Текст книги "Особый склад ума"

Автор книги: Джон Катценбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

Человек вздохнул:

– Да ладно, профессор. Разрешите мне показать мое удостоверение.

Клейтон в ответ лишь качнул стволом револьвера. Человек пожал плечами и поднял сперва штанину на левой ноге, потом на правой. На правой, на лодыжке, были пристегнуты ножны, в которых торчал нож.

Человек еще раз улыбнулся:

– При моем роде деятельности слишком много средств защиты не бывает.

– И какой же у вас род деятельности? – спросил Клейтон.

– Такой же, как у вас, профессор. Такой же, как у вас…

Он помедлил, и усмешка еще раз скользнула по его лицу, словно облачко, ненадолго затмившее диск луны.

– Смерть.

Джеффри Клейтон стволом указал на стул в переднем ряду, приглашая незнакомца сесть.

– Теперь удостоверение, – сказал он.

Гость осторожно просунул руку в карман и вынул бумажник из искусственной кожи, потом протянул профессору.

– Просто бросьте на пол и садитесь. Руки заложите за голову.

В первый раз во взгляде гостя промелькнуло раздражение, но он тотчас спрятал его за насмешливой, беззаботной улыбкой.

– По-моему, вы слишком уж осторожничаете, профессор Клейтон. Но если вам так спокойнее…

Человек сел в переднем ряду, а Клейтон нагнулся и поднял с полу бумажник с удостоверением. Ствол продолжал смотреть в грудь незнакомца.

– Осторожничаю? – отозвался Клейтон. – Надо же! Человек, не являющийся студентом и вооруженный по меньшей мере тремя видами оружия, приходит ко мне в аудиторию через заднюю дверь, не договорившись заранее о встрече, даже не представившись, показывает, что знает как минимум, кто я такой, заявляет, что он не опасен, советует не проявлять излишней осторожности? А вы знаете, сколько наших преподавателей подверглось нападению в этом семестре? Сколько раз здесь студенты поднимали стрельбу? Знаете, что у нас сейчас временно запретили предварительное психологическое тестирование абитуриентов благодаря Союзу защиты гражданских свобод?[8] Вторжение в личную жизнь и все такое. Великолепно. Теперь мы не имеем права отсеивать заведомых психов до того, как они заявятся к нам со своими автоматами.

Тут Клейтон в первый раз улыбнулся.

– Осторожность, – проговорил он, – есть неотъемлемая часть нашей жизни.

Человек в костюме кивнул:

– Там, где я работаю, это не проблема.

Клейтон продолжал улыбаться:

– Полагаю, это ложное утверждение. Иначе вы тут не появились бы.

Открыв удостоверение, Клейтон увидел тисненного золотом орла и надпись: «СПЕЦИАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ ШТАТА». И орел, и надпись были вытиснены на фоне прямоугольных очертаний нового штата – Западной территории. Ниже была пропечатанная красным цифра «51». На другой стороне разворота значилось имя владельца «Роберт Мартин», его личная подпись и должность: «специальный агент».

Джеффри Клейтон еще не видел документов, которые выдавал Пятьдесят первый штат. Какое-то время он смотрел на них, пока наконец медленно не произнес:

– Так, значит, мистер Мартин, если только это ваше настоящее имя или если вы не желаете, чтобы я называл вас «агент Мартин», вы состоите в СС?

Тот нахмурился:

– Мы предпочитаем называть нашу контору просто спецслужбой, и думаю, профессор, вы это знаете. Ваша аббревиатура вызывает слишком неприятные исторические ассоциации, хотя согласен, проблема, на которую вы намекаете, действительно существует. Но мало кто, смею отметить, чувствителен к подобным вещам. А имя, равно как и удостоверение, настоящее. Если желаете, можно найти телефон, и я скажу, куда и по какому номеру вам позвонить, чтобы проверить. Если вам так спокойнее.

– Мне не может быть спокойнее, когда речь идет о Пятьдесят первом штате. Если бы я мог, я голосовал бы против предоставления ему полного статуса.

– К счастью, вы в явном меньшинстве. А вы когда-нибудь были у нас, профессор? Вам знакомо то чувство надежности и безопасности, какое испытывают у нас? Многие считают, что мы и есть Америка – Америка, которую мы потеряли в силках современного мира.

– Однако не меньше и тех, кто считает вас криптофашистами.[9]

Агент еще раз усмехнулся той самодовольной ухмылкой, которая снова стерла с его лица тень негодования, промелькнувшую на секунду.

– К чему нам избитые клише, если можно обойтись и без них? – спросил агент Мартин.

Клейтон ответил не сразу. Он бросил бумажник обратно владельцу. Заметил, что на руке у агента шрам от ожога, что пальцы у него крепкие, как черенок клюшки, и сильные. Подумал, что кулак его сам по себе может быть оружием и что шрам у него может быть не один. В тусклом свете ламп он разглядел красноватую полоску на шее, и ему стало любопытно, откуда она, и в то же время знал, что, как бы агент Мартин ее ни получил, за ней стоит тот гнев, который мелькал в его взгляде. Типичный пример анормального поведения. Все-таки Клейтон когда-то посвятил немало времени проблемам насилия и причинам насилия, в частности физическим изъянам, и взял агента Мартина на заметку.

Медленно Клейтон опустил револьвер, но оставил его лежать перед собой на столе, барабаня пальцами по металлической рукоятке.

– О чем бы вы меня ни попросили, я не стану вам помогать, – произнес он после недолгого колебания. – Мне нечего вам дать. И мне безразлично, что вы мне принесли.

Агент Мартин потянулся и поднял кожаный портфель, затем бросил его на возвышение, где стоял преподавательский стол, и портфель упал, отозвавшись гулким эхом по всей аудитории. Упал он возле стола.

– Просто посмотрите, что там, профессор.

Клейтон потянулся было за портфелем, но остановился:

– А если я не стану этого делать?

Мартин пожал плечами, но в уголках рта мелькнула та же улыбка Чеширского Кота.

– Нет, профессор, станете. Еще как станете! Чтобы вот так запросто швырнуть мне этот портфель, не увидев, что там, нужна сила воли, какая вам и не снилась. Нет… не думаю, нет. Ваше любопытство уже задето. Пусть интерес у вас чисто академический. Вы ведь сидите и ломаете голову, что могло меня привести из того спокойного мира, в котором я живу, туда, где может случиться все что угодно. Ведь так, да?

– Мне все равно, почему вы здесь. И я не стану вам помогать.

Агент замолчал, но не потому, что был опечален отказом, а потому, что раздумывал, с какого боку бы подойти.

– Когда-то, студентом, вы ведь прослушали курс литературы, правда, профессор? Если мне только не изменяет память, вы записались на него незадолго до выпуска.

– Похоже, вы хорошо информированы. Да, именно так и было.

– Легкая атлетика и заумные книги. Очень романтично. Но не спасает от одиночества, разве не так?

Клейтон молча уставился на агента.

– Наполовину профессор, наполовину отшельник, верно? Знаете, сам я предпочитал контактные виды спорта. Например, хоккей. Люблю, когда насилие подконтрольно, организованно и соответствующим образом санкционировано. Кстати, помните сцену в начале романа у месье Камю «Чума»? Великий роман. Помните? Прожаренный на солнце североафриканский город и роскошный момент, когда врач, который только и знает, что делает людям добро, видит, как из тени выходит, пошатываясь, крыса и умирает посреди жаркого солнечного дня? И тут он понимает – не так ли, профессор? – понимает, что должно произойти что-то ужасное. Потому что никогда – никогда! – крыса не пойдет умирать из своих темных канав и закоулков. Помните эту сцену, профессор?

– Помню, – ответил Клейтон.

На последнем курсе он действительно взял для зачетной работы по апокалиптической литературе середины двадцатого века именно этот яркий образ. В ту же секунду он понял, что сидевший перед ним агент читал его работу, и почувствовал приступ страха, как и тогда, когда увидел под крышкой стола беззвучно мигавшую красную лампочку.

– Вот и сейчас так же, разве не так? Вы уже знаете, что должно произойти что-то ужасное, потому что иначе с какой стати я стал бы рисковать своей безопасностью и шел бы к вам, в эту аудиторию, где даже этот ваш револьвер в один прекрасный день может оказаться недостаточно надежной защитой?

– Что-то ваши слова не похожи на речь полицейского, агент Мартин.

– И тем не менее, профессор, я полицейский. Такой полицейский, какой нужен в наше время и в наших условиях. – Он сделал широкий жест, обведя рукой всю аудиторию, и указал на систему сигнализации. Она состояла из старомодных видеокамер, установленных в углах под потолком. – Не работают, так ведь? На вид им лет по десять. Если не больше.

– И то и другое верно.

– Но они там висят, ведь так? Потому что могут внести в чью-то голову элемент сомнения, верно?

– Возможно, вы правы.

– По-моему, это интересно, – развил свою мысль Мартин. – Сомнение может породить нерешительность, а это даст вам время, чтобы… А собственно, для чего? Чтобы убежать? Вытащить свой револьвер и защищаться?

Клейтон перебрал в уме несколько возможных вариантов ответа и все отверг. Молча он посмотрел на портфель:

– Мне довелось несколько раз помогать правительственным органам. И наши с ними отношения никогда не оказывались выгодными для меня.

Агент усмехнулся:

– Для вас, может, и нет. Зато другая сторона осталась очень довольна. Вас прекрасно рекомендуют. Скажите, профессор, ваша раненая нога зажила?

Клейтон кивнул:

– Вы, конечно, должны это знать.

– А что случилось с тем, кто в вас стрелял?

– Подозреваю, вы и это знаете.

– Разумеется. Ожидает в Техасе приведения в исполнение смертного приговора. Так?

– Да.

– Право на апелляцию ему не помогло, так?

– Думаю, так.

– И что теперь ему в любой день может быть сделана смертельная инъекция?

– Вот именно.

– А вас пригласят поприсутствовать при этом, профессор? Полагаю, на этом специфическом суаре вы могли бы стать почетным гостем. Ведь если бы не ваша помощь, его ни за что не поймали бы. Или я ошибаюсь? Кстати, скольких он убил? Кажется, человек шестнадцать?

– Нет, семнадцать. Проститутки из Галвестона плюс полицейский детектив.

– Ах, ну да, семнадцать. И вы могли бы оказаться восемнадцатым, если бы не умели бегать так быстро. Он был с ножом, верно?

– Да, он пользовался ножом, вернее, ножами. У него было множество разных ножей. Во-первых, итальянский нож с выбрасывающимся пятнадцатисантиметровым клинком. Потом он перешел на охотничий нож с серрейторным лезвием,[10] потом на хирургический скальпель, а потом на старомодную опасную бритву. В одном или двух случаях он воспользовался остро заточенным ножом для масла, чем вызвал у полицейских серьезное недоумение. Но не думаю, что хочу присутствовать на казни. Нет.

Агент кивнул, словно Клейтон ответил ему сейчас на незаданный вопрос.

– Я знаю все случаи, какими вы занимались, профессор, – произнес он загадочным тоном. – Вы ведь вели не так много дел, верно? И всегда неохотно. Это тоже есть в ФБР в вашем досье. Так и написано: «Профессор Клейтон всегда с большой неохотой соглашается предоставить экспертную помощь, какова бы ни была суть проблемы». Очень интересно, профессор, что именно заставляет вас покинуть свою такую элегантную и так бережно выстроенную башню из слоновой кости и принести посильную пользу обществу? Что способно вас убедить? Деньги? Нет. Вы, похоже, не слишком цените материальные блага. Слава? Разумеется, нет. Вы откровенно чураетесь любой известности, в отличие от прочих ваших ученых собратьев. Желание испытать себя? Возможно. Это больше похоже на правду… да, когда вы появляетесь на сцене, вам определенно удается достигать исключительных успехов.

– Мне повезло раз или два. Это все. Я всего-навсего высказывал разумные догадки. Вы это знаете.

Агент глубоко вздохнул и тихим голосом произнес:

– Вы сами себя обманываете, профессор. Я о ваших успехах все знаю. И сказал бы, что, несмотря на все ваши возражения, вы, пожалуй, один стоите больше, чем полдюжины других ученых-экспертов и специалистов, которых иногда приглашают федералы. Я знаю о том парне из Техаса, и о том, как вы его обложили и поймали в капкан, и о той женщине в Джорджии, работавшей в доме престарелых. Мне известно все о двух тинейджерах в Миннесоте, организовавших свой небольшой клуб убийц, и о том бродяге, которого вы нашли в Спрингфилде, совсем недалеко отсюда. Городишко поганенький, но даже там люди не заслуживали того, что этот человек вытворял. Кажется, пятьдесят трупов, да? По крайней мере, вы заставили его признать пятьдесят. Но ведь их было больше, не так ли, профессор?

– Да. Их было больше. После пятидесяти мы просто перестали считать.

– Маленькие мальчики, да? Пятьдесят маленьких мальчиков, беспризорников, ошивавшихся возле молодежного центра, живших на улице, там же и умерших. На них всем было наплевать, верно?

– Вы правы, – ровным голосом ответил Клейтон. – Всем на них было действительно наплевать. И пока они были живы, и после.

– Я читал о нем. Бывший социальный работник, так?

– Вы сказали, что все прочли, мне больше нечего добавить.

– Никому не интересно, почему человек совершает преступление, так ведь, профессор? Все хотят только знать, кто и как, верно?

– С тех пор как была принята поправка к Конституции о запрете принимать во внимание смягчающие обстоятельства, дела обстоят именно так. Но вы же полицейский и сами должны это знать.

– А вы – профессор, который из допотопного любопытства проявляет интерес к эмоциональному прошлому преступников. К такой немодной, но иногда, к сожалению, полезной вещи, как психология преступления. – Мартин тяжело вздохнул. – Я бы назвал вас преступниковедом. Вы согласны?

– Я не буду вам помогать, – еще раз сказал Клейтон.

– Специалист по причинам, так, профессор?

– На этот раз нет.

Агент снова ответил улыбкой:

– Мне известна каждая царапина, которую вы получили в ходе расследований.

– Сомневаюсь.

– И тем не менее.

Клейтон кивнул в сторону портфеля:

– А там что?

– А там, профессор, дело особое.

Джеффри Клейтон коротко хохотнул, и его саркастический смешок отозвался эхом в пустом лекционном зале.

– Особое! Каждый раз, когда ко мне приходят… всегда, знаете ли, кто-нибудь вроде вас… человек в скромном синем или коричневом костюме, с кожаным портфелем… приносят преступление, раскрыть которое может только уникальный специалист. И каждый раз вы все говорите одно и то же. Но откуда бы этот костюм ни пришел, из ФБР, из Секретной службы или из полицейского участка, хоть из большого города, хоть забытого богом угла, дело у него всегда особое. А знаете, что я вам скажу, господин Мартин, агент СС? Никакие они не особые. Ни в малейшей степени. Просто жуткие. Вот и все. Они мерзкие, неприятные, гнусные. Всегда убийства, самые отвратительные и гадкие. Когда жертву режут на куски, на ломтики или кубики, крошат, потрошат… короче, каким-нибудь мерзким, гнусным способом. И все эти способы можно назвать как угодно, но только не особыми. Нет, сэр. Это самые обыкновенные преступления. Всегда одно и то же, но немного в другой упаковке. Особые? Нет. Отнюдь нет. Для них есть одно слово: банальность. Серийные убийства в нашем обществе такая же обыкновенная вещь, как насморк. Это привычное явление, как восход и закат. Развлечение, забава. Черт побери, сообщения о них надо бы печатать в спортивных разделах, внизу под турнирными таблицами. Так что на этот раз, боюсь, мне придется вас огорчить, но я все-таки откажусь.

Агент поерзал на стуле.

– Нет, – проговорил он тихо. – Нет, я так не думаю.

Клейтон наблюдал за тем, как агент Мартин медленно поднимается со своего места. В первый раз он увидел в его глазах волнение. Зрачки сузились, и взгляд стал пристальный, как у снайпера, который смотрит на свою мишень за тысячную долю секунды до того, как нажать на спусковой крючок. Голос агента стал жестким, в нем зазвенел металл, и каждое слово вонзалось в Клейтона, как удар клинка.

– Возьмите портфель. Прочтите дело. Там есть номер телефона местной гостиницы, где вы меня сможете найти. Вечером жду вашего звонка.

– А что, если я скажу «нет»? – спросил Клейтон. – Или если я не позвоню?

Агент продолжал смотреть на него, не отрывая глаз. С тяжелым вздохом он сказал:

– Джеффри Клейтон, профессор психопатологии Университета штата Массачусетс. Получил место в начале века. Получил кафедру через три года, избран подавляющим большинством голосов. Не женат. Детей нет. Есть две непостоянные подруги, которые мечтают, что вы остепенитесь и обзаведетесь семьей, но которым, скорее всего, рассчитывать не на что, не так ли? Не потому, что вы тайный гомосексуалист, а по какой-то другой причине, верно? Может, мы поговорим об этом в свое время. Что еще? Ах да. Вы любите разъезжать на велосипеде по окрестным холмам и временами поиграть в спортзале в баскетбол – просто так, ради чистого интереса. Это вдобавок к тому, что каждый день вы пробегаете по семь или восемь миль. Печатных трудов не много. Вы автор нескольких любопытных исследований по проблеме социально опасного поведения, появление которых не привлекло к себе большого интереса в академических кругах, зато заставило говорить о вас всех полицейских в этой стране, и теперь они полагаются на ваш опыт и знания, отдавая вам предпочтение перед всеми вашими учеными коллегами. Время от времени вы читали лекции в отделе поведенческих исследований ФБР в Квантико, пока тот не закрыли. Черт бы побрал эти бюджетные сокращения! Приглашенный лектор в Колледже криминального права имени Джона Джея в Нью-Йорке…

Агент сделал паузу, переводя дыхание.

– Стало быть, у вас есть мое резюме, – перебил его Клейтон.

– Выучил наизусть! – резко ответил агент.

– Вероятно, вы его получили в университетском отделе по связям с общественностью.

Агент Мартин кивнул:

– Незамужняя сестра живет в Тавернье,[11] во Флориде. Одинока, как и вы. Ну не любопытное ли совпадение? Заботится о вашей престарелой матери. Мать больна. Работает ваша сестра в местном журнале. Составляет головоломки. Раз в неделю. Интересная работа. У нее что, есть проблемы с выпивкой, как у вас? Или токсикомания?

Клейтон застыл, выпрямившись в своем рабочем кресле:

– У меня нет проблем с выпивкой, как и у моей сестры.

– Нет? Хорошо. Рад это слышать. Интересно, откуда тогда всплыла эта мелкая деталь?..

– Понятия не имею.

– Конечно. – Полицейский опять рассмеялся. – Я о вас знаю все, – сказал он. – И о вашей семье. Достоинств у вас не много. В основном по части убийств и убийц.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что во всех случаях, когда вас приглашали помочь в расследовании преступлений, с заданиями вы справлялись блестяще, но при этом не выказывали никакого желания продолжить сотрудничество. Вы работали с ведущими светилами в своей области, но, похоже, предпочитаете оставаться в безвестности.

– Это мое дело, – быстро ответил Клейтон.

– Возможно. А возможно, и нет. Известно ли вам, что студенты называют вас за глаза Профессор Смерть?

– Да, слышал.

– Итак, Профессор Смерть, почему вы предпочитаете преподавать в этом большом, плохо финансируемом обветшалом университете штата и почти в безвестности?

– Это тоже мое дело. Мне тут нравится.

– Но теперь это стало и моим делом тоже, профессор.

Клейтон ничего не ответил. Пальцы его погладили револьвер, лежавший перед ним на столе.

Агент говорил резким, хриплым голосом:

– Вы возьмете этот портфель, профессор. И прочтете дело. Потом позвоните и поможете решить мою проблему.

– Вы так в этом уверены? – проговорил Клейтон с куда большим пренебрежением, чем на самом деле испытывал.

– Да, – ответил агент Мартин. – Разумеется, я уверен. Потому что, профессор, я не только выучил наизусть всю вашу биографию – и ту, которая лежит на кафедре, и ту, которая в файле отдела по связям с общественностью, – не только проштудировал досье в ФБР, но и знаю кое-что еще, пожалуй, более важное, – то, чего не знают ни правительственные агентства, ни университеты, ни газеты, ни ваши студенты, ни кто-либо еще. Я сам стал студентом, профессор. Учеником. Учеником убийцы. А затем, по чистой случайности, и вашим учеником. И это привело меня к весьма интересным открытиям.

– И что это за открытия? – осведомился Клейтон, с трудом скрывая дрожь в голосе.

Агент Мартин улыбнулся:

– Видите ли, профессор, я знаю, кто вы на самом деле.

Клейтон ничего не ответил, но его словно обдало холодом.

Агент ответил шепотом:

– Хоупвелл, штат Нью-Джерси. Там вы провели первые девять лет своей жизни… до одного октябрьского вечера, с которого прошло уже двадцать пять лет, и после него вы уехали и больше не возвращались. Именно тогда все и началось. Верно, профессор?

– Что началось? – отозвался Клейтон.

Агент заговорщицки кивнул, как иногда кивают мальчишки, намекая на общий секрет:

– Вы знаете, о чем я говорю.

Агент Мартин помолчал, оценивая, какое впечатление произвели его слова, и как будто не ожидая ответа. Между ними легла тишина, окутав профессора, как утренняя дымка в прохладный осенний день.

Затем агент кивнул:

– С нетерпением жду вечером вашего звонка, профессор. Работы впереди у нас много, а времени в запасе, боюсь, остается мало. Чем быстрее мы начнем, тем лучше.

– Вы мне угрожаете, агент Мартин? Если так, то лучше выражайтесь яснее, иначе мне непонятно, о чем вы.

Клейтон сказал это быстро – слишком быстро, чтобы его слова прозвучали убедительно, и он это сам почувствовал, едва они сорвались с языка.

Агент слегка встряхнулся, словно пес, проснувшийся после короткого дневного сна.

– Да, – сказал он бесстрастно, – думаю, да, вы меня поняли. – Секунду он колебался, но затем сказал: – Вы думали, что сумеете отсидеться?

Клейтон не ответил.

– Думали, что сумеете вечно отсиживаться?

Агент в последний раз указал на портфель, лежавший на полу рядом с преподавательским столом, затем повернулся и, не оглядываясь, легкой сильной походкой взбежал по ступеням к выходу. Он словно растаял в темноте задних рядов. Затем вспыхнуло пятно света – это открылась и закрылась дверь в хорошо освещенный коридор, – и на какой-то миг в проеме возник его силуэт. Дверь захлопнулась, и профессор наконец остался в аудитории один.

Джеффри Клейтон сидел неподвижно, словно окаменев.

Пару секунд он дико озирался по сторонам, хватая ртом воздух, словно в зале было нечем дышать. Краем глаза он заметил, что красная лампочка сигнализации так и продолжает мигать.

Он приложил ко лбу руку и понял, что жизнь кончилась.

Глава 2

Проблема, от которой непросто избавиться

Он медленно шел по кампусу, не обращая внимания на заполонивших дорожки студентов, погруженный в мрачные мысли и снедаемый холодным страхом, выплывшим из незнакомого уголка сознания.

Осенью день заканчивается рано, и вечерняя темнота уже выплывала из-за обнаженных, немногих из еще остававшихся на территории университета дубов. Сильный порыв холодного ветра пробрался под шерстяное пальто Клейтона, и тот поежился. На миг подняв голову, он бросил взгляд на запад, где на горизонте, поверх далеких холмов, протянулась кровавой раной пурпурно-красная полоса. Казалось, небо на глазах меркнет, принимая с десяток разных оттенков серого цвета, каждый из которых говорил о приближающейся зиме. Он считал это время года – когда от живой красоты разноцветных красок уже ничего не осталось, а снег еще не выпал – самым худшим из всех в Новой Англии. Весь мир, словно силясь выполнить последний долг перед жизнью, еле ковылял вперед, как уставший от маеты старик, который едва таскает свои старые хрупкие кости, отзывающиеся болью на каждый шаг, и хорошо знает, что ледяное дыхание смерти совсем близко.

Где-то примерно в пятидесяти ярдах от Кеннеди-Холла, одного из многих невыразительных зданий из железобетона, пришедших на смену кирпичным постройкам и старому плющу, кто-то ссорился, и холодный ветер доносил оттуда сердитые голоса. Джеффри пригнулся и спрятался за деревом. «Глупо подставляться под шальную пулю», – сказал он себе. Он прислушался к голосам, но так и не смог определить, из-за чего шел спор. Все, что он мог расслышать, был поток брани, летавшей, словно в осеннем вихре.

Затем он увидел пару дежурных полицейских, спешивших к месту потасовки. На них были тяжелые ботинки с металлическим носком и полная защитная амуниция. Башмаки топали по асфальтовой мостовой, как копыта. Глаз их не было видно сквозь матовые забрала шлемов. С другой стороны быстро приближалась еще одна пара полицейских. Они пробежали мимо Клейтона, и желтоватый отсвет уличного фонаря блеснул на их оружии, которое эти парни держали наготове. Теперь полицейские патрулировали территорию кампуса только парами, и это было понятно, особенно после случая прошлой зимой, когда в одном общежитии студенты схватили полицейского, который работал под прикрытием в составе оперативной группы по раскрытию наркоторговцев, и сожгли его заживо в подвале, перед тем раздев беднягу догола и надругавшись над бесчувственным телом. Много выпивки, много наркотиков, немного керосина – и полное отсутствие мозгов.

Полицейский погиб, общежитие сгорело дотла. Трое виновных студентов так и не предстали перед судом, и обвинение в уголовном преступлении так и не было им предъявлено, потому что почти все улики оказались уничтожены пламенем. Но при этом весь кампус хорошо знал, чьих рук это дело. Теперь из той троицы оставался в живых лишь один. Первый погиб незадолго до выпуска при невыясненных обстоятельствах в многоэтажном студенческом общежитии. То ли он упал сам, то ли его намеренно столкнули с высоты двадцать второго этажа в пустую шахту лифта. Другой погиб в автомобильной аварии, происшедшей одной августовской ночью на Кейп-Коде,[12] когда он в своей спортивной машине влетел на поросшее клюквой болото и утонул в трясине.

Джеффри слышал, что в этой истории фигурировал и второй автомобиль, что дело происходило поздним вечером и за парнем кто-то гнался на полной скорости. Однако местная полиция, расследовавшая этот инцидент, заявила, что никакого второго автомобиля не было. Конечно, служба безопасности кампуса находилась в ведении полиции штата. Третий студент, по рассказам, вернулся после летних каникул, но не выходит из своей комнаты, забаррикадировал дверь и, по слухам, не то сходит с ума, не то умирает от голода.

Теперь Клейтон смотрел, как четверо полицейских смешались с дерущимися. Один из них широко размахнулся дубинкой. Раздался звон разбитого стекла, потом пронзительный вопль: кто-то кричал от боли. Выйдя из-за ствола дерева, Клейтон увидел, что теперь толпа не такая плотная и понемногу рассеивается, а несколько студентов уже стремительно идут прочь. Четверка стражей порядка стояла над парой молодых людей в наручниках на холодной земле. Один из юнцов изогнулся и плюнул в лицо полицейскому, за что тут же получил пинок под ребра. Парень вскрикнул, и его голос эхом разнесся по всему кампусу.

Тут профессор заметил нескольких молодых женщин, следивших за происходящим из окна второго этажа Школы межрасового менеджмента. Они, похоже, считали данную стычку любопытным зрелищем, показывали на ее участников пальцами и хохотали, находясь в полной безопасности за пуленепробиваемыми стеклами. Взгляд Клейтона переместился на окна первого этажа. Те оставались темными. Такова была общепринятая практика на всех факультетах. Пользоваться аудиториями и офисами, расположенными слишком низко, практически вровень с землей, считалось небезопасным, а усиленные меры безопасности обошлись бы чересчур дорого. Слишком часто предпринимались попытки проникновения с помощью взлома, слишком часто имели место случаи вандализма. Так что первые этажи представляли собой граффити да битые стекла. Служба охраны оборудовала постоянные посты на лестницах, ведущих на верхние этажи, и эта мера помогала перехватывать большую часть оружия на подступах к учебным помещениям. Однако недавно возникла непредвиденная проблема, заключавшаяся в том, что некоторые студенты повадились разжигать костры под аудиториями, где у них должен был проходить экзамен или зачет. Так что теперь служба безопасности пошла на эксперимент, и во время сессий пустующие этажи охраняли сторожевые собаки. Собаки любили повыть, отчего сконцентрироваться во время экзамена было непросто, но в остальном эксперимент был удачный.

Полицейские подняли двоих арестованных с земли и повели в сторону Клейтона. Он видел, что они настороже и внимательно следят за крышами.

Боятся снайперов, подумал Клейтон и прислушался в ожидании шума вертолета, который обычно обеспечивал прикрытие с воздуха.

Он ждал, что начнется стрельба, но пока было тихо. Это его удивило: считалось, что из двадцати пяти тысяч студентов примерно половина почти всегда носит при себе оружие, и стрельба по полицейским стала среди них такой же распространенной традицией, какой в прошлом веке был сбор болельщиков перед матчем. Каждый вечер в субботу студенческая поликлиника привычно регистрировала с полдюжины огнестрельных ранений в дополнение к обычному нескончаемому потоку ножевых ран, избиений и изнасилований. Но Клейтону было также известно, что эти цифры – вполне обычное дело. Им еще повезло, что университет находится в небольшом городке, практически сельской местности. В университетах, расположенных в больших городах, статистика намного хуже. Вот там жизнь и в самом деле была опасной.

Он вышел из тени на дорожку, и один из полицейских обратился к нему:

– Эй, профессор, как вы?

– У меня все в порядке. А у вас проблемы?

– Эти двое-то? Ерунда. Студенты из бизнес-школы. Думают, у них уже весь мир в кармане. Ночку посидят взаперти. Пускай остынут. Может, чему научатся.

Полицейский резко дернул вверх заломленную руку студента, и тот выругался от боли. Большинство полицейских, служивших в охране кампуса, не окончили даже колледжа. Как правило, эти ребята являлись продуктом новой образовательной системы, известной как профессиональные средние школы, и, как правило, презирали студентов, среди которых им приходилось жить.

– Это хорошо. Никто не ранен?

– На этот раз никто. Эй, профессор, вы что, один?

Джеффри кивнул.

Полицейский выглядел озадаченным и явно не знал, как поступить. У него с напарником уже имелся один подопечный, которого они, держа под руки, полувели-полуволокли по дорожке. Страж порядка покачал головой:

– Негоже тут ходить одному, особенно в темноте, профессор. Вы ж знаете. Надо вызывать службу сопровождения. Пришлют охранника, и тот проводит вас до автостоянки. У вас есть оружие?

Джеффри похлопал по кобуре на поясе.

– О’кей, – не спеша протянул полицейский. – Слушайте, профессор, у вас же пальто застегнуто на все пуговицы. А оружие нужно доставать быстро. Это не дело, когда надо сначала раздеваться, чтобы стрелять. Черт, да пока вы достанете свою пушку, какой-нибудь сопляк-первокурсник с автоматическим карабином, расшатанными нервами и ненавистью ко всем старшим успеет превратить вас в кусок швейцарского сыра…