Текст книги "Ночная Добыча (ЛП)"

Автор книги: Джон Сэнфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

  НОЧНАЯ ДОБЫЧА

   Джон Сэндфорд.

  1

  Ночь была теплая, сумерки манящие: пары средних лет в пастельных рубашках, держась за руки, прогуливались по старым потрескавшимся тротуарам вдоль Миссисипи. Группа девушек из колледжа бежала по велосипедной дорожке в спортивных костюмах и кроссовках, разговаривая на бегу, их одинаковые светлые хвостики подпрыгивали позади них. В восемь с громким хлопком зажглись уличные фонари сразу на целые кварталы. Наверху, над новой зеленью вязов, ночные ястребы издавали свои визгливые крики, сверкая крыльями, как серебряные полосы на новых старших лейтенантах.

  Весна переходила в лето. Нарциссы и тюльпаны исчезли, а петунии расстелились по грядкам, как меннонитские одеяла.

  Куп был на охоте.

  Он катил по жилым улицам в своем «Шевроле С-10», радио было настроено на «Кантри-лайт», высунув локоть из окна, с бутылкой пива «Свиной глаз» между бедрами. Мягкий вечерний воздух ощущался, как женские пальцы, гладящие его бороду.

  В Лексингтоне и Гранде перед ним прошла женщина в алой куртке. У нее была длинная изящная шея, темные волосы собраны в пучок, высокие каблуки стучали по асфальту. Она была слишком самоуверенна, слишком подвижна, двигалась слишком быстро; она была кем-то, кто знал, куда она идет. Не тип Купа. Он пошел дальше.

  Купу был тридцать один год, но с любого расстояния он выглядел лет на десять-пятнадцать старше. Это был широкий человек с озлобленным издольщиком лицом и маленькими подозрительными серыми глазками; у него была манера смотреть на людей сбоку. Его светло-рыжие волосы были подстрижены до самого черепа. Его нос был заостренным, кожистым и длинным, и он носил короткую пушистую бороду, заметно более рыжую, чем его волосы. Его тяжелые плечи и толстая грудь сужались к узким бедрам. Его руки были толстыми и мощными, заканчиваясь каменными кулаками. Когда-то он был дебоширом в баре, человеком, который мог разжечь ненависть тремя бутылками пива и несвоевременным взглядом. Он все еще чувствовал ненависть, но теперь сдерживал ее, за исключением особых случаев, когда она прожигала его живот, как сварочная горелка. . . .

  Куп был спортсменом особого рода. Он мог подтягиваться до тех пор, пока ему не надоест, он мог пробежать сорок ярдов так же быстро, как профессиональный полузащитник. Он мог подняться на одиннадцать этажей по пожарной лестнице, не задыхаясь.

  Куп был кошачьим грабителем. Кошачий грабитель и убийца.

  КУП ЗНАЛ ВСЕ улицы и большинство переулков в Миннеаполисе и Сент-Поле. Он изучал пригороды. Он проводил свои дни за рулем, скитаясь, отыскивая новые места, отслеживая свое продвижение по паутине дорог, проспектов, улиц, переулков, дворов и бульваров, которые составляли его рабочую территорию.

  Теперь он двигался по Гранд-авеню, к Саммиту, к собору Святого Павла, мимо торговца наркотиками, торгующего возле офиса архиепархии Святого Павла и Миннеаполиса, и вниз по склону. Он проехал пару кругов по объединенным больницам, глядя на медсестер, направляющихся на свой особо охраняемый участок – шутка, это так. Он заглянул в антикварные магазины на Западной Седьмой улице, проехал мимо Гражданского центра, а затем свернул по бульвару Келлогг на Роберт-стрит, налево на Роберта, сверившись с часами на приборной панели. Он был ранним. В центре было два или три книжных магазина, но только один заинтересовал его. У святого было запланировано чтение. Какое-то дерьмо о женщинах прерий.

  «Святым» управлял седеющий выпускник Университета Святого Иоанна. Книги новые и подержанные, обменяйте свои книги в мягкой обложке два на один. Кофе стоил двадцать центов за чашку, получай сам, плати по системе чести. Благородный мясной киоск, куда застенчивые люди ходили перепихнуться. Куп был здесь всего один раз. Было чтение стихов, и магазин был заполнен длинноволосыми женщинами с разочарованными лицами – женщинами Купа – и мужчинами с проплешинами, большими животами и неуверенными седыми хвостиками, завязанными резинками.

  Подошла женщина и спросила: «Ты читал Рубаи ?»

  "Эм-м-м . . . ?» О чем она говорила?

  « Рубайат Омара Хайяма ? Я только что прочитала это снова, – пролепетала она. В руке у нее была тонкая книга в черной поэтической обложке. „Перевод Фитцджеральда. Я не читал ее со времен колледжа. Это действительно тронуло меня. В некотором смысле это похоже на стихи, которые Джеймс читал сегодня вечером“.

  Купу было плевать на Джеймса и его стихи. Но сам вопрос: читали ли вы рубаи ? было хорошее кольцо к нему. Интеллектуальный. Человек, который задал бы этот вопрос: Вы читали Рубайат ? -было бы . . . безопасно. Вдумчивый. Внимательный.

  В тот вечер Куп не искал женщину на рынке, но взял книгу и попытался ее прочитать. Это была ерунда. Бред такого высокого, чистого порядка, что Куп в конце концов выбросил его из окна своего грузовика, потому что он чувствовал себя глупо, когда держал его на сиденье рядом с собой.

  Он выбросил книгу, но сохранил строчку: «Вы читали Рубаи ? »

  КООП ПЕРЕСЕЧИЛ I – 9 4 , затем снова пересек его, кружась. Он не хотел приходить в книжный магазин, пока не началось чтение: он хотел, чтобы люди смотрели на читателя, а не на него; то, что он делал сегодня вечером, было не в его привычках. Он ничего не мог с собой поделать – влечение было непреодолимым, – но он будет настолько осторожен, насколько сможет.

  Вернувшись через межштатную автомагистраль, он остановился на красный свет и посмотрел в окно на полицейский участок Сент-Пол. До летнего солнцестояния оставалось всего две недели, и в половине восьмого было достаточно света, чтобы разглядеть лица даже на расстоянии. Группа полицейских в форме, трое мужчин и пара женщин, сидели на ступеньках, разговаривая и над чем-то смеясь. Он наблюдал за ними, не мысленно, а просто глазом. . . .

  Машина позади него посигналила.

  Куп посмотрел в левое зеркало, потом в правое, потом вверх, на свет: он стал зеленым. Он взглянул в зеркало заднего вида и двинулся вперед, поворачивая налево. Перед ним группа людей начала переходить улицу, увидела, что он идет, остановилась.

  Куп, подняв глаза, увидел их и резко затормозил, резко остановившись. Когда он понял, что они остановились, он снова начал поворот; и когда они увидели, что он остановился, они двинулись вперед, на путь грузовика. В конце концов они рассеялись, и Куп свернул, чтобы не попасть в бочкообразного человека в комбинезоне, который был недостаточно проворным, чтобы уйти с дороги. Один из них крикнул странным каркающим звуком, и Куп показал ему палец.

  Он тут же пожалел об этом. Куп был человеком-невидимкой. Он не показывал людям пальцем ни на охоте, ни на работе. Он проверил копов, все еще в полквартале от него. Лицо повернулось к нему, потом отвернулось. Он посмотрел в зеркало заднего вида. Люди на улице теперь смеялись, жестикулируя друг другу, указывая на него.

  Ярость подскочила в животе. – Педики, – пробормотал он. «Чертовы педики. . . ».

  Он справился с ним, дошел до конца квартала и повернул направо. С парковки через дорогу от книжного магазина выехала машина. Идеально. Куп развернулся, подождал, пока выедет другая машина, дал задний ход, запер грузовик.

  Когда он начал переходить улицу, он снова услышал карканье. Группа, в которую он чуть не попал, пересекала конец квартала и смотрела на него. Один из них махнул рукой, и они издали странный каркающий звук, рассмеялись, а затем скрылись за зданием.

  «Чертовы придурки». Такие люди бесили его, гуляя по улице. Вытирает жопу, он должен. . . Он вытряхнул из рюкзака сигарету Camel, закурил, сделал пару сердитых затяжек и, сгорбившись, пошел по тротуару к книжному магазину. Через переднее окно он мог видеть группу людей вокруг толстой женщины, которая, казалось, курила сигару. Он сделал последнюю затяжку на «Верблюде», вывел его на улицу и вошел внутрь.

  Место было переполнено. Толстая женщина сидела на деревянном стуле на подиуме, посасывая то, что оказалось палочкой солодки, а два десятка человек сидели на складных стульях полукругом перед ней. Еще пятнадцать или двадцать стояли за стульями; несколько человек взглянули на Купа, потом снова посмотрели на толстую женщину. Она сказала: «Наступает шокирующий момент узнавания, когда начинаешь иметь дело с дерьмом – и называй его так, как оно есть, хорошими англо-саксонскими словами, конским дерьмом, свиным дерьмом и коровьим дерьмом; Я вам скажу, в те дни, когда вы виливаете навоз, первое, что вы делаете, это втираете немного в волосы и под руки, действительно втираете его. Таким образом, вам не придется беспокоиться о получив его на себя, вы можете просто идти вперед и работать. . . ».

  В задней части магазина висела вывеска «Фотография», и Куп направился туда. У него была старая книга под названием «Лихорадка джунглей» с картинками и рисунками обнаженных чернокожих женщин. Книга, которая до сих пор заводит его. Может быть, он найдет что-то подобное. . . .

  Под табличкой «Фотография» он достал книгу и начал листать страницы. Амбары и поля. Он огляделся, оценивая. У некоторых женщин был такой «плавающий» взгляд, взгляд человека, который пытается найти связи, не настроившись на автора, который говорил: «. . . определенная человеческая жизнеспособность от ручного рыхления бобов; ой, становится жарко, иногда так жарко, что и плюнуть нельзя. . . ».

  Куп забеспокоился. Он не должен быть здесь. Он не должен охотиться. Прошлой зимой у него была женщина, и на какое-то время этого должно было хватить. Было бы достаточно, если бы не Сара Дженсен.

  Он мог закрыть глаза и увидеть ее. . . .

  СЕМНАДЦАТЬЮ ЧАСАМИ РАНЬШЕ, ни разу в жизни не видев Сару Дженсен, Куп вошел в ее многоквартирный дом с помощью ключа. Он был одет в легкое пальто и шляпу, чтобы защититься от любопытных глаз видеокамер в вестибюле. Пройдя мимо камер, он поднялся по пожарной лестнице на крышу здания. Он двигался быстро и бесшумно, поднимаясь по лестнице в мокасинах на резиновой подошве.

  В три часа ночи в коридорах было пусто, тихо, пахло средством для чистки ковров, полиролью для латуни и сигаретами. На одиннадцатом этаже он на мгновение остановился за противопожарной дверью, прислушался, затем тихо прошел через дверь и по коридору слева от себя. В 11:35 он остановился и прижался глазом к глазку. Темный. Он смазал ключ от квартиры пчелиным воском, который смягчил щелчок металла по металлу и смазал механизм замка. Он держал ключ в правой руке, а правую руку в левой и вставлял ключ в замок. Влезла легко.

  Куп проделывал это двести раз, но эта рутина давила ему на нервы, как убегающий груз. Что находится за дверью номер три? Детектор движения, доберман, сто тысяч наличными? Куп узнает. . . . Он повернул ключ и нажал: не быстро, но твердо, плавно, с сердцем во рту. Дверь открылась с легким щелчком. Он ждал, прислушиваясь, затем вошел в темную квартиру, закрыл за собой дверь и просто стоял там.

  И почувствовал ее запах.

  Это было первым делом.

  Куп курил нефильтрованные Camels, сорок или пятьдесят в день. Он употреблял кокаин почти каждый день. Его нос был забит табачной смолой и покрыт шрамами от кокаина, но он был существом ночи, чувствительным к звукам, запахам и текстурам, а духи были темными, чувственными, неотразимыми, парящими в стерильном воздухе квартиры, как обнаженная женщина. на коне. Он поймал его, замедлил. Он поднял голову, как крыса, вбирая в себя. Он не осознавал, что оставил свой собственный запах, коричневый запах застарелого табачного дыма.

  Занавески в женской гостиной были раздвинуты, и с улицы проникал приглушенный свет. Когда его глаза начали привыкать, Куп стал различать основные предметы мебели, прямоугольники картин и гравюр. Тем не менее он ждал, стоя спокойно, обостряя зрение, вдыхая ее запах, прислушиваясь к движению, к слову, к чему угодно – маленькому красному огонеку на пульте сигнализации. Ничего. Квартира спала.

  Куп выскользнул из мокасин и в устойчивой тишине пересек квартиру, по более темному коридору мимо ванной слева и кабинета справа. В конце коридора было две двери, главная спальня слева, гостевая комната справа. Он знал, что они собой представляли, потому что так сказал ему бывший заключенный из Логана Ван Лайнса. Он передвинул мебель Дженсена, снял оттиск ее ключа, нарисовал карту. Он сказал Купу, что эту женщину зовут Сара Дженсен, какая-то богатая шлюха, которая «вроде на фондовом рынке» и имеет вкус к золоту.

  Куп протянул руку и коснулся двери ее спальни. Она была открыта на дюйм, может, на два. Хорошо. Параноики и беспокойные спящие обычно закрывают дверь. Он подождал еще мгновение, прислушиваясь. Затем, используя всего лишь кончики пальцев, он приоткрыл дверь на фут, приблизил лицо к проему и заглянул внутрь. Слева открывалось окно, и, как и в гостиной, шторы были отдернуты. Полумесяц висел над крышей соседнего дома, а за ним виднелись парк и озеро, как реклама пива.

  И он мог ясно видеть женщину в бледном лунном свете.

  Сара Дженсен сбросила легкое весеннее одеяло. Она лежала на спине, на темной простыне. На ней было белое хлопчатобумажное платье, закрывавшее ее от шеи до щиколоток. Ее угольно-черные волосы рассыпались вокруг головы темным ореолом, лицо слегка склонилось набок. Одна открытая рука была согнута и лежала у ее уха, как будто она махала ему. Другая рука лежала на нижней части ее живота как раз в том месте, где он соединялся с верхней частью ее тазовой кости.

  Прямо под ее рукой Купу показалось, что он видит более темный треугольник; а на груди – тень ее коричневых сосков. Его видение ее не могло быть запечатлено на пленку. Затемнение, затенение были всего лишь плодом его воображения. Ночная рубашка была более существенной, менее прозрачной, чем казалось Купу, но Куп влюбился.

  Любовь, как спичка, зажженная в ночи.

  КУП ПРОЛИСТАЛ фотокниги, наблюдая, ожидая. Он смотрел на фотографию мертвой кинозвезды, когда его женщина вышла из-за угла и посмотрела на «Хобби и коллекционирование».

  Он сразу узнал ее. На ней был свободный коричневый жакет, немного длинноватый, несколько вышедший из моды, но опрятный и ухоженный. Волосы короткие, аккуратные, аккуратные. Ее голова была откинута назад, чтобы она могла смотреть на верхние полки, следуя за строкой книг по антиквариату. Она была невзрачной, без макияжа, не худой и не толстой, не высокой и не низкой, в огромных очках в черепаховой оправе. Женщина, которую не заметил бы другой человек в лифте. Она стояла, глядя на верхнюю полку, и Куп сказал: «Могу я вам кое-что достать?»

  «Ой . . . Я не знаю.» Она попыталась слегка улыбнуться, но это выглядело нервным. У нее были проблемы с регулировкой.

  – Ну, если я могу, – вежливо сказал он.

  «Спасибо.» Она не отвернулась. Она чего-то ждала. Она сама не знала, как это сделать.

  «Я пропустил чтение», – сказал Куп. «Я только что закончил рубаи. Я думал, что может быть что-то, знаете, аналогичное. . . ».

  А через мгновение женщина уже говорила: «. . . это Гарриет. Гарриет Ваннемейкер».

  САРА ДЖЕНСЕН, разостланная на кровати, дернулась.

  Куп, собиравшаяся подойти к комоду, замерла. В колледже Сара была заядлым курильщиком: ее подсознание ощущало запах никотина, исходящий из легких Купа, но она была слишком далеко, чтобы проснуться. Она снова дернулась, затем расслабилась. Куп с бешено колотящимся сердцем подошел ближе, протянул руку и почти коснулся ее ноги.

  И подумал: что я делаю?

  Он отступил на шаг, завороженный, лунный свет играл на ее теле.

   Золото.

  Он выдохнул и снова повернулся к комоду. Женщины держат все чертовы вещи в спальне или на кухне, и Дженсен не был исключением. В квартире была дверь с двойным замком, камеры наблюдения в холле, частный патруль, который проезжал мимо полдюжины раз за ночь, время от времени останавливаясь, чтобы пошпионить. Она в безопасности, подумала она. Ее шкатулка для драгоценностей из полированного черного ореха стояла тут же на туалетном столике.

  Куп осторожно поднял его обеими руками и прижал к животу, как защитник, защищающий футбольный мяч. Он шагнул назад через дверь и прошлепал по коридору в гостиную, где поставил чемоданчик на ковер и опустился на колени рядом с ним. В нагрудном кармане он носил небольшой фонарик. Объектив был заклеен черной лентой, с дырочкой в ленте. Он включил его, зажал в зубах. У него была игла света, достаточного, чтобы осветить камень или показать цвет, не нарушая его ночного зрения.

  В шкатулке Сары Дженсен для драгоценностей было полдюжины подносов с бархатной подкладкой. Он вынимал подносы по одному и находил кое-что хорошее. Серьги, несколько пар в золоте, четыре с камнями: две с бриллиантами, одна с изумрудами, одна с рубинами. Камни были прекрасными – один набор бриллиантов больше походил на осколки, чем на ограненные камни. Всего в розницу, может быть, пять тысяч. Он получит две тысячи максимум.

  Он нашел две броши, одну из жемчуга, другую с бриллиантами, золотое обручальное кольцо и обручальное кольцо. Бриллиантовая брошь была превосходна, лучшее, что у нее было. Он пришел бы только за этим. Камень для помолвки был неплох, но не идеален. Там было два золотых браслета и часы, женские «Ролекс», золото и нержавеющая сталь.

  Нет ремня.

  Он сложил все в маленькую черную сумку, потом встал, осторожно обошел пустые подносы, и пошел обратно через спальню. Медленно-медленно он начал открывать ящики комода. Наиболее вероятным местом был верхний левый ящик комода. Следующим, скорее всего, был нижний ящик, в зависимости от того, пыталась ли она его спрятать. Он знал это по опыту.

  Сначала он взялся за верхний ящик, выдвигая его, разминая руками полувидимую одежду. Ничего сложного. . . .

  Ремень был в нижнем левом ящике, в глубине, под зимними шерстяными вещами. Так что она была немного настороже. Он вытащил его, взвесив, и снова повернулся к Саре Дженсен. У нее был твердый подбородок, но рот слегка приоткрылся. Ее груди были круглыми и выдающимися, а бедра крупными. Она была бы крупной женщиной. Не толстый, просто большой.

  Ремень в руках, Куп начал отходить, остановился. Он увидел бутылку на туалетном столике и проигнорировал ее, как всегда игнорировал их. Но в это время . . . Он потянулся назад и поднял его. Ее духи. Он снова направился к двери и чуть не споткнулся: он смотрел не на дорогу, он смотрел на женщину, распластавшуюся тут же, на расстоянии вытянутой руки, тяжело дыша.

  Куп остановился. На мгновение повозился, складывая ремень, сунул его в карман. Отошла на шаг, снова посмотрела вниз. Белое лицо, круглая щека, темные брови. Волосы откинуты назад.

  Не думая, даже не сознавая, что он делает – сотрясаясь, отшатываясь внутри, – Куп подошел к кровати, наклонился над ней и легко, нежно провел языком по ее лбу. . . .

  ГАРРИЕТ УЭННМЕЙКЕР откровенно интересовалась выпивкой у Макклеллана: на ее лице был румянец, тепло возбуждения. Она встретит его там, немного опасного мужчину с замшелой рыжей бородой.

  Он ушел раньше, чем она. Теперь его нервы были на пределе. Он еще не сделал ни одного шага, он все еще был в порядке, не о чем беспокоиться. Кто-нибудь заметил, как они разговаривали? Он так не думал. Она была такой бесцветной, кого это волновало? За несколько минут . . .

  Давление было физическим: тяжесть в животе, чувство вздутия в груди, боль в затылке. Он подумал о том, чтобы отправиться домой и бросить женщину. Но он не стал бы. Было и другое давление, более требовательное. Рука на руле дрожала. Он припарковал грузовик на Шестой улице, на холме, открыл дверь. Сделал нервный вдох. Еще пора уходить. . .

  Он порылся под сиденьем, нашел баллончик с эфиром и целлофановый пакет с тряпкой. Он открыл банку, быстро налил в пакет и закрыл банку крышкой. Запах эфира был тошнотворным, но он рассеялся в секунду. В запечатанном пакете он быстро впитывался в тряпку. Где она была?

  Она подошла через несколько секунд, припарковалась вниз по склону от него, позади грузовика, провела некоторое время в машине, прихорашиваясь. Вывеска пива в боковом окне Макклеллана, мерцающая перегоревшей лампочкой, была самым большим светом вокруг, на вершине холма. Он еще мог отступить. . . .

   Нет. Сделай это.

  САРА ДЖЕНСЕН почувствовала запах пота и духов. . . вкусно.

  Сара шевельнулась, когда он лизнул ее, и он отступил, отступил к двери. . . и остановился. Она что-то сказала, бессмысленный слог, и он быстро, но бесшумно шагнул за дверь к своим ботинкам: не совсем бежал, но сердце его колотилось. Он надел туфли, взял сумку.

  И снова остановился. Ключ к краже со взломом был прост: действовать медленно. Если кажется, что вы можете попасть в беду, идите медленнее. А если дела пойдут совсем плохо, беги как на дрожжах. Куп собрался. Нет смысла бежать, если она не просыпается, нет смысла паниковать, но он думал : мудак, мудак, мудак.

  Но она не приходила. Она снова погрузилась в сон; и хотя Куп этого не видел – он выходил из квартиры, медленно закрывая за собой дверь, – полоска слюны на ее лбу блестела в лунном свете, охлаждая кожу, испаряясь.

  КУП засунул полиэтиленовый пакет в карман пальто, подошел к задней части грузовика и открыл дверцу кемпера.

  Сердце сейчас сильно бьется. . . .

  – Привет, – позвала она. В пятнадцати футах отсюда. Краснеет? – Я не был уверен, что ты сможешь это сделать.

  Она боялась, что он ее бросит. У него почти получилось. Она улыбалась, стеснялась, может быть, немного боялась, но больше боялась одиночества. . . .

  Никого вокруг. . . .

  Теперь он был у него. На него надвинулась тьма – буквально тьма, что-то вроде тумана, гнев, который, казалось, возник сам по себе, как бродячий ветер. Он развернул полиэтиленовый пакет, просунул внутрь руку; пропитанная эфиром тряпка холодила кожу.

  С улыбкой на лице он сказал: «Эй, что за выпивка. Да ладно. И эй, посмотри на это. . ».

  Он повернулся, словно хотел указать ей на что-то; это поставило его позади нее, немного правее, и он обернул ее и раздавил тряпкой ей нос и рот, и поднял ее с земли; она брыкалась, как задушенная белка, хотя под определенным углом они могли бы быть любовниками в страстной схватке; в любом случае, она боролась только на мгновение. . . .

  САРА ДЖЕНСЕН НАЖАЛА кнопку повтора на будильнике, перевернулась на другой бок, держась за подушку. Она улыбалась, когда сработала сигнализация. Улыбка исчезла очень медленно: странный кошмар витал где-то в глубине ее сознания. Она не могла полностью восстановить его, но он был там, как шаг на чердаке, угрожающий. . . .

  Она глубоко вздохнула, пытаясь встать, но не совсем желая. Незадолго до того, как она проснулась, ей снился Эван Харт. Харт был поверенным в отделе облигаций. Он не был точь-в-точь романтическим героем, но был привлекателен, уравновешен и обладал хорошим умом – хотя она подозревала, что он подавлял его, опасаясь, что он может оттолкнуть ее. Он плохо ее знал. Еще нет.

  У него были красивые руки. Твердые, длинные пальцы, которые выглядели одновременно сильными и чувствительными. Однажды он коснулся ее носа, и она почти чувствовала это, лежа здесь, в своей постели, немного теплая. Харт был вдовцом с маленькой дочерью. Его жена погибла в автокатастрофе четыре года назад. После аварии он был занят горем и воспитанием ребенка. По офисным сплетням у него было два быстрых и неприятных романа не с теми женщинами. Он был готов к правильному.

  И он околачивался.

  Сара Дженсен развелась; брак был ошибкой на один год, сразу после колледжа. Детей нет. Но расставание было шоком. Она погрузилась в работу, начала двигаться вверх. Но сейчас . . .

  Она улыбнулась про себя. Она была готова, подумала она. Что-то постоянное; что-то на всю жизнь. Она задремала всего на пять минут, мечтая об Эване Харте и его руках, немного теплых, немного влюбленных. . . .

  И кошмар вернулся. Мужчина с сигаретой в уголке рта наблюдает за ней из темноты. Она отпрянула. . . и снова сработала сигнализация. Сара дотронулась до лба, нахмурилась, села, оглядела комнату, откинула одеяла, чувствуя, что что-то не так.

  «Привет?» – позвала она, но знала, что она одна. Она пошла в ванную, но остановилась в дверях. Что-то . . . какие?

  Мечта? Во сне она вспотела; она вспомнила, как вытирала лоб тыльной стороной ладони. Но это казалось неправильным. . . .

  Она спустила воду в унитазе и направилась в переднюю комнату с изображением, которое все еще было у нее в голове: вспотевшая, вытирающая лоб. . . .

  Ее шкатулка с драгоценностями стояла на полу посреди гостиной с выдвинутыми ящиками. Она сказала вслух: «Как это туда попало?»

  Всего на мгновение она была сбита с толку. Вынула ли она его прошлой ночью, ходила ли она во сне? Она сделала еще шаг и увидела небольшую горку драгоценностей в стороне, вся эта дешевка.

  И тогда она знала.

  Она отступила назад, шок пронзил ее грудь, адреналин влился в кровь. Недолго думая, она поднесла тыльную сторону ладони к лицу, к носу и понюхала никотин, а другой... . .

  Что?

  Слюна.

  «Нет.» Она кричала, рот был открыт, глаза широко раскрыты.

  Она судорожно вытерла руку о халат, вытерла еще раз, вытерла рукавом лоб, по которому как будто ползли муравьи. Затем она остановилась, посмотрела вверх, ожидая увидеть его – увидеть, как он материализуется из кухни, из чулана или даже, подобно голему, из ковра или деревянного пола. Она извернулась то в одну сторону, то в другую и отчаянно попятилась к кухне, нащупывая телефон.

  Крича на ходу.

  Кричать.

  2

  ЛУКАС ДЭВЕНПОРТ держал футляр для бейджа из окна со стороны водителя. Прыщавый полицейский из пригорода поднял желтую пластиковую ленту с места преступления и махнул ему через очередь. Он проехал на «порше» мимо пожарных машин, наткнулся на сплющенный брезентовый шланг и остановился на обугленном пятне грязи, которое несколько часов назад было газоном. Пара пожарных, попивая кофе, обернулась проверить машину.

  Телефон запищал, когда он выбрался наружу, и он нагнулся, чтобы снять его с козырька. Когда он встал, на него обрушилась вонь от пожара: сожженной штукатурки, изоляции, краски и старого гниющего дерева.

  "Да? Давенпорт».

  Лукас был высоким мужчиной с тяжелыми плечами, смуглым, квадратным лицом, с гусиными лапками в уголках глаз. Его темные волосы едва тронуты сединой; его глаза были поразительно голубыми. Тонкий белый шрам пересекал его лоб и правую глазницу и спускался к уголку рта. Он был похож на спортсмена-ветерана, ловца или хоккейного защитника, недавно вышедшего на пенсию.

  Прямо над узлом галстука виднелся новый розовый шрам.

  «Это Слоан. Диспетчер сказал, что вы были у пожара. Голос Слоана звучал хрипло, как будто он простудился.

  – Только что приехал, – сказал Лукас, глядя на сгоревший Quonset.

  "Подожди меня. Я подойду.

  «В чем дело?»

  – У нас есть еще одна проблема, – сказал Слоан. – Я поговорю с тобой, когда приеду.

  Лукас снова повесил телефон на козырек, захлопнул дверь и повернулся к сгоревшему зданию. Склад представлял собой большую светло-зеленую хижину Квонсет времен Второй мировой войны, в основном из оцинкованной стали. Огонь был настолько горячим, что стальные листы искривились, погнулись и сложились, как гигантские металлические тако.

  Со свининой.

  Лукас коснулся своего горла, розового шрама, где ребенок выстрелил в него прямо перед тем, как ее разорвало на куски М-16. Это дело началось с пожара, с той же вони, с того же запаха горелой свинины, который он теперь уловил от сгоревшего остова. Свинина-не-свинина.

  Он снова дотронулся до шрама и направился к почерневшему сплетению упавших стоек. По первому звонку полицейский был мертв в этом клубке, его руки были связаны за спиной. Потом позвонил Дел, сказал, что коп был одним из его контактов. Лукасу лучше выйти, хотя место происшествия находилось за пределами юрисдикции Миннеаполиса. Полицейские из пригорода расхаживали с мрачными лицами одного из нас. Вокруг Лукаса погибло достаточно копов, чтобы он больше не делал различий между ними и гражданскими, если только они не были его друзьями.

  Дел осторожно ступал по обугленному салону. Он был небрит, как обычно, в угольно-серой толстовке поверх джинсов и ковбойских сапог. Он увидел Лукаса и поманил его внутрь. – Он уже был мертв, – сказал Дел. – До того, как огонь добрался до него.

  Лукас кивнул. «Как?»

  «Они связали ему запястья и прострелили ему зубы, похоже, три или четыре выстрела в гребаные зубы, судя по тому проклятому кошмару, – сказал Дел, бессознательно вытирая руки насухо. – Он предвидел это.

  – Да, Господи, чувак, прости, – сказал Лукас. Мертвый полицейский был депутатом округа Хеннепин. Ранее в этом году он провел месяц с Делом, пытаясь изучить улицы. Он и Дел почти стали друзьями.

  «Я предупредил его о зубах: ни у кого из проклятых уличных людей нет таких огромных белых зубов ОПЗ», – сказал Дел, вонзая сигарету в лицо. Зубы Дела были пожелтевшими штифтами. «Я сказал ему выбрать другой фронт. Что угодно было бы лучше. Он мог быть продавцом автозапчастей, барменом или кем угодно. Он должен был быть чертовым уличным парнем».

  "Да . . . так что ты хотел?

  – Есть спичка? – спросил Дел.

  – Ты хотел матч?

  Дель ухмыльнулся над незажженной сигаретой и сказал: – Давай внутрь. Посмотри на что-нибудь».

  Лукас последовал за ним через склад, по узкой тропинке через дыры в полусгоревших перегородках, мимо штабелей обгоревших деревянных поддонов. Ближе к задней части он мог видеть черный пластиковый лист, на котором лежало тело, и вонь горелой свинины стала еще острее. Дел подвел его к упавшей внутренней стене из гипсокартона, где в остатках узкого деревянного ящика находились три трубы небольшого диаметра, каждая длиной около пяти футов.

  – Это то, о чем я думаю? – спросил Дел.

  Лукас присел рядом с коробкой, взял одну из трубок, посмотрел на резьбу на одном конце, приподнял другой конец и заглянул внутрь, на нарезы. «Да, они есть – если вы думаете, что это запасные стволы пятидесятого калибра». Он швырнул ствол обратно на остальных, прошагал пару футов к еще одному сплющенному ящику, подобрал часть механизма. – Это замок, – сказал он. «Однозарядный с продольно-скользящим затвором пятидесятого калибра. Сломанный. Похоже на трещину по линии напряжения, плохой кусок стали. . . Что было в этом месте?

  – Предположительно, механический цех.

  – Да, механический цех, – сказал Лукас. – Бьюсь об заклад, они выворачивали эти замки. Стволы беру откуда-то – на одиночных выстрелах их обычно не увидишь, они слишком тяжелые. Нам нужно, чтобы специалисты по опознанию посмотрели на них, могли бы мы выяснить, откуда они взялись и кто их получил с этой стороны. Он бросил сломанный замок на пол, встал и наклонил голову к телу. – Чем увлекался этот парень?