Текст книги "Август"

Автор книги: Джон Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

IV

Письмо: Клеопатра – Марку Антонию из Александрии (37 год до Р. Х.)

Мой дорогой Марк, прости мне мое долгое молчание, как я простила твое. И еще прости меня за то, что я обращаюсь к тебе как женщина, а не как царица Египта – твой верный союзник, всегда готовый прийти тебе на помощь. Последние несколько месяцев я была тяжело больна и потому не желала донимать тебя своими сетованиями. Я знаю – я не должна бы писать тебе, но мое слабое сердце перебороло во мне царицу.

Сон бежит меня, жестокая лихорадка отнимает последние силы, и даже искусство моего врача Олимпа ничем не может мне помочь. Я почти ничего не ем, и темное отчаяние, словно змея, медленно заползает в опустошенную душу.

О Марк, как это все, должно быть, тебе в тягость! Но мне известна твоя доброта, и я верю, что ты будешь снисходителен к слабостям твоей давней подруги, которая часто думает о тебе и бережно хранит в своей памяти так много дорогих ее сердцу воспоминаний.

И вполне возможно, что именно эти воспоминания, более чем совет Олимпа, убедили меня предпринять поездку из Александрии в Фивы. Олимп утверждает, что в тамошнем храме верховный бог Амон—Ра [42] излечит меня от болезни и вернет мне силы. Ты, бывало, насмехался над моим поклонением египетским богам – возможно, ты был прав в этом, как и во многом другом, ибо я уже была готова пренебречь советом врача, когда вдруг вспомнила (как далеко это теперь кажется!), как однажды весной ты и я вместе плыли вниз по Нилу, возлежа рядом на подушках и любуясь тянущимися мимо плодородными берегами, которые овевал прохладный речной ветерок; селяне и пастухи опускались перед нами на колени, и даже стада коз и коров, казалось, почтительно застывали, и животные, подняв головы, провожали нас долгими взглядами. А потом был Мемфис, где в нашу честь устраивались бои быков, и Гермополис, и Ахетатон, где мы были богом и богиней, Осирисом и Изидой. А затем Стовратые Фивы, дни в полудреме и неистовые ночи…

Даже возвратясь на мгновение памятью в то время, я тут же почувствовала прилив сил; посему я уведомила Олимпа, что последую его совету и посещу храм Амона—Ра в Фивах. Но если мне суждено выздороветь, за это нужно скорее благодарить те живительные воспоминания, которые разбудит во мне это путешествие, воспоминания, дороже которых у меня ничего нет.

V

Письмо: Марк Антоний – Октавию Цезарю (37 год до Р. Х.)

Ты нарушил наш договор с Секстом Помпеем, договор, который я скрепил своим словом; ходят слухи, что ты намерен пойти на него войной, хотя мне ничего доподлинно об этом не известно; ты строишь козни в попытке очернить мое доброе имя, хотя я не сделал ни тебе, ни твоей сестре ничего плохого; ты стремишься лишить меня даже той небольшой поддержки, какую я имею в Италии, хотя я, верный своим обязательствам, уступил тебе почти всю власть, которой ты нынче владеешь; короче, на мою преданность ты ответил предательством, на честность – вероломством, а на щедрость – своекорыстием.

Ты можешь делать что хочешь в Риме – меня это больше не заботит. Когда мы оба согласились на продление срока действия триумвирата в начале года, я надеялся, что мы сможем наконец найти общий язык. Однако этого не произошло.

Высылаю тебе твою сестру с ее детьми. Можешь сказать ей, что больше она ко мне не вернется. Хотя она и достойная женщина, я не хочу иметь ничего общего с твоим семейством. Что касается развода, то я оставляю это целиком на твое усмотрение – я знаю, ты поступишь так, как выгодно лично тебе. Но меня это уже не волнует.

Я не собираюсь хитрить с тобой – на то у меня нет нужды; я не боюсь ни тебя, ни твоих интриг.

Этой весной я начинаю парфянскую кампанию без обещанных тобой легионов, которых я так и не дождался. Я вызвал в Антиохию Клеопатру, которая предоставит необходимые мне войска.

И если Рим задохнется в путах интриг, коими ты оплел его, то Египет расцветет в славе и могуществе, которые я принесу ему. Я отдаю тебе труп, а что до меня, то я предпочитаю живое тело.

VI

Письмо: Марк Антоний – Клеопатре (37 год до Р. Х.)

Императрица Нила, царица вечноживущих солнц и моя возлюбленная подруга, я посылаю это письмо с Фонтеем Капитоном, которому я строго наказал передать его тебе лично в руки. Можешь доверять ему как мне самому; он ответит на все твои вопросы относительно того, о чем не упоминается в письме. Я, как ты не раз мудро отмечала, человек дела, а не слова.

Посему слова мои не в силах передать ни то чувство отчаяния, которое я испытал, узнав о твоей болезни, ни радости, пришедшей на смену печали, при вести о том, что на обратном пути из Фив (мы оба хорошо помним эту дорогу) твое здоровье вернулось к тебе, как птица возвращается в родное гнездо. Ты удивляешься, откуда мне это известно? Должен признаться – среди твоих приближенных у меня есть немало благожелательных соглядатаев, которые из любви к нам обоим и из уважения к моим чувствам оповещают меня о состоянии твоего здоровья. Несмотря на то что обстоятельства не позволяют нам быть вместе, мои чувства к тебе нисколько не изменились; и если порой я долго не писал тебе, то лишь потому, что это пробуждает во мне воспоминания о прошедшем счастье, болью отдающиеся в моем сердце.

Фонтей поведает тебе о том, что я наконец словно очнулся от дурного сна. О мой дорогой котеночек и моя царица, если бы ты знала, чего мне стоит наша столь долгая разлука! Конечно, ты знаешь – и мне это известно. Я помню, ты рассказывала мне, как безутешна ты была, когда, будучи еще совсем девочкой, ради сохранения династии ты была отдана твоим отцом замуж за своего младшего брата, чтобы произвести на свет сыновей для продолжения рода Птолемеев. Но твое женское начало восторжествовало; и как Изида должна однажды стать женщиной, так и Геракл должен стать мужем – слишком обременительно все время оставаться богом и богиней, царем и царицей.

Не соизволишь ли ты поехать в сопровождении Фонтея в Антиохию, где я с нетерпением буду ждать тебя? Даже если любовь твоя ко мне осталась в прошлом, я все равно хотел бы увидеться с тобой, чтобы удостовериться в твоем благополучии. Мы можем обсудить некоторые государственные дела, если тебя больше не занимают любовные. Приди ко мне, хотя бы просто из уважения к нашему общему прошлому.

VII

Воспоминания Марка Агриппы – отрывки (13 год до Р. Х.)

После битвы при Филиппах триумвир Антоний, преследуя свои цели, остался на Востоке, поэтому залечивать раны, нанесенные междоусобицами, и восстанавливать порядок в Риме и в Италии пришлось Октавию Августу, который уверенно шел по избранному им пути, невзирая на измены своего коллеги по триумвирату Антония: так, в Перузии армии под моим командованием подавили мятеж, поднятый братом Антония Луцием, которому Цезарь Август милостиво сохранил жизнь, несмотря на всю тяжесть его преступления.

Но среди всех преград, лежавших на пути Цезаря Августа к миру и порядку, без которых спасение Рима было невозможно, самой серьезной была угроза, исходящая от изменника и пирата Секста Помпея, незаконно захватившего острова Сицилия и Сардиния и корабли которого беспрепятственно бороздили моря, грабя и уничтожая торговые суда, доставляющие зерно, необходимое для выживания Рима. Так велик был урон, наносимый хищническими набегами Секста Помпея, что город оказался на грани голода; в страхе и безысходности чернь бесчинствовала на улицах единственно затем, чтобы отогнать заползающее в сердце отчаяние. Цезарь Август, проникшись сочувствием к страданиям народа, предложил Помпею условия мира, ибо мы были недостаточно сильны, чтобы встретиться с ним на поле битвы. Был подписан договор, и некоторое время зерно снова поступало в Рим. Я между тем был послан в Трансальпийскую Галлию, где должен был подготовить галльские легионы для выступления против участившихся вылазок племен варваров перед тем, как вернуться в Рим консулом на следующий год.

Но едва соглашение было подписано, как Секст Помпей начал сговариваться с Антонием, и вскоре договор был разорван, и Секст возобновил свои пиратские набеги. В конце того года Цезарь Август вызвал меня обратно в Рим; ради спасения голодающего города мы стали готовиться к войне – у нас просто не было другого выхода.

Военный гений Рима живет на земле, на твердой почве, – римлянин никогда не чувствовал себя вполне уверенно на воде. Но мы знали, что если нам суждено одолеть Помпея, то это должно случиться на море, ибо для него, как и для всех противоестественных созданий, море было родной стихией, где он будет по–прежнему рыскать, даже если мы отнимем у него захваченные им земли. Цезарь Август и сенат назначили меня главнокомандующим морскими силами Рима и поручили мне – впервые в римской истории – создать грозный и внушительный флот. По моему приказу было построено около трехсот кораблей вдобавок к тем немногим, что уже имелись у нас; Цезарь Август дал свободу двадцати тысячам рабов в обмен на верную службу на его флоте. Так как мы были лишены возможности практиковаться в открытом море – часто на горизонте у берегов Италии можно было видеть зловещие силуэты кораблей Помпея, – я распорядился прорыть глубокий канал, соединивший Лукринское и Авернское озера у Неаполиса, а затем протянуть до самого моря, предварительно вымостив, Дорогу Геркулеса (построенную, как говорят, самим Геркулесом). Так образовался залив, теперь называемый Юлиевой гаванью в честь моего друга и командира.

В этом заливе, защищенном со всех сторон от непогоды и неприятельских кораблей, в течение всего года моего консульства и часть следующего я готовил флот к встрече лицом к лицу с закаленными в боях пиратами Помпея. Наконец к лету мы были готовы.

В первый день месяца, недавно названного в честь божественного Юлия, мы отплыли на юг в сторону Сицилии, где к нам должны были присоединиться корабли Антония с востока и Лепида – с севера. Нас порядком потрепали не по времени года жестокие шторма, в которых мы потеряли часть кораблей; и в то время как флоты Антония и Лепида прятались в укрытии, римский флот под командованием Августа и моим смело шел вперед наперекор бурям; и вот несколько позже, чем было рассчитано, мы встретились с кораблями противника при Милах у северного побережья Сицилии и нанесли им такой сокрушительный удар, что им пришлось спасаться на мелководье, где мы не могли их достать; затем мы обступили город Милы, откуда пираты черпали свои запасы.

Не готовые к встрече со столь грозной силой, корабли Помпея дрогнули под нашим натиском; с помощью абордажных крюков моего изобретения мы сумели захватить множество кораблей – даже больше, чем потопили, – и присоединили их к нашему флоту. После того как мы завладели прибрежными крепостями Гиера и Тиндар, Помпей решил, что, если он не сможет одержать решительную победу на море и уничтожить наш флот, все прибрежные укрепленные города, снабжавшие его флот, перейдут в наши руки и тогда для него все будет потеряно.

Он выставил против нас весь свой флот, заняв выгодную позицию перед портовым городом Навлохом, который мы должны были взять прежде, чем закрепиться в Милах – первой крепости, захваченной нами и располагавшейся в нескольких милях к югу от Навлоха.

При всем своем умении и опыте Помпей ничего не мог поделать с нашими более тяжелыми кораблями, и, хотя его суда были гораздо маневренней, ему ничего другого не оставалось, кроме как пытаться лишить нас весел; при этом он потерял больше своих кораблей, чем повредил наших. В общей сложности было потоплено двадцать восемь кораблей Помпея вместе с людьми, остальные или были захвачены, или так сильно повреждены, что уже ни на что не годились. Лишь семнадцати кораблям из всего флота удалось спастись; в самом жалком состоянии они отошли на восток, унося с собой Секста Помпея.

Некоторые говорят, что Помпей ушел на восток в надежде присоединиться там к Антонию и снова натравить его на Цезаря Августа; другие – что он хотел вступить в союз с варваром Фраатом, правившим Парфией, который вел войну против наших восточных провинций. В любом случае он обосновался в провинции Азия, где вернулся к своим прежним занятиям – грабежу и разбою, пока не был схвачен центурионом Титием (которому он когда–то сохранил жизнь) и предан казни как самый обычный разбойник. Так было наконец покончено с пиратством на морях, омывающих Италию.

После всех этих нелегких битв нашим воинам еще предстояло покорить другие прибрежные города Сицилии, служившие Помпею опорными базами, главным из которых была Мессина, где размещалась основная часть сухопутной армии Помпея. Согласно приказу Цезаря Августа, мы должны были блокировать город с моря и ожидать его прибытия для решающей битвы, если до этого дойдет дело. Но к этому времени в Мессину наконец прибыли корабли триумвира Лепида, не принимавшие участия ни в одном из сражений с Помпеем; и несмотря на то что я лично передал ему приказ Цезаря Августа, Лепид вступил в переговоры с комендантом города; полный сил после своего безмятежного путешествия в Африку, он заявил, что данной ему властью снимает с меня обязанности командующего силами Рима и что он уже договорился о сдаче легионов Помпея в Мессине, потребовав от них присягнуть ему на верность, после чего присоединил их к уже имеющимся у него легионам. Измученные и разуверившиеся, мы ждали прибытия Цезаря Августа.

VIII

Приказ по войскам (сентябрь, 36 год до Р. Х.)

Кому: Плинию Руфу, военному командующему легионами Помпея в Мессине.

От: Марка Эмилия Лепида, императора и триумвира Рима, правителя Африки и главнокомандующего африканскими легионами, консуляра и верховного понтифика римского сената.

На предмет: Сдача легионов Помпея на Сицилии.

Передав в мою единоличную власть легионы побежденного Секста Помпея, ты должен известить командиров и солдат, бывших под твоим началом, о том, что:

1) им даровано прощение за все преступления против законной власти Рима, совершенные до настоящего дня, и что они не понесут наказания ни по моей воле, ни по воле кого–либо другого;

2) они не должны вступать в переговоры или контакт с командирами и солдатами легионов, не находящимися под моим началом;

3) данной мне властью им гарантируется безопасность и благополучие, при этом они не должны подчиняться ничьим приказам, кроме как моим или назначенных мною командиров;

4) они могут свободно общаться с воинами моих легионов и считать себя братьями по оружию, а не врагами;

5) Мессина как покоренный город предоставляется в их распоряжение для личного обогащения на тех же основаниях, что и солдатам моих легионов.

IX

Письмо: Гай Цильний Меценат – Титу Ливию (13 год до Р. Х.)

Мой дорогой Ливий, сегодня я получил известие о том, что Марк Эмилий Лепид скончался в Цирцеях, где доживал свой век в ссылке и, как я полагаю, в бесславии последние двадцать четыре года. Он был нашим врагом, но после стольких лет смерть старого врага как–то странно похожа на смерть старого друга. Я огорчен, как и наш император, который принес мне эту весть. Он сказал, что позволит публичные похороны Лепида в Риме, как в старину, если его родственники того пожелают. И вот после стольких лет Лепид наконец вернется в Рим и восстановит свое доброе имя, которого лишился в тот роковой день на Сицилии, почти четверть века тому назад…

Я вдруг подумал, что совсем не писал тебе об этом. Еще неделю назад я, без сомнения, повел бы этот рассказ в шутливом тоне, как об одном из трагикомических эпизодов нашего прошлого. Но смерть Лепида представляет все эти события в совсем ином свете, и воспоминания мои почему–то окрашены грустью.

После продолжительной, изматывающей и кровавой войны пират Секст Помпей был разбит силами флота и армии под командованием Марка Агриппы и Октавия и якобы с помощью Лепида. Этот последний совместно с Агриппой должен был блокировать город Мессину на побережье Сицилии, чтобы лишить разметанный флот Помпея безопасного рейда для починки кораблей, поврежденных в битвах с Агриппой и Октавием. Но комендант города, некто Плиний, узнав о поражении Секста, повиновался приказу Лепида и сдал город и восемь легионов Помпея без борьбы. Лепид принял сдачу и, невзирая на протесты Агриппы, взял легионы под свое командование, после чего отдал город на разграбление как Помпеевым, так и своим солдатам, город, который добровольной сдачей вверил себя и своих жителей его покровительству.

Как ты сам понимаешь, дорогой Ливий, война никогда не бывает приятной и в ходе ее нельзя не ожидать жестокости со стороны солдат. Агриппа и Октавий вошли в город после ночи грабежей; я очень мало что мог узнать от Агриппы, а что касается нашего императора, то он никогда не упоминал об этих событиях.

Дома как богатых, так и бедных без всякого разбора или причины были преданы огню; сотни невинных жителей, единственное преступление которых заключалось в том, что они имели несчастье жить в городе, оккупированном легионами Помпея, – старики, женщины и даже дети – были безжалостно убиты или замучены до смерти солдатами. Агриппа рассказал мне, что даже на следующее после резни утро, когда он и Октавий въехали в город, их встретили стоны раненых и предсмертные вопли умирающих.

И когда наконец наш император сошелся лицом к лицу с Лепидом, предварительно отослав многих из своих людей позаботиться о многострадальных жителях Мессины, он был настолько убит горем, что не мог вымолвить ни слова; и этот несчастный глупец Лепид, ошибочно приняв его молчание за знак слабости и упоенный своим, как казалось, неоспоримым могуществом, приобретенным благодаря двадцати двум хорошо отдохнувшим и откормленным легионам, в самых презрительных и угрожающих тонах надменно потребовал от своего соратника по триумвирату немедленно покинуть Сицилию, заявив, что если Октавий хочет остаться триумвиром, то должен удовлетвориться одной Африкой, которую он, Лепид, готов ему уступить. Это была поразительная речь…

Бедный Лепид – как же он заблуждался! Наш император ничего не ответил на его смехотворное требование.

На следующий день в сопровождении Агриппы и всего шести телохранителей он отправился в город, где с небольшого местного форума обратился к воинам Лепида и бывшим солдатам Секста Помпея с речью, в которой сказал, что все обещания Лепида ничего не стоят без его, Октавия, одобрения и что им грозит опасность потерять поддержку Рима, если они последуют за ложным вождем. Он носил имя Цезаря, и этого, пожалуй, было бы вполне достаточно, чтобы заставить солдат прислушаться к голосу разума, даже если бы Лепид не совершил свою роковую ошибку: один из телохранителей Лепида прямо у него на глазах поднял руку на нашего императора, который избежал тяжелого ранения или даже смерти лишь благодаря тому, что его охранник пожертвовал собственной жизнью, загородив его собой от направленного в него копья.

По словам Агриппы, когда мертвое тело стражника упало у ног императора, странная тишина повисла над форумом и даже подручные Лепида застыли на месте, не решаясь воспользоваться своим преимуществом. Октавий с грустью посмотрел на тело павшего воина, затем поднял глаза на стоящую перед ним толпу и сказал тихо, но так, что его слышал каждый солдат:

– И вот по прихоти Марка Эмилия Лепида еще один храбрый и преданный римский воин, не причинивший зла никому из своих собратьев, пал на чужой земле.

Он приказал остальным телохранителям поднять тело своего товарища и на руках вынести его с форума; сам он шел впереди, один, без охраны, как на похоронах, и солдаты расступались перед ним, как колосья под порывом ветра.

После этого один за другим легионы Секста Помпея стали покидать Лепида и присоединяться к нашему войску, стоявшему за пределами города; за ними последовали и легионы самого Лепида, тем самым выразив свое презрение к его нерешительности и бездарности, оставив своего командира беспомощным в стенах города, с жалкой кучкой верных ему солдат.

Лепид, должно быть, ожидал, что его тут же схватят и казнят, но Октавий ничего не предпринимал против него. Другой на месте Лепида покончил бы с собой, но он этого не сделал. Более того, он послал Октавию гонца с просьбой о прощении и умолял сохранить ему жизнь. Октавий согласился с одним лишь условием.

И вот ясным и прохладным осенним утром Октавий приказал собраться всем трибунам и центурионам легионов Марка Эмилия Лепида и Секста Помпея, а также своих легионов на форуме Мессины, где Лепид должен был публично просить пощады.

Его редкие седые волосы раздувал ветер. В простой тоге без знаков отличия, один, без сопровождения, он медленно пересек форум и поднялся на трибуну, где стоял Октавий. Здесь он опустился на колени и попросил прощения за свои преступления, а затем публично отрекся от всех своих притязаний. Агриппа говорил, что лицо его при этом больше походило на маску, таким бледным и застывшим оно было, а голос безжизненным, как у впавшего в глубокий транс.

Наконец Октавий объявил:

– Этот человек прощен и может идти с миром; никто не смеет поднять на него руку. Он будет выслан из Рима, но останется под его покровительством; он лишается всех своих титулов, за исключением титула верховного понтифика, который лишь боги могут отнять у него.

Не произнеся больше ни слова, Лепид поднялся с колен и удалился прочь. Агриппа сообщил мне любопытную подробность: провожая взглядом удаляющуюся фигуру Лепида, он заметил Октавию:

– Ты обрек его на худшие страдания, чем сама смерть.

– Возможно, – улыбнувшись, ответил тот. – Но не исключено, что я подарил ему нечто вроде счастья.

…Интересно, как провел он свои последние годы в изгнании? Был ли он счастлив? Что происходит с человеком, когда, обретя власть, он не сумел удержать ее и при этом остался в живых?

X

Воспоминания Марка Агриппы – отрывки (13 год до Р. Х.)

Мы вернулись в Рим, где нас приветствовали благодарные жители города, который мы спасли от голодной смерти. В храмах по всей Италии – от Ареции на севере до Вибо на юге – были установлены статуи Октавию Цезарю, и ему поклонялись как земному воплощению бога. Сенат и народ Рима постановили воздвигнуть на форуме статую из золота в ознаменование воцарения закона и порядка на море и на земле.

Ради такого случая Октавий Цезарь освободил от налогов и простил недоимки всем римлянам и заверил их в том, что мир и свобода окончательно восторжествовали после того, как Марк Антоний покорил парфян на Востоке. Воздав должное Риму за его стойкость и непоколебимость, он водрузил на мою голову золотой венец, украшенный изображениями наших кораблей, – ни до, ни после никто не удостаивался такой чести.

Таким образом, пока Антоний далеко на Востоке преследовал племена парфянских варваров, в Италии Цезарь Август занялся укреплением границ государства, оставшихся без присмотра за долгие годы гражданских раздоров, терзавших Рим. Мы покорили паннонские племена и оттеснили варваров с побережья Далмации, защитив Италию от угрозы с севера. Во всех этих походах Октавий Цезарь сам вел свои войска и заслужил не одно боевое ранение.