Текст книги "Драконы"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Энн Маккефри,Урсула Кребер Ле Гуин,Орсон Скотт Кард,Холли Блэк,Роберт Сильверберг,Харлан Эллисон,Гордон Руперт Диксон,Питер Сойер Бигл,Майкл Суэнвик,Кэролайн Черри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц)

Марго Ланаган
ЧУДЕСНАЯ ДЕВУШКА [25]25
  Пер. О. Ратниковой


[Закрыть]

Марго Ланаган родилась в Ньюкасле, штат Новый Южный Уэльс, Австралия, и получила диплом бакалавра истории в Сиднейском университете. В течение десяти лет Ланаган являлась внештатным редактором, сейчас она зарабатывает на жизнь написанием технических текстов. Ланаган опубликовала нескольких фантастических романов для молодежи и подростков, среди них «Дикие игры» («Wild Game»), «Матросы с танкера» («The Tancermen») и «Проходя через Альберта» («Walking Through Albert»). Писательница также участвовала в двух подростковых межавторских проектах и выпустила три сборника рассказов: «Белое время» («White Time»), «Черный сок» («Black Juice»), получивший Всемирную премию фэнтези, и «Красные пики» («Red Spikes»). Недавно увидел свет фантастический роман Ланаган «Лакомые кусочки» («Tender Morsels»), удостоенный Всемирной премии фэнтези и вошедший в число призеров премии Принца. В настоящее время Ланаган работает над новым романом «Невесты с острова Роллрок» («The Brides of Roll-rock Island») и сборником «Урановое сырье» («Yellowcake»). Писательница живет в Сиднее, Австралия.

Я с яростью набросилась на комок теста, представляя себе, будто это голова Капитана; я награждала злобными тумаками появлявшиеся в нем «глаза» или «рот». Навлекла на них позор – молчать, затыкала я «рот». Я ему больше не дочь – за эти слова еще удар. Его дочь? Я принадлежала самой себе; я не была его вещью. Если я кому-то и обязана была повиноваться, так это Клепперу; ему принадлежало больше моего тела и души, чем отцу, – то, о чем отец не желал знать. Я была женой Клеппера во всем, кроме имени; часть его плавала внутри меня, медленно росла, готовя им еще больший позор…

Шлепок, вмятина – и я выбросила из головы мысли об этом. Редди рассказывала свою очередную историю, чтобы Амбер и Роупер не болтали за шитьем, – эта была о рыбачке и короле, и я тоже начала слушать, чтобы не думать о будущем, чтобы отвлечься от своих тревог и страхов. И вскоре меня захватила история бедной девушки: как надменно она вела себя с королем и как ей повезло, что он не повесил ее за это! Вдруг в дверях показался Капитан – сплошные кожаные доспехи и ярость. Он даже не снял шлема, потому что зашел в дом всего на минуту.

– Пошли со мной, – велел он. – Я тебе кое-что покажу. – Он набросился на меня так стремительно, что я не успела увернуться. Он схватил меня за руку, оторвал меня от моего занятия и вытолкал за дверь, не дав мне времени отмыть руки, облепленные тестом и мукой. – Я покажу тебе, что бывает с девками, которые не делают, что им приказано.

Редди привстала, Амбер и Роупер повернулись ко мне, словно близнецы, но я знала, что они не помогут, просто будут смотреть, открыв рты. Они никогда не спорили с ним, не задавали вопросов. Они не собирались меня спасать. Мы оказались на залитой солнцем улице, я – как была, в переднике, в муке. Я стряхнула руку отца, но он снова поймал меня за локоть, грубо, чтобы все видели, что он мой хозяин.

– Эта женщина, – пробормотал он таким тоном, словно родиться женщиной уже являлось преступлением. – Она поклоняется деревянным святым – ты их видела. Она простирается ниц перед этими чучелами. Одного этого достаточно для того, чтобы ее бросили в темницу.

По закону этим людям разрешалось следовать своим верованиям, их не трогали. Несмотря на то что наши боги, боги Аквилинов, были богаче и могущественнее – их истории и родословные были подробно записаны и изображены на стенах для тех, кто не умел читать, а вере в наших богов учили в церкви и школе, – поклонников святых не преследовали, им позволяли строить свои храмы, бормотать свои молитвы. Мы только смеялись над ними.

– Она была одной из нас, из верующей семьи, но нянька вложила ей в голову бредни о святых, совратила ее с пути истинного.

Ах вот какова причина его злобы!

– Ее накажут за это? – спросила я; я не знала, что говорил закон насчет наших людей, перешедших в веру святых, но не думала, что это является серьезным преступлением.

– Нет! – Он толкнул меня вправо, под галерею, и мы пошли вдоль колоннады; люди бросали на нас мимолетные взгляды, но были слишком заняты своими делами, чтобы заговаривать с нами. – Она оскорбила Короля своим отказом!

– Отказом в чем? – Я вырывалась не слишком сильно, чтобы не устраивать сцену. – Отпусти меня! Я пойду с тобой!

– Пойдешь, пойдешь. – Но он не выпустил мою руку. – Отказалась отдать ему себя. Свою руку или свое тело. Он предложил ей стать его женой или наложницей. Женой! После того, как она болталась по полям со своими овцами! Кто знает, какую заразу она там подцепила! Кто знает, с кем она там валялась! И вот наш Король говорит: я беру тебя, я спасу тебя, ты так красива, что я готов сделать тебя своей королевой или возлюбленной! Но она говорит «нет»! Она предпочитает иссохнуть на своих холмах, бормоча свою тарабарщину, молясь своим идолам! Сумасшедшая или, по меньшей мере, безрассудная девчонка. Однако ты сама увидишь. – Он тряхнул меня, и я зашаталась. – Ты увидишь, как наказывают за безрассудство и упрямство.

Мы шли по задворкам, по узким вонючим немощеным улочкам. Он толкал меня вперед. Мы проходили мимо борделей и казарм; солдаты курили, высунувшись из верхних окон, ухмылялись, пялясь вниз; старухи, сидевшие в дверях домов, окидывали нас пронизывающими взглядами. Затем мы повернули за угол и оказались перед тюрьмой, зданием без окон, окруженным стенами, увенчанными железными остриями и утыканными осколками стекла.

Стражник у входа отдал честь моему отцу, глядя прямо перед собой. На мгновение я ощутила горечь оттого, что принадлежу Капитану. Солдат отдал честь лишь званию моего отца; сам Капитан как человек был для него пустым местом. Я тоже была в его глазах пустым местом – посылкой или документом, который Капитан принес с собой на службу.

Мы вошли внутрь и зашагали во мраке, среди глухих каменных стен, углубляясь в недра тюрьмы, пока не затерялись в ней окончательно. Неужели он собирается посадить меня в тюрьму? Неужели запрет меня в камере, чтобы я усвоила его урок? Но я не собиралась усваивать его, меня не страшили ни стены, ни охрана, ни годы заключения.

В конце концов мы подошли к открытой двери; часовой выпрямился, увидев отца, но на меня взглянул с тревогой. Изнутри послышался свист кнута, похожий на негромкий разгневанный вопль, и звук шлепка по чему-то влажному.

В просторном помещении, несмотря на размеры, стояла духота. Ты сразу понимал, что здесь творились злые дела; орудия зла виднелись среди теней, а посредине комнаты, в свете факелов, собралась группа людей.

Они окружали какую-то женщину, державшуюся так прямо, словно она смотрела с вершины холма на далекий маяк. Она стояла спиной к нам; платье ее на плечах превратилось в лохмотья от ударов бича, лохмотья смешались с лоскутами плоти, кровь струилась на пол.

– Ноги, – приказал Король.

Его можно было распознать по тому, что он единственный из всех сидел и был почти неподвижен; если у этого сборища было два центра, то он был вторым.

Два солдата подняли юбки женщины, открыли грязные голые пятки и белые икры. Когда я взглянула на нежную кожу под ее коленями, у меня внутри все сжалось – такие тонкие морщинки были там, такие бледные голубые жилки.

– И ягодицы, – добавил его величество.

Среди сборища мужчин возникло какое-то движение – оно означало предвкушение, возбуждение. Солдаты подняли юбки еще выше, обнажив бедра и ягодицы; я думала только о том, что сейчас этой нежной, мягкой плоти коснется обжигающий удар плети. При виде обнаженного тела женщины мои собственные ягодицы сжались, ноги, казалось, ждали удара. Но женщина стояла прямо; она даже не дрогнула, словно в том, что они делали, не было ничего позорного для нее, словно сейчас ей не предстояло испытать дикую боль.

Они велели ей придерживать подол платья; первые удары оставили на ее теле алые следы, затем кожа лопнула, появились капельки крови. Женщина даже не поморщилась, не вскрикнула. В свете факелов блестела ее спина, покрытая бордовой коркой и влажными черными лоскутьями ткани; теперь полосы на ее ногах стали сливаться, образуя сплошное алое пятно, кровь выступила сильнее.

– Какая наглость! – прорычал Капитан, обращаясь к самому себе. Казалось, при этом он вспомнил, что обладает даром речи, грубо схватил меня за руку и встряхнул. – Видишь? Вот что делают с девками, которые не выполняют приказов!

Наши взгляды встретились, и я увидела, что он разозлен до предела, но это нисколько не тронуло меня. Он мог кричать на меня так громко и так долго, как ему заблагорассудится, но крики его больше не имели надо мной власти. «Я буду встречаться с кем захочу, – говорила я. – Я выйду замуж за того, за кого захочу. Мне нужен Клеппер, а не какой-то тупоголовый легионер, который когда-то оказал тебе услугу».

– Хватит, – прозвучал в застойном воздухе холодный голос Короля, и в полной тишине раздавалось лишь тяжелое дыхание солдат, которые по очереди бичевали женщину. – Дайте мне взглянуть на нее, – приказал он.

Она не стала ждать, пока они толкнут ее, – она опустила юбки и, развернувшись в луже собственной крови, встала лицом к нему. Солдаты хотели было схватить ее за руки, как Капитан – меня, но Король небрежным жестом велел им отойти. В свете факелов блеснули его тяжелые кольца с огромными алыми и синими, как оперение зимородка, камнями.

Они отступили назад; женщина стояла в центре, высокая, сияющая, и на пару мгновений у меня перехватило дыхание: я поняла, почему Король захотел взять ее в жены. Передо мной был образец красоты Аквилины: широкий лоб, прямой нос, полные губы, волевая челюсть, сила и мягкость, слившиеся воедино. У нее были широко открытые ясные зеленые глаза; они смотрели на Короля, как мне показалось, с несколько насмешливым выражением. Я мгновенно влюбилась в нее – из-за того, что они с ней сделали, и из-за того, что она воспротивилась им. «Но он же Король! – думала я. – Чем таким она обладает, что не желает выполнять волю Короля? Почему она не ослеплена им, почему твердо стоит на своем?» Мне хотелось узнать это для того, чтобы понять, как действовать самой.

– Что ты можешь сказать, пастушка? – В голосе Короля звучала сталь, потому что он видел, как и все мы, что она победила – победила с помощью своей красоты и чувства собственного достоинства.

– Мне нечего сказать, господин, – безмятежно произнесла она.

– Ты сошла с ума, девчонка?! – воскликнул один из придворных. Я видела этого человека раньше. Он мне не нравился – сплошные кожа да кости и лицемерие. – Ты что, рехнулась от боли, как ты смеешь смотреть на Короля и так нагло улыбаться?

Она удивленно оглянулась на царедворца, затем снова пристально взглянула на его величество:

– Уверяю вас, я вполне в своем уме.

– Тогда ты выйдешь за меня замуж, – заявил Король, и голос его на миг смягчился, стал более нежным, в нем послышалось нечто…

Я подумала бы, что это мольба, если бы передо мной не сидел король Аквилинов, который никого ни о чем не просил – ни прелатов, ни военачальников, ни султанов, ни принцев, присланных к нему из далеких стран.

– Не выйду, – возразила она. – Как я уже сказала вам, мое тело и душа принадлежат…

– Твоему повелителю, – с отвращением перебил ее господин Кожа-да-Кости. – Да, девчонка, мы это уже слышали. – Взмахом руки он приказал ей снова повернуться к нам спиной. – Давайте сильнее, парни! Пусть у нее мясо с костей отвалится!

Она охотно повернулась. И в этот миг у меня и у всех присутствовавших вырвался вздох изумления. Несмотря на то что юбка ее была залита кровью, несмотря на то что она стояла по щиколотку в алой луже, плоть ее под обрывками платья была белой и чистой, словно плеть не касалась ее. И когда солдаты подняли ее юбки, ее икры, бедра и ягодицы предстали перед нами целыми и невредимыми, нежными и белыми, как прежде.

Мы все замерли, пораженные увиденным; солдаты смотрели на женщину, разинув рты, аристократы прижали ладони к губам. Затем все по очереди отвернулись от чудесным образом заживленных ран и взглянули на его величество. Что он будет делать? Какая сила стояла за этой женщиной, кто смог уничтожить следы ударов, нанесенных ей? Кто продемонстрировал Королю свое могущество и как Король собирается одолеть его?

– Бросить ее в котел, – очень тихо произнес он. Вот видишь, отец, какая угроза может таиться в тихом голосе? – Сварим из нее суп.

И снова атмосфера в камере изменилась: возбуждение усилилось, люди, казалось, даже повеселели. Все деловито бросились выполнять приказ нашего Короля, олицетворения нашей Церкви, Бога и святых. Я никогда не видела, как выполняют приказы, как он играет нами, словно пешками, сидя среди комнаты, подобный пряхе, которая, нажимая на педаль, приводит в движение свое колесо.

Побледневший Капитан оттащил меня назад, к стене:

– Это какое-то чудовище!

Он смотрел, как вызванные слуги бегут за дровами.

– Она одна из нас, – возразила я. Ее блестящие волосы, волосы Аквилины, облегали ее голову и были переброшены на грудь, чтобы окровавленный кнут не перепутался с ними. – И она – само чудо. Если действительно ее Повелитель…

Он с силой ударил меня по лицу.

Я смотрела на него; щека моя горела, на глазах от боли выступили слезы. На лице у него ясно читались слабость и страх, смешанные с яростью. «Не думай, что я не могу тебя заставить», – говорил он мне. Но я не просто «думала»; я это знала. Мои сестры могли лишь склониться перед ним и делать то, что он велел, но я… Когда дело касалось меня, он поддавался слабости. И нежности. Я знала, что смогу сделать по-своему.

– Мы должны поклоняться ей, как чуду, – сказала я бесстрастно, холодно, глядя ему прямо в глаза.

– Мы должны ее убить, и побыстрее! Она – демон! Чем дольше она живет, тем больше таких дурочек, как ты, она сбивает с толку! Ты сейчас увидишь, – прошипел он, приблизив ко мне лицо, – какой она станет красавицей, вся красная, покрытая волдырями. Ты увидишь, к чему приводят упрямство и уверенность в том, что тебе все дозволено!

Котел был готов не сразу, хотя из кухонь городского совета принесли кипяток. Это был огромный сосуд; в нем можно сварить сразу несколько человек, подумала я. Солдаты развели такой сильный костер, что деревянные леса, шедшие вокруг края котла, начали тлеть, и туда послали человека с приказом смачивать их и не обжечься самому. На всех окружавших меня лицах, кроме лица Короля и самых важных сановников, подражавших ему, было написано изумление, любопытство и даже алчность. Я не могла сказать, чего они ждали с таким нетерпением, – страданий Аквилины или замешательства Короля. Некоторые подавляли радость. Но каково бы ни было настроение людей, находившихся в помещении в эту минуту, главным оставался живой интерес к тому, что должно было сейчас произойти с этими двумя, с женщиной и Королем, и какой вред они должны были причинить друг другу. Меня радовало то, что женщина стояла к нам спиной и ничего этого не видела – не видела, с каким нетерпением люди ждали ее мучений и как они старались, устраивая ее казнь.

Стражники подвели женщину к веревочной сети, подобной той, что используется для поимки обезумевшего быка. Ее заставили встать посредине, собрали вместе углы сети, перекинули их через потолочную балку и подняли женщину, затем сеть подъехала к котлу и остановилась рядом с кипящей водой, над которой поднимался пар. Король и его приближенные взошли на мостки по деревянным ступеням; один из придворных обернулся и жестом пригласил нас следовать за собой. Положение моего отца было достаточно высоким, и он, толкая меня перед собой, полез вверх и вдавил меня в толпу; мы прижались к перилам, не позволявшим нам упасть в пузырившуюся воду, в котел, полный тьмы и отсветов факелов.

– Ты видишь, какая судьба ожидает тебя, девчонка, – произнес Король, и перешептывания, возникшие при виде кипящей воды, стихли.

Из сети не донеслось ни звука.

– Отвечай его величеству! – рявкнул какой-то придворный.

– Его величество не задал мне вопроса, – холодно произнесла она; я не видела ее лица из-за переплетения веревок. Но голос ее звучал ясно, четко и звучно по сравнению с бормотанием солдат. – Да, – ответила она. – Я вижу свою судьбу там, в этой воде, в этом огне, – такого ответа вы хотите?

И я заметила зеленый глаз, пристально глядевший на нас.

– Ты знаешь, девчонка, какой ответ мне нужен, – сказал Король; в этот момент он выглядел невероятно красивым и благородным. Он окинул ее яростным и в то же время нежным взглядом, словно не мог поверить в то, что собирался с ней сделать, словно готов был помиловать ее, стоило ей только продемонстрировать страх или нерешительность. – Выйди за меня замуж, и ты будешь жить. Если откажешь, я опущу тебя в кипяток.

– Если третьего пути нет, опускайте сеть, ваше величество. Потому что ни мое тело, ни моя душа не принадлежат мне, и я не могу отдать их вам.

И ее пальцы, сильные, ловкие, покрытые загаром, вцепились в веревки; она готовилась к казни.

Солдаты убрали крюк с сети, и она начала вращаться в клубах пара. В комнате воцарилась полная тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев, бульканьем и плеском воды. Женщина, сидевшая в сети, подняла голову и прислушалась, словно ребенок, играющий в прятки, который ждет, когда его придут искать и начнется веселье.

Король дал знак. Какой-то человек, стоявший рядом, передал его солдатам, и они начали опускать сеть.

Его величество наверняка был очень недоволен, потому что женщина, которой предстояло свариться заживо, не издала даже писка, не говоря уже о воплях или мольбах о милосердии. Она исчезла в кипятке беззвучно, словно репа или пучок травы, и вода сомкнулась у нее над головой. Темные волосы всплыли и еще несколько мгновений извивались на пузырившейся поверхности, среди веревок. Затем над булькающей водой остались лишь канаты, и в лицо нам всем повалил пар.

– Довольно, – произнес Король и взмахом усыпанной бриллиантами руки велел вытаскивать тело из котла.

Вокруг раздавались негромкие вздохи облегчения, возбужденное перешептывание – люди предвкушали удовольствие виден, то, что осталось от несчастной. Но мой отец, Капитан, стоял неподвижно, молча, положив руки на перила и сжав кулаки, и смотрел, как варится тело женщины.

Ее подняли, но мы не сразу смогли разглядеть ее, потому что от сети шел пар, с нее лилась вода; затем среди веревок показался какой-то комок. Человек с палкой, на конце которой был крюк, поймал узел и подтащил его к мосткам; люди отступили назад и спустились по ступеням, чтобы освободить место для сети.

Но мы с отцом остались на месте; лишь один ряд людей отделял нас от того места, куда опустили сеть. Между веревками торчала маленькая белая нога.

– Ты же сказал, что она сварится и станет красной, – прошептала я, обращаясь к Капитану.

Нога коснулась настила и продолжала висеть, словно мертвая, но затем прикосновение, казалось, разбудило ее, и женщина уперлась в доски; и в тот миг, когда сеть опустили и она упала вниз, из спутанных веревок поднялась пастушка, чудесная девушка, и взглянула на нас. Вокруг нее клубился пар от веревок, от ее тела, побывавшего в кипятке.

– Хвала моему Господу и Госпоже и всем святым за чудесные дела их! – раздался ее ясный, радостный голос из этого облака, и затем она вышла, целая и невредимая, несмотря на то что ее только что вытащили из котла с кипятком и что ее одежда и волосы еще были влажными от обжигающей воды.

Все отшатнулись – в ужасе и изумлении, – и Капитан оттащил меня назад, чтобы я не вздумала самовольничать и сделала как все; меня же охватило искушение выйти вперед, рассмеяться и в восторге захлопать в ладоши.

А что же Король? Я заметила, как блеснули его глаза, заметила в них искру гнева, тут же погасшую, – такого же гнева, что бушевал в груди Капитана, шипевшего мне в ухо. Затем лицо прекрасного человека снова стало неподвижным.

– Принесите мне мантию и маску, – приказал он, и на слове «маска» его голос превратился в рычание. – Принесите сосуд со спиртом. Тростник, ножи – вы знаете, что мне нужно.

Он не смотрел на тех, кому отдавал приказание; взгляд его был прикован к улыбавшейся женщине, окутанной паром.

Придворные взглянули на Кожу-да-Кости, который стоял немного впереди; лицо его выражало тревогу, казалось, он хотел что-то сказать. Но Король не пошевелился и продолжал рассматривать пастушку, словно охотник, заметивший молодого оленя и натягивающий тетиву. Господин Кости шагнул назад, к колебавшимся, молчавшим слугам, не сводя взгляда со своего повелителя.

– Вы слышали приказ его величества, – отрывисто бросил он через плечо.

Люди, находившиеся рядом с нами на платформе, обменивались взглядами, режущими, словно ножи, колючими, словно дротики; в самом воздухе чувствовалась угроза. Мрачное лицо Капитана было неподвижно, и в глазах его я могла рассмотреть отражение пара, поднимавшегося над женщиной, но остальные придворные и слуги были напуганы и не в состоянии были молчать и стоять неподвижно.

– Куда нам идти? – прошипел кто-то. – Здесь безопасно?

Король шагнул к внешним перилам, и люди рассеялись, словно вспугнутые мухи. Он взглянул вниз, на просторное помещение; здесь было много места для зрителей – вокруг столба, у колеса, по сторонам от ямы.

– Там, вдоль стены, – сказал он, сделав широкий жест.

– Вдоль всей стены, господин? – с сомнением в голосе переспросил господин Кости, затем покорно добавил: – Очень хорошо.

– Что он делает? Что он собирается делать? – прошептала я, и голос мой был едва слышен из-за шороха одежд, шарканья ног и бормотания окружавших нас людей.

Король молчал.

– Он делает так во время битвы, – объяснил Капитан бесстрастным, ничего не выражавшим голосом. – Только Король обладает такой силой; жрецы будят это, когда обрядят Короля.

– Какой силой?

Я слышала множество самых причудливых историй: о том, что Король может летать, или призывать гром и молнию, или заставлять ураганы пригибать вражеских солдат к земле, словно пшеничные колосья.

Но Капитан молча смотрел. Никому, казалось, не хотелось спускаться с нашей платформы. Внизу суетились люди, прибежали слуги из замка с охапками тростника – подумать только, всего-то безобидного зеленого тростника – и, повинуясь приказам, раскладывали его на каменных плитах пола. Господин Кости руководил ими очень спокойно, говорил тихим голосом, возможно надеясь, что Король передумает и прикажет ему остановиться, и не желая прослушать приказание.

Они разложили на полу тростник в виде фигуры очень толстого, приплюснутого скорпиона с короткими лапами и хвостом. Затем принесли несколько мешков небольших ножиков с узловатыми рукоятками, гладкими, похожими на пальцы скелета, и короткими лезвиями с одним остро отточенным краем, напоминавшими рыбьи плавники. Когда-то я видела, как один человек рисовал в пыли странную фигуру и шептал что-то при этом, но он стер ее, когда я спросила, что это такое. Вокруг головы скорпиона разложили дюжины этих ножичков, наподобие короны, и еще двойную линию вдоль спины, затем – вдоль хвоста. Пока слуги работали, Король наблюдал за ними с помоста, сжав губы, а промокшая пастушка стояла у него за спиной, окруженная сетью и ореолом ужаса, гордо выпрямившись, сложив за спиной руки. На лице ее не было заметно признаков высокомерия или страха. Она ни с кем не встречалась взглядом, не произнесла ни слова, явно была поглощена своими мыслями и собиралась с силами. Ее окружала стена растущего страха и безмолвия, нарушаемого лишь звоном ножей о камень и бормотанием Кожи-да-Кости.

Наконец фигура на полу была готова; к платформе приблизился жрец, с какой-то темной массой в руках. Это был старый жрец, не хрупкий телом – все жрецы Аквилинов сильны, – но иссохший и превратившийся почти в скелет после жизни, полной лишений и слепящего света факелов.

– Подожди, я сейчас спущусь, – сказал Король, и вокруг нас с отцом пронесся вздох ужаса и неуверенности – легкий, тут же смолкший ветерок.

Стоя на верхней ступени, Король обернулся и крикнул:

– Привести ее!

В моем охваченном страхом мозгу пронеслась безумная мысль о том, что он имел в виду меня, но он, разумеется, говорил о таинственной женщине.

– Идите за мной. – Он окинул взглядом сборище придворных, и я спряталась за плечом какого-то человека, чтобы Король не заметил и не выгнал меня. – Встаньте, как мужчины, рядом со своим Королем и богом.

Капитан оттащил меня назад, и остальные, недоверчиво поглядывая друг на друга, шаркая, двинулись к лестнице и начали спускаться. Солдаты схватили женщину за руки. Почувствовав их прикосновения, она очнулась от своих грез, но не стала вырываться и позволила им отвести себя вниз, словно ей оказывали какую-то любезность, а не вели на казнь. Когда стражник тащил ее мимо меня, люди расступились, и она меня увидела, мой перепачканный в муке передник, закатанные рукава, остатки муки и теста на пальцах, болтающиеся тесемки моего домашнего чепца.

Я слегка поклонилась ей; она это заметила. Я уверена, что она разгадала все мои мысли и услышала слова, застрявшие у меня в глотке, – их было слишком много, и я не в силах была выдавить ни звука. Она сильно удивилась, увидев меня здесь – фигурку в домашней одежде, совсем неуместную в тюрьме, – она приостановилась; стражник позволил ей помедлить, и на лице ее едва не расцвела улыбка. Взгляд ее упал на руку Капитана, вцепившуюся в мой локоть, на его побелевшие пальцы. Она едва заметно кивнула мне, а в следующее мгновение двинулась дальше, и по доскам настила за ней потянулся мокрый след от юбок. Я почувствовала себя так, словно меня благословили. Мне казалось теперь, что каждое мгновение жизни приобрело значение и важность, и я почувствовала, как близка была смерть этой пастушки и как невероятно чудо, позволившее ей избежать его.

– Мы останемся здесь! – рявкнул Капитан.

Он поволок меня в угол платформы и загнал туда, встав у меня за спиной. Я почувствовала себя уязвимой, стоя так у всех на виду, уязвимой для гнева Короля, для зла, которое могло произойти внизу. Я закрывала своим телом собственного отца, который когда-то называл себя моим защитником, который вставал на мою сторону в ничтожных стычках с моими сестрами, с моей матерью, с моими друзьями. А теперь он стал моим врагом из-за этой истории с Клеппером; он хотел, чтобы все несчастья мира тяжким бременем легли мне на плечи, как наказание за то, что я осмелилась пойти против него.

Все смотрели на жреца. На лице его было написано такое высокомерие, какое может изобразить лишь жрец, без страха быть осмеянным. Он принял у Короля пустую бутыль из-под спирта и положил ее в деревянный ящик, точно подогнанный под ее размеры. Он развернул темную ткань, которую держал в руках, и с большой тщательностью обрядил в нее Короля. Из чего она была сделана? Ткань казалась бесплотной, словно тень или вуаль, но в ней виднелись какие-то комки и узлы – некоторые расправлялись, некоторые оставались, как на лохмотьях нищих или на одежде людей, избитых плетьми, разрезанной в клочья и слипшейся от крови. Мантия была черной, а может, пурпурной.

Затем, когда ткань была накинута на плечи Короля, в руках жреца остался какой-то странный головной убор, который, видимо, прежде был украшен перьями, и потрепанная маска, похожая на череп или собачью морду, страшная и отталкивающая. Все эти предметы скрыли красоту нашего Короля, так что я могла узнать его лишь по осанке и походке да по спокойствию, отличавшему его от людей, прижимавшихся друг к другу, перешептывавшихся и переминавшихся с ноги на ногу. Его спокойствие, казалось, было материальным, словно дым или запах, и оно распространилось на его придворных, заставило их замереть на месте и превратило в каменные статуи стражников, только что выводивших из комнаты слуг.

Успокаивать меня и Капитана не было нужды, потому что мы и без того стояли неподвижно на своем помосте и едва осмеливались дышать. Мой взгляд отмечал малейшие детали: шевельнувшийся стебель тростника на камнях, блеск света, отраженного от лезвия ножа. Женщина, которую подвели к голове скорпиона, где было больше всего ножей, не шевелилась; я чувствовала, я почти видела, что пугающей неподвижности Короля она противопоставила свое спокойствие, но иное, светлое, прекрасное, разгоняющее страх, наполнявший комнату.

Несколько мгновений в помещении стояла полная тишина. Затем его величество сделал глубокий вдох; воздух вошел через отверстия маски, наполнил его грудь, прикрытую скомканной, неопрятной тканью.

И когда он заговорил, я не узнала его голос. Он был чудовищным, глубоким, этот голос, словно его порождали легкие кого-то другого, не Короля, да и вообще не человека. Эти легкие представляли собой огромные каменные пещеры, полные дыма; стены зала задрожали и, казалось, раздвинулись, когда зазвучал этот голос, и воздух зазвенел от угрозы, которую он нес.

Женщина смотрела на Короля; она не дрогнула при этом звуке, раздававшемся из-под маски, ее не тронула сила, наполнившая помещение и заставившая стонать камни.

А в следующую минуту я уже не видела женщину, не видела, что делает Король-чудовище, потому что тростник на полу с шуршанием и шелестом начал подниматься, ножи, блеснув, со стуком вставали торчком: некоторые – на острия, некоторые – на рукояти.

Затем они подпрыгнули, и у меня перехватило дыхание, но они не обрушились на нас. Те, что были разложены у головы скорпиона, сомкнули лезвия и принялись расти и звенеть друг о друга; те, что лежали на спине, подскочили, образовав дугу, и начали покачиваться. Стебли тростника переплелись, образовывая смутную фигуру: крокодилья голова, мускулистые плечи, мощные задние лапы, между ними – огромное брюхо, пока еще плоское. У основания помоста, на котором я стояла, возник хвост, усаженный ножами, – они шевелились и звенели, затем встали на места, и травяная шкура начала разглаживаться, отливая зеленым. Существо, занимавшее полкомнаты, ожило, виден был пульс, порожденный огромным волшебным сердцем, бившимся внутри чудовища, бока его то вздымались, то опускались при каждом выдохе. Оно, казалось, готово было сорваться с места, и его сдерживал – едва сдерживал – лишь голос Короля, звучавший из-под маски.

Когда превращение закончилось, тварь поднялась и села, и голова ее оказалась почти напротив меня; люди казались игрушечными фигурками рядом с ним, и пастушка была самой крошечной. От макушки до кончика хвоста чудовища тянулся ряд остроконечных ножей, превратившихся в позвонки, и когти у него были остры как бритвы. Множество зубов не помещалось в пасти, два нижних высовывались и торчали вверх, еще два верхних нависали над нижней губой, покрытой сверкавшей чешуей. Из ноздрей его вырывался зловонный пар, и существу, казалось, было безразлично, что ни придворные, ни солдаты не могут дышать. Все внимание напрягшейся твари с могучими лапами и ослепительно-желтыми глазами, как внимание кошки, завидевшей воробья, было приковано к стоявшей перед ним женщине. С моего места мне казалось, что она стоит между его двумя торчащими вверх блестящими клыками, словно жрец между двумя свечами.