Текст книги "Фатальная ошибка"

Автор книги: Джон Катценбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

37
Разговор, имевший далеко идущие последствия

Скотт медленно выбрался из автомобиля, глядя на мужчину, который, несомненно, был отцом Майкла О’Коннела. Тот все еще угрожающе замахивался топором. Скотт отошел на безопасное расстояние и вздохнул, удивляясь тому, что так спокоен.

– Не вижу смысла размахивать у меня под носом этой штукой, мистер О’Коннел, – сказал он.

О’Коннел-старший дернулся и проворчал:

– Вы тут облазили всю округу со своими вопросами обо мне. Я опущу топор, если вы скажете, кто вы такой.

Скотт сделал каменное лицо и, прищурившись, вперил взгляд в лицо О’Коннела. Молчание затянулось. Наконец О’Коннел не выдержал:

– Я жду ответа.

– Я понимаю. Я думаю над тем, какой ответ выбрать.

Это сбило О’Коннела с толку. Он сделал шаг назад, потом обратно, опять замахнулся топором и повторил свой вопрос:

– Кто вы такой?

Скотт продолжал невозмутимо сверлить мужчину взглядом, как будто топор, занесенный у него над головой, нисколько не волновал его. Тело О’Коннела было одновременно рыхлым и сильным. Над засаленными джинсами нависал пивной живот, мощные руки пестрели татуировкой. Несмотря на холодную ноябрьскую погоду, на нем была лишь черная футболка с эмблемой «Харлей-Дэвидсон» чуть выше пояса. В коротко остриженных черных волосах проглядывала седина. Вытатуированное крупными буквами на предплечье имя «Люси» было единственным, что осталось от его семейной жизни, – не считая сына и дома. Было похоже, что О’Коннел под мухой, однако говорил он внятно и на ногах держался твердо. Очевидно, выпитое лишь выключило сдерживающие центры и слегка затуманило ему голову, что, с точки зрения Скотта, было очень кстати. Он сложил руки на груди и покачал головой, чтобы подчеркнуть, что ситуацией владеет именно он.

– Я тот, кто может доставить вам очень большие неприятности, мистер О’Коннел. Такие, что хуже не бывает, поверьте. Сопряженные с болью и большими огорчениями. Но, с другой стороны, я могу оказать вам немалую помощь. У вас появится возможность неплохо заработать. Так что выбирайте.

Топор немного опустился к земле.

– Слушаю, слушаю. Продолжайте.

Скотт покачал головой. Он сочинял сценарий на ходу:

– Я не веду серьезных разговоров на улице, мистер О’Коннел. Человеку, которого я представляю, уж точно не понравилось бы, если бы я стал обсуждать его дела там, где нас могут подслушать.

– О чем вы толкуете, черт побери?

– Давайте зайдем к вам домой и спокойно все обсудим. Иначе я снова сяду за руль – и больше вы меня не увидите. А вместо меня вас навестит кто-нибудь другой. И этот другой или даже другие, мистер О’Коннел, не будут настроены разговаривать так же дружелюбно, уж поверьте. У них разговор совсем иной.

По всей вероятности, О’Коннелу доводилось в своей жизни произносить и выслушивать немало угроз и подобные фразы на него не действовали.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Я не говорил. Это ни к чему.

О’Коннел колебался; топор опустился еще ниже.

– О чем вообще речь-то? – спросил он не без любопытства.

– О долге. Но здесь я больше ничего не скажу. Вас это может заинтересовать. Принести вам деньги. А может, и не принести. Все в ваших руках.

– С какой стати вы станете давать мне деньги?

– Потому что всегда проще заплатить человеку, чем действовать иначе.

«Пусть поломает голову над тем, что это может значить», – подумал Скотт.

Поколебавшись еще какое-то время, О’Коннел наконец опустил топор:

– Ладно. Пошли. Выслушаю ваши бредни и ваше предложение. Но учтите, я пока еще ни на что не подписался.

С этими словами он сделал широкий жест в сторону своего дома, указывая топором дорогу.

В лесу, за грязной дорогой, которая тянется вдоль реки Вестфилд, есть место чуть ниже Честерфилдского ущелья, где по обеим сторонам реки возвышаются на шестьдесят футов сплошные серые скалы – очевидно, результат какого-то доисторического сейсмического сдвига. В холодное время года это место облюбовали охотники, в более теплое – рыбаки. В жаркие летние дни Эшли с друзьями частенько бегали на речку и купались здесь нагишом.

– Надо использовать обе руки! – строго наставляла девушку Кэтрин. – Крепко держи револьвер в правой руке и обхвати сверху левой, прицелься и нажимай на курок.

Эшли слегка раздвинула ноги, обхватила правую руку с револьвером левой и чуть напряглась, чувствуя курок указательным пальцем.

– Бац! – произнесла она ровным тоном и нажала на курок.

Револьвер взбрыкнул, звук выстрела разнесся по лесу, а от дуба, в который она целилась, отскочил кусочек коры.

– Ух ты, отдача по всей руке.

Кэтрин кивнула:

– Я думаю, тебе надо научиться нажимать на курок пять-шесть раз, ровно держа револьвер, чтобы все шесть пуль легли рядом. Сможешь?

– Такое ощущение, что они во что бы то ни стало хотят разлететься во все стороны. Прямо как живые.

– Ну да. Каждая из них – самостоятельная личность. – Девушка кивнула, а Кэтрин добавила: – И довольно сомнительная.

– Дай я еще раз попробую.

Эшли опять заняла позицию для стрельбы, посильнее сжала левой рукой правую с револьвером и выпустила пять оставшихся пуль. Три из них попали в дерево на расстоянии двух-трех футов друг от друга, две улетели в лес. Было слышно, как они свистят, срывая ветки и листья и исчезая в бесконечности. Эхо выстрелов, отражаясь от стволов деревьев, загремело в ушах девушки. Она громко выдохнула.

– Не закрывай глаза, – сказала Кэтрин.

– Надо попытаться еще раз.

Эшли открыла барабан и высыпала стреляные гильзы на подстилку из сосновых игл. Затем взяла новую шестерку патронов и медленно загрузила их в барабан.

– Я воспользуюсь им только один раз.

– Да, – согласилась Кэтрин. – И только в том случае, если это будет действительно необходимо.

– Правильно. – Эшли снова прицелилась в ствол дерева. – Только если это будет действительно необходимо.

– Если у тебя не будет другого выбора.

– Если у меня не будет другого выбора.

Обе могли бы многое сказать по этому поводу, но не хотели произносить это вслух даже в лесной тиши.

Скотт медленно двинулся вслед за хозяином по дорожке, засыпанной гравием, втоптанным в грязь, к дому О’Коннела, стоявшему ярдах в тридцати от улицы. Это было одноэтажное строение с белым каркасом, с крыши свисала, наподобие подбитого птичьего крыла, старая покореженная антенна, рядом красовалась спутниковая. Во дворе перед домом стояла поблекшая красная «тойота», у которой не хватало одной дверцы и одного колеса, вместо которого была подставлена шлакобетонная глыба. Корпус был весь в больших коричневых пятнах ржавчины. У боковых дверей дома виднелся и более новый черный грузовичок-пикап, частично его закрывала плоская крыша из цельного листа гофрированного пластика. Навес был устроен для автомобиля, но там же валялись сломанный красный снегоочиститель и снегоход без гусеницы. Около пикапа Скотт заметил алюминиевую стремянку, деревянный ящик для инструментов и разбросанный как попало кровельный материал. О’Коннел указал ему на боковую дверь, хотя в доме был и парадный вход. Очевидно, им обычно не пользовались.

«Возможно, есть еще дверь сзади, – подумал Скотт. – Надо будет проверить».

– Сюда, – буркнул О’Коннел. – В доме беспорядок, но я не ждал гостей.

Скотт прошел через алюминиевую наружную дверь и внутреннюю из прочного дерева и оказался в маленькой кухне. Насчет беспорядка хозяин был прав. Тут были навалены коробки с пиццей, еда для приготовления в микроволновой печи, три ящика пива «Курз лайт» в упаковке из серебряной фольги. Бутылка «Джонни Уокер блэк лейбл» на столе венчала гастрономический развал.

– Пойдемте в гостиную, там можно сесть, мистер… неизвестный. Как к вам все-таки обращаться?

– «Мистер Смит» вполне подойдет. А если это трудно произнести, то можно «мистер Джонс».

О’Коннел усмехнулся:

– О’кей, мистер Смит… или Джонс. Ну вот, я пригласил вас сюда, и почему бы вам теперь не сесть вон там, у меня на виду, и не объяснить быстренько и толково, что у вас за дело, пока я не решил, что лучше все-таки разговаривать с вами с помощью топора. Может, начнете с той части, где говорится о моем заработке? Пива хотите?

Скотт прошел в маленькую гостиную. Там стояли разодранный диван, кресло с откидной спинкой, большой бело-красный холодильник, служивший столом, и огромный телевизор напротив. Пол был завален газетами, порнографическими журналами, рекламными проспектами продуктовых магазинов и каталогами охотничьих товаров. С одной из стен смотрела пустыми стеклянными глазами оленья голова, на ее рогах пристроилась футболка. Скотт попытался представить себе, как это все выглядело, когда здесь жил и рос Майкл О’Коннел. В принципе, ничто не мешало создать здесь нормальную обстановку. Очистить двор от мусора. Навести порядок в доме. Починить диван. Сменить стулья. Покрасить окна и двери, повесить на стены парочку постеров – и вполне можно жить. Царивший здесь беспорядок многое говорил об О’Коннеле-старшем, но практически ничего – о младшем.

Скотт опустился в кресло, которое угрожающе заскрипело, и повернулся к хозяину дома:

– Я занимался расспросами, потому что у вашего сына есть кое-что, принадлежащее человеку, которого я представляю. И мой клиент хочет это вернуть.

– Так вы адвокат, что ли?

Скотт пожал плечами.

О’Коннел развалился в раскладном кресле с топором на коленях.

– Как зовут вашего босса?

Скотт отрицательно помотал головой:

– Имена в нашем разговоре упоминать совершенно не обязательно.

– Ладно, мистер Смит. А чем он занимается?

– Мой клиент делает деньги, большие деньги, – ответил Скотт, постаравшись, чтобы его улыбка выглядела как можно более злодейской.

– Законным образом или незаконным?

– Ну, мистер О’Коннел, стоит ли задавать такие вопросы? Все равно я не скажу вам правды.

Слушая самого себя, Скотт поражался тому, с какой легкостью он изобретает некоего могущественного мафиози и таинственную ситуацию, стремясь заинтересовать собеседника. «Жадность, – подумал он, – могучий стимул».

– Так, значит, вы хотите увидеться с моим сбившимся с пути отпрыском? – улыбнулся О’Коннел. – Не можете разыскать его в городе?

– Нет. Он как сквозь землю провалился.

– И вы думаете выйти на него через меня?

– Ну да, один из возможных вариантов.

– Мой сынок не любит бывать здесь.

– Не стоит объяснять, – сухо прервал его Скотт. – Вы можете помочь нам найти его?

– Сколько я получу?

– Зависит от того, насколько вы сможете помочь нам.

– Не знаю. Мы с ним почти не общаемся.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Пару лет назад. Мы не очень-то ладим друг с другом.

– Не бывает здесь даже по праздникам?

– Я же говорю, мы не ладим, – покачал головой О’Коннел. – А что он стащил?

Скотт улыбнулся:

– Мистер О’Коннел, это информация такого рода, которая может сделать ваше положение уязвимым. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?

– Разумеется, я же не идиот. А насколько уязвимым, мистер Джонс?

– Не будем обсуждать это.

– Но все же насколько он влип? Настолько, что его просто отделают, или настолько, что уберут вообще?

Скотт задумался о том, как далеко он может зайти в своих измышлениях:

– Скажем так. Он может возместить причиненный ущерб. Но нужно, чтобы он пошел нам навстречу. Это дело тонкое, мистер О’Коннел. И если он будет тянуть с этим, то положение усложнится.

– Он что, увел наркотик у кого-нибудь? Или деньги?

Скотт лишь улыбнулся:

– Вот что я скажу вам, мистер О’Коннел. Если ваш сын свяжется с вами и вы сообщите нам об этом, то получите вознаграждение.

– Сколько?

– Вы уже задавали этот вопрос. – Скотт поднялся на ноги и окинул взглядом комнату и узкий коридор, ведущий к спальням в глубине дома. Помещение было тесным, особенно не развернешься, подумал он. – Ну, скажем, это будет приятный подарок к Рождеству.

– Ну а если я найду его, как мне связаться с вами? У вас есть телефон?

Скотт постарался напустить на себя высокомерный вид:

– Мистер О’Коннел, я терпеть не могу телефоны. Звонки прослеживаются. – Он кивнул на компьютер. – Вы можете передать сообщение по электронной почте?

– Естественно, – фыркнул О’Коннел. – Тоже мне премудрость! Но вы должны дать мне обещание, мистер долбаный Джонс или Смит, что мой сынишка останется жив в результате всего этого.

– О’кей, – продолжал невозмутимо врать Скотт. – Это обещание выполнить нетрудно. Значит, как только вы получите что-нибудь от сына, вы посылаете сообщение вот по этому адресу.

Подойдя к столу, он увидел там неоплаченный телефонный счет и огрызок карандаша. Сочинив на ходу фиктивный адрес, он записал его и вручил бумажку папаше О’Коннелу:

– Не потеряйте. А по какому номеру телефона я могу связаться с вами?

О’Коннел, разглядывая бумажку, пробормотал номер своего телефона.

– О’кей, – сказал он. – Что-нибудь еще?

– Мы с вами больше не увидимся, – улыбнулся Скотт. – И если кто-то будет спрашивать вас о нашей приватной беседе, то у вас, надеюсь, хватит здравого смысла сказать, что ее не было? Особенно если этим кем-то окажется ваш сын. Договорились?

О’Коннел снова взглянул на адрес, ухмыльнулся и пожал плечами:

– Ладно. Мне-то что.

– Ну, вот и хорошо. Не вставайте, я найду дорогу.

Скотт неторопливо покинул помещение, хотя сердце его билось учащенно. Он знал, что у О’Коннела за спиной не только топор, но и пистолет, о котором говорили соседи, а также, вполне вероятно, крупнокалиберная винтовка, о чем свидетельствовала оленья голова на стене. Приходилось уповать на то, что у О’Коннела не хватит соображения записать номер его машины, но вместе с тем нельзя было сомневаться, что он узнает старенький «порше», если снова увидит его. Выходя из дома, Скотт постарался запомнить все детали планировки и обстановки – было вполне вероятно, что ему придется побывать здесь еще раз. Отметив непрочность замков на дверях, он вышел на улицу. «Жадность – страшная вещь», – подумал он. Скотт не мог себе представить, что происходит в мозгу и сердце человека, готового продать собственного сына. При мысли об этом он даже почувствовал легкую тошноту. Однако ему хватило самообладания заглянуть за угол дома и убедиться, что там действительно есть еще один вход. Затем Скотт повернулся и быстро зашагал по дорожке. Над горизонтом стремительно проносились свинцовые тучи.

Майкл О’Коннел подумал, что в последние дни вел себя слишком уж тихо и совсем не давал о себе знать.

Чтобы Эшли поверила, что никто, кроме него, не может защитить ее, надо было показать ей, как уязвимы все остальные. Родители девушки свили вокруг нее защитный кокон, который не давал ей осознать всю глубину его любви и абсолютную необходимость для него быть рядом с ней. Думая о Кэтрин, он чувствовал раздражение. Она была стара и слаба, жила в одиночестве. У него была возможность устранить ее, а он ею не воспользовался. В следующий раз он не сделает такой ошибки.

Он сидел за компьютером, бесцельно играя с мышью и не обращая внимания на окружающее. Компьютер был приобретен недавно. После того как Мэтью Мерфи разбил старый, О’Коннел сразу пошел и купил ему замену.

Внезапно он два раза щелкнул мышью и выключил компьютер. Он почувствовал непреодолимое желание сделать что-нибудь непредсказуемое, из ряда вон выходящее, что не могло бы не привлечь внимание Эшли и доказало бы ей, что бесполезно пытаться убежать от него.

О’Коннел встал и потянулся, выгнув спину и невольно повторив характерное движение коридорных котов. Он почувствовал прилив уверенности. Пора было нанести Эшли визит – хотя бы для того, чтобы напомнить им, что он рядом и по-прежнему ждет. Он взял плащ и ключи от машины. Ее семейство не имеет понятия о том, как близко проходят параллели любви и смерти. Улыбнувшись, он подумал, что в данной ситуации именно он играет романтическую роль, а они этого не понимают. Просто любовь не всегда выражается розами, бриллиантами или слащавыми поздравительными открытками «Холлмарк». Да, пора известить их о том, что он все так же предан Эшли. В голове его роились идеи.

Входя в квартиру, Скотт услышал телефонный звонок.

– Скотт? – Это была Салли.

– Да.

– Ты что-то тяжело дышишь.

– Я только что вернулся домой и в дверях услышал звонок. Все в порядке?

– Да, вроде бы.

– Ты что, не знаешь точно?

– Ну, внешне все по-прежнему. Эшли и Кэтрин куда-то ездили на весь день, но не говорят куда. Я была в конторе и пыталась найти выход из этой запутанной ситуации, но лишь с относительным успехом. Хоуп почти не открывала рта с тех пор, как вернулась из Бостона, сказала только, что, по ее мнению, мы должны срочно собраться еще раз и все обсудить. Ты можешь сейчас приехать?

– Она не объяснила, почему такая срочность?

– Я же сказала тебе, она рта не раскрывала. Ты что, не слушаешь меня? Но это как-то связано с тем, что она обнаружила в Бостоне, выслеживая О’Коннела. Она чем-то очень расстроена. Никогда не видела ее такой подавленной. Сидит в соседней комнате, уставившись в пространство, и повторяет только, что нам надо немедленно поговорить.

Скотт помолчал, прикидывая, что могло повергнуть Хоуп в такое уныние. Это было совсем на нее не похоже. Он старался не обращать внимания на чуть ли не истерические нотки в голосе бывшей жены. «Ее нервы на пределе», – подумал он. Это напомнило ему последние месяцы их совместной жизни, когда он еще не знал о ее связи с Хоуп, но чувствовал, что их семейные отношениях дали трещину. Машинально кивнув, он сказал:

– Хорошо. Я тоже узнал много нового об О’Коннеле. Ничего утешительного, но… – Он запнулся, так как именно в этот момент у него в голове забрезжила идея. – Не уверен, можно ли этим воспользоваться… Слушай, я сейчас же выезжаю, и все обсудим. Как Эшли?

– Ушла в себя, держится чуть ли не отчужденно. Наверное, какой-нибудь новомодный психолог сказал бы, что у нее начинается депрессия по высшему разряду. Этот парень пристал к ней как какая-нибудь тяжелая болезнь вроде рака.

– Не надо так говорить.

– Ты считаешь, нужно бодриться и сохранять жизнерадостную мину вопреки фактам?

Скотт помолчал. Салли бывала нестерпимо прямолинейной и жесткой. И в данной ситуации, когда речь шла об их дочери, это испугало его. Он подумал, что, может быть, права Салли с ее откровенным «мы в большой опасности, и положение ухудшается», а не он с его оптимистичным «мы справимся». Ему стало так страшно, что хотелось закричать. Но он только сжал зубы и произнес:

– Я сейчас приеду. Скажи Эшли… – Он запнулся, слыша в трубке тяжелое дыхание Салли.

– Сказать ей что? Что все будет в порядке? – горько спросила она. – И еще, Скотт, – добавила она после некоторого колебания, – постарайся привезти какую-нибудь конструктивную идею. Или хотя бы пиццу…

* * *

– Они все еще не решаются, – сказала она.

– Понимаю, – ответил я, хотя не был уверен, что понимаю их. – Но мне все-таки необходимо поговорить хотя бы с одним из них. Иначе мой рассказ будет неполным.

– Один из них, – медленно проговорила она, тщательно подбирая слова, – на самом деле согласен и даже хочет рассказать вам об этом. Но я не уверена, что вы вполне готовы к этому разговору.

– Что за ерунда? Раз один из них хочет говорить, то что мешает? Другие не хотят этого из соображений безопасности? Или это вы за них боитесь?

– Они не уверены, что вы до конца понимаете их положение.

– Чушь какая-то! Я уже давно занимаюсь этой историей, беседовал с массой разных людей. Они попали в очень трудное положение, и понятно, что хотели во что бы то ни стало выбраться из него.

– Значит, вы считаете, что цель оправдывает средства?

– Разве я так сказал?

– Да.

– Я только имел в виду…

Она остановила меня, подняв руку, и молча глядела сквозь ветви деревьев на улицу. Затем, глубоко вздохнув, сказала:

– Они были на перепутье. Надо было сделать выбор. Как это часто бывает со всеми людьми, этот выбор имел решающее значение для их дальнейшей жизни. Вот это вы должны хорошо понимать.

– Но разве у них был выбор?

– Хороший вопрос, – невесело усмехнулась она. – Я была бы очень благодарна вам, если бы вы ответили на него за меня.

38
Мера зла

Скотт подходил к дому своей бывшей жены, раздираемый противоречивыми чувствами и сомнениями. Он уже поднял руку, чтобы позвонить, передумал, обернулся и стал всматриваться в темноту. Он подобрался совсем близко к О’Коннелу, но тот прятался от него. И не исключено, что пристально наблюдал за Скоттом. Он не знал, как опередить О’Коннела, взять над ним верх. Вряд ли это было возможно. Даже сейчас, по всей вероятности, О’Коннел следил за ним из какого-нибудь темного угла. Эта мысль привела Скотта в такую ярость, хоть кричи. У него появилось ощущение, что сегодняшние розыски, которые для него самого оказались непредвиденными, были на самом деле предсказуемы, ожидаемы, предусмотрены. Он не мог избавиться от дикой, невероятной мысли, что О’Коннелу каким-то образом известно все, что Скотт делал в этот день.

Он вдруг почувствовал, что вспотел, и сдавленно застонал. Неожиданно для себя самого он отступил от двери, словно желая схватиться с тем, кто исподволь за ним наблюдал.

В это время дверь дома открылась. На пороге стояла Салли.

Проследив за взглядом Скотта, она догадалась, что он высматривает.

– Ты думаешь, он там? – Тон ее был ровным и холодным.

– Да. И нет.

– Выбери что-нибудь одно.

– Я не знаю, может, он прячется где-нибудь в тени, следя за каждым нашим шагом. А может, и нет. Но разница небольшая. И в том и в другом случае мы пострадавшие.

Салли положила руку ему на плечо. Этот жест показался ей самой удивительно нежным и странным – она вдруг осознала, что уже много лет не прикасалась к человеку, с которым когда-то делила постель.

– Пошли, – сказала она. – В доме все такие же пострадавшие, но там хотя бы тепло.

Хоуп пила пиво, то и дело прижимая холодную бутылку ко лбу, словно у нее был жар. Салли отправила Эшли и Кэтрин на кухню готовить ужин, хотя всем было ясно, что это лишь предлог и их хотят удалить из комнаты, где будет обсуждаться план действий. Скотт все еще испытывал некоторое напряжение, как будто принес с собой то чувство, которое охватило его в темноте около дома. Салли была настроена решительно. Она обратилась к Скотту, указывая на Хоуп:

– Она не сказала почти ни слова с тех пор, как вернулась. Но, по-моему, она что-то раскопала.

Прежде чем Скотт успел ответить, Хоуп со стуком поставила бутылку на стол.

– Похоже, все хуже, чем нам представлялось, – заявила она.

– Хуже? Что может быть еще хуже, черт побери? – спросила Салли.

У Хоуп перед глазами возник жуткий оскал замерзшего кота.

– Он больной, ненормальный. Он мучает и убивает животных.

– Откуда ты это знаешь?

– Я видела.

– Господи Исусе! – вырвалось у Скотта.

– Значит, он садист? – спросила Салли.

– Возможно, отчасти. По крайней мере, похоже на то. Но это не все, что я выяснила. – Голос Хоуп был твердым и жестким, как гранит. – У него есть пистолет.

– Вы его тоже видели? – спросил Скотт.

– Да. Я пробралась в его квартиру, пока его не было.

– Как вам это удалось?

– Какая разница? Главное, что я была там. Подружилась с его соседкой, а у нее случайно был ключ от его квартиры. И то, что я увидела внутри, убедило меня, что ничего хорошего нам ждать не приходится. Все будет только хуже. Он действительно патологический тип. Насколько патологический? Я не знаю. Способен ли он убить Эшли? Я не увидела там ничего, что говорило бы о том, что он не станет этого делать. Все файлы в его компьютере посвящены Эшли. Один называется «Любовь к Эшли», другой – «Ненависть к Эшли». В нем, очевидно, содержится то, что нам надо бы узнать в первую очередь. Есть там файл и про всех нас. Но раскрыть эти файлы я не смогла. Его одержимость Эшли, вероятно, далеко не исчерпывает всего, с чем мы имеем дело. Он ненормален, одержим и непреклонен. Вот и скажите мне: во что все это выливается? Можем ли мы избавиться от этого? Возможно ли это вообще?

– К чему ты ведешь, Хоуп? – спросила Салли.

– Я хочу сказать, все говорит о том, что трагедии не миновать. Вы сами понимаете, что это значит.

Хоуп преследовали образы, запечатлевшиеся в мозгу после посещения квартиры О’Коннела: мертвые коты, пистолет в ботинке, голые стены и это грязное, запущенное место, где все посвящено одной цели – Эшли. Она скрючилась в кресле, думая о том, как трудно остальным осознать, что у О’Коннела не было в жизни ничего, кроме этой цели.

Салли обратилась к Скотту:

– А как твои розыски? Ты узнал что-нибудь?

– Да, многое. И ничто не противоречит тому, о чем рассказала Хоуп. Я разговаривал с его отцом. Трудно найти более подлого, порочного и злобного мерзавца.

Они помолчали, понимая, что можно выяснить еще много деталей, но это не добавит ничего принципиально нового к тому, что им уже известно.

Салли нарушила молчание:

– Нам нужно… – Она запнулась, чувствуя, что с каждым словом ее пронизывает все больший холод. Ей казалось, что если бы ей сейчас сделали кардиограмму, то самописец прочертил бы на ленте прямую линию. – Он действительно способен на убийство? Это точно?

– Как можно сказать это точно? – отозвался Скотт. – Об этом говорит все, что я узнал о нем. Но пока он не сделает этого в действительности…

– Он, возможно, убил Мерфи.

– С таким же успехом можно обвинять его в том, что он убил Джимми Хоффу и Дж.Ф.К.? [33]33
  Джимми Хоффа(1913–1975) – президент американского профсоюза транспортников. Подозревался в связях с мафией. Считают, что его убили в 1975 г., хотя тело не было обнаружено. Дж. Ф.К. – инициалы 35-го президента США Джона Фицджералда Кеннеди (1917–1963).


[Закрыть]– сердито откликнулся Скотт. – Надо исходить из того, что нам достоверно известно и в чем мы уверены.

– «Уверены» – это наименее подходящее слово, – сказала Салли. – Мы практически ни в чем не уверены, кроме того, что он тяжкое бедствие для нас и что он постоянно крутится где-то поблизости. И что он может убить Эшли. А может и не убить. Может преследовать ее всю жизнь, может сделать или не сделать все, что угодно.

В комнате опять повисла тишина. Хоуп казалось, что они заблудились в лабиринте, из которого нет выхода.

– Только чья-нибудь смерть может разрешить эту проблему, – произнесла Салли шепотом.

Тишина стала звенящей.

Наконец, посмотрев на бывшую жену, Скотт хрипло проговорил, словно у него болело горло:

– Ты собиралась подыскать преступление, которое можно приписать О’Коннелу.

– Мы можем быть уверены – тьфу, черт, опять это слово – в каком-то успехе только в двух случаях. Во-первых, если придумаем какую-нибудь сложную комбинацию, но на это у нас может не хватить времени. И во-вторых, если Эшли наврет, что О’Коннел избил ее. Это нападение с применением насилия, за что он может получить солидный срок. Но сделать это придется нам самим, а обвинить – его. У Эшли должны остаться синяки и прочие свидетельства побоев; кому-нибудь из нас тоже не мешает для пущей убедительности выбить несколько зубов и поломать одну-две конечности. Как вам такой сюжетик? А если дотошный следователь камня на камне не оставит от нашей выдумки, то в качестве альтернативы у нас остается все то же обращение к суду за запретительным приказом. Вы верите, что этот клочок бумаги способен защитить ее?

– Нет.

– Исходя из того, что нам известно об О’Коннеле, думаете ли вы, что он может сделать ошибку, нарушив запретительный приказ, но не причинив вреда Эшли? В этом случае против него может быть выдвинуто уголовное обвинение, но это длительный процесс, во время которого он будет выпущен на свободу на поруки.

– Нет, черт побери, конечно, это не пойдет, – проворчал Скотт.

– А что ты можешь сказать о его отце? – спросила Салли.

– Жуткий тип, насквозь порочный.

– В каких отношениях он с сыном?

– Они ненавидят друг друга. Не видятся годами.

– Расскажи об этом подробнее.

– О’Коннел-старший плохо обращался с женой и с сыном. Он из тех, кто слишком много пьет и при этом распускает руки. Соседи терпеть его не могут. Если бы на месте Майкла О’Коннела был другой ребенок, он, наверное, страдал бы еще больше.

– А можно ли сказать… – медленно проговорила Салли, пытаясь представить в разумном виде то, что выходит за границы разума, – можно ли сказать, что отец ответствен – с психологической точки зрения – за то, каким стал Майкл О’Коннел?

– Конечно, – кивнул Скотт, – любой доморощенный психоаналитик подтвердит это.

– Насилие порождает насилие.

– Да.

– И вот теперь О’Коннел-младший преследует Эшли потому, что много лет назад его отец развил в нем нездоровую, маниакальную и опасную для окружающих потребность любить и быть любимым любой ценой, обладать кем-то, разрушать и гибнуть самому, – не знаю даже, как это лучше сформулировать.

– Да, у меня сложилось такое впечатление, – сказал Скотт. – И тут есть еще один момент. Мать О’Коннела, которая тоже была не подарок, погибла при невыясненных обстоятельствах. Не исключено, что муж убил ее. Но это невозможно было доказать.

– Так, значит, помимо того что он вырастил потенциального убийцу, он, возможно, и сам является убийцей?

– Да, скорее всего, так и есть.

– Короче говоря, – продолжала Салли с нажимом, – ты согласен, что угроза, которую Майкл О’Коннел представляет для Эшли, взращена в его психике отцом?

– Да.

– Тогда все просто, – бросила Салли.

– Что просто? – спросила Хоуп.

Салли мрачно улыбнулась:

– Вместо того чтобы убивать Майкла О’Коннела, мы убьем отца. И сделаем так, чтобы обвинили сына.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Все будет правдоподобно, – быстро продолжила Салли. – Сын ненавидит отца, отец ненавидит сына. При их встрече возможно все, вплоть до смертельного исхода, так?

Скотт медленно кивнул.

– Разве не ясно, – повернулась Салли к Хоуп, – что оба они угрожают жизни Эшли?

Хоуп кивнула тоже.

– Можем ли мыстать убийцами? – вопросила Салли. – Можем ли мы убить человека – пусть ради самой благородной цели – и, проснувшись на следующий день, продолжать жить как ни в чем не бывало?

Хоуп посмотрела на Скотта и подумала, что на этот вопрос, в отличие от предыдущих, он вряд ли сможет ответить утвердительно с такой же легкостью.

Салли безжалостно продолжала развивать свою мысль:

– Убийство неизбежно меняет в жизни все. Но, совершив убийство, мы вернем Эшли туда, где она была до встречи с О’Коннелом. При этом надо постараться максимально оградить ее от участия в этом – что, конечно, нелегко. Но на нас, задумавших убийство, оно неизбежно повлияет, вы согласны? Это необходимо осознать. Потому что уже сейчас, говоря об этом, мы переступаем черту. До сих пор мы были добропорядочными гражданами, стремящимися защитить нашу дочь. Но, сделав этот маленький шаг, мы сразу становимся даже более тяжкими преступниками, чем О’Коннел, потому что точно не известно, что он сделал и планирует сделать. Исходно им движут свойственные всем людям психологические факторы, принявшие уродливую форму из-за его воспитания, из-за условий, в которых он вырос. Возможно, его нельзяобвинять в том, каким он стал. Его психика – продукт перенесенных им унижений и боли. И потому все его действия должны рассматриваться скорее в моральном плане. Да, они ненормальны, но их можно объяснить. Мы же должны быть готовы совершить преступление сознательно и хладнокровно, без смягчающих вину обстоятельств. Кроме разве что одного.