Текст книги "Танцовщица Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

11. Лотерея

Напуганная происходящим, я ожидала у порога, придерживая обёрнутую вокруг моего тела простыню. Я откинулась спиной на стену, и прикрыла глаза, прислушиваясь к происходящему по ту сторону порога. Оттуда доносились приглушённые голоса беседовавших мужчин, сидевших со скрещенными ногами за низкими столами. Какой далёкой отсюда казалась моя библиотека.

Вход закрывал плотный расшитый бисером полог, гасивший долетавшие снаружи звуки. Я старательно прислушивалась, но различала только общий шум мужских голосов.

Мне рассказывали, что иногда, перед такой ночью, как эта, девушку заковывают в строгие цепи, сидя или лежа, практически не оставляя ей возможности двигаться. А ещё бывает, что в течение многих дней перед такой ночью она носит сирик. Лично на меня сирик надевали очень редко. Я, конечно, ходила в нём несколько раз во время моего обучения для того, чтобы я могла ощутить на себе те строгие ограничениях, которые это накладывал на женщину, и научилась, как правильно двигаться в нём, особенно если по желанию хозяина устанавливается небольшая ширина шага. Полный сирик состоит из ошейника и трёх цепей. Одна из этих цепей длинная, она пристёгнута к ошейнику и свисает вниз. К ней прикреплены две горизонтальных цепи, одна, заканчивающаяся браслетами ручных кандалов или наручников, чуть ниже пупка, я вторая крепится в нижней точке и обычно лежит на полу или земле, заканчивается ножными кандалами. Части этого устройства, конечно, могут быть использованы и отдельно, например, длинная цепь в качестве поводка, а горизонтальные как, скажем, ручные и ножные кандалы. Кроме того, во многих сириках, длины всех цепей регулируемые. Таким образом, степень свободы, если такое выражение применимо к той у которой свободы не может быть в принципе, предоставленная рабыне её хозяином, может быть увеличена или уменьшена, по желанию последнего. Движения рабыни, как и многие другие вещи в её жизни, принадлежат рабовладельцу и находятся под его строгим контролем. При средне суровой регулировке женщина может двигаться очень изящно и красиво. Кстати в некоторых сириках возможно даже танцевать. А если отрегулировать сирик так, как это зачастую предписывается для девушки перед отходом ко сну то оставив в нижней точке крепления всего три или четыре дюйма цепи между браслетами ножных кандалов, она едва сможет идти приставными шажками. То же самое касается и цепи соединяющей её запястья. Однако мой хозяин не счел целесообразным осуществлять такие предосторожности применительно ко мне. И он, и я, мы оба знали, что в них не было никакой необходимости.

Я сидела, закрыв глаза и откинувшись на стену, прижимая к себе простыню. Бежать мне здесь некуда. На моём бедре выжжено клеймо, моё горло украшает рабский ошейник. Я голая. И нет никого на этой планете, кто пожелал бы спасти или освободить меня. Здесь для любого кого я могла повстречать, я была невольницей и собственностью, как собака или лошадь. Все законные средства этого мира были бы привлечены к возвращению меня моему прежнему владельцу. А ещё, и об этом я не могла вспоминать без дрожи, как будто всего остального было недостаточно, моё тело и его запахи вместе с моим именем, были запечатлены в тёмном яростном мозге огромного охотничьего слина. Нет, у меня нет ни малейшего шанса на побег. Когда мой господин пришёл за мной, чтобы взяв меня за руку, вывести в зал таверны, у меня остался только один вариант действий, который только мог быть здесь у такой как я, ожидание и послушание.

Я снова попыталась вслушаться в гул мужских голосов снаружи, разбавленный тонкими звуками встречающихся кубков и передвигаемых тарелок.

Мне снова вспомнился слин.

– Я думаю, что тебе понравится Борко, – сказал Хендоу, перед тем, как я увидела животное, когда я ещё только слышала звуки его движение в туннеле. Я вспоминала его огромную голову, два ряда острых клыков, тёмный язык, длинные когти, широко поставленные глаза, и тычки его носа бродящего по моему телу. Это был дрессированный зверь, дрессированный для охоты на мужчин и рабынь. Но как покорно он ушёл в свою конуру по команде моего хозяина! Однако была я уверена, что так же быстро как ушёл, так же стремительно он мог вернуться по сигналу Хендоу, чтобы выполнить его команду неумолимо, без сомнений и чувства вины, беспощадно и жестоко. Я вздрогнула. По-моему, одного этого животного было вполне достаточно, чтобы поддерживать железную дисциплину среди женщин Хендоу, владельца таверны на Доковой улице, в Брундизиуме. На губы сама собой выползла улыбка. Иногда женщин, и свободных и рабынь, называют «самки слина». Ещё несколько дней назад, я понятия не имела кто такой этот слин. Теперь знала наверняка. Меня конечно можно было сравнить с «самкой урта» или с «тарскоматкой», но уж ни в коем случае с «самкой слина», даже фигурально. Безусловно, в тот момент, я ещё не знала о миниатюрных шёлковых слинах, которых иногда держат в качестве домашних любимцев. Возможно, такая самка слина, если она не должным образом воспитана, может вырасти в хитрого, противного и опасного зверька, которого и имеют в виду мужчины, иногда применяя этот эпитет к женщине. Не могу сказать этого наверняка. Кстати, ещё мужчины говорят, что даже женщина – самка слина, нуждается всего лишь в строгом господине, том, кто сможет моментально поставить её на колени и научить тому, что она – женщина. Скорлупа самки слина, как говориться, может быть сорвана с неё, чтобы никогда не вырасти снова, оставляя открытой нежную плоть ещё одной рабыни.

Я открыл глаза. И зала сквозь плотный занавес донёсся перезвон колокольчиков.

Я медленно передвинулась вправо и, повернувшись, чуть-чуть сдвинула украшенный бисером полог. В щель я видела мужчин рассевшихся за столами, в широком, погруженном в полумрак, зале с низким потолком на столбах. С потолка на цепях свисало несколько тусклых ламп, заполненных, насколько я знала, жиром тарлариона. В зале стояло около пятидесяти столов, за которыми, если не вплотную друг к другу, могли сидеть четверо мужчин. Некоторые из посетителей сидели без дела у стен, прислонившись к ним спиной. Сегодня вечером в таверне было настоящее столпотворение. Совсем недавно я слышала удар сигнального гонга, пробили восемнадцатый ан. Приближалась кульминация этого вечера, подходило время для особого развлечения, спектакля в котором мне предстояло сыграть главную роль. Я даже слышала, что мальчишки раздавали в городе листовки, а на общественных досках были расклеены анонсы. В более бедных районах, где чиновники менее склонны к поддержанию строгого порядка, а стражники более склонны смотреть на нарушения сквозь пальцы, объявления были намалёваны прямо на стенах домов, среди других подобных знаков и призывов. Можно было не сомневаться, что большая часть сегодняшних посетителей таверны Хендоу пришли именно из таких районов.

Моё любопытство было удовлетворено, я разглядела, что колокольчики, звон которых донёсся до меня были повязаны на Тупите. Интересно, спрашивала я себя, сколькие из этих мужчин пришли сюда этим вечером для особого развлечения. Уверена, если не все, то многие.

Я мало интересовалась Тупитой, впрочем, как и она мною. Я видела, что она встала на колени около одного из мужчин, наливая ему пагу. Она была полностью обнажена, как и все остальные девушки в зале. Хендоу предпочитал, чтобы его женщины или, по крайней мере, те, что были его пага-рабынями в зале ходили именно так. Кстати, в более низкопробных пага-тавернах это вообще было в порядке вещей. Тупита оставаясь на коленях, сместилась за спину обслуживаемого клиента. Мне показалось, что она боялась его. Я надеялась, что этот здоровый мужлан возьмет её в альков и проверит в деле! Послышался звук удара, вероятно тыльной стороной ладони, сопровождаемый криком боли. Я посмотрела вправо, туда, откуда прилетел крик. Там завалившись на левый бок, лежала Елена, сбитая с ног ударом мужчины, в данный момент поднявшегося на ноги, и испуганно смотрела на него. Тот без лишних разговоров, схватил рабыню за руку и, вздёрнув её на ноги, быстро потащил спотыкающуюся девушку к одному из альковов. Подозреваю, что её наказание там было продолжено. Хотя «Елена» – имя земное, эта Елена был гореанкой. Такие имена иногда даются гореанским девушкам, чтобы сообщить им, к их ужасу, что они должны быть столь же низкими, соблазнительными, и беспомощными как земные женщины оказавшиеся в гореанской неволе. Кстати, в этой таверне я была единственной девушкой с Земли. Я вернула занавес на место и, глубоко дыша, снова откинулась на стену слева от порога, поскольку опасалась, что сюда мог кто-нибудь войти. Как я боялась таких мужчин!

Я снова закрыла глаза. Честно говоря, не уверена что смогла бы сейчас встать на ноги без посторонней помощи. Сегодня вечером мне предстояло танцевать перед такими мужчинами! Я чувствовала дикую слабость. До сего момента мне пришлось станцевать перед Тэйбаром и его мужчинами в библиотеке, несколько раз перед мужчинами в доме моего первичного обучения, и, конечно, здесь, во время моих уроков, перед несколькими мужчинами, в частности музыкантами и кое-кем из служащих этого дома, что время от времени, на досуге, приходили понаблюдать за мной. Но я никогда не танцевала перед Хендоу, моим собственным владельцем. Тем не менее Мирус несколько раз видел, как я танцую, и я уверена, сообщил моему хозяину о моих успехах. Мирус, когда я опускалась перед ним на колени в конце занятий, казался в целом, и особенно в последнее время, полностью довольным моим прогрессом, о чём не преминул сообщить мне. Я, получив такое признание, смогла вздохнуть с чрезвычайным облегчением, поскольку угроза наказания за неуспеваемость здесь была вполне осязаема.

Я заметила, что иногда, когда я танцевала во время занятий, глаза Мируса, да и других мужчин работавших на Хендоу, сверкали, когда они смотрели на мой танец. Иногда они облизывали губы, почти как если бы я была едой. А вчера, в конце моего последнего урока, когда в водовороте музыки, я опустилась на пол в положении презренного подчинения танцовщицы перед мужчинами, я услышала, как некоторые из них одобрительно закричали и неоднократно, отчаянно ударили себя ладонью правой руки по левому плечи. Потом они столпились вокруг меня. Стоя на коленях, я кожей ощущала их ноги и плети рядом со мной. Воображение рисовала картинки одну мрачнее другой, в голове бился вопрос, сколько ударов плетьми я могла сейчас получить, и сколько их потом мне придётся торопливо поцеловать. Я боялась, что они изобьют меня до полусмерти. Но…

– Изумительно!

– Превосходно!

– Великолепно!

Похвалы сыпались одна задругой. Наконец, Мирус, почти силой отодвинув их от меня, приказал им вернуться к их обязанностям. Недовольно ворча они разошлись и покинули комнату. После того, как все ушли, даже музыканты, и мы остались одни, я, всё ещё стоя на коленях у его ног, подняла голову и посмотрела на него. Это был тот, первый среди этих мужчин, и второй после Хендоу, моего хозяина, кому я должна была отчаянно стремиться понравиться.

– Господин? – окликнула я его, выводя из задумчивости.

– У тебя талант, – сухо заметил Мирус.

– Спасибо, Господин, – отозвалась я и, изящно склонив голову, поцеловала его ноги, в знак уважения и благодарности.

Почему-то он излишне резко, как мне показалось, отвернулся от меня, и направился к выходу.

– Господин! – окликнула я его.

Он остановился и оглянулся на меня.

– Что? – спросил Мирус.

– Я могу говорить? – осторожно осведомилась я.

– Говори, – кивнул мужчина.

– Когда меня собираются вывести в зал? – задала я давно мучивший меня вопрос.

– Тебе ещё не сказали? – удивился он.

– Нет, Господин, – теперь уже удивилась я.

– Завтра вечером, – бросил Мирус, развернулся и вышел вон.

Я ещё долго в одиночестве простояла на коленях там, зале для занятий. Завтра ночью я должна буду выйти в зал. Я дрожала от возбуждения пополам со страхом. Но я же, ещё была не готова! Но всё же, суждение относительно моей готовности должна была принимать не я. Скорее это было в компетенции моих владельцев. Они решили за меня. «Готова», таков их вердикт. Безусловно, я была готова примерно так же, как может быть готова любая «новая девушка». Похоже, мне для меня пришла пора просто начать, начать становиться рабыней. Могла ли я действительно быть готова начать делать это, спрашивала я себя. В памяти всплывали лица мужчин, что несколько минут назад окружали меня. Да, подумалось мне, возможно, мои хозяева правы. Возможно, я и правда, готова открыть следующую страницу своей истории. Я вздрогнула и уставилась в пол. Как они смотрели на меня! Как нетерпеливо, возбуждённо, смакуя и упиваясь мной, они смотрели на меня, зная, что я танцовщица, что я в ошейнике, что я могу принадлежать им. Я вспомнила Мируса, которому понадобилось здорово постараться, чтобы отогнать их от меня. Наверное, также тяжело было бы вынудить голодных львов отказаться от куска мяса. А ещё я не могла забыть, как Мирус сам, с внезапной резкостью отвернулся от меня в конце, когда мы остались одни. Мне показалось, что я поняла причину этого. Просто он, так же, как и другие, счёл меня небезынтересной. Действительно, первый его вопрос который он задал мне в этом доме, сразу после того, как извлёк меня из одеяла, и я оказалась перед ним голой и со скованными за спиной запястьями, не была ли я «белым шёлком». Думаю, если бы я не была таковой, то он мог бы прямо там, как я была, не снимая наручников, разложить меня на одеяле. А теперь ещё эта его резкость. Я улыбнулась, смотря вниз на доски пола. Похоже, что он не доверял себе, раз не решился долго оставаться со мной наедине. Я вдруг ощутила, что у меня была огромная власть над мужчинами. Оказывается, что можно много чего добиться, просто, будучи красивой женщиной, такой как я, например. И у меня была эта власть, пусть даже я и была в ошейнике, а, возможно, особенно потому, что я была ошейнике, поскольку это, как оказалось, сделало меня в тысячу раз привлекательнее для них. Впрочем, эйфория ушла так же быстро, как и пришла, я поняла, что, в конечном итоге, не было у меня никакой власти, поскольку я была рабыней. Я могла быть поставлена на колени или уложена на спину по первому слову, по щелчку пальцев. А ещё я боялась выходить в зал. Меня трясло от страха то осознания того, что завтра мне предстояло начать жизнь рабыни. Я надеялся, что мужчины найдут меня привлекательной. Я надеялся, что в конце этого вечера я не буду избита до полусмерти.

Я открыла глаза. Я по-прежнему прислонившись к стене сидела у порога за которым был зал, куда вскоре мне предстояло выйти.

Мужские шаги. Кто-то приближался ко мне. Скорее встать на колени.

– Ты в порядке? – спросил Мирус.

– Да, Господин, – ответила я. – Спасибо, Господин.

– Похоже, что сегодня вечером наш дом полон, – заметил он, выглядывая за занавес. – Доходит девятнадцатый ан.

– Да, Господин.

– Мы не будем начинать ровно в девятнадцать, – объяснил он. – Помаринуем их немного, пусть побеспокоятся.

– Да, Господин, – прошептала я, ещё плотнее прижимая к себе простыню, и испуганно глядя на него.

Я была всего лишь рабыней в присутствии свободного мужчины. Мирус развернулся и ушёл. Я осталась стоять на коленях. Я даже не знала, могла ли я изменить позу.

Снаружи были мужчины, гореанские мужчины. И этой ночью мне предстояло танцевать перед ними. А я даже не знала, могла ли я встать на ноги.

Из зала послышался приближающийся перезвон рабских колокольчиков. Я хотела было подняться, но занавеска резким броском отлетела в сторону.

– Ага, – усмехнулась Сита, – вот Ты где. Поздравляю, Ты именно там, где тебе надлежит быть, земная шлюха стоящая на коленях.

– Да, Госпожа, – покорно опустив голову, сказала я ей.

Я должна была обращаться ко всем рабыням в доме Хендоу не иначе, как «Госпожа». В действительности, это требование должно было быть отменено, ибо его поставили в зависимость от моего старания и прогресса, но по той или иной причине, пока не отменили. Подобное иногда делается с новыми девушками. Это помогает соблюдать дисциплину среди рабынь. Как только это требование будет с меня снято, я смогу называть остальных рабынь, за исключением «первой девушки», по их собственными именами. Как раз такой новой девушкой я и была. А первой девушкой была Тупита. Именно её все мы должны были называть «Госпожой». Признаться, меня порадовало, то это не Тупита откинула портьеру и обнаружила меня стоящей на коленях. Сите я не нравилась. К тому же она была прихлебательницей Тупиты, и частенько доносила ей на других девушек.

– Этой ночью Ты узнаешь, что это такое быть рабыней, земная шлюха, – злобно прошипела Сита.

– Да, Госпожа, – сказал я, и Сита, позванивая колокольчиками, проследовала мимо меня по коридору в сторону кухни.

Я сердито посмотрела ей вслед. Она, так же, как и я была всего лишь рабыней! Очень хотелось надеяться, что сегодня вечером кто-нибудь из мужчин окажется ею неудовлетворён и хорошенько выпорет её. Кстати вчера вечером один из клиентов поставил Тупиту под кольцо для наказаний и заявил о своём недовольстве её отношением. Как она тогда умоляла мужчину позволить ей ублажить его в алькове! И он позволил. А потом оставил её в одиночестве, но уже этим утром. Мирус освободил её позже, ближе к полудню.

Я снова подползла к занавесу и выглянула наружу. Мне показалось, что мужчин в таверне стало ещё больше. Судя по всему, до девятнадцатого ан осталось совсем немного! Застонав, я испуганно отпрянула подальше от занавеса и прижалась к стене. Там, среди столов, я рассмотрела танцевальную платформу. Именно там мне вскоре предстояло выступать. Места для музыкантов были слева, если смотреть от меня. О том танце, которым я занималась на Земле, неважно по какой причине или причинам я этот делала, желала я ли этого из-за своего рода врожденной, неудержимой чувственности, которой сама боялась, или из-за чрезмерных укоренившихся во мне женских склонностей или потребностей, а может даже просто почувствовав свою предрасположенность к этому на основе сущности моей изначальной природы, я предпочитала думать как об «этническом танце». Однако меня волновало втайне от всех, конечно, не смея признаться в этом даже самой себе, думать о нём как о «танце живота», или, поскольку у французов есть такой термин, как «danse du ventre», называть это «танцующий живот», пусть это всего лишь эвфемизм, но который, возможно, имеет богатый и особенный подтекст. Безусловно, оба термина – в некотором смысле являются упрощением и неточным переводом, поскольку в этом танце, как и в других, ему подобных формах, его исполнительница танцует всем её телом и красотой. А вот к термину «экзотический танец» я всегда относилась с прохладцей, поскольку этот термин казался мне слишком широким, покрывающим не только «этнический танец», если, конечно, он вообще его покрывает, но и многие другие формы танцев, которые, как мне кажется, имеют очень мало общего с тем что делала я, за исключением разве что их способности к сексуальной стимуляции. Но тогда, проницательный глаз заметит, что большинство из танцев, и даже балет, например, можно счесть сексуально стимулирующими. Думаю, что, те, кто боится и ненавидит секс, к примеру, люди заторможенные и сексуально инертные, поняли эти вещи лучше, чем многие другие. На Горе танец того вида, в котором мне, как ожидалось, предстояло выступить, называют просто «рабский танец». По-видимому, из-за того что этот танец, как считается большинством, пригоден только для рабынь, и может быть исполнен только рабынями. В памяти всплыло воспоминание о фразе «все мы – рабыни» сказанной мне той прекрасной женщиной, что была моей учительницей на Земле. Теперь я не сомневалась, что она была права. Конечно, не все женщины рабыни по закону. Многие из женщин на законных основаниях остаются свободными, хотя мне трудно сказать в их ли это интересах или нет. В таком случае, такие развлечения как «рабские танцы», по крайней мере, на Горе, не для таких женщин. То есть, если «свободная женщина», одна из те, что считаются таковыми по закону, исполнила бы публично такой танец на Горе, то скорее всего уже к следующему утру она обнаружит себя в цепях рабовладельца. Можно сказать, что её «юридическая свобода», оказалась бы явлением слишком мимолетным, и заменённым новым, более ей подобающим статусом, статусом рабыни по закону, закрепленным на ней со всей ясностью и непреклонностью гореанского законодательства, с помощью ошейника на её горле и клейма на бедре. Рабский танец на Горе, кстати, понятие очень широкое и включающее в себя различные формы танцев. Этот термин гораздо шире, чем просто этнический танец. Например, сюда входят такие танцы, как «танец охоты», «танец пленения», «танец подчинения», «танец цепи», «танец плети», и многие другие. Возможно, те формы, что на Горе назовут рабскими танцами, на Земле считались бы «экзотическими танцами». Однако, следует заметить, что на Горе существуют такие типы рабских танцев, например, «танец истории», которые редко, если вообще когда-либо, на Земле отнесли бы эротическим танцам. Точно также на Земле можно найти танцы, которые считаются одной из форм эротических танцев, но которые, по той или иной причине, если бы были исполнены на Горе к таковым бы не отнеслись, например, некоторые из форм карнавальных танцев, такие как танец пузыря или танец веера. Возможно, причина, по которой такие танцы редко, если бы когда-либо, исполняются на Горе в том, что гореане, вероятно, не расценили бы их как являющиеся «настоящими танцами». Полагаю, что, скорее всего, их рассматривали бы как немногим более чем культурно обособленные формы коммерческого юмора. Во всяком случае, они не тот вид танца, как например «danse-du-ventre», столь приятный сильным личностям, который гореанская рабыня, под страхом плети, должна научиться исполнять.

На этот раз приближающийся звон колокольчиков послышался с другой стороны, изнутри коридора. Я всё так же оставалась на коленях. Подошла Сита, возвращавшаяся в зал. Она не преминула задержаться здесь, и презрительно сверху вниз осмотреть меня, стоящую на коленях и испуганно прижимавшую к себе простыню. Она была полностью раздета, за исключением ошейника, и нескольких бусинок, раскрашенных, дешёвых деревянных рабских бусинок и её колокольчиков, повязанных на левой лодыжке. Она высокомерно окинула меня, сжавшуюся у её ног, оценивающим взглядом. Почему она расценивала меня столь высокомерно? Во мне даже злость проснулась! Между прочим, в отличие от неё, я была одета. У меня была простыня! А она носила только свой ошейник, несколько бусинок, и рабские колокольчики!

– Ты голая! – не удержавшись, сердито бросила я ей.

Сита моментально присела передо мной, и зло, обеими руками, сорвала с меня простыню, стянув ей вниз к моим икрам.

– Так же, как и Ты, шлюха! – прошипела она.

На мою шею были наброшены несколько ниток бус разной длины, больших, раскрашенных деревянных бус, рабских бус. До некоторой степени они скрывали меня, но они были всем, конечно, кроме ошейника, что я носила в тот момент.

Вдруг, поразив нас обоих, прилете гулкий звон. Девятнадцатый удар гонга. Сита издевательски улыбнулась глядя на меня.

Я торопливо, до самой шеи натянула на себя простыню, и как могла сильно, обеими руками, прижала её к себе.

– Потерпи немного, – ухмыльнулась Сита, – Скоро мы с Тупитой наденем на твои ручки наручники с поводком.

Женщина резко поднялась на ноги, поспешно выскочила в зал. Возможно, она слишком долго отсутствовала там.

Я услышал, как мужчины за портьерой начали стучать по столам своими кубками.

– Девятнадцатый ан! Девятнадцатый ан! – скандировали они. Девятнадцатый ан пробил!

– Покажите рабыню! – выкрикнул кто-то.

– Показывайте её нам! – поддержал его другой.

Скук кубков по столам стал громче, постепенно к нему присоединялось всё больше и больше мужчин. Я стояла на коленях, за занавеской, где они не могли меня увидеть, и испуганного прижимала к себе простыню. Меня не должны были вывести немедленно, как только пробьёт девятнадцатый ан, по крайней мере, так мне сказал Мирус. Похоже, в их намерения входило, заставить мужчин ждать и распаляться ещё какое-то время. Очевидно, этой задержкой они хотели добиться, чтобы мужчины в зале стали страстными, беспокойными и, возможно, даже несдержанными. Само собой и я особо не спешила оказаться в зале. Однако, другой стороны, меня пугала мысль о том, что мужчин заставляют ждать слишком долго. Возможно, тогда они могут ожидать от меня слишком многого. А что, если они окажутся разочарованы мной? Ведь я была новой рабыней! Что мне сделать, чтобы действительно понравиться им? Тихий стон вырвался из моей груди. Как мне не хотелось почувствовать их плети!

Мужчины, сидевшие снаружи, вовсе не казались мне спокойными тихонями. Возможно, большинство из них и не ожидало, что меня действительно выведут сразу, как только пробьёт девятнадцатый ан. Не исключено, что те, кто сейчас стучал по столам кубками и требовал показать меня, всего лишь демонстрировали, согласно неписаным традициям, естественное в такой ситуации раздражение, тем, что их аппетиты подогреваются искусственно. Я предположила, что в таких вопросах организаторов должно быть очень тонкое чувство времени ожидания, чтобы оно было достаточно долгим, для приведения аудитории до состояния нетерпеливой готовности, возможно даже о несдержанности, одновременно не доводя дело до того, что они стали бы неуправляемыми и враждебно настроенными. Оставалось надеяться, что в доме найдётся тот, кто достаточно разбирался в этих вопросах. Я нисколько не сомневалась, я буду далеко не первой девушкой, которую выведут в зал подобным образом, и вероятно даже не первой земной девушкой.

– Как Ты, Дорин? – заботливо спросила маленькая Ина, присев около меня.

– Я в порядке, Госпожа, – шёпотом ответила я, посмотрев на неё с благодарностью.

– Хорошо, – кивнула девушка и одобрительно улыбнулась, стараясь успокоить меня.

Я была уверена, что Ину нисколько не заботило, назвала я её «Госпожой» или нет, но мы обе, ещё две недели назад, когда окончательно подружились, признали, что нам обеим работавшим на кухне, будет лучше, если я буду делать именно так, всё же, я была самой новой рабыней в этом доме. Мы опасались, что, если кто-то услышал бы, как я назвала её по имени, а Ина не наложила бы на меня наказания, то наказать могли нас обеих. И уж точно, у нас не было ни малейшего желания позволить Тупите или Сите, подловить нас на такой небрежности.

– Тебя уже напоили рабским вином? – поинтересовалась Ина.

– Да, – ответила я, непроизвольно поморщившись.

На самом деле это не било ни вином, ни алкогольным напитком вообще. Его только называют «рабское вино», подозреваю для забавы владельцев. А ещё оно необыкновенно горькое. Считается, что достаточно одного глотка этой отвратительной субстанции, для достижения постоянного ожидаемого эффекта, по крайней мере пока не будет выпито противоядие. Однако, несмотря на эту уверенность, или возможно в силу сложившихся традиций, оставшихся с прежних времён, когда использовались не столь надежные «рабские вина», дозы этой гадости продолжают периодически давать рабыням, обычно по несколько раз в год. Некоторые девушки, довольно цинично, как мне кажется, полагают, что владельцы дают это им чаще, чем это необходимо только потому, что им нравится наблюдать за тем, как рабыни страдают, глотая это ужасное на вкус вещество. Как бы то ни было, но лично я нахожу эту причину, маловероятной. Есть более дешёвые и более доступные способы для этого, чем рабское вино.

– Хорошо, – кивнула Ина. – Тогда не о чем волноваться.

Я удивлённо посмотрела на неё. Что же такого могло произойти со мной, в противном случае, если теперь мне было «не о чем волноваться»?

– У тебя был бы повод волноваться, – пояснила Ина, заметив мой немой вопрос, – если бы они решили сделать тебя племенной рабыней. Теперь тебе для этого должны дать выпить противоядие.

Я в оцепенении кивнула головой.

– Мне рассказывали, что оно довольно приятно на вкус, – добавила Ина.

Я с ужасом уставилась на неё.

– Правда-правда, – кивнула девушка.

Рабское вино занимает весьма значимое место в рабовладельческой культуре Гора. Размножением рабынь, как и любого другого вида домашних животных, и даже более того, как особо ценных животных, держится под тщательным контролем. Таким образом, как рабыню меня моги оплодотворять и скрещивать когда и с кем мой хозяин мог бы счесть целесообразным. Всё, то же самое, как и с селекцией и разведением других животных.

Я немного приподняла голову, выглядывая через плечо Ины.

Мужчины снаружи становились всё более нетерпеливыми. Кажется кубки стучали уже почти по всем столам. Мужчин выражавших своё нетерпение криком стало куда больше.

Если рабыня выбрана для размножения, то в клетки или стойло для спаривание её обычно ведут в рабском капюшоне. Отобранный для осеменения самец появляется там позже, и тоже с закрытым лицом. Таким способом устраняется всяческая личностная и родительская привязанность. Женщина не должна там знать того, в чьих руках она лежит и жалобно стонет, ибо цель данного процесса, не в том, чтобы она влюбилась, а в том, чтобы она забеременела. И в соответствии с предписанной анонимностью спаривания, раб и рабыня не имеют права говорить друг с другом. Их могут даже убить, если они осмелятся на это. Их спаривание осуществляется прилюдно, в том смысле, что при акте присутствует владелец или обычно, владельцы, а иногда и другие свидетели по официальной надобности или нет, чтобы сделать какие-либо необходимые платежи или определения.

Судя по поднявшемуся снаружи гомону, ещё немного и мужчины в зале, могут стать неуправляемыми.

– Не бойся, – постаралась успокоить меня Ина.

– Какие они мужчины? – всхлипнув, спросил я Ину.

– Они великолепные, и они наши владельцы, – ответила она.

– Я не это имела в виду, – возразила я.

– А что же Ты имела в виду? – удивилась девушка.

– На что это будет похоже? – спросила я, покраснев. – Они сделают мне больно?

– Возможно, некоторые из них могут причинить тебе боль, – сказала Ина. – И я полагаю, что любой из них иногда будет причинять тебе боль. Но Ты же должна ожидать этого. Ведь Ты – всего лишь рабыня.

– Я не это имела в виду, – вздохнула я.

В конце концов, мне не надо было напоминать, кто я, и что я. Я знала, что должна стремиться к тому, чтобы владельцы были мною полностью довольны. Для меня не было секретом, что за обратное меня подвергнут наказанию. Я знала, что могла быть, и, скорее всего, буду, наказана за минимальное нарушение дисциплины, за наименьшее несовершенство моего служения или за самое незначительное неудовольствие любого из мужчин. Мне уже не надо было объяснять, что, поскольку я рабыня, то моему хозяину даже не нужна какая-либо причины для моего наказания. Он мог наказать меня и без всякой причины вообще, просто, если могло случиться так, что ему захотелось это сделать, или, скажем, пришло в голову, что не мешало бы сделать так.