Текст книги "Особый склад ума"

Автор книги: Джон Катценбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

– Эту.

– А вам никогда не приходило в голову, что может иметь место и нечто обратное? Опытный убийца, знаток и специалист своего дела, должен, в свою очередь, научиться мыслить, как полицейский. Вам никогда не приходилось об этом задумываться, детектив?

– Нет.

– Ничего удивительного. Вы в этом не одиноки. Но мне в один прекрасный день это пришло в голову. С тех пор минуло много лет. – Человек с бритвой помолчал. – И знаете, вы были правы. Ну, тогда, во времена первой нашей встречи. Я действительно прокипятил свою первую пару наручников после того, как пристегивал ими ту девушку.

Руки Роберта Мартина напряглись. Салон автомобиля начинал наполнять утренний свет, но лица своего незваного гостя детектив все равно не мог видеть. Правда, он чувствовал затылком его дыхание, но это ничем не могло помочь.

– Вы, верно, жалеете, что не проявили большего усердия в расследовании того убийства двадцать пять лет назад?

– Жалею. Я ведь знал, что это ваших рук дело. Но у меня не было доказательств.

– А я знал, что вы знали. Однако разница между мной и другими вроде меня заключается в том, что я никогда ничего не боялся. У меня всегда имелось множество причин, по которым я никак не подходил на роль убийцы. Так что вам просто никто не поверил бы. Во-первых, я белый. А кроме того, хорошо образован. Я весь как на ладони. Умен. Имею уважаемую профессию. Женат и прекрасный семьянин. Имею детей. Семья в этом деле играла особенно важную роль. Это была вершина моего камуфляжа. Она обеспечивала мне внешний лоск, полную видимость нормальной жизни. О холостяке могут подумать все что угодно. Примут на веру любую выдумку, даже правду. Но главе дружной и крепкой семьи?! О, такой просто не может иметь отношения к убийству. Да что там, ему сойдет с рук целая дюжина убийств… – Говорящий покашлял. – Как, собственно, и произошло.

Убийца опять замолчал. Мартин догадался, что его собеседник получает от этого разговора удовольствие. Ирония ситуации едва не заставила его улыбнуться. Как и любой интеллектуал, отец Джеффри обожал разглагольствовать на темы, относящиеся к интересующей его области знаний. Он явно оседлал любимого конька. Проблема, однако, заключалась в том, что его любимым коньком была смерть.

– Черт бы побрал ее длинный нос, который она во все совала, и все подмечающие глаза, – ворчливо сказал он. – Черт бы побрал ее саму! Когда она украла у меня детей, то тем самым украла и мое прикрытие! Украла то, что я так тщательно создавал! Понимаете, это был единственный раз, когда мне стало страшно. И мне еще пришлось объясняться с вами насчет ее отъезда. Был момент, когда мне казалось, что вы поймете, чем он вызван, и начнете копать глубже. Но вы не стали. Вам не хватило ума.

Внезапно детектив почувствовал внутренний холод и, перед тем как ответить, невольно задрожал.

– Мне следовало это сделать, – пробормотал он. – Я же все понимал. У меня просто опустились руки.

– Испытывали чувство бессилия перед системой, правда, детектив? Законы. Правила. Условности, которыми общество связывает полицейского по рукам и ногам. Верно?

– Да.

– Но здесь, в этом штате, тут ведь совсем другое дело. Согласны?

– Да.

– В этом главное достоинство сего нового мира, не так ли?

– Да.

– И для меня тоже.

– Простите, не понял.

– Позвольте вам объяснить, детектив. На самом деле это совсем просто. Вот послушайте. Итак, мир полон убийц. Убийц всех мастей, самого разного пошиба. Есть предумышленные убийства, убийства на сексуальной почве, заказные убийства – да вы и сами прекрасно об этом знаете. Убийства совершаются ежедневно, а вернее, ежечасно или даже ежеминутно. Практически каждую секунду. Насильственная смерть стала обычным делом. Нас уже ничто не удивляет, ничто не шокирует. Разврат? Да пожалуйста, на здоровье. Садизм? Тоже не новость. На самом деле насилие и смерть нас даже развлекают. Они придают остроту нашим ощущениям. Взгляните на наш кинематограф, нашу литературу, наше изобразительное искусство, вспомните нашу историю и загляните в наши души. Вот… – он перевел дыхание, – вот наш истинный вклад в мировую культуру.

Мартин слегка заерзал на сиденье. Ему пришло в голову, что, может быть, взятый бывшим учителем лекторский тон даст ему возможность дотянуться до запасного пистолета. Однако, как бы в ответ на эту его мысль, лезвие бритвы снова впилось в горло, и убийца наклонился вперед, так что его дыхание на затылке детектива стало жарким.

– Видите ли, агент Мартин, когда я попаду в ад, мне хочется, чтобы меня там встречали аплодисментами и приветственными криками. Хочу, чтобы у его врат в мою честь выстроился почетный караул и чтобы в нем стояли самые известные насильники, кровавые палачи и маньяки. Хочу занять почетное место в истории, где-то рядом с ними… Я не хочу, – тут убийца перешел на шепот, и от его слов повеяло холодом, – чтобы обо мне забыли!

– И как вы собираетесь этого достичь? – спросил Мартин.

Убийца фыркнул.

– Мне в этом поможет пресловутая Западная территория, – ответил он, медленно выговаривая слова, – так сильно желающая стать Пятьдесят первым штатом величайшего в истории государства. Что она собой представляет? С одной стороны, это географический объект, но с другой – ее настоящие границы носят, скорее, философский характер. Вы со мною согласны?

– Да.

– Доказательства этого утверждения находятся прямо здесь, в этой машине. Это мы. Вы и я. А кроме того, незапертая, к вашему величайшему несчастью, дверца, через которую мне удалось проникнуть в салон, чтобы уже в нем дожидаться вашего прихода. Вы готовы с этим согласиться?

– Да.

– Так что скажите мне, детектив, кто оставит в истории более заметный след – горстка разглагольствующих политиканов и бизнесменов, которая задумала этот якобы новый мир, чтобы дать всем нам светлую перспективу путем воскрешения славных традиций прошлого, или… – (тут Мартину какое-то шестое чувство подсказало, что его собеседник улыбается), – человек, который все это уничтожит?

Мартин покашлял в знак протеста.

– Вам это не удастся, – заявил он и подумал, что эти его слова могли прозвучать слишком уж патетично.

– О нет, детектив, мне удастся. Потому что концепция личной безопасности слишком хрупкая вещь. Собственно, я мог преуспеть в этом уже давно, если бы не ваши неслыханные усилия по сокрытию результатов моей деятельности. Они же смешны. Ну в самом деле. Сколько можно все сваливать на диких собак? Однако в результате мне пришлось придумать для нашей игры другую стратегию. Для нее мне понадобилось присутствие здесь моего сына. Моего почти знаменитого сына. Всем известного и уважаемого сына. Неужели вы думаете, что наше с ним личное противостояние, практически битва, от которой зависит судьба целого штата, не станет приманкой, на которую клюнут средства массовой информации всех остальных пятидесяти штатов? Да они раздуют из этого такую историю! Разве эта баталия не разбудит в людях некие первобытные, древние инстинкты, которые соединят их в едином порыве – узнать, чем она закончится? Отец против сына. Вот почему я сделал так, чтобы вы его сюда пригласили, детектив. – Отец знаменитого профессора глубоко вздохнул. – От вас требовалось найти его и доставить сюда, детектив. И я выражаю вам благодарность за то, что вы поступили именно так, как мне хотелось.

Мартин почувствовал, что ему стало трудно дышать. Он смотрел через ветровое стекло и видел, что утро уже полностью вступило в свои права. Каждый камень, каждый куст, каждая маленькая канавка или ложбинка, которые казались такими опасными и обманчивыми в ночной темноте, когда он сюда приехал, теперь, залитые солнечным светом, казались уютными и родными.

– Чего вам от меня нужно? – спросил Мартин и придвинул руку настолько близко к запасному револьверу, как только было возможно.

Детектив даже слегка приподнял колено, чтобы ближе было тянуться, и подумал, что, когда станет выхватывать оружие, нужно одновременно левой рукой перехватить бритву. Он ожидал, что получит порез, но, если движение окажется достаточно быстрым и достаточно неожиданным, ему удастся избежать смертельного ранения. Он пошевелил пальцами и напряг мышцы, готовя себя к молниеносной атаке.

– Чего я от вас хочу, детектив? Я хочу, чтобы вы доставили мое послание.

Мартин опешил:

– Что?!

– Хочу, чтобы вы передали послание моему сыну. И моей дочери. И моей бывшей жене. Справитесь с этим, детектив?

Мартин едва поверил своим ушам. Сердце екнуло. «Он собирается оставить меня в живых!»

– Вы хотите, чтобы я взял послание…

– Вы единственный человек, которому я могу это доверить, детектив. Согласны сделать это для меня?

– Передать послание? Разумеется!

– Хорошо. Прекрасно. Поднимите левую руку, детектив.

Мартин сделал, как было велено, и увидел, что человек на заднем сиденье сует ему большой белый почтовый конверт.

– Возьмите, – снова раздался голос. – Вот так. Теперь держите покрепче.

Мартин послушно выполнил все команды. Он схватил конверт и стал ожидать дальнейших распоряжений. Прошло секунды две или три, после чего он услышал сзади знакомый щелчок своего пистолета и догадался, что это был звук досылаемого в патронник патрона.

– Это и есть послание, которое вы хотите, чтобы я доставил?

– Первая часть, – ответил убийца. – Но есть и вторая.

Глава 18

Утренняя прогулка

Хотя Сьюзен, отправляясь в аэропорт, и старалась не шуметь, она все-таки не смогла покинуть дом совершенно беззвучно, ведь ей требовалось принять душ и позавтракать. Легкий стук, раздавшийся в предрассветной тишине, разбудил Диану. Несколько секунд она раздумывала, не встать ли с постели, чтобы проводить дочь, но вернуться в объятия сна было слишком уж соблазнительно. Так что, вздохнув, она перевернулась на другой бок и не просыпалась еще несколько часов. При этом она спала сном не менее безмятежным, чем в те времена, когда была малым ребенком.

Проснувшись, она спустила ноги с кровати, сладко потянулась, а затем завернулась в одеяло, прошла босиком на балкончик, имевшийся в спальне, и постояла на нем пару секунд, вдыхая свежий утренний воздух. В нем чувствовалось нечто стальное, холодящее, напомнившее ей острое лезвие клинка. Воздух был неподвижен, однако его холод проникал сквозь тонкую ткань ночной рубашки, отчего кожа покрылась пупырышками. Как-никак наступала зима. Ранние солнечные лучи придавали окружающему ее миру чеканную внятность. Малейшие детали были видны отчетливо и ясно. Ах, как недоставало ей всего этого в наполненном влажными испарениями и вечно затянутом дымкой мире Южной Флориды! Вдали высились горы, и ей казалось, что она даже на расстоянии способна почувствовать их запах. По высокому голубому небу плыли большие белые кучевые облака, уносимые куда-то на восток мощным воздушным потоком. Они словно подыскивали себе какую-нибудь покрытую снегом вершину, на которой могли бы задержаться и немного отдохнуть.

Диана поежилась, и у нее промелькнула мысль: «А ведь мне хотелось бы здесь жить». Она жадно хватала ртом воздух, который представлялся ей панацеей от всех болезней. Глаза ее скользили по окружающему ландшафту. Дом, в котором они остановились, находился недостаточно высоко, чтобы из его окон был виден город. Вместо него ее взору предстало обширное, поросшее кустарниками пространство позади ограды и проходящего сразу за ней оврага. Прислушавшись, Диана различила голоса и ритмичные удары ракеток по теннисным мячикам, – казалось, по ним били скорее деликатно, нежели со страстью. Она поняла, что это живущие поблизости домохозяйки вышли на корты размяться – сделать что-то вроде обычной физзарядки.

Вдыхая чистый воздух и слушая тишину, она подивилась, что вокруг так мало шума. Даже на островах Аппер-Киз было более шумно. Там по шоссе то и дело проносились грузовики, шелестели на ветру листья пальм. Она привыкла считать, что и весь остальной мир также всегда наполнен шумами. В особенности это касалось Майами и других больших городов, которые всегда были полны тех или иных звуков. Гул уличного транспорта, сирены, выстрелы, злые выкрики, полные бешенства и ярости. В современном мире, полагала она, шум чем-то сродни насилию.

Но этим утром она не слышала ничего, что не укладывалось бы в ее представления о нормальной жизни. Она не могла не признать, что это самая впечатляющая особенность нового штата, какую только можно себе представить. Ей казалось, что здешняя хваленая нормальность будет действовать ей на нервы, но нет. Наоборот, это было приятно. Хотя если бы Диана несколькими днями ранее побывала вместе с дочерью в хосписе, она согласилась бы, что особенная тишина, которая царила в этом заведении, была во многом сродни той, в которую она вслушивалась этим утром.

Она вернулась в спальню, однако закрывать за собой балконную дверь ей не хотелось. Пусть свежий воздух проникает внутрь, решила она. В собственном доме она на такое не решилась бы. Затем она быстро оделась и спустилась в кухню.

Сьюзен оставила ей в кофеварке кофе ровно на чашку, и она налила себе кофе, добавив молока и сахара. Голода она не ощущала и, хотя понимала, что следует что-нибудь съесть, решила отложить это на потом.

Взяв чашку кофе с собой в гостиную, Диана увидела конверт, наполовину просунутый в прорезь для почты, сделанную во входной двери, и торчащий из нее. Ей показалось это странным – она подошла и взяла письмо.

Имя адресата на конверте отсутствовало. Конверт вообще не был надписан. Диана остановилась в нерешительности. Впервые за это утро она вспомнила, почему приехала в этот штат. И также впервые она напомнила себе, что, скорее всего, останется одна до самого вечера.

Но затем, решив, что осторожность в данном случае сродни слабости, она вскрыла конверт.

В него был вложен лист бумаги. Она развернула его и прочла:

Доброе утро, миссис Клейтон!

Прошу меня извинить за то, что я сегодня не могу еще раз провезти вас по Новому Вашингтону. Дело в том, что дела, которые касаются и вас, и меня, требуют моего присутствия в другом месте. Вам, конечно, виднее, чем занять ваш день, однако я настоятельно рекомендую совершить небольшую прогулку на свежем воздухе. Наилучший для нее маршрут таков.

Как выйдете из дома, поверните налево, так чтобы бассейн и теннисные корты остались справа. Дойдите до конца улицы. Сверните направо на бульвар Доннера. Ну не удивительно ли, как много мест у нас на Западе названо в честь этого злосчастного каравана?[94] Пройдите в этом направлении полмили. Вы увидите, что заасфальтированная дорога, по которой вы будете идти, заканчивается в четверти мили впереди вас. Но, не доходя пятидесяти ярдов до конца асфальта, вы увидите грунтовую дорогу, отходящую вправо. Ступайте по ней.

Когда пройдете еще полмили, дорога пойдет в гору, но зато вы будете вознаграждены за ваше упорство. С возвышения, до которого останется всего пара сотен ярдов, откроется потрясающий вид. Кстати, ваш сын Джеффри также найдет его исключительно захватывающим.

Искренне ваш,

Роберт Мартин,

специальный агент Службы безопасности штата.

Письмо было напечатано, подпись под ним тоже.

Диана изучила эти указания и подумала, что утренняя прогулка ей не помешала бы. Отчего бы не воспользоваться возможностью пройтись? Однако ее удивило, что написанное в письме скорее похоже на инструкцию или даже на приказ, нежели на совет.

С чем был связан такой приказной тон, она никак не могла взять в толк. К тому же ее смущало последнее предложение, в котором говорилось о ее сыне. Она попыталась представить себе, какой вид мог открыться ей с близлежащей возвышенности, которым бы мог заинтересоваться Джеффри. Однако это был вопрос, ответ на который она так и не смогла найти.

Она внимательно перечитала письмо еще раз, потом взглянула на телефон и подумала, не связаться ли ей с агентом Мартином и не спросить ли у него напрямую, что он имел в виду. Она снова напомнила себе, почему приехала в Пятьдесят первый штат и кто здесь находится еще.

Диана вернулась на кухню и поставила кофейную чашку в мойку. Потом, не испытывая никаких колебаний, она подошла к кухонному шкафчику, в котором Сьюзен спрятала свой револьвер. Диана вынула его оттуда и, убедившись, что он заряжен, пошла искать свои уличные туфли, в которых обычно ходила на прогулки.

Прошло около двух лет с тех пор, когда Сьюзен могла прикоснуться к брату, поцеловать его или пожать ему руку. Разумеется, она говорила с ним и даже виделась – когда они разговаривали по видеосвязи, и потому вроде бы не чувствовала разлуки, но лишь до того момента, когда небольшой самолет местной авиалинии не пошел на снижение, выпуская шасси и закрылки, и Сьюзен вдруг поняла, что сейчас он встретит их в аэропорту и, наверное, уже ждет их там.

Сьюзен прикрыла глаза.

Она пыталась вспомнить, какие обстоятельства стали причиной того, что они с братом так отдалились друг от друга, но ей это никак не удавалось. Между ними никогда не было ссор или споров, они даже ни разу не повышали друг на друга голоса. Не доводили друг друга до слез. Не было вообще ничего, что могло бы развести их в разные стороны. Но был длительный коварный процесс, в ходе которого между ними, кирпичик за кирпичиком, выросла стена, и кирпичами в ней стали сомнения, а скрепляющим их раствором – одиночество. Когда она попыталась проанализировать свои чувства, ей не удалось прийти ни к чему определенному, кроме спорного предположения, будто отчуждение вызвано тем, что он бросил ее одну на произвол судьбы, да еще на руках с больной матерью.

Когда самолетик, на котором она летела, коснулся колесами взлетно-посадочной полосы, Сьюзен пришла к выводу: то, что произойдет в следующие несколько дней, никак не коснется ее отношений с братом, а потому она решила как бы положить свои чувства к нему на дальнюю полку, полагая, что там с ними ничего не случится и она сможет вернуться к ним потом, когда все закончится. Для женщины, способной распознавать тончайшие каверзы самых изощренных головоломок, это было поразительно недальновидное умозаключение.

Джеффри поджидал ее у трапа. Его сопровождал долговязый парень из числа техасских рейнджеров,[95] имеющий несколько карикатурный вид. На нем были зеркальные солнцезащитные очки, широкополая ковбойская шляпа и затейливо украшенные остроносые ботинки. На плече у него висел автомат, а в углу рта торчала незажженная сигарета.

Джеффри и Сьюзен обнялись. Затем, все еще держась за руки, окинули друг друга оценивающими взглядами.

– Ты изменился, – заметила Сьюзен. – Седые волосы появились?

– Ни одного, – ответил Джеффри и улыбнулся. – Ну а ты? Сбросила вес?

Теперь пришел черед улыбнуться его сестре.

– Ни единого фунта, увы и ах.

– Значит, набрала?

– Слава богу, ни фунта, – ответила Сьюзен.

Он выпустил ее ладони из своих и сказал:

– Нужно идти. У нас совсем мало времени, если мы хотим вернуться сегодня же.

Рейнджер жестом показал в сторону выхода.

Как бы отвечая на ее не высказанный вслух вопрос, Джеффри произнес:

– В свое время мне довелось оказать кое-какие услуги властям этого штата. Так что теперь они заботятся о моей безопасности и помогают передвигаться с максимально возможной скоростью.

Сьюзен взглянула на автомат их сопровождающего:

– Это ведь, если я не ошибаюсь, «инграм»? Рожок на двадцать два патрона сорок пятого калибра. При стрельбе очередями магазин опорожняется менее чем за две секунды. Правильно?

– Да, мэм, – подтвердил ошарашенный рейнджер.

– Лично я предпочитаю «узи», – продолжила она.

– «Узи» порой дает осечку, мэм.

– Только не у меня, – ответила она и тут же задала вопрос: – А почему сигарета у вас не зажжена?

– Разве мэм не знает, что курение вредит здоровью?

Сьюзен рассмеялась и хлопнула Джеффри по плечу.

– А у этого рейнджера есть чувство юмора! – воскликнула она и прибавила: – Ну ладно, поехали.

Они уселись в полицейскую автомашину и уже через несколько минут мчались по ровным пыльным пространствам Южного Техаса со скоростью более ста миль в час.

Сперва Сьюзен смотрела в окно, наблюдая, как мир стремительно проносится мимо них, а потом обернулась к брату:

– Кто этот человек, которого мы собираемся навестить?

– Его зовут Харт. На совести этого парня восемнадцать загубленных человеческих жизней. И это лишь те убийства, которые, как мне удалось доказать, вне всяких сомнений, являются делом его рук. Возможно, он совершил и другие подобные преступления, о которых я ничего не знаю и о которых этот маньяк не потрудился никому сообщить. А может, он о них просто забыл. Я помогал его арестовать. Когда мы к нему нагрянули, он как раз был занят тем, что потрошил очередную жертву, и к нашему вторжению отнесся не слишком-то благосклонно. Ему удалось сильно распороть мою ногу здоровенным охотничьим ножом, перед тем как он сам потерял сознание от потери крови. Один из детективов перед смертью все-таки успел вогнать в него пару пуль в тефлоновой оболочке. У него были скоростные патроны девятимиллиметрового калибра. Мне всегда казалось, что они способны остановить даже бегущего на тебя носорога, но выяснилось, что это не совсем так. Как бы то ни было, парнем своевременно занялась бригада реаниматологов, он выжил и его благополучно поместили в камеру смертников.

– Ему недолго осталось, профессор, – вмешался в их разговор рейнджер. – Уже послезавтра наш губернатор собирается подписать несколько смертных приговоров, и из Остина[96] дошел слух, будто старина Харт идет в этом хитпараде под первым номером. Ему не помогли его сраные крючкотворы… прошу прощения, мэм. Хотя у него еще останется последняя попытка.

– Однако Техас, как и многие другие штаты, старается рассматривать апелляции на смертные приговоры в ускоренном порядке, – пояснил Джеффри сестре.

– О, теперь дела пошли гораздо быстрее, – подтвердил рейнджер, хотя в его голосе и прозвучали нотки сарказма. – Не то что в прежние времена, когда дело могло тянуться чуть ли не десятилетиями. Даже когда убивали копа.

– Однако быстро не всегда значит хорошо, – заметила Сьюзен. – Особенно если задержан не тот человек.

– Нет, мисс, такого теперь почти не бывает.

– Так-таки никогда?

Рейнджер пожал плечами и усмехнулся:

– Кто без греха?

Сьюзен посмотрела на брата, явно наслаждавшегося тем оборотом, который начинал приобретать разговор.

– Почему ты думаешь, что парень, к которому мы едем, способен нам чем-то помочь?

– Я вовсе не уверен, что он нам поможет. Примерно год назад он дал интервью газете «Даллас морнинг ньюс», в котором заявил, что мечтает меня убить. Репортер прислал мне копию видеозаписи беседы с ним. Как ты понимаешь, узнав об этом, я не мог не испытать чувство глубокого удовлетворения. Это был настоящий праздник на моей улице.

– И вот из-за того, что он желает тебя убить, он может захотеть тебе помочь?

– Да.

– Странная логика.

– Для него в ней есть определенный смысл.

– Посмотрим. А какую информацию ты собираешься из него выудить?

– Мистера Харта отличает нечто, свойственное и интересующему нас человеку.

– Что именно?

– Ему в свое время довелось оборудовать некое особое место, где он совершал убийства. Думаю, тот, кого мы ищем, создал где-то нечто подобное. Это феномен достаточно редкий, хотя иногда встречается. В судебно-медицинской литературе это явление описано очень мало. Меня просто интересует, что именно мне следует искать и каким образом. Вот зачем мне понадобится его консультация. Если только он захочет мне ее дать.

– Одним словом, если.

– Вот именно. Если.

Диана, выходя, надела легкую ветровку, чтобы защититься от утренней свежести, но вскоре обнаружила, что высоко поднявшееся солнце быстро уничтожило последние остатки того, что еще оставалось от холодной ночи. Она едва успела пройти половину квартала, как ей уже захотелось ее снять и повязать на поясе, чтобы не нести в руках. На спину она повесила маленький рюкзачок, в который положила удостоверение личности, пузырек с обезболивающим лекарством, бутылку с питьевой водой и «магнум» калибра 0,357 дюйма. В руке она несла письмо с указаниями относительно того, каким маршрутом ей надлежит следовать.

Проходя мимо детской площадки, она обратила внимание на играющих ребятишек и задержалась, любуясь тем, как те веселятся. Постояв, она пошла дальше. Слева от нее из дверей дома вышла молодая женщина с теннисной ракеткой. Диане пришло в голову, что та, пожалуй, такого же возраста, как ее дочь. Женщина, увидев ее, приветственно помахала рукой, будто старой приятельнице, – так, в знак дружеского внимания одного незнакомого человека к другому. Диана ответила ей тем же и продолжила свой путь.

В конце улицы она, как того требовала инструкция, повернула направо и увидела перед собой коричневый дорожный знак с надписью «Бульвар Доннер». Уже через несколько ярдов она поняла, что ряд таунхаусов, мимо которых она прошла, находится на самой окраине города и что бульвар практически ведет в никуда. И он был куда менее ухожен, чем остальные улицы. На проезжей части виднелись рытвины, и асфальт на тротуарах был весь в трещинах, через которые пробивалась трава.

Диана продолжила свою утреннюю прогулку и вскоре дошла до грунтовой дороги, уходящей вправо. Как и было сказано в письме, с этого места она могла увидеть конец бульвара Доннера. Улица заканчивалась земляной кучей, перекрывающей дорогу перед самым подъемом. Проезжую часть также перегораживал барьер с мигающими желтыми огнями и рядом стоял дорожный знак с надписью «ТУПИК». По мнению Дианы, он выглядел уже явным излишеством. Она постояла на месте, открыла бутылку с питьевой водой, немного отпила из нее перед тем, как пойти дальше, теперь уже по проселку. Еще она попробовала объективно оценить свое состояние. Во-первых, у нее появилась одышка, однако не слишком сильная. Во-вторых, она практически не устала, наоборот, она была полна сил. По лбу стекали тонкие струйки пота, но она не ощущала ничего, что говорило бы о внезапном упадке сил. Боль в желудке утихла, словно милостиво позволяя и дальше получать удовольствие от утренней прогулки. Улыбнувшись, Диана подумала: боль словно выжидает, когда придет ее время.

Она еще постояла пару секунд, наслаждаясь уединением и тишиной, а затем ступила на пыльную песчаную почву и начала медленно подниматься в гору, идя по заброшенному проселку.

Харт сидел в отделении смертников, единственном в штате Техас. Однако на самом деле это было не просто отделение, а целая тюрьма, специально построенная властями с единственной целью: чтобы в ней предавать смерти самых злостных нарушителей закона. Старый термин, таким образом, наполнился новым содержанием. Тюрьма была построена в сельской местности, на ровном участке, вдали от городов и поселков, и единственным, что разнообразило прилегающую к ней местность, была ведущая к ней черная лента двухполосного асфальтового шоссе. Сама тюрьма располагалась в ультрасовременном здании, окруженном тремя рядами изгородей из металлической сетки и колючей проволоки. В каком-то отношении тюрьма напоминала бы большое студенческое общежитие или мини-отель, если бы не слишком маленькие окна: шириной не более шести дюймов, они, скорее, напоминали щели, прорезанные в бетонных стенах здания. В тюрьме имелась спортивная площадка и библиотека, несколько помещений для свиданий, оснащенных всеми мыслимыми средствами безопасности, и десяток блоков, по двадцать камер в каждом. Все были заняты. Посреди каждого блока находилось помещение, которое с первого взгляда можно было принять за больничную палату. Однако там никто никого не лечил. Там стояли медицинские каталки с кандалами. Узника, подлежащего казни, приковывали к каталке и вставляли в его вену иглу для внутривенных вливаний, соединенную длинной и гибкой трубкой с ящичком, укрепленным на стене. Внутри находилось три сосуда, каждый из которых был подсоединен к трубке. В одном из них был смертельный яд. Трое специальных служителей по сигналу тюремного надзирателя нажимали кнопки, в результате чего содержимое сосудов начинало поступать в трубку. В теории дело обстояло так же, как в случае расстрельного взвода, в котором никто из исполняющих приговор не должен был знать, у кого карабин заряжен холостыми, а у кого боевыми патронами. Так и тут никто не мог знать наверняка, кто именно нажал единственную смертоносную кнопку.

Яд тоже представлял собой верх совершенства. Приговоренному предлагалось начать обратный отсчет, начиная со ста. Смерть наступала уже при счете девяносто два.

Интерьер тюрьмы был очень современным. Каждый ее уголок просматривался с помощью камер видеонаблюдения. Даже воздух был не просто чистым, а обеззараженным. Оказаться здесь означало попасть в мир, который чем-то напоминал витки колючей проволоки на здешних оградах: он был такой же рациональный, вычищенный до стального блеска, сияющий и смертоносный.

Тюремный надзиратель провел Джеффри и Сьюзен в комнату для свиданий. Там стояли металлический стол и два стула – один напротив другого. И больше ничего. Вся мебель была привинчена к полу. Рядом с одним из стульев имелось стальное кольцо, намертво приваренное к столу.

Пока они ждали, Джеффри шепнул Сьюзен:

– Он умен. Очень умен. Ближе к уникуму, чем к нормальному человеку. Он бросил школу в тринадцать лет, потому что другие ребята смеялись над ним из-за его деформированных гениталий. Потом десять лет он занимался только лишь тем, что читал книги. Потом, в следующие десять лет, он занимался только тем, что убивал. Так что не вздумай его недооценивать.

Наконец сработала электроника, хитроумный замок на двери, находящейся сбоку от стола, открылся от поданного к нему сигнала, дверь распахнулась, и вошли еще один надзиратель и гибкий, как хорек, человек: руки покрыты татуировками, над красноватыми глазами альбиноса шапка очень светлых волос. Надзиратель без лишних слов прикрепил цепь от наручников узника к кольцу на столе, затем выпрямился и произнес:

– Теперь он в вашем полном распоряжении, профессор, – после чего кивнул Сьюзен Клейтон и вышел.

Заключенный был одет в белый комбинезон в обтяжку, по своему покрою напоминающий костюм парашютиста. Он был худ, с впалой грудью и непропорционально большими руками, похожими на клешни. Когда он закуривал сигарету, стало видно, что руки немного дрожат. Сьюзен обратила внимание, что один глаз у него прикрыт опущенным веком, но другой все время начеку. Смерив ее взглядом, вошедший приподнял бровь.

Он изучал ее несколько секунд, а затем повернулся к Джеффри:

– Привет, профессор. Вот уж не ожидал увидеть вас снова. Как нога?

Голос у его был неестественно тонкий, почти как у ребенка, и Сьюзен подумала, что с таким тембром легко скрывать злобу.