Текст книги "Танцовщица Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц)

Но было во мне ещё и то, что ужасало меня больше всего. Мне кажется, что я сама хотела этого. Я хотела служить мужчинам. Я хотела дарить им удовольствие, быть для них драгоценным приобретением, быть любимой и ценимой. Да, я жаждала сделать их счастливыми. Какой же ужасной женщиной я была, что мне так хотеть делать мужчин счастливыми! Но, с другой стороны, я стремилась быть холодной как лёд, твердой как камень и жёстокой как кожа. Я не должна позволить себе чувствовать! Но тогда что мне делать, спрашивала я себя, если мужчины ни в коем случае не настроены, позволять мне быть хозяйкой своих собственных чувств? Что делать, если мужчины просто вынуждали меня чувствовать, просто потому, что им так хотелось. Как мне быть, если они вынуждают меня уступить и отдаться им даже против моего желания, если они вынуждают меня чувствовать и испытывать эмоции, о которых на Земле я даже не мечтала. Что я могу поделать с тем, что они вынуждают меня быть тем, кем прежде я больше всего боялась стать, позволяя мне быть ничем иным, но женщиной на своём месте, отведённом мне законом природы?

Я снова постаралась успокоиться. Не была я никакой рабыней для удовольствий. Во мне не было ничего от такой рабыни! Я выше таких понятий! Я хозяйка своего тела и своих эмоций. И никакому мужчине не изменить этого!

– А-а-ай! – отчаянно закричала.

Пораженная, никак не ожидавшая случившегося, дико извиваясь, дёргаясь в наручниках и раскачиваясь на цепи, я подтянула колени почти к животу и, зажмурившись, тонко взвизгнула, а затем стиснула зубы.

Взрыв хохота потряс стены старого сарая.

Боль в запястьях, на которые пришлась вся масса моего висящего тела, стала совершенно невыносимой, и я снова открыв глаза, распрямилась и встала на цыпочки, чтобы хоть немного разгрузить мои понятые высоко над головой руки. Посмотрев вниз, я опять встретилась взглядом с тем отвратительным толстяком. Его мерзкая ухмылка стала ещё шире. Волна обжигающего стыда захлестнула меня. Я покраснела всем телом, и торопливо спрятала глаза. Что я могла с собой поделать, если я не ожидала этого прикосновения.

Новая волна смеха прокатилась по залу. На этот раз смеялись над моим вдруг ставшим пунцово-красным от стыда телом. Обе мои реакции показали мужчинам, насколько чувствительным и живым был мой организм.

Я сжала лодыжки, колени и бёдра вместе так плотно, как только смогла. Меня саму напугала моя реакция. Я внезапно осознала, пусть пока смутно, то, что мужчины могут сделать со мной, и что они могут вынудить делать меня саму, просто сделав меня объектом этих невероятных ощущений, которые они, а вовсе не я, могли бы пожелать или выбрать. А ещё меня мучил вопрос, если я столь бурно отреагировала на столь лёгкое прикосновение, то как же я могу повести себя если мне уделят более подробное, тонкое или длительное внимание. Я внезапно почувствовала себя ужасно беспомощной, и одновременно, в некотором смысле, нетерпеливой. Мне уже не терпелось узнать, пусть меня саму эта мысль ужасала, что же я смогу ощутить, если мне просто запретят всякое сопротивление, и под угрозой ужасного наказания, в приказном порядке, потребуют полностью открыть себя для чувства, что будет со мной, если я буду вынуждена отдаться мужчине без остатка и таким образом, буду вынуждена сотрудничать с ним в моём собственном завоевании?

Впрочем, было кое-что, что возможно, могло принести мне некоторую пользу. Я заметила, что моя кожа и всё тело, сегодня вечером, были намного менее чувствительными, чем это бывало обычно. Даже по сравнению с тем, как это было этим утром. Я поняла это, ещё стоя на помосте в демонстрационном зале, оставшемся теперь по другую сторону длинного коридора. Подозреваю, что виной тому было моё разочарование, касающееся Тэйбара, и того, что мне так и не посчастливилось оказаться в его объятиях, что он не пришёл сюда за мной, а предоставил заниматься моим воспитанием первому попавшемуся рабовладельцу. Скорее всего, это случилось со мной, именно в тот момент, когда поняла, что, несмотря на все мои чаяния, я так и осталась для него ничем, всего лишь ещё одной смазливой земной девчонкой, которую он захватил и доставил сюда, носить ошейник и целовать плеть, просто потому, что это был его бизнес. Моё чувство покинутости и одиночества оказалось слишком мучительным. Именно в тот момент я внезапно поняла, что оказалась совершенно одна в этом чужом и красивом мире. Я была настолько шокирована пришедшим пониманием, что лишилась чувств. Кроме того, сегодняшний вечер, а особенно последние несколько минут, почти ошеломили меня страданием, ужасом и пониманием того, что я действительно товар, и что меня на самом деле продают. Я была испугана, зажата и напряжена. А ещё я боялась, что недостаточно красива, и боялась подвести Ульрика. Таким образом, даже притом, что, будучи захвачена врасплох внезапным прикосновением плети аукциониста, я столь бурно и неосторожно отреагировала, тем самым, возможно, дав понять некоторым из мужчин, что я, несомненно, была рабыней для удовольствий, сама-то я знала, что даже не намекнула им обо всём обилии того, что может быть моей типичной реакцией на такое прикосновение в будущем. Я даже поспешила поздравить себя с тем, что полный спектр моих рефлексов всё ещё оставался скрытым от окружающих. Никто из них не подозревал об этом. Тем не менее, одна мысль о том, каково это, находиться в руках владельца, заставляла меня дрожать от возбуждения. Я могла предположить, что меня может ждать, основываясь на том, что даже простое прикосновение, полученное мной только что, сделало меня столь беспомощной.

– Два! – наконец нарушил тишину мужской голос, хозяин которого поднял руку, привлекая к себе внимание. – Два и пятьдесят!

– Два пятьдесят! – обрадовано повторил аукционист. – Два пятьдесят! Я услышу больше?

Если до этого в зале было тихо, то теперь тишина стала гробовой.

Я испуганно смотрела вниз. Тот, кот только что сделал это предложение, независимо от того, было это много или мало, оказался именно тем крупным, толстым, жирным уродливым мужиком, что так пугал меня всё это время.

– Мне закрывать руку? – уточнил аукционист, держа наотлёт свою руку с открытой ладонью.

Я поражённо смотрела вниз на мужчину.

Я в отчаянии крутила руками в наручниках.

Я не могла освободиться. Я была рабыней!

Я смотрела вниз на него.

Я должна носить ошейник. На моём бедре стоит клеймо.

Я смотрела вниз на него.

Я знала, что со временем моё тело вновь вернётся к своему прежнему уровню чувствительности, что моя беспомощность снова будет со мной. Это было бы неизбежно, как появление воды в колодце. Я ничего не могла поделать с этим.

Я смотрела вниз на него.

Он смотрел на меня и ухмылялся.

– Варварка ваша! – объявил аукционист, закрывая ладонь.

Над головой послышалось лязганье цепи. Снова опора ушла из-под моих ног, снова дикая боль в запястьях сдавленных наручниками. На этот раз всё закончилось быстро, и я оказалась по другую сторону барьера, на другой площадке, мало чем отличавшейся от той на которой возвышалась платформа с аукционистом, разве что тем, что здесь низкая деревянная стена была слевой стороны и спереди от меня. Моё место на той платформе уже заняла другая девушка.

С меня сняли наручники, и подтолкнули к другим воротам, за которыми опять был наклонный жёлоб. Уже через мгновение я снова ползла по деревянной поверхности. В голове билась только одна мысль, только бы не потерять сознание. В тот момент, я даже обрадовалась, что мне пришлось ползти. Не думаю, что в том состоянии я смогла бы идти без посторонней помощи. Сзади доносились крики аукциониста, расхваливавшего следующий лот и призывавшего предлагать цену за следующую девушку. Это была та, которая прошла через ворота за мной. Я вспоминала её лицо перечёркнутое планками ворот. Я впервые видела её тогда, и скорее всего не увижу больше никогда. Я проползла мимо мужчины стоявшего у борта с заострённой палкой в руке. К моему облегчению, он не стал причинять мне боль.

В животе заурчало. Чувство голода стало весьма ощутимым. Что ж, ничего удивительного, с самого утра меня почти не кормили. Со стороны организаторов, это весьма предусмотрительно. В первый момент появления перед толпой, а также в заключении, существует опасность того, что девушку вырвет, или с ней может приключиться медвежья болезнь. Со мной такого не произошло, просто нечем.

Я спускалась вниз по жёлобу. На левой груди всё ещё красовался номер моего лота. Признаться мне было интересно, заберут ли меня этим вечером, или подождут до утра. С моей точки зрения, сегодня было уже поздно.

Вот и конец жёлоба, и открытая створка ворот. А за ней стояла открытая тарсковая клетка. Я заползла внутрь, и продвинулась до конца, оказавшись первой заключённой этой тюрьмы. Вероятно, сюда должны запустить пять девушек прежде, чем дверца будет заперта. На некотором удалении виднелись другие подобные клетки, причём не пустые. Внутри я разглядела девушек, которые прошли через аукцион до меня. По-видимому те клетки, после заполнения оттащили в сторону. В одной из них, той, что справ от меня, я увидела Клариссу и Глорию. Они показались мне напуганными, впрочем, можно предположить, что и я выглядела не лучше. Мы все были проданы. Глория, вцепившись пальцами в стальную сетку, выглядывала наружу.

Ах, Тэйбар, теперь Ты действительно можешь быть доволен, твоя месть «современной женщине» свершилась! Она была продана как тарск в каком-то сарае! Не сомневаюсь, что Ты одобрил бы того владельца, в чьи руки она теперь перешла! Неужели, раздражённо спрашивала я себя, эти люди всерьёз думают, что я существую только для того, чтобы ублажать мужчин? И тут же сама себе ответила, что это было именно то, для чего пресловутая «современная женщина» Тэйбара, теперь существовала. Теперь это было единственной целью её существования, тем, ради чего она должна жить, и если не будет этого делать, то и не будет жить.

Я задумалась о своей судьбе. Тэйбар прекрасно знал, что именно меня ждёт. Более того, он сам выбрал меня для этого. Могу себе представить, как он, должно быть, позабавится, если когда-либо сочтёт целесообразным, возможно в минуты досуга, разобравшись с неотложными делами, вспомнить меня. К какой восхитительной, забавной и подходящей судьбе он меня приговорил!

Впрочем, в действительности, отныне я больше не была «современной женщиной». Теперь я была всего лишь рабыней, на полностью законных основаниях. Мне вспомнилось, кто теперь стал моим владельцем, и вздрогнула, вцепившись пальцами в проволоку и прижавшись к ней голой грудью с номером 89 на ней. Это было последнее, что я сделала и почувствовала. Второй раз за этот долгий день я потеряла сознание.

10. Кухня

Моя голова была низко опущена, а волосы разметались вокруг его ног. Я был обнажена и напугана. Он вызвал меня в свои апартаменты. Едва войдя в комнату, я опустилась на колени и уткнувшись лбом в пол, продемонстрировала почтение перед краем длинной ковровой дорожки, ведшей к возвышению. Мне почти сразу было дано разрешение, приблизился к возвышению. На четвереньках и опустив голову. Потом, опять на руках и коленях я поднялась по широким, покрытым ковром ступеням на возвышение, и теперь лежа на животе, тело на поверхности, а ноги на последних двух ступенях, причём правая согнута в колене.

– Ты мне нравишься, и Ты неплохо целуешься, – заметил он.

– Спасибо, Господин, – поблагодарила я.

– Впрочем, как и все остальные землянки, – добавил мужчина.

– Да, Господин, – повторила я, сделав логичный вывод, что я была далеко не первой женщиной с Земли, которая прошла по этому ковру.

– Можешь продолжать, – милостиво позволил он мне.

– Спасибо, Господин.

– Это весьма приятно, – признал мужчина.

– Рабыня благодарна за то, что её господин ею не рассержен, – сказала я.

– Ты довольно хорошенькая, – заметил он.

– Спасибо, Господин, – сказал я.

– Кажется, Ты носишь ошейник, – заметил он.

– Да, Господин.

– Могу я узнать, чей это ошейник? – поинтересовался мужчина.

– Ваш, Господин, – ответила я.

– Чей именно? – попросил уточнить он.

– Это ошейник моего владельца, Хендоу из Брундизиума, владельца таверны Хендоу, на Доковой улице, в Брундизиуме, – сообщила я, украдкой бросив опасливый взгляд на его колени, на которых покоилась рабская плеть.

Массивные стопы и лодыжки мужчины были обуты в сандалии с широкими ремнями. Икры и бёдра хотя и заплыли жиром, но были крепкими и мощными. Его предплечья и плечи, также пугающе толстые и сильные, походили на стволы небольших деревьев. В обхвате они были в разы больше моих собственных миниатюрных конечностей. Живот просто необъятный, плечи так широки, что напрашивалось сравнение со стеной дома. Я боялась даже представить себе, какая сила скрывалась в теле такого мужчины. Подозреваю, что я для него была не тяжелее куклы в руках ребёнка. Перед ним я чувствовала себя полностью беспомощной. Это всё равно, что сравнивать цветок и стальную булаву.

Я был испугана. Он был моим хозяином, и я изо всех стремилась понравиться ему.

Его рука, легла мне на голову, препятствуя тому, чтобы я облизывала и целовала его выше середины икр.

– Ты ведь уже знаешь кое-что о том, что значит быть рабыней, не так ли? – спросил Хендоу.

– Да, Господин, – заверила я его.

– Остановись, – велел мне он.

Я оторвалась от его ног и замерла в ожидании.

– Если не ошибаюсь, Ты – девственница, не так ли? – осведомился мужчина.

– Да, Господин, – кивнула я.

Конечно же, он прекрасно знал об этом. Эта информация значилась в моём описании на торгах. К тому же в этом удостоверился его служащий на следующее утро после моей покупки, прежде чем начать готовить меня к погрузке и отправке сюда.

– Ты готова рискнуть своей девственностью здесь, в этом самом месте, прямо сейчас? – спросил меня Хендоу.

– Моя девственность, принадлежит моему владельцу, так же, как и всё остальное, – ответила я. – Он может сделать с этим всё, что пожелает.

– Есть у меня кое-какие планы относительно этого, – усмехнулся он.

Я промолчала, не зная, что сказать. Он мог делать со своей собственностью всё, что желал. Он был Господином.

– Как проходят твои занятия? – поинтересовался Хендоу.

– Мне кажется, что неплохо, Господин, – осторожно сказала я.

Я полагала, что в моих же интересах стоило проявлять скромность, в оценке своих достижений. Я ни на минуту не сомневалась, что у него была возможность получить полную информацию из первых рук, от его рабынь танцовщиц и главного надсмотрщика.

– Ты – танцовщица, – кивнул он, – и у тебя имеются все предпосылки, чтобы превратиться в превосходную рабыню для удовольствий.

– Спасибо, Господин, – поспешила поблагодарить его я.

– Достаточно интересно, что Ты землянка, – проговорил Хендоу. – Если не знать этого, и не слышать твой акцент, то можно подумать, что Ты родилась на Горе.

– Я – женщина, – прошептала я.

– Это точно, – улыбнулся мужчина. – Вероятно, это немаловажно. В конце концов, скорее всего, все вы в значительной степени одинаковы. И одинаково отличаетесь от мужчин.

– Да, Господин, – не могла не согласиться я.

– Знаешь ли Ты, что в большинстве случаев привезённые с Земли женщины, оказываются превосходными рабынями для удовольствий? – осведомился он.

– Мы все женщины, – прошептала я, пожимая плечами.

Я не видела каких-либо причин, почему мы, должным образом направляемые и дрессированные, не должны были бы стать столь же прекрасными рабынями мужчин, как и гореанки. Действительно, учитывая ту социальную и политическую пустыню, в которой мы так сексуально оголодали, меня нисколько не удивляло то, что как только, к нашей радости, нам стало ясно, что у нас теперь не осталось никаких социально предписанных альтернатив тому, чтобы быть женщинами, что бесполое общество больше не подвергнет нас своему давлению, заставляя быть кем-то ещё, наша женственность, отрицаемая, унижаемая и презираемая там, снова возвращается в дом нашего пола и нашей природы. И тогда нам несложно доказать, что мы каждой своей клеткой столь же хороши, если не лучше, как и наши гореанские сёстры не познавшие таких лишений, ну или, по крайней мере, некоторые из них. В конце концов, на мой взгляд, все это зависит от характера каждой отдельно взятой женщины, а не от того места, где она родилась. Прежде всего, мы все были женщинами.

– Посмотри на меня, – приказал Хендоу.

Я поднялась на колени и подняла голову.

– У тебя смазливое лицо, – кивнул мой хозяин.

– Спасибо, Господин.

– И весьма соблазнительные формы, – добавил он.

– Спасибо, Господин.

– Поцелуй плеть, – скомандовал он.

Я быстро приложилась губами к жёсткой коже, опасаясь, что он мог развлечения ради, потянуть её к себе, вынуждая наклоняться и вытягивать шею. Но мужчина твёрдо держал плеть, не собираясь убирать её, и позволяя мне продолжить медленно и нежно. Наконец, плеть вернулась на место, и я замела перед ним на коленях, откинувшись назад.

– Надеюсь, Ты собираешься хорошо работать? – спросил он.

Я пораженно и напугано уставилась на него. Он только что заявил, что у меня красивое лицо и соблазнительная фигура. Чего ещё могли бы хотеть его клиенты? Но тут до меня дошло, что он имел в виду, и мне пришлось очень постараться, чтобы проглотить тот комок, что внезапно застрял у меня в горле. Конечно, конечно, думала я. Такие вещи как смазливое личико и стройная фигурка, были только началом, причём, совсем незначительным началом, а, возможно, даже совсем не необходимым началом того, что мужчины будут ожидать от меня.

– Я надеюсь, что мужчины будут довольны мною, – пробормотала я, внезапно севшим голосом.

– У меня большие планы на тебя, – предупредил меня Хендоу, и не дожидаясь моего ответа, продолжил. – Я думаю, что Ты будешь очень хороша.

– Я надеюсь, что мой владелец будет мной доволен, – пообещала я.

– Как и любой, кто находится на службе у твоего владельца, или является его клиентом, – усмехнулся он, – и к кому Ты явно или неявно будешь отправлена.

– Да, Господин, – ответила я, хотя не совсем поняла его последнюю фразу.

– Как и все мужчины вообще, – добавил мой хозяин.

– Да, Господин, конечно Господин, – поспешно поддакнула я.

Я рабыня. Теперь я существую только для удовольствия мужчин. Это было то, для чего я была предназначена.

– Иногда, с Земли привозят таких женщин, которые полагают, по крайней мере, вначале, в течение очень короткого промежутка времени, что смогут быть стойкими, в некотором смысле, и тайно или открыто противостоять мужчинам. Ты, случайно, не относишься к таким женщинам?

– Нет, Господин, – поспешила заверить его я.

– Ни в каком, самом незначительном случае? – уточнил Хендоу.

– Нет, Господин.

– Такое упорство обнаруживается очень легко, – предупредил меня мужчина. – Твоё тело сообщит об этом, тонкими намёками, не поддающимися контролю и, безошибочно определяемыми опытным взглядом.

– Да, Господин, – прошептала я, опустив голову и глядя в пол.

– Также существуют кое-какие снадобья, – добавил мой хозяин, – которые являются подходящими в таких вопросах.

– Да, Господин, – испуганно пробормотала я.

Про это я ничего не знала. Зато я знала другое. Мне были известны некоторые признаки, и их нам наглядно проиллюстрировали ещё с том доме, где я проходила первичное обучение. Это и покраснения на коже и затвердевшие соски. Наблюдательного и опытного мужчину, такого как Ульрик, обмануть не получится. Он, кстати, как-то продемонстрировал нам это, взяв пять девушек и, предложив одной из них, причём, не зная какой именно, взять его кольцо и спрятать. Поочерёдно держа их за руки и глядя в глаза, мужчина почти сразу определил «виновную». А потом, просто держа её за руку, и водя по комнате, указал место, где было спрятано кольцо. Вот так, всего лишь внимательно наблюдая за напряжение мускулов девушки, указывавших на её внутреннее состояние и знание, мужчина смог определить всё, что пожелал. Не трудно было догадаться о назначении этого урока. Если бы наше рабство не проходило сквозь нас, если можно так выразиться, если бы оно было неполным, то мы не смогли бы скрыть этого от своего господина. Таким образом, в действительности, наш выбор состоял в том, чтобы стать полными рабынями, целиком и полностью покорившимися своей судьбе или умереть. Я, да думаю и весь наш класс, что интересно, в тайне радовались осознанию этого. Чего уж скрывать от самих себя, если мы знали, что в душе все мы были рабынями, и как мы узнали во время нашего обучения, мы сами хотели ими быть. Так что, знание того, что мы были бы неспособны скрыть любую недостоверность нашего рабства от своего владельца, даже если бы мы страстно захотели это сделать, помогало нам освободиться внутренне. Это накладывало на нас желанную, здоровую, психологическую устойчивость. Это лишало нас последнего оправдания, которое наша гордость или тщеславие могли бы оставить про запас, чтобы не быть превосходными в нашей неволе. Безусловно, бывают случаи, когда хозяин может поощрить открытый вызов или даже бунт со стороны девушки. Только делает он это ради того, чтобы насладиться тем, как будет ломать её сопротивление, вынуждать её служить и делать это отлично, вопреки желанию женщины. Также, иногда, он может развлекаться, потворствуя «тайному» упорству девушки, хорошо зная о её играх, о её оставлении себе призрачной лазейки, предположительно, тщательно хранимой ею, о её секретном сопротивлении, позволяя ей думать, что это может быть ему неизвестно, и даже не подозреваемо. Когда же ему это развлечение перестаёт доставлять удовольствие, он показывает рабыне к её дикому ужасу, что всё это время он читал её столь же легко, как открытую книгу. После этого, ей остаётся только принять участь рабыни, стать рабыней по настоящему, полностью, или умереть.

– Смотри мне в глаза, – приказал Хендоу.

Я это сделала, хотя это было очень нелегко.

– Да, – кивнул мужчина, – Ты – рабыня.

– Да, Господин, – прошептала я.

– Даже притом, что Ты могла бы жалеть о своей неволе или даже время от времени беситься из-за этого, – усмехнулся он, – всё же теперь Ты – рабыня в душе.

– Да, Господин, – испуганно пробормотала я.

– Ты была рабыней уже на Земле, – добавил Хендоу.

– Но тогда я была тайной рабыней, – прошептала я.

– Здесь, – пожал он плечами, – твоё рабство открыто.

– Да, Господин.

– Что случилось с тобой, под занавес торгов? – вдруг поинтересовался мой хозяин. – Ты внезапно стала настолько неуклюжей и зажатой, что можно было подумать, что Ты была парализована.

– Я не знаю, – пробормотала я. – Возможно, в тот момент я окончательно осознала, что именно происходило со мной, что меня продавали.

– Но рабыня должна ожидать, что её будут продавать, – пожал он плечами.

– Да, Господин, – кивнула я, и под его строгим взглядом, добавила: – Я очень испугалась, Господин.

– А сейчас, Ты тоже напугана? – уточнил он.

– Да, Господин, – призналась я.

Это был первый раз, когда я оказалась перед ним, с того самого момента, как меня подняли в рабского прилавка в Рынке Семриса. Тогда я тоже боялась встречаться с ним взглядом, и не смотря на это постоянно искала его в толпе. Я видела его огромную, волосатую грудь, перечёркнутую двумя скрещенными ремнями. Его большие свисающие усы намекали на его небрежную, почти праздную властность. Шрам на щеке появился, как мне кажется, от знакомства с неким примитивным оружием, возможно даже, хотя в это было трудно поверить женщине Земли, в реальном бою. С моей точки зрения он был совершенным варваром. Такого не должны были интересовать чувства его собственности. Впрочем, для меня не было секретом, что, по его мнению, и с точки зрения всех остальных жителей этой планеты, именно я рафинированная женщина Земли рассматривалась как «варварка». Он возвращался из некоего места, называемого Торкадино, или из его окрестностей, куда он ездил, чтобы подешевле закупить девушек для своей таверны. Похоже, что по какой-то причине, женщины в тех местах упали в цене. Хендоу остановился в Рынке Семриса возвращаясь назад в Брундизиум, и арендовав место для хранения своих невольниц в доме Тэйбара, он решил скоротать тот вечер, зайдя на торги. Там-то я и попалась ему на глаза. Насколько я знала, он не собирался делать какие-либо покупки в тот вечер.

– Хорошо, – улыбнулся мужчина. – Это полезно для рабыни, бояться своего хозяина.

– Да, Господин, – отозвалась я, не поднимая головы.

То, что он сказал, было, конечно горько для меня, но это было верно. Для рабыни действительно полезно, бояться своего господина. В конце концов он может сделать с ней всё, чего бы ни пожелал. В его руках абсолютная и полная власть над ней.

Я с испугом увидела, что его пальцы праздно пробежались по рукояти плети от торца до единственного массивного ремня. К моему облегчению он не пустил её в ход, а лишь намотал дважды обернул ремень на древко.

Я нисколько не сомневалась, что мне стоит бояться любого гореанского рабовладельца, для меня не было секретом их строгое отношение к своей собственности. Но я также была уверена, что этого мужчину, необходимо опасаться больше, чем кого бы то ни было. Он был настолько большим, звероподобным и сложным мужчина, что рядом с ним я просто физически ощущала неделимость и единственность моего предназначения. Кстати, нехватку самоограничения и отсутствие внутренних конфликтов можно считать отличительной чертой гореанских мужчин. Их культура, с самого юного возраста, не пытается управлять детьми, настраивая их против себя и своей природы, в отличие от земной, где пользуются тем, что дети ещё слишком малы, и не могут понять того, что с ними делают, в некоторых случаях наполовину разрушают их психику. Я так понимаю, что местных мужчин вполне удовлетворяет такой подход, что сохраняя их сущность, бросает им под ноги определенный тип женщин, то есть рабынь, подобно тому, как природа бросает мясо в пасть львов. С первого взгляда как, ещё там на торгах в Рынке Семриса, когда наши глаза встретились, его – свободного человекам, и мои – голой рабыни для всеобщего обозрения подвешенной за руки над платформой в павильоне продаж, я почувствовала что этот мужчина, которому я ныне принадлежала, слишком тучный, слишком неохватный, слишком грубый, слишком изуродованный, слишком отвратительный и омерзительный не может не быть жестоким и требовательным хозяином, но теперь, когда я оказалась в пределах досягаемости его плети, это первоначальное ощущение расширилось и выросло до чувства полной и безоговорочной уверенности в этом. Точно так же происходит с кем-то кто, бросив мимолётный первый взгляд на незнакомца, небрежно судит о нём по его внешнему виду, а потом, оказавшись в непосредственной близости, так близко, как только возможно, например, стоя перед ним голой на коленях, так близко, что стоит ему протянуть руку и он дотронется до него, вот тогда он, почувствовав интеллект и властность незнакомца, а возможно, и ощутив, как его взгляд проникает в самое сердце и видит то, что там скрыто, понимает всю бескомпромиссность его власти и его беспощадность. Теперь, самым очевидным о нём, конечно, с моей точки зрения, было то, что я была его собственностью, а он был моим владельцем.

– Однако теперь Ты уже не столь напугана, – заметил Хендоу.

– Нет, – признала я.

– Почему же? – поинтересовался он.

– Торги закончились, – ответила я. – Теперь я – проданная рабыня. Для меня это уже позади. Мой господин вызвал меня к себе, оказав тем самым мне честь, ведь у него есть много девушек. Господин был настолько любезен, что выразил своё удовлетворение такими мелочами как красивое лицо и хорошая фигура, и поверил, что я смогу оказаться удовлетворительной в более существенных делах. Также, он сообщил мне, что мои старания языком и губами на его ногах не были ему полностью неприятны.

– Для рабыни, пока ещё плохо знакомой с ошейником, – уточнил он.

– Да, Господин, – испуганно отозвалась я. – Конечно, Господин. Спасибо, Господин.

– Мне показалось, что Ты была не слишком рады тому, что тебя купил именно я, – заметил Хендоу, и я замерла, боясь даже пошевелиться. – Возможно, Ты находишь меня толстым, и даже отвратительным? По крайней мере, некоторые женщины рассматривают меня именно так.

Я молчала, стояла на коленях, и боялась даже пошевелиться.

– Признаться, иногда, когда мне становится скучно, я развлекаюсь тем, что унижаю таких особ, делая так, что они, несмотря на всё их нежелание, не могут жить без моего прикосновения.

– Да, Господин, – пролепетала я.

– Мне доставляет удовольствие видеть, как они ползают по мне на своих животах, жалобно умоляя использовать их.

– Да, Господин, – совсем тихо прошептала я.

– Возможно, Ты тоже находишь меня толстым и отвратительным, – предположил Хендоу.

Я задрожала и, ещё ниже опустив голову, уставилась в пол.

– Впрочем, как раз это не имеет никакого значения, – усмехнулся он. – Ты – моя рабыня.

– Да, Господин.

– Ты и так по щелчку моих пальцев, обязана бегом тащить ко мне свою задницу, а потом покорно, нежно и отчаянно делать всё возможное, чтобы доставить мне удовольствие.

– Да, Господин, – всхлипнула я.

– У нас с тобой ещё будет достаточно времени для таких развлечений, – пообещал он. – И кстати, можешь не бояться, я не был рассержен, тем, что твоё выступление на торгах было смазано в конце твоей продажи.

– Господин?

– Кейджере иногда позволено быть охваченной ужасом, – пояснил мужчина.

– Спасибо, Господин, – несколько нерешительно поблагодарила я его.

– Кроме того, возможно, это смутило кое-кого из претендентов, – продолжил толстяк, – не дав им сделать предложение более высокой цены. Таким образом, это сыграло мне на руку, позволив немного сэкономить.

Я мочала, уставясь в пол. Получается, я сама сыграла ему на руку.

– Подползи ближе, – приказал Хендоу.

– О-о-ой, – вскрикнула я, вздрогнув от его прикосновения.

Из моих глаз сами собой брызнули слезы, и я, наклонившись вперёд и вцепившись руками в подлокотник кресла в котором восседал Хендоу, сама постаралась прижать себя к его руке. Моя голова сама легла на его левое колено.

– Я так и думал, – кивнул мой хозяин. – Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза.

Стоило мне встретить с его глазами, как я утонула в них. Меня снова охватил неконтролируемый страх перед этим толстяком.

– Да, – сказал он, не отрывая взгляда от моих глаз. – Ты – рабыня. И это – все, чем Ты можешь быть.

– Да, Господин, – прошептала я.

– Встань на колени на прежнем месте, – велел мне Хендоу.

Я встала на колени где было приказано, и сквозь слёзы, застилавшие мои глаза, посмотрела на возвышавшуюся надо мной тучную фигуру.

– Колени держи широко расставленными, – напомнил мне мужчина.