Текст книги "Что будет дальше?"
Автор книги: Джон Катценбах
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 43 страниц)
Эпилог
День последнего стихотворения
Профессор Роджер Парсонс внимательно прочитал сданную ему курсовую работу. Затем он перечитал ее еще раз и в конце концов занес красную ручку над последней страницей. Еще мгновение, и курсовик украсился эффектной надписью: «Мисс Риггинс, работа великолепная». Затем профессор откинулся на спинку стула, посмотрел на висевшую напротив него убранную в рамку под стекло афишу фильма «Молчание ягнят» с дарственной надписью. «Что же еще написать этой студентке?» – подумал профессор. Свой курс «Введение в аномальную психологию» он читал первокурсникам психологического факультета уже более двадцати лет, и за все это время ему не доводилось читать более зрелой и добросовестной курсовой. Тема первой самостоятельной научной работы Дженнифер Риггинс звучала так: «Модели саморазрушающего поведения у подростков». Мисс Риггинс успешно проанализировала несколько типов антисоциального поведения, типичного для тинейджеров, и провела классификацию подобных явлений, распределив их по соответствующим психологическим матрицам, проявив при этом не только отличное знание материала, но и способность его анализировать и делать весьма глубокие выводы и далеко идущие обобщения. Получить такую толковую и грамотно оформленную работу от студентки-первокурсницы было вдвойне приятно и удивительно. Профессор Парсонс предположил, что эта девушка, обычно садившаяся на его лекциях на первую парту и неизменно задававшая после пары самые умные и глубокие вопросы, но всей видимости, перечитала все статьи, указанные им в списке обязательной и дополнительной литературы, а кроме того, явно перелопатила большое количество других научных работ, требовать знакомства с которыми от первокурсников считал преждевременным даже он, один из самых строгих и требовательных преподавателей университета.
Вновь склонившись над последней страницей так порадовавшей его курсовой работы, он написал:
«Пожалуйста, свяжитесь со мной при первой возможности, чтобы мы могли встретиться и обсудить особую программу углубленного изучения психологии. Дополнительно сообщаю, возможно, заинтересующую вас информацию: при наличии желания с вашей стороны я могу организовать для вас клиническую практику во время летних каникул. Обычно мы направляем в лечебные учреждения студентов старших курсов и аспирантов, но полагаю, что для вас можно будет сделать исключение».
После этого он уверенной рукой вывел на странице итоговую оценку: 5+.
Профессор Парсонс не зря заслужил репутацию самого требовательного и скупого на высокие оценки преподавателя. За все время работы в университете он всего несколько раз поставил высший балл за студенческую работу и впервые оценил столь высоко курсовую, сданную студенткой первого года обучения. При этом никаких сомнений в справедливости этой оценки у профессора не было: работа мисс Риггинс оказалась выполнена на одном уровне с лучшими дипломами и научными статьями аспирантов, посещавших его специализированные семинары по аномальной психологии.
Профессор Парсонс переложил курсовую, выполненную мисс Риггинс, в папку работ, которые он собирался раздать студентам после следующей лекции – последней в этом семестре. Затем он с неохотой взялся за проверку сочинения очередного восемнадцатилетнего оболтуса, которое ему предстояло прочитать и оценить. Профессор недовольно поморщился, когда буквально во втором предложении открывающего работу абзаца наткнулся на пропущенную опечатку.
– Они что, не умеют пользоваться компьютерной проверкой орфографии? – недовольно пробормотал он. – Неужели нельзя просто прочитать собственную работу, перед тем как сдаешь ее преподавателю?
Сердито скрипнув ручкой, он обвел ошибочно напечатанную букву красной линией и поставил на полях работы жирную красную галочку.
Дженнифер дослушала очередную лекцию из курса по «социальным мотивам в современной поэзии» и, выйдя из университетского корпуса, быстро пошла по дорожке, ведущей через кампус. Этот четверг ничем не отличался от других в ее студенческой жизни: то же расписание занятий, та же библиотека и домашние задания после учебы, – но одно предстоявшее девушке дело выделяло его в череде подобных ему дней.
Первую остановку на намеченном заранее маршруте Дженнифер сделала в небольшом цветочном магазине в центре города. Там она купила недорогой букет, собранный из разных цветов. Она всегда любила яркие краски и покупала только самые эффектные и броские цветы – даже посреди зимы. На улице было тепло или холодно, могло светить солнце или идти дождь, но Дженнифер считала себя обязанной собрать букет, взрывающийся фейерверком ярких красок.
Милая продавщица, работающая в магазине, уже прекрасно знала вкусы Дженнифер, хотя никогда и не спрашивала девушку, почему та с завидной регулярностью покупает букет за букетом. Дженнифер предположила, что, по всей видимости, продавщица однажды случайно увидела, куда она идет с купленными цветами, и решила, что расспрашивать ее об этом было бы бестактно. При этом девушка отдавала себе отчет в том, что ведет себя не так, как большинство посетителей цветочных магазинов: обычно люди с готовностью сообщают, куда и зачем отправятся со своею покупкой. Поводом могла быть годовщина свадьбы, чей-нибудь день рождения, День матери…
Дженнифер покупала цветы по другой причине.
Она молча принимала букет из рук продавщицы и быстро шла на стоянку, где складывала цветы на заднее сиденье своей машины. После этого она ехала к зданию полицейского управления. Припарковаться где-нибудь по соседству обычно не представляло труда, но, если вдруг все вокруг оказывалось занято, дежурные офицеры приветливо кивали ей и приглашали проехать на служебную парковку за зданием управления.
В этот раз Дженнифер повезло: не потратив ни минуты, она припарковалась на освободившемся месте практически прямо перед входом в управление, красиво оформленным кирпичным подъездом со стеклянными дверями. Опустить монету в щель паркометра Дженнифер и не подумала. Взяв цветы, она вышла из машины и направилась прямо к зданию.
Здесь, на стене, рядом с главным входом, была закреплена большая бронзовая плита с позолоченной звездой, сверкавшей на солнце. Такими же золочеными буквами на плите были выгравированы следующие строки:
В память об инспекторе Терри Коллинз.
Погибла при исполнении служебных обязанностей.
Честь. Доблесть. Верность долгу.
Дженнифер положила цветы к мемориальной доске и склонила голову. В эти минуты она обычно вспоминала, как сидела перед инспектором Коллинз в кабинете и слушала, как та убеждала ее, что побег из дому – не лучшее решение жизненных проблем, что нужно просто постараться найти способ изменить что-то в своей жизни, не заставляя полицейских тратить время на долгие поиски. С того дня, когда Терри погибла, спасая Дженнифер, прошло уже три года. А с того времени, как она дважды ловила девочку-подростка, вознамерившуюся сбежать из дому, – еще больше. Теперь Дженнифер была готова подписаться под каждым словом инспектора. Зачастую, стоя перед мемориальной плитой, она едва слышно шептала: «Инспектор, я теперь всегда веду себя так, как вы мне говорили. Как жаль, что я не послушалась вас раньше. Вы были совершенно правы во всем, от первого до последнего слова».
Многие офицеры, работавшие в здании управления, слышали, как Дженнифер негромко что-то бормочет. Кое-кому удавалось расслышать обрывки слов и фраз. Но ни один из них ни разу не перебил девушку: все сотрудники управления, не сговариваясь, решили не мучить ее лишними расспросами. Впрочем, в отличие от продавщицы в цветочном магазине, заранее готовившей по четвергам букет для постоянной покупательницы, они прекрасно знали, почему Дженнифер приходит сюда и за что благодарит погибшего инспектора.
– Итак, у нас сегодня четверг, а значит, настал день поэзии, – приветливо улыбаясь Дженнифер, проворковала дежурная медсестра.
Она сидела за стойкой, заваленной бумагами, и внимательно изучала какую-то таблицу на экране стоявшего перед нею компьютера. Дело происходило в ничем не примечательном многоэтажном блочном здании, стоявшем у одного из шоссе, ведущих в тихий университетский городок. Двери в этом здании были оборудованы пандусами для инвалидных колясок и носилок. На подходе к каждой такой двери была установлена кнопка автоматического открывания, помогавшего преодолеть преграду тем, кто не мог просто подойти и, взявшись за дверную ручку, потянуть дверь на себя или толкнуть ее.
– Так и есть, – улыбнувшись медсестре в ответ, подтвердила Дженнифер.
Женщина кивнула, а затем чуть печально покачала головой. Ощущение было такое, что в этих еженедельных визитах Дженнифер она находила не только что-то светлое, но и повод для грусти.
– Знаешь, девочка, он, наверное, действительно уже ничего не понимает и ничего толком не слышит. Но то, что он ждет, когда ты к нему заглянешь, – это точно. Я видела показания приборов, обеспечивающих его жизнедеятельность, и заглянула в архив его энцефалограмм. Уверяю тебя, по четвергам активность его мозга резко повышается. Он явно ждет, когда ты придешь.
Дженнифер немного замешкалась и, прежде чем пройти глубь здания, остановилась и посмотрела в огромное, во всю стену, окно вестибюля. Там, за стеклом, солнце играло в ветвях деревьев, которые шевелил легкий ветерок. С того места, где стояла Дженнифер, был виден указатель, установленный на подъезде к зданию, надпись на котором гласила: «Психоневрологический интернат. Центр долговременного содержания и реабилитации».
Дженнифер вновь посмотрела на медсестру, которая почему-то смутилась и демонстративно углубилась в изучение каких-то старых справок и формуляров. Девушка прекрасно понимала: все, что ей только что сказали, было неправдой. Профессор Томас давно ни на что не реагировал и не мог ни радоваться ее появлению, ни огорчаться по поводу ее отсутствия. Осознанной мозговой деятельности врачи не отмечали у него уже давно, а в последнее время он и вовсе стал сдавать: организм, не подпитываемый даже элементарными командами от головного мозга, переставал действовать синхронно и слаженно. Таким образом, в этот четверг он вовсе не был ближе к окружающим людям, чем в любой другой день. Наоборот, он уходил еще дальше от них, даже по сравнению с предыдущим днем.
– Да, вы знаете, я тоже заметила, что он реагирует на мое появление и вроде бы радуется, когда я прихожу, – сказала Дженнифер, присоединяясь к этому спектаклю.
– Кого вы собираетесь читать ему сегодня? – поинтересовалась медсестра.
– Одена и Меррилла, – ответила Дженнифер. – А еще Билли Коллинза – очень уж веселые у него стихи. Ну а если время останется, возьму что-нибудь из старых запасов. Пара стихотворений у меня всегда найдется.
Скорее всего, медсестра впервые слышала имена этих поэтов, но она поспешила одобрить выбор Дженнифер, поступая так в равной мере в соответствии с корпоративными инструкциями и в силу своей искренней симпатии к девушке. В очередной раз улыбнувшись Дженнифер, она сказала:
– Ну что ж, молодец, что пришла. Профессор сейчас на прогулке во дворе. Ты ведь знаешь дорогу?
Дженнифер кивнула. Конечно, она прекрасно знала, как пройти в любое помещение этой клиники, в котором мог находиться профессор Томас. Идя по больничным коридорам, она то и дело раскланивалась с врачами и медсестрами, которые давно привыкли, что эта девушка каждый четверг приходит к своему подопечному читать стихи. Одной своей пунктуальностью она уже заслужила право на то, чтобы во время этих визитов ее никто не беспокоил.
Инвалидное кресло, в котором сидел Адриан, стояло в тени в одном из углов внутреннего дворика больницы.
Старый профессор сидел, чуть подавшись корпусом вперед, словно стараясь рассмотреть что-то находящееся прямо у него под ногами. На самом деле Дженнифер прекрасно знала, что он давно не может ничего разглядеть и, более того, вряд ли способен отличить яркий дневной свет от полуночной тьмы. Руки старика рефлекторно дергались, а его губы время от времени изгибались в гримасе, как бывает при болезни Паркинсона. Его волосы за прошедшие годы окончательно поседели и стали совсем редкими. Не осталось в профессоре и следа от той хорошей физической формы, которой он так гордился и которая так помогла ему в последнем важном деле его жизни. Его руки стали тонкими, как щепки, похудевшие почти до дистрофии ноги то ощутимо подергивались, то едва заметно дрожали. Профессор так похудел, что узнать его с непривычки было бы довольно трудно. Его давно не брили, поэтому подбородок и щеки покрывала густая седая щетина. Глаза старика были словно подернуты туманной дымкой.
Если он и узнал Дженнифер, то это осталось его тайной. Ничто в его поведении или внешнем облике не говорило, что он замечает присутствие гостьи.
Дженнифер огляделась и, высмотрев неподалеку свободный стул, подсела к Адриану Томасу. Первым делом она сообщила ему о своих оценках:
– Профессор, у меня по всем профильным предметам за первый курс одни пятерки. И главное – по моей специальности тоже. То есть нет, что я говорю, по нашей специальности. На следующий год, обещаю вам, все будет точно так же. Я буду учиться столько, сколько потребуется. Я перечитаю все книги и в конце концов завершу те исследования и эксперименты, которые вы не успели довести до конца. Я обязательно все сделаю, клянусь вам.
Эти слова она заранее продумала и даже несколько раз прорепетировала свою короткую речь. Раньше ничего подобного она профессору не говорила. В основном она рассказывала ему о чем-то более простом и менее важном. Разумеется, она поведала ему, как закончила школу, как поступила в университет, какие курсы себе выбрала и кто из преподавателей, коллег Адриана Томаса, вел у нее занятия. Иногда она делилась с Адрианом сугубо личными новостями, например рассказывала ему о своем новом приятеле, о семейных радостях и проблемах. Так, она с радостью сообщила профессору, что ее мать устроилась на новую работу и вообще стала выглядеть заметно лучше после того, как рассталась наконец с изрядно надоевшим им обеим Скоттом Вестом.
Впрочем, бо́льшую часть времени, которое Дженнифер проводила в палате парализованного профессора, она читала ему стихи. За это время она стала неплохо разбираться в рифмах и стихотворных размерах, в поэтических жанрах и в классификации направлений и течений классической и современной поэзии. Иногда ее охватывала щемящая тоска, когда она понимала, что, скорее всего, он не слышит и не воспринимает ничего из того, что она ему говорит. Впрочем, Дженнифер брала себя в руки, гнала печаль и отчаяние прочь и продолжала делать свое дело, убеждая себя в том, что главное – это продолжать приходить сюда и читать стихи, а слышит ее старик или нет, уже не так важно.
Девушка протянула руку и положила ладонь на запястье Адриана Томаса. Рука профессора была тонкой и хрупкой, как молодая веточка, а кожа – тонкой, словно бумага.
Дженнифер уже давно навела все необходимые справки: она перелопатила кучу научно-популярной и медицинской литературы и как бы невзначай опросила практически всех врачей, работавших в реабилитационном центре и имевших отношение к лечению и поддержанию жизни профессора Томаса. Результаты исследования оказались предсказуемыми, неопровержимыми и более чем печальными. Пожилой профессор медленно и трудно умирал. Ни остановить этот процесс, ни как-либо повлиять на него было невозможно. Эта пытка его организма могла продолжаться еще довольно долгое время. Как утверждали врачи, можно было лишь надеяться на то, чтобы в результате затухания мозговых функций парализованного и пребывающего в беспамятстве старика хотя бы перестали мучить страшные боли.
Что-то подсказывало Дженнифер, что на самом деле боль никуда не делась и Адриан Томас мучился каждую секунду.
Улыбнувшись человеку, который когда-то спас ей жизнь, она ласково поинтересовалась:
– Профессор, а не почитать ли нам кое-что из Льюиса Кэрролла? По-моему, у него получались отличные стихи. Что скажете?
В уголке губ профессора выступила тонкая струйка слюны. Дженнифер достала носовой платок и аккуратно вытерла Адриану рот. При этом она внимательно вглядывалась в его невидящие глаза. Слишком близок он был к смерти, слишком тяжело давалось ему существование, которое вряд ли можно было назвать даже подобием жизни. Болезнь и тяжелые раны давно должны были убить его, но он почему-то выжил, хотя и остался инвалидом – парализованным, ничего не понимающим, не помнящим и не чувствующим. С точки зрения Дженнифер, все это было неправильно, нечестно.
Она взяла с пола рюкзак и достала из него томик стихов. При этом она внимательно оглядела пространство вокруг себя и профессора. Санитары вывезли на прогулку еще нескольких пациентов и подкатили их инвалидные кресла к клумбам, чтобы те могли полюбоваться распустившимися цветами. На террасе же никого, кроме Дженнифер и профессора, не было. В общем, лучшего времени, чтобы почитать старику стихи, было и не придумать.
Дженнифер открыла книгу на заложенной странице, но первые строчки своего любимого стихотворения она, конечно, давно знала наизусть.
Книга, которую принесла Дженнифер, представляла собой внушительный по размерам и толщине том антологии американской и английской поэзии. Спрятать между страницами такой толстой книги маленький шприц было совсем не трудно. Этот шприц Дженнифер раздобыла благодаря ловкости рук и умению отвлечь внимание собеседника, когда явилась в университетский медпункт с жалобой на приступ бронхита, который она симулировала от начала и до конца.
В шприц была закачана смесь фентанила и кокаина. Раздобыть в университете кокаин было нетрудно: продажей наркотиков некоторые из студентов зарабатывали не только на карманные расходы, но и на саму учебу, оправдывая при этом неблаговидность способа заработка благородной целью. Гораздо сложнее было раздобыть фентанил. Этот сильнейший наркотик использовался в ходе лечения раковых заболеваний для снижения интенсивности неблагоприятных последствий и побочных эффектов химиотерапии. Дженнифер понадобилось несколько месяцев, чтобы подружиться с одной из соседок по общежитию, которая жила в комнате напротив той, что занимала Дженнифер. У матери этой девушки был рак груди. Как-то раз, когда соседка пригласила Дженнифер к себе домой в выходной день, гостье удалось украсть с полдюжины нужных таблеток из домашней аптечки хозяев. Это была заведомо летальная доза. Попав в кровь, такое количество фентанила должно было остановить сердце старика в считаные минуты. Конечно, Дженнифер очень переживала по поводу того, что ей пришлось пойти на кражу и предать таким образом доверившуюся ей подругу. С другой стороны, она прекрасно понимала, что никаким другим способом получить нужное лекарство ей не удастся.
Закатывая рукав рубашки, в которую был одет профессор, она продолжала нараспев читать любимые строчки:
– «О, бойся Бармаглота, сын! Он так свиреп и дик…»
Дженнифер в последний раз оглянулась, чтобы убедиться, что рядом никого нет и никто за нею не наблюдает.
– «Раз-два, раз-два, горит трава, взы-взы, стрижает меч…»
Делать уколы ей никогда не приходилось, но в этом случае, как казалось Дженнифер, не было никакой разницы в том, как именно ввести раствор в вену. Старый профессор даже не вздрогнул, когда игла проткнула его кожу и стенку сосуда. Дженнифер решительно ввела раствор ему в вену.
Воображение Адриана Томаса давно было погружено в беспросветную серую мглу. Лишь иногда ему казалось, что он видит какой-то неясный свет, слышит какие-то звуки и даже воспринимает отдельные слова, которые что-то значили для той части его сознания, которая была отделена от всего мира стеной болезни. Но все равно, тот механизм, который когда-то делал из него самостоятельную личность, все шарики и ролики, которые некогда безотказно крутились и превращали его в мыслящего человека, – все это сложное устройство давно обветшало, заржавело и пришло в полную негодность. От Адриана Томаса практически ничего не осталось.
И вдруг он почувствовал, как тяжелая вязкая пелена спадает с его глаз, как уходит куда-то мучительная боль и как его тело наполняется новыми силами. Адриану удалось чуть-чуть приподнять голову, и он увидел вдали склонившиеся к нему знакомые силуэты. Болезнь и возраст отступили. Адриан встал, расправил плечи и побежал. Ему было хорошо и светло. Он весело смеялся.
«О светозарный мальчик мой! Ты победил в бою!
О храброславленный герой, хвалу тебе пою!»
Дженнифер прижала пальцы к запястью профессора и внимательно следила за тем, как затухает его пульс. Лишь твердо удостоверившись в том, что ей удалось освободить его, точно так же как когда-то он освободил ее, она захлопнула книгу, открытую на странице с любимым стихотворением. Дженнифер встала со стула, наклонилась над профессором, поцеловала его в лоб и тихонько повторила:
– «О храброславленный герой, хвалу тебе пою!»
Шприц и антология поэзии были убраны обратно в рюкзак. Затем девушка подкатила кресло, в котором сидел профессор, к солнечному пятну на полу террасы и оставила его там.
Со стороны он выглядел спокойным и полностью довольным своей участью.
Возвращаясь обратно через холл приемного покоя, она подошла к столику дежурной сестры и сказала:
– Профессор Томас уснул – там, во дворике, на террасе. Я не стала его беспокоить.
«Это все, что я могла для него сделать», – подумала Дженнифер.
