разгневан; я поняла, какое это чудовищное безрассудство – отвечать отказом на требование Короля или отца. Я все-таки усвоила его урок: как бы ни был разозлен Капитан тем, что я отказала его глупцу-солдату, но, когда он узнает остальное, меня ждет нечто гораздо более страшное.

Но времени для размышлений не было: тварь подпрыгнула и попятилась, словно ее пронзили копьем. Изо рта у нее вырвался язык пламени; какой-то солдат загорелся и отлетел прочь, затем покатился по полу и рухнул в яму. Но о нем тут же забыли, потому что ящерица согнулась пополам, снова распрямилась и подняла голову к потолку, угрожающе нависая над нами. Она прыгала и била хвостом, рычала, плевалась огнем и дымом. Она рухнула на пол, извивалась и корчилась, одним взмахом хвоста разнесла колесо, обломки которого загорелись, выплюнула огненный шар, врезавшийся в стену и взорвавшийся. На стене осталось огромное черное пятно.

А потом кожа на брюхе чудовища раскрылась, словно чудовищный цветок, словно пожар, пробившийся сквозь крышу дома. Представьте себе проглоченную птицу, рыбу или четвероногую тварь, добавьте огонь, магию и громадные размеры желудка, а затем представьте себе, что из костра, из-за стены огня, из лужи драконьего желудочного сока, из дыма от его тлеющих угольев к вам шагает маленькая спокойная женщина.

При виде ее Капитана охватил еще больший ужас, чем после прыжков ящерицы.

– Нет! – прошептал он мне в ухо, но я отстранилась; меня наполняло ликование, я едва не кричала от радости.

Женщина сошла с подыхавшего чудовища, встала на лоскут его шкуры, похожий на ужасный обугленный ковер, и за спиной у нее раздавался последний хрип дракона.

– Господин! – сказала она, обращаясь к Королю и к той силе, что стояла за ним и сейчас проникла в его тело. – Вы видите, что противник равен вам и даже сильнее вас! Я говорила вам! – Она рассмеялась, и в камере, полной страха, где придворные с выпученными глазами сбились в кучу, чтобы увернуться от бившего хвостом чудовища, ясно прозвучал этот светлый, прекрасный смех – словно плеск воды, наполняющей чашу, когда вас мучит жажда. – Я говорила вам, господин: сила моего Повелителя и Повелительницы далеко превосходит мои силы и будет существовать еще долго после моей смерти. Если вы убьете меня, глупцы, это нисколько не заденет Их. И если вам это удастся, я скажу: если кто-то запомнит историю моей жизни или запишет ее на пергаменте или на тростниковой бумаге и люди будут перечитывать ее или даже слушать от других, сидя на коленях у няньки или стоя в толпе на рыночной площади, то все, кто узнает ее, будут благословлены и женщины их рода будут сильны, плодовиты и будут рожать легко. Моя вера чиста и сильна здесь и за гробом; это лишь край мантии Короля и Королевы, которые правят этим миром, от дна самых глубоких морей до звезд на небе, и всеми землями и существами на них.

Капитан, стоявший у меня за спиной, куда-то исчез; его место заняли другие люди, они теснили меня вперед, уставившись вниз, и пораженно разглядывали останки чудовища, горделивую женщину, бросавшую вызов Королю, тлеющий столб, охваченное пламенем колесо, мертвое тело обожженного стражника в яме.

А затем я увидела отца внизу лестницы; он протиснулся сквозь толпу, вытащил меч.

– Я избавлю вас от нее, ваше величество! – крикнул он.

Он широкими шагами направился к женщине; она смотрела, как он приближается, не двигаясь, без страха, словно мать на неразумного ребенка. Я была так уверена в том, что он будет унижен, потерпит поражение, а она победит, что в полном спокойствии ждала, когда он ударит ее. Меч разрубил ее позвоночник, и она упала, обливаясь кровью, хлеставшей из шеи; сердце ее еще билось, не зная, что голова отрублена; оно сокращалось и качало ярко-красную кровь на обугленную шкуру дракона, но ручей становился все слабее и наконец прекратил течь. Отец некоторое время стоял над телом; мы все стояли над ней, внимательно разглядывая ее, как разглядывал дракон, перед тем как ее съесть.

Но она просто умерла, эта пастушка, она была мертва; ее чудеса закончились.

Я вскрикнула пронзительно и громко, и крик мой разнесся по огромному помещению, полетел к дымящимся потолочным балкам. Кто-то схватил меня, чтобы я не свалилась вниз, перевесившись через перила слишком сильно, чтобы я не поползла к отцу и не разбила себе голову о камни у него на глазах.

– Она рехнулась, – произнес кто-то. – Нельзя было позволять ей смотреть на это – она лишилась рассудка от ужаса.

Но нет, рассудок мой был ясен, я страдала от ужасной ясности мысли, от ужасного понимания происшедшего, от сознания того, что чудесная девушка ушла из этого мира, а я по-прежнему была заключена в нем вместе с моим любовником, моим нерожденным ребенком и ожидающей меня карой, с моим разгневанным отцом… А она была свободна, растворилась в своей вере, она была там, во славе среди своих богов и святых. Как же я завидовала ей! Неизведанная ярость охватила меня, гнев на отца и на нее, ужасное горе я испытывала оттого, что девушка, увиденная мной совсем недавно, такая чудесная, была так быстро отнята у меня.

Люди попытались помочь мне спуститься, но я отбивалась от них. Им пришлось связать меня и нести вниз на руках; они торопились, потому что крыша горела, и Король со своими приближенными уже покинул зал. Отец встретил меня внизу, взял меня на руки и перекинул через плечо, словно мертвое тело. Я отбивалась, обливаясь слезами, извивалась, пока мы бежали мимо раздутого тлеющего трупа дракона, из которого текли ручьи черной крови, мимо тела и отсеченной головы святой женщины, которая смогла выйти из его брюха с помощью своей благодати. Она лежала на полу, неприкрытая; ей не суждено было быть похороненной по своим обрядам и обычаям, ей суждено было свариться в крови чудовищной ящерицы и быть засыпанной черепицей обрушившейся крыши. Балки переломают ее кости, огонь пожрет их.

Отец вынес меня наружу, в длинные тюремные коридоры, затем на улицу. Придворные, советники и солдаты бежали мимо нас, с криками, в толпу, в городской шум; вопли и топот заглушали мои крики, и никому не было дела до слез, струившихся из моих глаз на лоб и на кожаные доспехи Капитана и оставлявших на спине его длинные темные дорожки.

Элизабет Бир
ОРМ ПРЕКРАСНЫЙ [26]26
  Пер. О. Ратниковой


[Закрыть]

Элизабет Бир родилась в Хартфорде, штат Коннектикут, в 1971 году, в тот же день, что Фродо и Бильбо Бэггинсы, но на много лет позже. Ее первый рассказ был опубликован в 1996 году, затем после десятилетнего перерыва вышли пятнадцать романов, два сборника и более пятидесяти рассказов. За трилогию «Дженни Кейси» («Jenny Casey») Бир получила премию журнала «Locus» в номинации «Лучший дебютный роман», а также стала лауреатом премии Джона Кэмпбелла как лучший молодой писатель-фантаст в 2005 году. Ее рассказ «Береговая линия» («Tideline») в 2008 году был удостоен премии «Хьюго» и премии Теодора Старджона, а повесть «Расцвет шогготов» («Shoggoths in Bloom») в 2009 году завоевала премию «Хьюго». Недавно вышли романы «Холод» («Chill»), «Окруженный горами» («By the Mountain Bound») и повесть «Существа из кости и самоцветов» («Bone & Jewel Creatures»).

Орм Прекрасный пел во сне, пел для своих братьев и сестер, как поет само для себя море. Он не мог умереть. Но и жить так дальше тоже не мог.

Он спал на ложе из драгоценных камней и, услышав песнь своих предков, подумал, что ему все равно. Люди приближались; Орм Прекрасный чувствовал это нутром. Он подумал, что не будет сражаться с ними. Он решил просто запечатать гору – пусть они царапаются к нему снаружи как могут.

Он умрет здесь, в пещере-матери, и останется с Гармонией. Некому было наследовать ему, некому было занять место стража, а Орм Прекрасный был стар.

Поскольку он был последним стражем пещеры-матери, сокровищница его достигала гигантских размеров и переливалась всеми цветами радуги. Здесь были нефрит и лазурит – наследие Орма Изящного и Орма Блестящего, – и хризопразы, и бирюза, и полудрагоценный полевой шпат. Здесь было три потрескавшихся куска аметистовой трубки, массивные, как ствол дерева, и Орм Прекрасный старался не дышать на них огнем: от жара камни могли пожелтеть или стать серыми.

Ближе всего к нему покоилась груда бериллов – зеленых, как изумруды, зеленых, как яд, зеленых, как трава, – это были бренные останки его сестры, Орм Ослепительной. А за ней виднелось то, что осталось от ее супруга, Орма Великолепного, – угольно-черный лабрадор с серебристым и зеленым отливом. Песнь Великолепного, когда он умирал, была прекрасной и звучной, что было странно, если вспомнить, что перед превращением он сделался старой, едва ползающей громоздкой тушей.

Орм Прекрасный вытянул свою длинную шею среди великолепных останков родичей и задремал под их песни. Скоро он присоединится к ним, возвратится в мир согласия, где все они связаны множеством нитей. Сейчас их освещало только сияние, исходившее от него. Только его глаза помнили их блеск. И он тоже скоро потеряет способность светиться, и в пещере-матери воцарится тьма, и здесь будет звучать их музыка.

Он был светлым, самым светлым из своих родичей, бело-голубым, как снятое молоко, и таким же полупрозрачным. Однако, когда он выползал на свет, его чешуи переливались всеми цветами радуги – зеленым, синим и ярко-красным, таким ярким, что фигура его долго потом стояла перед глазами у человека.

Он давно уже не выползал на свет. Возможно, следует завалить пещеру сейчас, чтобы быть готовым заранее.

Да.

Покончив с этим, он улегся среди своих сокровищ, среди своих возлюбленных родичей, под горой, и думал свои драконьи мысли.

Но когда люди пришли, это оказались не шпионы-одиночки, а целые батальоны с собственными драконами. С железными драконами – желтыми металлическими чудовищами, которые скрипели и шипели, вгрызаясь в скалу. Кроме драконов, у них был огонь, которым они стреляли.

Послышался глухой удар, все задрожало, со сводов пещеры посыпалась пыль. Холодный зимний воздух, проникший в отверстие, разбудил Орма Прекрасного и оторвал его от полного песен сна.

Он поморгал светящимися глазами, поднял голову от окаменевшего поющего бока Орма Проницательного. Он услышал хруст камня, похожий на хруст измельчаемых костей, и наклонил голову, направив вперед уши и усики.

Песнь Гармонии наполнилась изумлением и тревогой.

Это случалось с другими. Их убивали, ловили, брали в плен. Разламывали на куски и уносили, и их воспоминания и сны исчезали навеки, их песни расчленяли на крошечные фрагменты, которыми украшали запястья, шею, корону. Но тем людям всегда можно было преградить дорогу каменной стеной.

А теперь они пришли сюда, в пещеру-мать, и не отступили, увидев ее запечатанной.

Так не пойдет. Люди напугали их всех.

Орм Прекрасный вылетел из горы, объятый бело-желтым пламенем. Желтый стальной дракон оказался едва ли крупнее его. Он загородил выход из туннеля; его лапа, усаженная зубьями, сгребала и пересыпала раскрошенный камень. Орм Прекрасный нанес ему удар лапой, выпустив когти, и, когда пролом в стене матери-пещеры освободился, он широко расправил крылья.

Холод пронизал его до костей, проник сквозь чешую. Из раздувающихся ноздрей не вырывалось пламя, и пар от его дыхания кружился в воздухе и превращался в иней. На склоне горы лежал снег, почерневший, грязный и изрытый ямами. Белые крылья Орма сверкали в лучах солнца, рождавших алые искорки. Хрупкая сталь завизжала и подалась под его когтями.

В клетке внутри механического дракона сидел человек. Он загорелся и начал издавать ужасные, немелодичные звуки. Орм Прекрасный схватил его и съел быстро, из жалости, дернув головой, как аист, поймавший лягушку.

Горло его расширилось, сжалось, разгладилось, сократилось. У него не было времени есть их хитроумную машину, к тому же огонь не мог повредить металл. Орм Прекрасный когтями разорвал железного дракона пополам и, протиснувшись между обломками, взмыл вверх.

Другие люди с воплями бросились бежать. У них были могучие машины, но железо не могло причинить ему вреда. Ни их пули, ни бур второго дракона с головкой, похожей на молот, не остановили его. Он погнался за ними, хватал их когтями и пожирал тех, кто разбился о скалы, вылетев из машин.

Потом полетел за оставшимися в живых и убил тех, кого смог догнать.

Когда он приполз обратно по туннелю к своим родичам, они пели все вместе, и песнь их была полна тревоги. Он присоединился к их песне, сплетению множества напевов, мелодия его слилась с их мелодиями. Орм Прекрасный был стар; ноты, которые он вносил в песнь, были насыщенными, сложными, легкими и нежными.

«Они придут снова», – сказала Орм Ослепительная.

«Они нашли пещеру-мать, и у них есть машины, с помощью которых они откопают нас, как барсука, спрятавшегося в своей норе», – пел Орм Ужасный – колонна черного с сиреневым нефрита.

«Здесь больше не безопасно, – пел Орм Блестящий. – Мы будем рассеяны, от нас ничего не останется. Песнь кончится, кончится».

Он пропел строку, которая заставила их смолкнуть. Гармония угасла, как костер, который задул ветер, и на миг Орму Прекрасному показалось, что тишина сдавила ему горло, словно проволока. Тишину нарушил нестройный хор, шум все усиливался, походя на звуки настраивающегося перед выступлением оркестра. – Гармония была испугана, члены ее спорили между собой.

Но Орм Утонченная повысила голос, и все прислушались к ней. Она много прожила на свете и давно умерла, и мудрость ее песен превосходила мудрость всех живущих и мертвых. «Пусть решает страж».

Кто-то согласился, затем еще кто-то, и голос за голосом присоединялись к хору.

Тогда Орм Прекрасный сел на задние лапы, помахивая хвостом; брюхо у него болело, но он попытался сделать вид, будто знает, как защитить Гармонию от людей, которые собирались откопать ее и растащить на куски по всему свету.

– Я подумаю об этом, пока перевариваю пищу, – сказал он и со вздохом улегся на бок.

Вокруг него раздавалась песнь Гармонии, означавшая согласие. В смерти они не забыли об основных потребностях живых.

Несмотря на то что от людей и их машин осталось мокрое место, Орм Прекрасный, набив брюхо железом и плотью, все же спал, приоткрыв один глаз. В темноте его шкура светилась, озаряя пещеру тусклым фиолетовым светом и мерцающими зелеными огнями. Гармония пела вокруг него, размышляя, пока он спал. Мертвые не отдыхали, им не снились сны.

Они только пели и все помнили.

Когда он проснулся, стая пела гармонично. Они слушали его пение, пока он спал, и, когда он потянулся – он снова стал стройным, зато увеличился в длину почти на ярд, – он услышал их песни и узнал от них то, что они узнали от его обеда.

Люди должны были прийти. Рудокопы, которыми пообедал Орм Прекрасный, знали, что за их смерть отомстят. Люди должны были прийти снова, но они напоминали муравьев со своим оружием и инструментами. А Орм Прекрасный был силен.

Но он был стар, и он был один. И скоро кто-нибудь наверняка вспомнит, что, хотя сталь не страшна племени Орма Прекрасного, осколок кремня или обсидиана мог снять его опаловую шкуру с опаловых костей.

Пещера-мать была заполнена трупами драконов, цепь песен и воспоминаний тянулась в глубь веков на целые эпохи. Гармония была богата голосами.

Орму Прекрасному не под силу было перенести их всех в другое место.

Орму Божественному, который был самым старым, выпала участь сообщить горестную весть, о которой все уже знали: «Ты должен покинуть нас, Орм Прекрасный».

Не существует закона, запрещающего драконам летать над Вашингтоном, однако нужно отметить, что появление Орма Прекрасного получило сильное неодобрение властей. Но, несмотря на это, он продолжал свой путь, не изрыгая пламени и не нанося сокрушительных ударов крыльями, и в конце концов ему удалось сесть на Национальной аллее, не уничтожив ни одного из атаковавших его самолетов.

Он осторожно приземлился на пространстве перед Национальным музеем естественной истории; ветер от зависшего над головой вертолета шевелил его усы. Газоны и тротуары были полны людей. Они с криками разбегались, представляя собой такую легкую добычу, что Орм едва не поддался искушению. В раздражении он забил кончиком хвоста, затем занялся чисткой когтей на передней лапе и некоторое время был вынужден постоять на трех лапах. После этого он смог взять себя в руки, сложил крылья и постарался не обращать внимания на сновавшие внизу куски мяса.

Вряд ли ему удастся произвести благоприятное впечатление на персонал музея, съев предварительно несколько сотрудников.

Он стоял молча, изучая по очереди свои когти и любуясь разноцветными отблесками яркого солнца на своей молочно-белой шкуре. Через пять минут, подняв голову, он обнаружил, что окружен кольцом людей; среди них было несколько женщин с блестящими металлическими предметами в руках, какие-то значки сверкали на темно-синей форме цвета содалита.

– Здравствуйте, – произнес Орм Прекрасный на языке своего обеда, повысив голос, чтобы его смогли расслышать сквозь рев вертолета. – Меня зовут Орм Прекрасный. Я хотел бы поговорить с хранителем музея.

Вертолет улетел, и в конце концов привели хранителя; хранителем оказалась женщина. Орм Прекрасный подумал: может быть, это из-за полузабытой легенды о предпочтениях его народа. Сопрано было особенно популярно среди его родичей в те дни, когда они более свободно общались с людьми.

Она медленно вышла из дверей, затененных белыми колоннами, спустилась по широким низким ступеням, окруженным экспонатами окаменевших деревьев, и остановилась за баррикадой из желтой ленты и деревянных козел, которую соорудили вокруг Орма люди в синей форме.

Он очень обрадовался, увидев, что они эвакуируют Национальную аллею.

На хранителе был темный костюм, каблуки ее стучали при ходьбе; волосы были собраны в пучок на затылке. В ушах ее поблескивали маленькие камешки – алмазы, холодные, никчемные, не умеющие петь.

– Меня зовут Кэтрин Сэмсон, – сказала она и нерешительно протянула свою крошечную мягкую ручку, затем попыталась было отдернуть ее, но, очевидно набравшись смелости, снова вытянула вперед. – Вы хотели поговорить со мной?

– Я Орм Прекрасный, – ответил дракон и осторожно положил ей на ладонь кончик когтя. – Я пришел просить тебя о помощи.

Она прищурилась, и он сообразил, что солнце светит ей в лицо. Хотя солнечный свет и не слепил ее бледные человеческие глаза, блеск чешуи наверняка был невыносим. Дракон расправил крылья, чтобы создать тень, и люди в синей форме, все как один, отступили назад – как будто они были Гармонией, подумал Орм Прекрасный. Но он знал, что это не так.

Однако хранитель осталась на месте.

Его голубоватые крылья были полупрозрачными, и в кожистой части левого зияла дыра – старый шрам. Сквозь дыру на туфлю хранителя падало неровное пятно света, но лицо ее было теперь скрыто в тени, и она опустила ладонь, которой закрывала глаза.

– Спасибо, – произнесла она. А потом, не сводя с него взгляда, отодвинула в сторону козлы. Один из людей в синем хотел было схватить ее, но он не успел поймать ее руку – она уже проскользнула в щель и стояла в тени Орма Прекрасного, запрокинув голову. На висках из прически выбивались мягкие пряди, которые напомнили Орму Прекрасному коричневатые усики Орм Ослепительной. – Значит, вам нужна моя помощь? Э-э-э… сэр?

Он осторожно опустился и, не складывая крыльев, оперся на локти. Хранитель была совсем близко и могла прикоснуться к нему, и когда он наклонил голову, чтобы рассмотреть ее как следует, то заметил, что она смотрит на него, высунув язык. В ответ он тоже на мгновение высунул язык, чтобы уловить ее запах.

Она испугалась. Но любопытство оказалось сильнее.

– Я сейчас все объясню, – сказал он. И рассказал ей о пещере-матери, о драгоценных останках его Гармонии, о людях, которые пришли похитить их. Он рассказал ей, что они мертвы, но они – сама память и, если их растерзают на куски и увезут, их песни и их воспоминания будут разрушены. – Это станет концом моей культуры, – объяснил он и сказал ей, что умирает.

Когда он говорил, то опускал голову все ниже и наконец почти шептал ей на ухо. В какой-то момент она положила руку ему на голову, между рогами, и наклонилась ближе; сейчас она, казалось, испугалась, сообразив, что прикасается к нему. Она медленно убрала руку и принялась пристально разглядывать свои пальцы.

– Что это за пение?

Она услышала его – венок из музыки, который принес с собой Орм, несмотря на то что здесь, в отсутствие Гармонии, музыка была тихой и слабой. Это хорошо.

– Это мое пение.

– И все… все твои сородичи – это всегда так бывает?

– У меня нет сородичей, – поправил он. – Да. Даже после смерти мы поем. Именно поэтому члены Гармонии должны оставаться вместе.

– Значит, когда ты сказал, что только ты…

– Я последний, – ответил Орм Прекрасный.

Она опустила голову, и он дал ей время подумать.

– Это будет очень дорого стоить, – осторожно произнесла она, потирая кончики пальцев, как будто они онемели. – Нам придется действовать быстро, ведь браконьеры уже нашли твою… пещеру-мать. То, что ты предлагаешь, упирается в сложную техническую проблему: я не знаю, как перенести останки, не разрушив их. Я не знаю, где взять такие деньга.

– А если представить, что деньги не проблема, то твой музей примет от меня наследство?

– Разумеется. – Она снова прикоснулась к его голове, торопливо, словно тайком. – Драконы, – сказала она, покачала головой и рассмеялась. – Драконы.

– Деньги не проблема, – повторил он. – У вас в музее есть юрист?

На составление документа ушло два дня. Орм Прекрасный провел это время в тревоге и беспокойстве, хотя изо всех сил старался сохранять безмятежный вид. Кэтрин, хранитель, постоянно была рядом. Она даже поселила его в здании – в просторном вестибюле с высокими дверями мог поместиться гораздо более крупный дракон – и велела принести себе складную кровать, чтобы не покидать его даже ночью. Дракон не мог оставаться в вестибюле, поскольку люди гордились тем, что музей работает целый день и открыт для всех посетителей. Но для дракона освободили небольшой зал, и там он устроился относительно удобно, хотя его окружали тишина и одиночество.

Снаружи разбили лагерь журналисты и военные, но в стенах Музея естественной истории было светло и тихо, здесь раздавались лишь слабые отзвуки песни Орма Прекрасного.

Он уже пел траурную песнь по Гармонии. Но если его жертва означала их спасение, тогда это было такой мелочью!

Когда был составлен контракт и подписаны все бумаги, Кэтрин села на край своей кровати и заговорила.

– Твое наследство, – начала она. – То, что музей должен продать, чтобы оплатить доставку твоей Гармонии сюда.

– Да, – сказал Орм Прекрасный.

– Могу я наконец-то узнать, что это такое и где его искать?

– Оно здесь, перед тобой, – ответил Орм Прекрасный и когтями вырвал у себя сердце.

Он рухнул на пол с грохотом, подобным звону разбившегося колокола, и превратился в лавину молочно-белых опалов, сверкающих лазурными, зелеными и алыми искорками. Куски опала покатились к ногам Кэтрин, оставляя синяки на ее лодыжках, сломав несколько пальцев даже через туфли на высоких каблуках.

Но она была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать боль. Сквозь звуки своего одинокого пения Орм слышал, как она повторяет:

– О нет, о нет, о нет.

Люди, прибежавшие узнать, что случилось, обнаружили Кэтрин Сэмсон на коленях, перебирающей камни. Ручейки соленой воды прочерчивали дорожки на ее лице, покрытом белой, как слоновая кость, опаловой пылью. Она целовала осколки, и алые прожилки, пронизывавшие их, казались ярче крови на ее пальцах.

Орма Прекрасного разломали на кусочки и распродали, как он и завещал. В документах содержались точные указания на этот счет, – очевидно, драконы вполне могут обойтись без помощи нотариуса.

Камни шли по неслыханной цене. Носящий их на теле мог слышать песнь драконов. Организации и самые богатые в мире люди дрались за останки Орма. За них давали любые деньги.

Кэтрин Сэмсон получила в наследство несколько камней. Она велела отполировать их, просверлить и сделала из них ожерелье, которое носила на шее, и тепло ее крови нагревало их. Пещеру-мать нашли, пользуясь картами и указаниями Орма Прекрасного. Когда прибыла экспедиция Смитсоновского института, браконьеры уже приближались к ней.

Но ученые вызвали Национальную гвардию, и с браконьерами разобрались, хотя, возможно, и не так решительно, как хотелось бы Орму Прекрасному.

Одного за другим драконов Гармонии привозили в музей.

Кэтрин, все еще с ногой в гипсе, проводила целые дни в выставочных залах. Она наблюдала, присматривала, сторожила, а потом гладила и ласкала сокровища Орма Прекрасного, как самка сокола в гнезде, высиживающая яйца. Ее поддерживала его песнь, его теплые останки у нее на шее, его едва слышный голос.

Его тело разбилось на кусочки, рассеянные по всему свету. Он перестал быть частью своей стаи. Он был потерян для них, как это бывало и прежде, с другими драконами, и, как их песни, его песнь в конце концов начала стихать, смолкла и была забыта.

Через несколько месяцев Кэтрин перестала плакать.

Она перестала есть и спать.

Перестала ходить домой.

Они приходили, словно отставшие от армии солдаты, с разбитыми ногами, промокшие под дождем, с облупившимися от солнца носами. Они приходили поодиночке, в вечерних платьях, в деловых костюмах, в неприлично дорогих футболках и джинсах. Они были усыпаны опалами в платиновой и золотой оправе. Они приходили потому, что останки Орма Прекрасного пели, нагретые теплом их тел.

Они приходили увидеть драконов, услышать их бесконечные песни. Ночью, когда музей был закрыт, они терпеливо дожидались утра на ступенях. Они не мерзли. Они не страдали от голода.

В конце концов, после нескольких десятилетий войны на истощение, они были приняты в музей. И там они работали и жили до самой смерти.

А что же с Ормом Прекрасным?

Тело его было рассеяно по всему свету. Он умер один.

Гармония не могла вернуть его. Он был потерян; его забрали смертные стражи.

Но в их ушах раздавалось его пение, и они вспоминали его, как раковина помнит шум моря.