Текст книги "Криминальные сюжеты. Выпуск 1"
Автор книги: Джон Кризи
Соавторы: Эдмунд Бентли,Георгий Чулков,Витянис Рожукас,Весела Люцканова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
Тогда я занялся различными выгодными делами и еще больше преуспел. Я принес в дар городу Харрисону библиотеку и больницу, основал профессуры в Денвере и Болдере, жертвовал большие суммы на благотворительную деятельность. Стал видным гражданином, благодетелем общества. Губернатор штата назначил меня членом своего личного штаба в ранге полковника. Это было лишь почетное звание, делать ничего не надо было.
Три года назад я обратился в частную сыскную контору, чтобы все выяснить о Сомертоне. Мне докладывали о его положении, здоровье, образе жизни. Я получил все адреса, где он жил в те годы, когда я его не видел. Стало известно, что у него накопилось порядочное состояние и он ушел в отставку, а среди всего прочего я узнал, что у него вошло в привычку приезжать после рождества на месяц в Монте-Карло и останавливаться в «Ар-темаре».
Итак, в прошлом году он туда отправился, а я вслед за ним. Мы познакомились и сблизились. Когда мне пора было возвращаться домой, мы оба выразили надежду, что встретимся здесь же в следующем году, то есть в этом. За несколько недель я узнал о нем гораздо больше, чем мне было известно. Я все разведал для будущих действий и составил небольшой план на год вперед. Обслуживающий персонал в гостинице уже знал меня как человека, дающего щедрые чаевые. У меня были наилучшие отношения с мадам Жубен из газетного киоска, и я потратил кучу денег у старого Гранжетта.
Две недели назад, когда Сомертон поселился в «Артемаре», я уже здесь находился. Он был в восторге от встречи со мной, и я все время проводил с ним, его дочерью и друзьями. Спустя несколько дней я взялся за него так, как вам уже известно. Служащие отеля, не любившие его, с охотой включились в затеянную игру. Люди, которые заговаривали с ним на улице, сделали бы куда больше за стофранковый билет.
Я уже рассказал вам, в частности, как обошелся с бумажником Сомертона. Я заранее предполагал, что ему придется как-нибудь пойти в банк за деньгами, и на протяжении ряда месяцев практиковался так, что мои руки вновь обрели прежнюю сноровку.
Когда он отправился в Лионский банк, я был с ним, видел, как он вынул десять банкнотов, потом вернулся с ним к толпе, наблюдавшей регату. Для опытного вора вынуть что-либо из заднего кармана не составляет никакого труда. Я положил в бумажник лишние десять тысяч, вернул его на место и видел, как Сомертон побледнел, пересчитав деньги. Получилось удачно. Спустя минуту я снова вынул бумажник, забрал свои десять банкнотов и опустил бумажник обратно. Все прошло гладко.
Трюк с газетой был проделан так. Проездом в Лондоне я получил в архиве «Таймс» экземпляры прошлогодних газет за две недели того же месяца. Мадам Жу-бен охотно согласилась, за вознаграждение, разумеется, помочь мне сыграть шутку с Сомертоном. В первый раз, когда мы оба подошли к киоску, она вручила ему прошлогоднюю газету. Я приурочил эту затею к дню, последовавшему за инцидентом с банкнотами. У меня в кармане уже была газета с правильной датой, купленная часом раньше. Когда Сомертон взял газету у мадам Жубен, я купил «Эскуайр» – американский журнал большого формата – и держал под ним наготове свой экземпляр «Таймс». Заметив дату на своей газете, Сомертон взволнованно сообщил об этом, и я непринужденно взял у него газету. Глядя ему в глаза – поменял газеты, сказав, что дата указана правильная. Его лицо стало таким мертвенно-бледным, что, поверьте, одно это стоило моих сил и денег.
А вот что я задумал, когда добыл старый адрес Со-мертона. В прошлом году он отправил жене ко дню рождения подарок, который я помогал ему выбирать в лавке Гранжетта. Я рассчитывал, что он вновь это сделает, так и случилось, но даже если бы он поступил иначе, я предполагал, что найду способ использовать адрес. И вот он снова попросил меня пойти с ним к Гранжетту, так как доверял моему вкусу. Как вы знаете, я немало предложил Гранжетту, который, очевидно, удовольствовался бы и более скромным вознаграждением, но мне хотелось быть уверенным в успехе.
Тут я, конечно, совершил ошибку, так как по вине сотрудника сыска в старый адрес вкрались ошибки. Никто бы не подумал о тех мелких изменениях, которые были введены на почте после того, как Сомертон сменил адрес, а неправильное написание слова «Талфоурд» могло быть естественным промахом. В любом случае меня это не беспокоит. Я добился желаемого эффекта. И мне поистине доставляет удовольствие все рассказать умному человеку, который сумеет это оценить.
Вот, пожалуй, и все. Я провел время интересно й счастливо. Боюсь, что Сомертону будет не хватать меня. Теперь ему есть о чем вспомнить, о всех наших приятных беседах, начиная с той, что состоялась в полицейском суде двадцать лет назад».
«Интересное и счастливое время! – повторил про себя Трент. – Монте-Карло в миниатюре! – он перелистал страницы письма. – Вот он каков, видный гражданин, благодетель общества! В свободное время частной жизни– просто коварный жулик. Да, Сомертону все это не понравится. Но, пожалуй, лучше так, чем лишиться разума. Ему есть что вспомнить и о чем поразмыслить».
Перевод с английского Ф. Флорич
Авантюра
Витянис Рожукас
ПОИСКИ СМЫСЛА ЖИЗНИ
По пунктиру правдоискательства – вперед!
Солнце – инициатор жизни – играло, рассыпаясь по водной глади Сены. Парижский речной порт пробуждался, и Канзо Хонда притормозил свой «Порше», ошеломленный открывшейся взору экспрессионистской картиной. Такое увидишь только раз в жизни: небритый симпатичного вида мужчина спал, скорчившись на откосе широченной угольной насыпи. Трагичная неожиданность потрясла японца. Возможно ли более удачное обобщение одиночества и безнадежности? Прилично одетый мужчина, в позе эмбриона лежащий на груде угля! Будто крик души Эдварда Мунка. Антрацит сверкал на солнце, и одинокий несчастливец словно бросал ненавязчивый упрек тем, кто бы попытался поскупиться на бальзам сочувствия.
– Человек, – обратился Хонда к лежащему, – тебе удобно?
Зашевелившись, посыпался уголь, и бездомный, оттенив глаза рукой, попытался разглядеть, кто это его потревожил. Беспорядочная жизнь не смогла стереть исключительность его правильного лица.
– Думаю сделать доброе дело, – начал Хонда, решивший с самого утра повысить Коэффициент своей доброты, – и если вам негде ночевать, то я…
– Рискните сделать злое дело, – перебил узкоглазого азиата бездомный, – стаканом вина поправьте несовершенство этого мира.
– Вы француз? – спросил Хонда. Он говорил по-английски.
– Нет, японец.
– Это я японец, – засмеялся Хонда. – В самом деле, если вам негде ночевать, я бы мог…
– Благодарю. Я не пью коньяка, шампанского, водки, виски. Вино, одно вино приятель моих мирных дней.
– Вот моя визитная карточка, – окончательно решившись, протянул руку взволнованный Хонда. – Канзо Хонда. На случай, если бы вы захотели приобрести еще и Других приятелей.
Начну день на редкость по-католически, подумал японец, рассматривая бродягу. Это необычный человек. Здесь кроется необычная история.
– Так позволите ли вы себе, чтобы я позволил себе освежиться каплей вина? – так ты тогда поиздевался, Роберт.
Роберт – вот имя нашего героя.
– И все же я предпочел бы сделать доброе, а не злое дело, – сказал Хонда, усаживаясь в «Порше».
Но машина не заводилась. Японец долго возился со стартером, однако мотор молчал.
– Откройте капот, я посмотрю, – подойдя, сказал Роберт. – Когда-то я развлекался автомобилизмом.
– Как назло тороплюсь в аэропорт Орли. Скоро улетает мой самолет до Монте-Карло.
Неисправность была не из легких. Роберт копался добрых полчаса. Они разговорились. Хонда рассказал Роберту, что спешит на соревнования «Формулы-1» в Монте-Карло, что он инженер-конструктор команды «Идеал» из лилипутского государства Нобль.
– Был год, когда даже я участвовал в соревнованиях «Формулы-3» в Европе, хотя я и американец, – признался Роберт. – Странно, что мы встретились в аус-терлицком порту. Я обретаюсь на Монмартре на улице Габриэле рядом со сквером Вилетэ. Сам не знаю, как очутился здесь ночью.
– Вы много пьете? – спросил Хонда.
– А мне ничего другого и не остается. Моя фамилия Шарка. Роберт Шарка. Вряд ли слышали. Соревнований я не закончил. В тот год умерла от рака моя жена, а еще через пару лет кейджибисты похитили мою дочь, и я остался один.
– Ваша фамилия не американская, – заметил Хонда.
– Я американец литовского происхождения, – пояснил Роберт. – Мой отец – казначей ВКПОЛ. Казначей литовской эмигрантской организации. Казначей Верховного комитета по освобождению Литвы.
– А похитители не пытались вести переговоры? – спросил японец.
– Требовали полмиллиона долларов. Может, хотели погубить моего отца, может, хотели, чтобы он проворовался, не знаю.
– А что вы здесь делаете, в Париже?
– Смекнул, что здесь вздохну свободно. В Париже слепые начинают ходить, хромые – говорить, а бывшие автомобилисты – пить дешевое вино… Как говорила мне в Афганистане одна мадемуазель Пи-пи-кукареку, мир слишком противен, чтобы смотреть на него трезвыми глазами. Увидали бы меня теперь мои знакомые из чикагских времен, умерли бы на месте.
– Вы воевали в Афганистане?
– Да, я ненавижу русских. Помогал муджахедам.
Мимо стоящего возле угольной насыпи «Порше» прошла очень толстая женщина в желтом платье с короткими рукавами. За ней нехотя следовала удивительно толстая такса.
– Я много слышал о государстве Нобль, – сказал Роберт. – Интересный эксперимент.
– Трагедия в том, что мы принимаем в свое сердце три-четыре человека, а для других остаемся чужими, – сказал японец. – В нашем государстве социальные роли распределяются с учетом Коэффициента доброты и Коэффициента интеллектуальности. Это новая религия. Все десять тысяч членов нашего общества верят, что это единственный путь перестройки идеального государства.
– Как вы устанавливаете Коэффициент доброты? – спросил Роберт, проводя рукой против своих черных волос.
– Это самое главное. Впервые в истории физическое сохранение человеческого рода зависит от радикальных перемен в человеческом сердце. Каждый член нашего общества посылает Комиссии свои дневники. Комиссия проверяет всех и себя саму.
– Я слышал, что детективы из вашей Комиссии лучшие в мире. Не мог бы я обратиться в Комиссию относительно похищения дочери? Хоть у меня и нет надежды. Скорее всего, дочери уже нет в живых.
– Надежда имеется всегда, – сказал Хонда. – Мне пятьдесят один. Я старше вас лет на двадцать. Можете мне верить. Надежда имеется всегда. У Комиссии особые методы для выяснения истины. Она борется за новую этику. Всеобщая слежка не создает напряженной атмосферы. Каждый гражданин нашего государства помогает Комиссии добровольно. Коррупция и протекционизм почти не встречаются. «Формула-1» служит рекламой нашему обществу.
– Ваше государство мало – почти, как секта. Почему вы оставили родину и сделались гражданином Нобля? Обломался провод генератора. Теперь должно завестись. – Роберт закрыл капот «Порше» и запустил стартер. Мотор завелся.
– К сожалению, я должен торопиться, – сказал Хонда. – Уже сомневаюсь, успею ли на самолет. Если располагаете временем, я бы даже попросил вас, бывшего гонщика, помочь. Я не привык быстро ездить, а времени в обрез… Да и сердце покалывает.
– Что ж, – улыбнулся Роберт, – как видно, из-за врожденной интеллигентности я не остался незамеченным. Постараюсь ехать не хуже, чем ваши автогладиаторы из «Формулы-1».
Роберт сел за руль, взвизгнули шины, и «Порше» стартовал на Жентьи.
– Почему я стал гражданином Нобля? – продолжил разговор Хонда. – Как говорил Лейбниц, каждое живое органическое тело это своеобразная божественная машина, несравненно превосходящая все искусственные автоматы. Итак, совершенствуясь в познании этой божественной машины, а именно – существенных ее узлов – Коэффициента интеллектуальности и Коэффициента доброты, мы приближаемся к абсолютной оценке человека и ко все более совершенной общественной структуре. Государство Нобль прогрессивнее Японии. Я убежден, что мои способности полностью раскроются только в победах команды «Идеал». Возьмем хотя бы последнюю модель. Я предложил крепить радиатор перед задними колесами. Так между колесом и кузовом создается большая щель беспрепятственного потока; он свободно проходит, а в радиаторах создается тяга за счет зоны высокого давления перед колесами. Мы спускаем этот поток в находящуюся за колесом зону низкого давления. Фронтальная площадь уменьшается на 20–25 %. Тем самым увеличивается скорость автомобиля. Черт, снова колет сердце.
Когда они неслись через городок Кремлей Бисетр, спидометр показывал 170 км в час. Хонда умолк и пристегнул ремень безопасности. Повороты Роберт преодолевал техникой ралли с забросом. Хонда внимательно следил за его вождением. И когда они шли на обгон, и когда поворачивали направо или налево, – за каждый маневр Хонда ставил в уме оценки. Оторопевший японец понял, что является свидетелем действий водителя очень высокого класса.
– Вильжюйф, – сказал Роберт. – Печальнейшее место: психбольница, раковый институт, дом для престарелых…
– Не согласились бы вы пройти обследование психодиагностическим методом? Ну, скажем, различные тесты, анкеты, беседы, проверки реакции, продолжительность наивысшей работоспособности, скорость восстановления работоспособности, эмоциональный тонус в критических ситуациях и так далее. Мы опираемся на субтесты Спирмена, Бинэ, Векслера, Термена, Торндайка, Пьяжэ, Фес-тингера, Брима…
– Вы хотите установить мой Интеллектуальный коэффициент? – спросил Роберт. – К чему все это?
– Может, мы бы приняли вас в государство Нобль. Может, вы нашли бы себе место в нашей команде «Формулы-1». Как тренер или как участник. Не знаю. Полагаю, детективы нашей Комиссии помогли бы вам найти вашу дочь. И каких только несчастий Бог не шлет людям…
– Если вы говорите правду, то ради дочки я готов на все. Вы задели мое больное место.
– Но сначала вам придется бросить пить. Ни капли алкоголя.
– Меня жжет пессимистичное предчувствие. Не слишком ли далеко я зашел? Только что спокойно и мирно почивал себе на угле… И вдруг такие радикальные предложения, высказанные в рассеянной манере проезжей голливудской знаменитости… Прямо не знаю, что ответить. Сколько у нас времени? Может, не надо уж так спешить?
– Собираетесь устроить аварию? – спросил Хонда. – Сжальтесь над моим больным сердцем. Боже, какой вираж.
– В государстве Нобль, наверное, много богатых людей? Хонда, ваша фамилия Хонда. Вы совладелец богатой фирмы?
– Нет. Хонда – популярная фамилия в Японии. У меня нет ничего общего с фирмой Хонда. Знаете ли вы Бакунина?
– Учились в одном классе, и я писал за него сочинения на английском, – смеясь, сказал Роберт.
– В 1869 году на Четвертом Конгрессе Первого Интернационала Маркс раскритиковал бакунинскую идею.
– Какую идею?
– Конкуренцию мелких фирм. Владелец каждой фирмы обогащается, сколько хочет. Наживает, сколько хочет.
Дети не наследуют ничего, даже табуретки. Каждый снова начинает с нуля. По Марксу, на практике такой закон всегда можно обойти. Фиктивный договор купли-продажи, дарственная и прочее. Но в Нобле имеется Комиссия, которая обеспечивает осуществление бакунинской идеи. Господи, я ведь вам предлагаю замечательную вещь!
– Вот склады Ренжи, аэропорт Орли уже недалеко. Так у вас нет классовой борьбы?
– В обществе должна вестись борьба между классами, только ее надо разумно регулировать. В Нобле смешанная экономика – преимущества частной инициативы, атмосфера свободной конкуренции и достоинство государственного хозяйства. Власть выражает интересы как можно большего числа социальных слоев. Это либерализация социализма и социализация капитализма.
– Знаете, такая эклектика – ненадежная вещь. Один мой знакомый пытался узаконить эклектику в кулинарии. Что-то съел, а через несколько дней угас в узком семейном кругу.
– Издеваетесь?
– Я поверю в ваше государство, если его экипаж выиграет чемпионат этого года по «Формуле-1».
Виртуозно преодолев последний поворот, Роберт подрулил к автостоянке Орли.
Понять этого человека непросто, размышлял Хонда. Когда берешься говорить покровительственным солидным тоном, видишь, что такой тон не подходит. Когда говоришь более строго, наталкиваешься на неожиданные вольности.
– Денег я вам не дам, – сказал Хонда. – Идем, я куплю вам билет на будущую неделю в Монте-Карло. Если вам дорога дочь, вы доверите свою судьбу в мои руки. Ваше мышление во время езды, – словом ваш Интеллектуальный коэффициент превышает 120, а может даже и 130. Я вам предложу исследовать IQ. Отправляйтесь в государство Нобль. Только триста километров от Парижа. Рядом с городком Лонгви. Около границы с Бельгией и Люксембургом. Покажете Консилиуму мою визитку и скажете, что хотите исследовать свой Интеллектуальный коэффициент и способности шофера гонщика. Затем вы прибудете на этап гонок в Монако и отыщете меня. Сегодня понедельник, а в субботу я свяжусь с Консилиумом по Интеллектуальному коэффициенту в Нобле и уже буду знать результаты вашего обследования. В Монте-Карло найдете меня после гонок в боксах команды «Идеал». Боже, как колет сердце…
– Ради дочки я готов повернуть свою жизнь вспять, – ответил Роберт. – Может, и увидимся.
* * *
Городок Нобль украшали одно на другое не похожие старинные строения со множеством окошек, натыканных на черепичные крыши. Здесь возобладала архитектура времен Дюрера и заслонила современные сооружения. Да и последние подгонялись под старинный стиль. Тому хорошим примером могла служить Палата Интеллектуального коэффициента: широкий продолговатый трехэтажный дворец с башней в центре и просторным двором, посредине которого шумел фонтан с фигурой крестьянина прежних времен – подмышками крестьянин держал двух гусей.
В приемной Роберт объяснил, кем прислан. Эффект был впечатляющ. Ему сказали, что год назад у них исследовались два бразильских гонщика – Нельсон Пике и Айртон Сенна, и что теперь в составе команды «Идеал» они участвуют во всемирном чемпионате «Формулы-1».
– Вы потратите три дня, по десять часов в день, – сказала рослая секретарша. – Начать можем сегодня. К пятнице будем иметь конечные результаты. Консилиум по Интеллектуальному коэффициенту абсолютно компьютеризирован.
– Как я и ожидал: все в духе времени, – сказал Роберт. – В лучших уголках своего сердца я уже решился. Если и дальше мне предстоит иметь дело с такими симпатичными существами, то… Словом, теперь я готов перетрясти свою совесть еще более скрупулезно, чем я планировал на пути сюда. Обещаю три дня не пить вина.
– Брюнет убийственной красоты весьма опасен для экзаменаторов женского пола, – изрекла секретарша, одаряя Роберта теплым благосклонным взглядом.
– Привет, крошечка, – бросила, энергично ворвавшись в приемную, девушка в темных солнечных очках, заправленных в чуть подкрашенные спереди волосы. Она была еще выше, чем рослая секретарша.
Вот где скульптура, с которой я бы вытирал пыль Дрожащими руками, подумал Роберт.
– Привет, Мари-Луиза! – обрадовалась секретарша. – Где ты пропадала? Может, тебя опять командировали к австралийским аборигенам? Идем пить кофе. Хочу кофе.
– Ни черта, – сказала та, что ворвалась. – Откуда ты выкопала такого бравого кандидата?
– Бравого? – переспросила секретарша.
– Угу. Честное слово, он похож на неумытого Алена Делона.
– Обожди немного. Сейчас я с ним закончу и пойдем пить кофе.
– Дай лучше я с ним кончу.
– Ты что? Серьезно?
– Не будь смешна. Это так… Каламбур.
– Нам было бы лучше всего встретиться завтра вечером, – сказал Роберт, – если Консилиум меня не замучает. Предупреждаю заранее: у меня в карманах гуляет ветер. А у вас?
– Еще спрашиваете, – рассмеялась Мари-Луиза. – Я же сразу подумала, что вы подойдете к роли альфонса. Ну а теперь вижу: все сбывается.
– Мари-Луиза работает в Комиссии инспектором, – пояснила секретарша. – Ее не подкупишь ни красотой, ни Интеллектуальным коэффициентом. Для нее самое главное – доброта, а для меня – кофе. Хочу кофе.
– Когда я работала в Интерполе, самым главным для меня было лицо человека. Видно, это зафиксировалось в моем подсознании. Отгадай, Эльмира, кого я встретила на лестнице Консилиума? Не отгадаешь.
– Умираю от любопытства. Может, ту трещотку Сабину? Шла пить кофе?
– Ваша профессия меня не охладила, – перебил их Роберт, обращаясь к Мари-Луизе. – Завтра в девять вечера я бы пригласил вас обеих на безалкогольный ужин в честь бенефиса баскетболистов из колледжа Икс. Каждый платит за себя и…
– А кто его знает, – проговорила Эльмира. – Может, и стоит вам поассистировать. Что скажешь, Мари-Луиза? Редко человеческое хамство доставляет такое удовольствие.
– Я не против. Соединим приятное с полезным.
Сверкну как инспектор Комиссии. Но знайте, что в баскетбол мы никогда не играли. Нас роднит не рост и не сексуальный аппетит, а…
– О сексе… Боже мой… Неужто нам не отделаться от фрейдистских штучек. Кстати. Для тебя, Мари-Луиза, новость. Сабину чуть не изнасиловал в оранжерее негр-садовник. Говорят, завалил на большущие-большущие огурцы. Эти огурцы ее и спасли. Она расквасила этому негру лоб огурцом. Но хватит мне болтать. Чего вы хотите от несчастной секретарши, у которой Интеллектуальный коэффициент едва сто шесть. Роберт Шарка, отправляйтесь прямо к доктору Мейеру. Он применит серии из четырех субтестов для измерения психики в условиях стресса. А мы идем пить кофе.
– Завтра в девять в баре «Астория», – сказала Мари-Луиза. – Будьте готовы выложить всю свою кошачью биографию. Желаю успеха на Консилиуме. Чтобы везло так же, как соблазнять бедняжек женщин.
– Успеха, поторопитесь к доктору Мейеру, – сказала Эльмира.
– Похоже, возвращаются времена преследования первых христиан, – затрясшись, как брейкист, произнес у дверей Роберт.
Ему отвечали приятные одобрительные взгляды и музыкальный рассыпчатый смех.
* * *
Бар «Астория».
Погружаясь в оцепенение, Роберт увидел сахар, талый, обтекший кусковой сахар – облизанный, старый и тусклый. Что это, стал он размышлять, придя в себя. Смысл жизни? Счастье? Или новая идея?
Вдруг он увидел свою умершую жену. Она сидит в кресле голая и вяжет.
– Роберт, скажи, ты меня любишь? – спрашивает она.
– Я разобрал кофемолку и не нахожу неисправности, – говорит Роберт.
– Поцелуй меня, – просит жена.
– Сейчас, только найду меньшую отвертку, – говорит он.
– Мне иногда кажется, что нашу любовь держат два слона, а вместо их хоботов болтается нечто, символизирующее страсть. Если ты меня любишь, почему не думаешь обо мне? Брось эту несчастную кофемолку!
Он слышит голос жены, слышит, как тикают стенные часы, и видит, как за окном на западе разгорается закат цвета бабьей крови, заостряя бутафорный горизонт Чикаго. Ха-ха-ха-ха-ха.
* * *
– Привет, Роберт, – сказала Мари-Луиза, устраиваясь рядом с ним за столиком.
– Привет, Мари-Луиза. Выключите эту музыку, говорить невозможно, – крикнул он бармену. – Что будете пить? – спросил он у сыщицы. – Я уже третий день пью только сок.
– Мне горячего шоколада и бокал вермута, – сказала Мари-Луиза. – Ничто так не тонизирует мой бедный мозг со 128 I. Q., как чашка горячего шоколада.
– Чертовски хотел бы угостить вас анекдотами из лагеря муджахедов, что слышал в Афганистане, но думаю, что сальные солдатские шутки отложим на будущее…
– Вы воевали в Афганистане?
– Да. Между прочим.
– Как инспектор Комиссии, изучу вас сначала биографическим методом: профессиональный труд, хобби, путешествия, личные связи с другими людьми, письма, дневники и генетика. Я вам принесла три формуляра. Вы их заполните. Отныне ваш Коэффициент доброты будет зависеть от нас обоих. Предупреждаю, ваша привлекательность не повредит моей объективности. Я очень принципиальна. Извините, кажется, я задела за вашу ногу…
– Ничего. Я люблю подобные знаки. Так спрашивайте. Жду. Пороемся в моей побитой жизни, – Роберт зажег ей сигарету.
– Мы руководствуемся таким абсурдным принципом: если ты в тяжелом состоянии, приходи и выговорись, а если тебе везет, приходи и расскажи, почему тебе так везет.
– Вы левша? – спросил Роберт, заметив, что Мари-Луиза держит сигарету в левой руке.
С удивлением он отметил, что она покраснела и, заморгав, опустила глаза.
– Да. Как и Тиберий, Леонардо да Винчи, король английский Ричард Второй, Гарри Трумэн, Чарли Чаплин,
Пол Маккартни и так далее. А куда стряхивать пепел? В одном кафе я видела надпись: если будете гасить сигареты о тарелки, мы принесем вам кушанья в пепельницах…
– Вам, наверное, интересно, как проверяют мой Интеллектуальный коэффициент? Там задают и глупые вопросы. Например, что такое гносеология? Почему глухие от рождения обычно не могут говорить? Но задачки из олимпиадного задачника действительно очень путанны. Скажем, вопрос: повторите в обратном порядке цифры 72819653453726. Необходима большая сосредоточенность. Однако проведем лучше вечер юмора. Хватит серьезных разговоров.
– Вы женаты? – неожиданно прервала его Мари-Луиза.
– Вдовец, – сказал Роберт, удивленный скачком ее мысли.
– Дайте объявление в газету. С этими объявлениями бывают всякие курьезы, которые, сказала бы, скорее характеризуют Интеллектуальный коэффициент людей. Один врач, в свободное время разводивший уток, объявил через газету: селезню нужна подружка. На объявление откликнулось множество дам, решивших, что врач столь оригинально хочет найти себе жену. Хотите немного сплетен об Эльмире?
– Не хочу.
– Все-таки послушайте. Оригинальная история. Вот как признался в любви ее первый муж Дик. Теперь они снова живут вместе.
– Почему?
– Кто их разберет. Так вот, сначала он опрокинул ей на голову кружку пива. Потом гонялся за ней по улицам на автомобиле, пока не врезался в ее машину, кстати, перед тем прострелив шины. Его на два месяца посадили, а Эльмира после суда сказала: «Я решила выйти за Дика. Поняла, как страстно он меня любит». В тюрьму, где сидел Дик, пробрался какой-то бандит, открыл его камеру, а в ней были еще два банковских гангстера, и, угрожая пистолетом, отобрал 182 доллара. На другой день ограбленные гангстеры и Дик обратились к тюремной администрации, требуя, чтобы им гарантировали безопасность и возместили моральный и материальный ущерб. Итак, в тюрьмах Нобля не так безопасно, как можно подумать.
– Вижу, что в идеальном государстве нет стерильной скуки, – сказал Роберт. – Абсурд и курьезы, как и везде. Может, еще шоколада?
– Пожалуй, не откажусь. С виду вы такой джентльмен…
– Ошибаетесь, – хладнокровно перебил ее Роберт. – Заплачу только за свой сок.
– Вы великолепны, как похороны по первому разряду, – сказала Мари-Луиза. – Но уж раз я инспектор Комиссии, как-нибудь выдержу всю вашу сотенку и не рехнусь.
– Какую сотенку?
– Вам придется рассказать мне сотню историй. Сто контактов с разными людьми, что были в прошлом, основные моменты – вот что мне интересно. С детства до сего дня. Можно пересказывать истории, касающиеся других. Это метод Комиссии. Затем мы определим ваш Коэффициент доброты и будем контролировать его в дальнейшем.
– В школе все знали: я буду либо гонщиком, потому что гонял картинг, либо фантастом, потому что, надо ль не надо, все заливал взахлеб. Меня спрашивают: Роберт Шарка, ты обедал? Я отвечаю: не обедал, зато лето будет дождливым и так далее. Поэтому не удивляйтесь. Мои истории будут странны. Я вообще какое-то странное насекомое.
– Ваша школа была хорошей? – спросила Мари-Луиза.
– Нет. Редкостное дерьмо.
– Благодарю, – сказала Мари-Луиза, когда бармен принес и поставил на столик чашку шоколада.
– В тысяча девятьсот не помню каком году зашел я в литовский ресторан в Чикаго, – начал рассказывать Роберт, – лил дождь. Заказал бутылку медовой, сидел себе смурной и пялил глаза на улицу, разглядывая ту бульдожью осень с желтовато-синеватыми радугами в глазах. Девочка двенадцати-тринадцати лет, хозяйская дочка, принесла мне медовой и, улыбнувшись, спросила: «Простите, вы случайно не знаете, когда в Политель-Холле играет Питер Грин?» «Тот джазмен?» – спросил я. «Угу», – кивнула девочка. «Не знаю», – сказал, наблюдая, как она воюет с бутылкой. Я был единственным посетителем и, болтая с молодой хозяйкой, надеялся отогнать от сердца тоскливое осеннее одиночество и что-то изменить. «Вы принесите ножик, без ножа не откроете», – сказал ей.
Девочка скоро вернулась с ножом. Я взял его у нее и стал пытаться открыть бутылку сам. «Если вы не против, я присяду. Интуиция говорит мне, что и вы восхищаетесь Питером Грином. Видите ли, я заядлая поклонница фри-джаза и очень ценю, если единомышленник…» – было ясно, что она хочет что-то сказать, но сбилась от мелькнувшей новой мысли. «Осторожно, там моя сестра», – вскрикнула она. Я засмеялся, сам не зная чему, и сорвал ножом покрышку. Из бутылки повалил дым, я зажмурился, а когда открыл глаза, рядом с девочкой сидела девушка двадцати лет или больше. Они были похожи, как вылитые сестры. Кстати, может, и ошибаюсь. Со мной бывает. «Лоретта, а мы сегодня пойдем слушать Питера Грина? – спросила девочка у старшей сестры. – Этот джентльмен составит нам компанию». Я ошалел, услыхав такое заявление. «За вами, Лоретта, я готов идти хоть на край земли», – говорю. «Смотри, Лоретта, чтобы не вышло так, как в тот раз, когда мы шли на Джеймса Бодера, и сначала все шло хорошо, но потом надо было спасаться от какого-то пекаря, который в тебя без памяти влюбился». «Советую сохранять интеллектуальную дистанцию», – говорю, и две пары нежных хрящеватых ушек тотчас впитали это полезное наставление. «Отец нам запрещает интересоваться американской музыкой», – сказала Лоретта и тряхнула своими роскошными пышными волосами. Она не была красавицей, но в ней было что-то такое, что меня увлекло с той самой минуты, как я ее увидал. Чувственные ноздри, веснушчатый носик, изящный изгиб губ, а глаза украдены с картин Руо – сочной зелени мха. Состроив осуждающую мину, она говорила, как их отец обожает литовскую музыку. Оказалось, вся их семья помешана на музыке. Дочки молятся на джаз, отец – на литовские народные песни, а мать – на оперу. Я начал размышлять, может, испортить это слякотное осеннее послеобеденное время еще и дурацким джазом. «Я автомеханик Роберт Шарка, – представляюсь, – люблю Питера Грина и Джеймса Бодера»… С чувством благодарности заметил, как отец зовет младшую, чтобы помогла управиться у бара, с Лореттой мы остались один на один. «Моя сестра очень любит отца, – говорит она и теребит пальцами кончики шейного платка, – на джаз бегает тайком от него. Иногда я чувствую угрызения совести. Я виновата. Благодаря мне она заразилась джазом». Я налил, глотнул медовой и стал хвалить Питера Грина, толком даже не зная, то ли он саксофонист, то ли, может, гитарист. «Вы, похоже, неплохо развиты в духовном отношении, – глубокомысленно говорит Лоретта и окидывает меня оценивающим взглядом, – вы знаете Софокла?» «Лично не знаком», – говорю и на всякий случай улыбаюсь. Она спрашивает исследовательским тоном: «Иронизируете?» – «Это шутка. А фактически, как только научился читать, я сразу схватился за антику. Да и теперь все к ней возвращаюсь» – «Софокл – мой любимый автор. Он обогнал свое время. А Гесиод?» – «Обожаю Гесиода!» – это я сказал со всем доступным мне энтузиазмом. Не мог же я ей сказать, что хочу лишь как можно скорее ее поцеловать и при благоприятном стечении обстоятельств затащить к себе в постель. Так нет же. Надо было вытерпеть замысловатую интеллектуальную инквизицию. И я согласился на это условие. Я сейчас вам рассказываю, Мари-Луиза, как я познакомился со своей женой. Намного позднее она родила мне девочку, которая чем дальше, тем больше становилась похожа на сестру Лоретты. Потом у меня дочь похитили. Вот вам первая история. А жена умерла от рака. Ха-ха-ха-ха.
