Текст книги "Особый склад ума"

Автор книги: Джон Катценбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

Тут она вспомнила, как много лет назад взяла в свои руки собственную жизнь, и решила: нужно то же самое сделать и со своей смертью.

Встав, она пересекла комнату. Дожди на островах Киз яростные, подумала Диана. Небесные хляби вдруг разверзаются, и начинается сущий потоп – типа того, который приключился этим вечером. Казалось, небеса взбесились и обрушили на архипелаг черную стену воды, падение которой сотрясло и ослепило весь окружающий мир.

А тот, другой, дождь, который она помнит до сих пор, был холодный и неприятный на ощупь. Он словно плевался на нее и шипел от злости. Он был какой-то тревожный, готовый поддержать все страхи, которые рождались в ней, как лава в вулкане, а потом извергались, выползая наружу. У того дождя не было решительности, грозовых ливней на островах Киз, к которым она так успела привыкнуть. И в ту ночь, когда она оставила дом, расставшись с прошлым и со всем, что у нее было в первые тридцать лет жизни, на беглянку пролился целый дождь сомнений.

В дальнем углу стенного шкафа у себя в спальне она хранила маленькую шкатулку, которую теперь нашла позади кое-каких старых полотен, засохших тюбиков с краской и кистей. Около секунды она бранила себя за то, что забросила живопись. «Для этого не было никакой причины, – сказала она. – Даже если ты умираешь».

Она не подозревала, что ее действия невольно воспроизводят действия дочери и она бессознательно подражает ей. Только если Сьюзен взяла в чулане нож, то Диана отыскала в своем стенном шкафу маленькую шкатулку с запрятанными в нее разными памятными вещицами.

Шкатулка была сделана из темного дешевого металла. Когда-то на ней имелся замочек, но ключ от него потерялся, и шкатулку пришлось вскрывать, в результате чего замок вышел из строя, и теперь шкатулка закрывалась на простую защелку. Диана считала, что это касается и большинства воспоминаний: не важно, насколько далеко они на первый взгляд запрятаны, – на самом деле они заперты не так уж надежно, так что извлечь их бывает проще простого.

Стоя рядом с кроватью, она медленно открыла шкатулку и выложила ее содержимое на покрывало. Прошло много лет с тех пор, как она что-то в нее клала, и не меньше времени утекло с тех пор, как она что-то из нее вынимала. Наверху лежали разные документы: копия завещания, согласно которому то немногое, чем она владела, делилось поровну между ее детьми, страховой полис на небольшую сумму денег, а также копия купчей на дом. Под этими документами лежало несколько разрозненных фотографий, короткий список имен и адресов, отпечатанный на машинке, письмо от ее поверенного и глянцевый листок, вырванный из журнала.

Диана в первую очередь взяла вырванную страницу и тяжело уселась на кровать. На нижнем поле был напечатан порядковый номер: «52». Рядом с ним мелким шрифтом было набрано: «Бюллетень школы Св. Томаса Мора. Весна 1983 г.».

На этом листке было три столбца. Первые два были озаглавлены «Свадьбы и дни рождения». Над третьим шел заголовок «Объявления о смерти».

В третьей колонке было всего лишь одно объявление:

С большим прискорбием в нашей школе узнали о недавнем уходе из жизни Джеффри Митчелла, преподавателя истории. Мистер Митчелл, помимо всего прочего, являлся превосходным скрипачом. Ученики и преподаватели отдавали должное его энергии, преданности делу и остроумию, которые ярко проявились за долгие годы его работы в школе. Его будет недоставать всем, кто любит историю и классическую музыку.

Диане захотелось сплюнуть. Ее язык явственно ощутил привкус желчи.

– Его и вправду будет недоставать – всем, кого он не успел отправить на тот свет!.. – гневно прошептала она себе под нос.

Она держала страничку из журнала в руке и пыталась вспомнить чувства, которые испытала в день, когда ее впервые увидела. Изумление. Облегчение. А затем, как ни странно, она поняла, что не ощущает свободы, радостного и бодрящего чувства спасения, потому что эти строчки говорили ей, что теперь она избавилась от самого страшного своего страха – страха быть найденной им. Но этого освобождения от тревоги и беспокойства не произошло. Вместо этого единственным, что она ощутила в душе, оказалось не перестающее ее мучить сомнение. Слова в журнале говорили одно, а она… Словом, она никак не могла до конца поверить в написанное.

Диана отложила журнальную страницу в сторону и взялась за письмо.

В верхней части листка находился угловой штамп поверенного, работающего в маленькой адвокатской фирме в Трентоне, штат Нью-Джерси.

Письмо было адресовано некой госпоже Джейн Джонс и прислано на почтовый ящик, абонированный в почтовом отделении в Норт-Майами, пригороде большого Майами. Когда-то она тащилась до него с островов Киз целых два часа по жуткой жаре с одной-единственной целью – абонировать почтовый ящик в самом большом и оживленном почтовом отделении в этих краях – и все для того, чтобы получить это письмо. В нем говорилось:

Дорогая госпожа Джонс!

Я понимаю, что на самом деле вас зовут иначе, и при других обстоятельствах поостерегся бы писать письмо лицу с вымышленным именем, но, принимая во внимание вашу ситуацию, постараюсь помочь вам чем смогу.

Мистер Митчелл, ваш муж, с которым вы проживаете раздельно, связался со мной примерно за две недели до своей смерти. Как это ни удивительно, он сказал мне, что почувствовал приближение смерти, а потому пожелал привести свои земные дела в порядок. Я написал для него завещание. Он оставил немалое количество книг для местной библиотеки, а средства, вырученные от продажи всего остального, чем он владел, по его последней воле передавались местной церковной общине и Обществу камерной музыки. У него имелось немного ценных бумаг, и сбережения его были также весьма невелики.

Он сообщил мне, что может наступить время, когда вы захотите получить сведения о его кончине, и попросил меня сообщить вам то, что мне известно о его смерти, а также передать от него дополнительно еще одно заявление.

Вот что я знаю о его смерти: она была скоропостижной. Он погиб при автомобильной аварии. Обе машины ехали с высокой скоростью, и столкновение оказалось лобовым. Для того чтобы опознать тело вашего мужа, пришлось воспользоваться медкартой, взятой у его дантиста. Полицейские из того небольшого городка в Мэриленде, где произошло это транспортное происшествие, утверждают, что на основании сведений, сообщенных: очевидцами, ваш муж сам направил свой автомобиль прямо на приближающуюся автофуру, а потому его смерть не может быть расценена иначе как самоубийство, совершенное с помощью автомобиля.

Тело мистера Митчелла впоследствии было кремировано, а урна с прахом была предана земле на кладбище Вудлауна.[48] Он не оставил никаких указаний относительно могильного камня, только распорядился, чтобы похороны были максимально скромными. Насколько я могу судить, на них никто не приехал. Он сказал, что у него нет ни оставшихся в живых родственников, ни близких друзей.

Мы несколько раз с ним беседовали, и в наших с ним разговорах он не упоминал о каких-либо имеющихся у него детях, а также не говорил, что из его имущества им что-либо причитается.

Заявление же, которое я подготовил для вас по его просьбе, составлено на тот случай, если вы когда-нибудь обратитесь в нашу контору, и оно, по его словам, является посмертным даром, который он вам приносит. В этом заявлении говорится: «В радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас».

Приношу свои извинения за то, что больше не могу предоставить вам никаких сведений.

Дальше стояла размашистая подпись адвоката: Г. Кеннет Смит. Ей хотелось ему позвонить. Ей показалось, что за скупыми строками письма скрыто куда больше, однако она удержалась от искушения. Вместо этого она отказалась от абонированного почтового ящика, не указав нового адреса.

Теперь же она положила это письмо на кровать рядом со страницей из Бюллетеня школы Св. Томаса Мора и смотрела на них пристальным взглядом.

Она вспоминала. Когда они приехали в Южную Флориду, дети были еще совсем маленькие. Она так надеялась, что ей удастся стереть из их памяти воспоминания о старом доме в Нью-Джерси! Ей так этого хотелось! Она так старалась, чтобы на новом месте им ничто не напоминало о прошлом! Здесь все было другое – одежда, которую они носили, еда, которой она их кормила. Она убрала из жизни любую ткань, любой вкус или запах, которые могли бы напомнить им о месте, откуда они сбежали. Она изменила даже выговор. И немало потрудилась, чтобы привить им южную манеру речи. «Южнопацанский» – так называют этот диалект в здешних краях. Он вобрал в себя разные словечки и обороты южноамериканского и афроамериканского диалектов. Словом, она приняла все меры, чтобы дети начали считать эти места родными.

Диана порылась в шкатулке и достала отпечатанный на машинке лист с именами и небольшой пакет с фотографиями. Когда она положила его на колени, ее руки дрожали. Она не доставала их много лет. Один за другим она вынимала снимки.

На первых нескольких фотографиях запечатлены ее родители, а также ее брат и сестра, когда все они были еще молоды. Снимки сделаны на пляже в Новой Англии, так что купальники, раскладные кресла и пляжные зонтики старомодные и невольно вызвали у нее улыбку. На одной фотографии отец – с длинной удочкой, в болотных сапогах и в сдвинутой на затылок матерчатой кепке. Он широко улыбался и указывал пальцем на большого полосатого морского окуня, которого нес на кукане. Теперь отца нет, подумала она. Наверное. Слишком много лет прошло с тех пор. Она не знала наверняка, но думала, что, скорее всего, он умер. Он бы гордился тем, что его внучка знает толк в рыбной ловле не хуже, чем он. Ему бы понравилось, возьми она его покататься на своем скифе.

Диана отложила фотографию в сторону и взялась за другую. На ней ее мать стояла рядом с братом и сестрой. Они сплели руки, и было понятно, что Диане удалось нажать кнопку затвора как раз в тот момент, когда мать сказала какую-то очень смешную шутку, потому что все головы на фото запрокинуты в приступе хохота. Это ей нравилось в матери больше всего – то, что мать всегда могла рассмеяться или пошутить по любому поводу, как бы тяжело ей иногда ни приходилось. «Вот женщина, которая умела не обращать внимания на любые неприятности, – подумала Диана. – Должно быть, я унаследовала упрямство именно от нее. Наверное, и она уже умерла. А если нет, то слишком стара и все забыла». Диана бросила на фотографию еще один взгляд, и на нее нахлынуло такое одиночество, что на какое-то мгновение ей захотелось непременно вспомнить ту шутку, над которой они тогда так смеялись. Это помогло бы вернуться в то время. Ничего другого ей так не хотелось, как просто еще раз услышать ту шутку.

Диана глубоко вздохнула. Затем посмотрела на брата и сестру и прошептала им: «Простите». Должно быть, им всем пришлось нелегко, когда она исчезла. Дни рождения, годовщины семейных событий, Рождество… А еще, должно быть, свадьбы, крестины, похороны – все, что обычно происходит в семье, в большой семье, – все это она вычеркнула из своей жизни одним махом. Она ни единым словом не объяснила причину своего бегства, не прислала им ни одной весточки. В том, что это должно быть сделано именно так, она прекрасно отдавала себе отчет в ту ночь, когда сбежала от Джеффри Митчелла и покинула дом, в котором жила с ним.

Все, что она получила взамен, – это жизнь, свою и своих детей. Эта жизнь должна была стать безопасной. И единственный способ, который мог помочь ей обеспечить эту безопасность, заключался в том, чтобы никогда не обнаруживать себя. Ибо иначе он их нашел бы. Это она знала точно.

«В ту ночь я умерла, – подумалось ей, – но зато возродилась для новой жизни».

Диана отложила фотографии и взглянула на лист с напечатанными на нем именами. Там были имена и последние известные ей адреса всех ее родственников. Они, как она надеялась, могли когда-нибудь пригодиться ее детям. Она верила, что рано или поздно настанет день, когда их семья сможет наконец воссоединиться.

Она думала, что это произойдет, когда получила письмо от поверенного. Свидетельство о смерти. Оно пролежало в шкатулке два десятка лет. Она так его ждала! Так почему же, прочтя его, она так и не решилась себя обнаружить?

Диана покачала головой.

Потому, что так и не смогла до конца поверить в написанное. Сколь бы убедительно ни казалось на первый взгляд то, о чем сообщал адвокат, его письмо все-таки вызвало у нее слишком много сомнений, чтобы она могла рискнуть жизнью и поставить под угрозу судьбы своих детей. На самом дне шкатулки оставался еще один небольшой конверт из желтоватой манильской бумаги. Диана прикоснулась к нему с большой осторожностью, словно тот мог упасть и разбиться. Она медленно открыла его, впервые за много лет. В нем тоже хранилась фотография, на которой была изображена она сама, сидящая в кресле. На этом снимке она выглядела намного моложе, чем теперь. Увидев свое лицо, она нахмурилась. Лицо показалось ей каким-то мышиным. Не лицо, а мордочка за большими стеклами очков. Робкая и нерешительная. Пятилетняя Сьюзен сидела у нее на коленях, вцепившись в нее; она всегда была как сгусток энергии. Семилетний Джеффри стоял рядом, прислонившись к ней. Вид у него был серьезный и сосредоточенный, и он выглядел старше своих лет. Она крепко держала его за руку.

За ними, за спинкой кресла, в котором она сидела, стоял Джеффри-старший. Объективы у фотокамер тогда были с маленьким фокусным расстоянием, и потому, хотя муж и стоял всего в нескольких дюймах позади них, его черты получились размытыми и расплывчатыми.

Он всегда старался так или иначе не попадать в фокус. Диана всмотрелась в его лицо. «Какой мерзавец», – подумала она.

Ее Джеффри знал бы, что делать с этой фотографией. Он знал бы, как ее отсканировать, а затем так над ней поработать в фотошопе, чтобы изображение стало четким. А затем применил бы специальную программу, которая состарила бы лицо, чтобы знать, как он выглядит сегодня.

Диана перебила себя на полуслове.

– Но ты же умер, – произнесла она вслух.

Лицо на фотографии ничего не ответило.

Она сделала все, что сумела, подумала Диана. Она следила за ним как могла, прилежно читала бюллетени школы Св. Томаса Мора, тайком подписывалась на «Принстон пэкет», еженедельник, который освещал также и события в Хоупвелле. Она даже подумывала о том, чтобы нанять частного детектива, однако, увы, хорошо отдавала себе отчет в одном очень печальном обстоятельстве: все сведения могут передаваться в двух направлениях, и все усилия, предпринятые с целью побольше разузнать о нем, какими бы изощренными те ни казались, могли выйти ей боком. Так что за прошедшие годы она употребила лишь те средства, в безопасности которых была полностью уверена. Вся полученная ею информация бралась из открытых источников, таких как газеты и журналы. Она исследовала бюллетени Общества выпускников всех школ, где он преподавал, и всех, где он когда-то учился. Она читала в газетах некрологи и объявления о смерти и уделяла пристальное внимание сделкам с недвижимостью. Увы, все ее подобные поиски оставались безрезультатными. Однако же и теперь, спустя много лет после получения письма от поверенного, она продолжала свои усилия и очень этим гордилась. Многие на ее месте решили бы, что теперь находятся в полной безопасности, но она не принадлежала к их числу.

Диана подняла голову и обратилась к мужу, словно тот стоял в комнате прямо перед ней. Призрак или человек из плоти и крови, ей это было безразлично.

– Ты думал, что можешь обмануть меня. Ты все время желал, чтобы я поступала, как тебе хочется, чтобы делала то, чего ты от меня ждешь. Но я не пошла у тебя на поводу. Ты этого не ожидал, правда? – Диана улыбнулась. – Это должно было стать для тебя незаживающей раной, если только ты еще жив. А если ты и взаправду умер, то это должно мучить тебя и в аду, куда ты, конечно, попал.

Диана Клейтон снова тяжело вздохнула. Она стояла у постели и собирала с нее то, что на ней лежало, складывая кусочки своего прошлого обратно в шкатулку. Она думала о том, что приключилось с ее дочерью, и о посланиях, которые та получила.

«Все это игра, – думала она с горечью. – И всегда было игрой».

И в этот момент она решила, что, как бы ни сердилась на это дочь, она все-таки позвонит сыну. Если письма шлет ее муж, подумала она, если после всех этих лет он их все-таки нашел, то Джеффри вправе об этом знать, потому что находится в такой же опасности, как и они с дочерью. Ведь он тоже участник этой игры.

Диана прошла к маленькому прикроватному столику и сняла трубку со стоящего на нем телефона. Поколебавшись пару секунд, она быстро набрала массачусетский номер сына.

Телефон звонил. Она насчитала десять гудков, потом набрала номер еще раз и снова подождала десять гудков. Потом она повесила трубку. И тяжело опустилась на кровать.

Диана знала, что не уснет этой ночью. Она потянулась за болеутоляющими таблетками и проглотила сразу две, не запивая водой, хотя знала, что, когда придет настоящая боль, черная, как безлунная ночь, они не помогут.

Глава 11

Что-то не сходится

Джеффри Клейтон поерзал на гладкой церковной скамье. Неудобная, жесткая скамья казалась отполированной многими поколениями прихожан. Вот и сейчас все в церкви склонили голову в немом обращении к Богу. Клейтон поежился. Он давно не был в церкви, и среди ревностных прихожан ему было не по себе. Он сидел в последнем ряду в унитарианской церкви в том самом городке, где еще недавно жила девушка, которую он мысленно окрестил Жертвой Номер Четыре.

Городок под называнием Либерти был еще недостроен. Остановленные бульдозеры неподвижно замерли возле светло-коричневой земляной полосы, которой в скором времени предстояло стать городской лужайкой. Рядом виднелись штабеля металлических балок и поддоны со стоящими на них бетонными блоками.

Днем раньше здесь царили строительный шум и суета: басовито гудели грейдеры и бульдозеры, визгливо завывали лебедки, раздавалось урчание грузовиков и слышался стук отбойных молотков. Но сегодня было воскресенье, и они молчали. Место, где сидел Клейтон, меньше всего располагало к мыслям о пилах, гвоздях и стройматериалах. Здание было новехонькое, с иголочки, и этим солнечным утром все в нем сверкало. А через большое витражное окно в церковь проникали яркие разноцветные лучики света. На витраже было изображено распятие. На нем художник показал Спасителя не столько страдающим, сколько радующимся своему скорому воскресению и вознесению на небеса. Сияющие лучи, высвечивающие терновый венок, венчающий голову Христа, бросали на беленые стены многоцветные блики, расцвеченные всеми оттенками радуги.

Джеффри принялся осматривать прихожан. Их собралось много. Кроме него, похоже, все пришли семьями. Большинство были белые, но он заметил также негритянские, креольские и азиатские лица. Взрослые почти все немного старше его, а дети, наверное, сейчас в средних классах. Несколько матерей держали на руках мирно спавших младенцев, но была здесь и молодежь лет по восемнадцать или девятнадцать, которая, судя по всему, больше интересовалась друг другом, чем церковной службой. Все были в чистой, отутюженной одежде и тщательно причесаны. Клейтон пробежал глазами по лицам детей, стараясь найти среди них такого, которому не нравился бы весь этот воскресный парад, но хотя ему и попалось на глаза несколько не совсем примерных мальчишек – у одного съехал на сторону галстук, у другого рубашка выбилась из брюк, а третий то и дело вертелся, несмотря на то что на его плече лежала суровая отцовская рука, – бунта в их глазах он не обнаружил. Ни одного Гека Финна, подумал он.

Джеффри провел рукой по гладкой полированной церковной скамье красного дерева. Он также отметил, что черный переплет лежащей перед ним Псалтыри практически новенький. Похоже, им стали пользоваться совсем недавно. Он оглянулся, посмотрел назад, на витраж, и подумал: здесь, видимо, существует некий список приоритетов, а также общий план выполнения работ, потому что создание такого, например, витража, несомненно, потребовало у того, кто его делал, значительных затрат времени и больших усилий. Таким образом, мастер получил заказ на эту работу, в котором указывались все размеры окна, за несколько месяцев до того, как сюда приехал первый бульдозер, и много раньше, чем было построено здание городского совета, или супермаркет, или местный торговый центр.

Хор встал. На певчих были надеты робы темно-красного цвета с золотой отделкой. Их голоса, воспарив, заполнили все пространство церкви, но Клейтон обратил на это мало внимания. Он ждал начала проповеди и поглядывал на священника, сидящего справа от подиума и просматривающего сделанные им ранее конспекты проповеди. Пастор встал за секунду до того, как в воздухе растаяли последние звуки гимна.

Очки пастора висели на цепочке, надетой на шею, и время от времени он водружал их на переносицу. Клейтону показалось странным, что пастор жестикулирует одной лишь правой рукой, тогда как левая у него словно приклеена к туловищу. Это был низенького роста человечек, с редеющими, довольно длинными волосами, взлохмаченными настолько, что они казались взъерошенными сильным ветром, хотя воздух в церкви был неподвижен, да и само утро выдалось тихое. Голос проповедника, однако, был достаточно сильным для такого тщедушного существа, каким он являлся, и над головой прихожан разносились его громовые раскаты:

– Что хочет сказать Бог, позволяя свершиться внезапной смерти, которая забирает у нас тех, кого мы любим?

«Да, пастор, скажи-ка мне это», – довольно цинично подумал Джеффри. При этом он слушал, однако, очень внимательно. В эту церковь он пришел не просто так. У него имелась на то веская причина.

Это не была собственно заупокойная служба, посвященная Жертве Номер Четыре. Небольшая траурная месса, на которой присутствовали только члены семьи, состоялась в будний день в местной католической церкви несколько дней назад, по другую сторону пыльного, грязного пространства, которое еще предстояло полить, чтобы положенный на него после этого дерн весной прижился, зазеленел и вся лужайка покрылась сочной зеленой травой. Джеффри настоял, чтобы агент Мартин устроил так, чтобы все посетившие эту мессу попали на соответствующую видеозапись, а также чтобы имена владельцев всех автомобилей, останавливавшихся во время службы у церкви или хотя бы проезжавших мимо нее, были установлены и предоставлены ему. Он хотел знать, как зовут всех, связанных с погребением погибшей девушки, а также получить доступ к их личным делам. В этот список входили все, кто так или иначе проявлял интерес к ее смерти.

Составление этих списков тут же началось, и Клейтон собирался сравнить их с именами учителей, строителей и работников службы озеленения, с которыми жертва могла вступить в контакт, а потом сопоставить с каждым именем, которое всплыло бы в ходе расследования убийства Жертвы Номер Три. Он хорошо знал, что такова обычная практика, применяемая при расследовании серийных преступлений. Работа была кропотливой, трудоемкой и нудной, но иногда – во всяком случае, так утверждалось в литературе, посвященной серийным убийствам, – полицейским везло: в каждом из списков оказывалось одно и то же имя.

Однако Джеффри на такое везение не слишком надеялся.

«Ведь тебе об этом тоже известно? – внезапно обратился он мысленно к возникшему у него в мозгу образу преступника. – Ведь ты же знаешь все стандартные методы и подходы? Тебе ведь знакомы все традиционные пути, которыми может пойти следствие?»

Голос священника продолжал грохотать среди благоговейной тишины:

– Разве не с помощью внезапных смертей Бог выделяет своих избранников? Разве не с их помощью утверждает Он свою волю в сем мире и свою власть над нашими жизнями?

Джеффри стиснул кулаки.

«Я должен отыскать эту связь, найти звено, соединяющее убийцу с его жертвами, – думал он, мысленно продолжая беседу с призраком, представшим его воображению. – Что объединяет тебя с ними? Что ты им говоришь?»

Ответ на этот вопрос ускользал от него.

Джеффри поднял голову и начал обращать больше внимания на течение церковной службы. Он пришел сюда не за тем, чтобы получить помощь свыше. Его интересовало нечто совсем иное. Днем раньше ему в глаза бросилось объявление у входа в церковь, приглашавшее прийти послушать проповедь на тему «Ниспосылаемая Богом внезапная смерть». Его насторожил странный выбор.

Не беда или несчастье, не просто смерть как таковая, а именно внезапная смерть.

Как свяжет ее пастор с тем греховным деянием, результат которого все жители городка видели несколькими днями раньше?

Вот что ему очень хотелось бы узнать.

Что это за внезапная смерть?

Он задавал этот вопрос себе, не посвящая в эту свою проблему агента Мартина, который в данный момент нетерпеливо ждал его неподалеку от входа в церковь.

Джеффри продолжал слушать. Пастор снова возвысил голос, и профессор затаил дыхание, ожидая услышать одно только слово: убийство.

– Итак, мы спрашиваем себя: каков Промысел Божий, когда Он призывает к себе столь молодую душу, когда Он забирает к себе юное создание, на которое мы возлагали так много надежд? И есть ли у Него на сей счет соответствующий план, благодаря которому мы могли бы не беспокоиться…

Джеффри потер нос.

«Еще и свой чертов план приплел», – подумалось ему.

– …так, через это мы узнаём, что, забирая самых лучших в свое лоно, Господь призывает нас, оставшихся в земной юдоли, укрепить нашу веру и удвоить преданность Божьим заповедям, чтобы заново еще раз принять решение посвятить все свое существо добродетельной жизни, молитве и приумножению любви… – Пастор сделал паузу, ожидая, пока сказанное им дойдет до сидящих перед ним прихожан. – И если мы пойдем по стезе, столь четко указанной нам, несмотря на все наше горе и все наши страдания, мы, оставшиеся на земле, станем ближе к Нему. Вот чего Он требует от нас. И мы обязаны возвыситься до решения этой задачи!

Левая рука пастора, до сих пор прижатая к левому его боку, теперь взмыла вверх, и сухонький перст указал прямо в небо, словно сигнализируя тому, кто мог там находиться и слышать его слова, что проповедь завершена. Пастор опять помедлил, сообщая тем самым своим словам особое значение и как бы придавая им добавочную весомость, а потом произнес:

– Помолимся.

Джеффри склонил голову, но не в молитве.

«Из того, что я услышал, я кое-что понял», – сказал он себе. Что-то заставило все внутри его сжаться от волнения, не имеющего ничего общего с убийствами, которые он расследовал, но имело самое непосредственное отношение к месту, в котором он эти убийства расследовал.

Агент Мартин сидел за своим столом, играя маленьким детским резиновым мячиком, который, играя, бросал о стену, а потом снова ловил. При этом мячик издавал глухие шлепающие звуки. Иногда детективу не удавалось его поймать, тогда он ругался и начинал игру сначала.

– Один… два… три… – считал он.

Джеффри, писавший на доске мелом, покосился в сторону напарника:

– Тогда уж следует говорить «опаньки-шлепаньки». Надо быть последовательным и пользоваться соответствующей детской терминологией.

Мартин улыбнулся:

– Вы играйте в свою игру, а я буду играть в свою. – Он убрал мяч в ящик стола и стал читать написанное Клейтоном на доске.

Доска по-прежнему оставалась разделенной на две половины, и в верхней части каждой из них имелось по заголовку. Джеффри вписал дополнительную информацию, однако расположил ее в общем столбце под единым названием «Сходство». Там указывались подробности, касающиеся положения тела каждой найденной жертвы, места, где ее нашли, и отсутствия указательных пальцев. В случае четвертой жертвы с этими подробностями был связан ряд проблем. Клейтон столкнулся с изрядным скептицизмом со стороны Мартина: в отличие от профессора, тот не желал признать, что различия в положении тел убитых девушек есть проявление некоего глубинного сходства, ведь каждое из них было тщательно продумано убийцей. И отсутствие указательного пальца на левой, а не на правой руке, как у других жертв, по мнению профессора, лишь подтверждало тот факт, что все эти преступления совершены одним и тем же человеком. Когда Клейтон все это высказал, детектив с присущим ему упрямством покачал головой, выражая сомнение, и заявил:

– Похожее – это похожее. Разное – это разное. А вы хотите мне доказать, что разное одинаково. Тут у вас что-то не сходится.

На той стороне доски, где было написано «преступник неизвестен», достойных внимания наблюдений имелось значительно меньше. Клейтон до сих пор так и не признался детективу, что на этой стороне доски все было стерто и ему пришлось восстанавливать записи. Ему не хотелось бросать тень на репутацию здешней Службы безопасности.

Клейтон не принял никаких мер, чтобы понадежнее спрятать информацию об убийствах – доклады об осмотре места преступления, результаты вскрытия, протоколы опроса свидетелей и тому подобное, – которая начала скапливаться у них в шкафах. Многое хранилось и в электронной форме в компьютерах, но Джеффри полагал, что тот, кто способен справиться с самым что ни на есть хитроумным электронным замком, сумеет запросто прочитать все, что собрано в их компьютерах.

Поэтому Клейтон зашел в канцелярский магазин и купил там небольшой блокнот в кожаном переплете. В эпоху компьютеров и высокоскоростной передачи данных блокнот может показаться анахронизмом. Но у блокнота есть одно неоценимое преимущество: его можно сунуть в карман куртки или пиджака и унести с собой. Скромный размер гарантировал, что блокнот всегда будет при нем и, таким образом, сделанные в нем записи останутся известными ему одному. Тайну своей записной книжки Клейтон не желал доверять ни электронным устройствам, ни компьютерным паролям. Ее страницы стали быстро заполняться соображениями и наблюдениями, которые были связаны с мучащими профессора туманными сомнениями. Он пока не мог облечь их в ясную и четкую форму, но тем не менее они терзали Джеффри все сильнее и сильнее.

На одной из первых страниц он вывел: «Кто стер написанное на доске?» – а затем, уже под этим вопросом, привел четыре возможности:

1. Кто-то из обслуживающего персонала – возможно, по ошибке.

2. Кто-то из начальства. Например, Мэнсон, Старквезер или Банди.

3. Мой отец, он же убийца.

4. Убийца – не мой отец, который хочет, чтобы я считал его своим отцом.

Первую версию он отверг, ознакомившись с графиками работы уборщиков и вообще с организацией их труда. Он даже переговорил с некоторыми из них. При этом выяснилось два любопытных обстоятельства: во-первых, агент Мартин велел убираться в их кабинете только в его присутствии, а во-вторых, в Пятьдесят первом штате сотрудники Службы безопасности территории имели возможность пройти в любое помещение с любой, даже самой сложной, электронной системой защиты от несанкционированного доступа.