Текст книги "Альбион"

Автор книги: Джон Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Утром всё было иначе.

Проснувшись, они занялись любовью так мирно и спокойно, как будто на свете не существовало понятие «время».

«Для неё, – подумал он, – действительно не существовало раньше такого понятия». Он удивился, поймав себя на том, что думает об этих вещах в момент, когда должен был раствориться в эмоциях.

«Я тоже чувствую отсутствие времени. В эти сладкие минуты мои воспоминания превратились в некие призрачные образы. Для неё же так было всегда. Когда она пыталась мысленно заглянуть в прошлое, перед ней возникало некое безвременье. Она чувствовала, что вчерашний день всё-таки был, но ничего не помнила из него. Чёрт возьми! Вместо ясности мышления я снова дал ей безвременье!

Ощущение её кожи – тоже воспоминание.

У неё есть прошлое, хоть она и не любит о нём вспоминать. Я создал для себя состояние разума, которое считаю блаженством, но для неё это возврат к неопределённости прежнего существования…»

Он провёл пальцами по её спине и заплакал, уткнувшись лицом в её плечо.

Глава третья. Гиорран

Молодой лейтенант остановился, чтобы передохнуть. Он больше часа карабкался по каменистым склонам, которые осыпались под его ногами так, что ему приходилось преодолевать три метра, чтобы подняться всего лишь на один. Он поднимался по почти отвесным стенам из глинистого сланца, крошившегося под его руками. Несколько раз он срывался и висел над пропастью до тех пор, пока не находил более надёжное место, за которое мог уцепиться. Сейчас он обнаружил уступ и решил перевести дыхание.

Он взглянул вверх, на вершину, загороженную от него склоном. Он знал, что она уже близко, но остаток пути был, пожалуй, самым сложным.

Он сел, обхватил руками колени и стал смотреть на бесчисленные квадратные километры Альбиона. Отсюда его поверхность напоминала потерянную кем-то клетчатую ткань. С этого места крепость Гиорран была не видна, он видел лишь многоцветную мозаику из зелёного, жёлтого, золотистого и коричневого цветов. Утренняя дымка придавала цветам пастельные тона. Мозаика постоянно менялась, как будто сквозняк из-под двери трепал эту брошенную на землю клетчатую ткань. Ровные серые нити изгородей медленно меняли свои очертания, как паутина под лёгким ветерком.

Значит, в Альбионе всё было в порядке. Всё, как всегда, было в движении.

Но всё ли в порядке?

Он вёл один из продовольственных конвоев в одну из деревень в южной части Альбиона, находившуюся возле самой границы тумана, который, согласно утверждениям некоторых еретиков, отделял Альбион от некого гипотетического Другого Мира. Поход длился около пятидесяти периодов бодрствования и только в конце он обнаружил что-то, достойное внимания.

В одной из деревень они отобрали… нет, изъяли зерно и скот. Там было что-то не так, но он до сих пор не мог понять, что именно. Его солдаты ничего не заметили, да и он сначала тоже. Но потом родилось и окрепло подозрение: что-то было не так. Вся беда в том, что все деревни, через которые они проходили, были практически неотличимы друг от друга, а он не мог вспомнить, в какой именно он обнаружил отклонение от общего положения вещей. Система, по которой конвои обрабатывали деревни, была всегда одинаковой: солдаты изымали провизию, он делал вид, что считает крестьян, выбирая самую красивую женщину, которую позволял своим солдатам изнасиловать. Это повторялось так часто, что все деревни слились для него в одну – солнечный свет, запах животных и угрюмые лица рабов были везде одинаковыми.

Он с грустью оглядел свою красно-зелёную форму. Два предыдущих раза, прежде чем карабкаться сюда, он переодевался. На этот раз он поступил слишком импульсивно – как только сомнения окончательно созрели в нём, он покинул Гиорран. Он пустил коня галопом и, несмотря на то, что животное ржало, пытаясь сбросить его, он заставлял его перепрыгивать через изгороди между полями.

Его пальцы и ладони были в куда более плачевном состоянии, чем форма. Их покрывали порезы и ссадины, большинство из которых были неглубокими, но некоторые сочились тёмно-красной кровью. Удивительно, что он не замечал этих порезов, карабкаясь сюда, но теперь, когда увидел их, они начали страшно болеть.

Форму было уже не спасти, поэтому он оторвал от неё лоскуты и крепко перемотал ими руки. Затягивая повязки, он поморщился. На несколько секунд боль успокоилась.

Его дыхание стало более ровным. Он снова посмотрел наверх. А стоило ли? Стоили ли последние, самые тяжёлые метры подъёма разрешения его сомнений?

Он пожал плечами.

«Да, стоили…»

Он устало поднялся на ноги, протянул руки к огромному острому уступу и почувствовал боль в перемотанных тряпками ладонях ещё до того, как коснулся ими холодного камня.

Уступ оказался уже, чем он предполагал – не больше двадцати сантиметров, но с него он заметил справа, в тридцати или сорока метрах, русло горной речки. Уступ скрывал его от того места, где он отдыхал. Он хотел было спуститься вниз, но мысль об отступлении претила ему.

Расставив руки в стороны и вцепившись пальцами в жухлую траву, он изо всех сил вжался в отвесный склон. Коричневая трава издавала терпкий запах, и он вспомнил кухню в доме своего детства. С минуту постояв так, прижимаясь к склоку, как будто это было мягкое бедро матери, он шагнул в сторону.

Грунт под его правой ногой обрушился, и он снова переместил свой вес на левую. Инстинктивно он ещё сильнее вцепился в траву, хотя знал, что в случае чего она не удержит его. Он представил, как его тело летит вниз, ударяясь о камни и, наконец, окровавленное и разбитое падает на каменную насыпь.

Он был человеком, не знавшим страха, но на секунду почувствовал ужас.

«Не смотри вниз», – сказал ему внутренний голос.

– Не волнуйся, – прошептал он, – не буду.

Почувствовав, что вновь обрёл контроль над своим телом, переместил свою левую руку к правой и, получив таким образом дополнительную степень свободы, продвинулся вбок по склону, перешагнув то место, где осыпался грунт. Струйка солёного пота стекла с его лба прямо в правый глаз. Он отчаянно заморгал: перед ним всё расплылось, и глаз сильно зачесался. Естественной реакцией было бы оторвать руку от склона и почесать глаз, но он знал, что это будет стоить ему жизни. Он попытался заставить себя заплакать, чтобы смыть разъедающую глаз соль, но это даже в детстве ему плохо удавалось.

Необходимо было посмотреть вниз; необходимо, если он убирался пройти по этому карнизу.

Под ним была глубокая пропасть и острые камни. Он осторожно ударил мыском правой ноги по ровному песчанику на отвесной стене выступа.

«Что ты здесь делаешь?» – спросил внутренний голос.

«Мне нужен совет», – со злостью подумал он, оценивая, сможет ли он ударить по стене ещё.

«Да, – согласился голос. – Я знаю. И знаю, зачем тебе нужен совет, но это вовсе не ответ на мой вопрос. Что с того, что ты почувствовал что-то необычное в одной из деревень? К чему рисковать из-за этого своей жизнью?»

«Я принадлежу Дому Эллона. Когда я достиг совершеннолетия, то поклялся, что умру, но не предам его ни в малейшей степени».

«Насколько мала эта малейшая степень?»

Он с силой ударил ногой по склону. Выбитые им куски песчаника кубарем покатились в пропасть.

«Самая малейшая», – резко ответил он.

«Лояльность – это твой единственный мотив? Или есть что-то ещё?»

– Заткнись! – сказал он вслух.

Но голос не замолкал. «Причина – твои амбиции. Ты молод даже для звания лейтенанта, но твоё начальство, как бы оно к тебе ни относилось, может сказать о тебе только хорошее. Ты хочешь достигнуть вершины не только этой горы, но и всей армии Эллонии, правильно? А оттуда не так далеко и до самой вершины».

Ещё один удар ногой по склону.

«Всего один маленький шаг», – настаивал голос.

– Да, чёрт возьми, маленький! А сейчас я хочу лишь обойти этот проклятый уступ, а ты отвлекаешь меня! Мы сможем обсудить это позже.

Пук травы, за который держалась его рука, неожиданно оторвался.

Он сразу же отпустил левую руку и, падая, прижался грудью к склону.

Секундой позже он так сильно ударился челюстью о новый уступ, что чуть было не потерял сознание. Он лежал лицом вниз на каменном карнизе, а ноги висели над пропастью.

Ожидая, что карниз обрушится, он пролежал так несколько минут. Карниз оставался на месте.

Он осторожно поднял голову.

Внутренний голос как будто ждал этого и принялся грызть его снова.

«Зачем тебе нужно всё это? Не лучше ли провести остаток жизни мелким слугой Дома Эллона, чем убиться на этой скале?»

– Нет! – закричал он во всё горло.

«Ты так накличешь камнепад», – рассудительно сказал голос, как когда-то его учитель, любивший отмечать глупость своих учеников.

– Я… не… накличу… камнепад, – сказал он со злобным спокойствием, как отвечал учителю в подобных ситуациях.

«Значит, ты беспокоишься по поводу какой-то деревни, у которой даже нет имени? И единственной тому причиной является твоя карьера? Какой бы незначительной не была вина той деревни, именно ты – молодой, подающий надежды офицер, ты будешь тем, кто обнаружил это. Это поднимет тебя в глазах генералов и Маршала, правильно?»

– Прошу тебя, замолчи.

«А генералы и Маршал Гарндон скажут всем остальным офицерам: “Смотрите, вот перед вами молодой, многообещающий офицер. Он обнаружил что-то подозрительное в какой-то там деревне и поэтому забрался на гору, чтобы получить совет, а после того, как он его получил, спустился вниз, чтобы придать огню и мечу эту деревню. Только он не запомнил, где находится эта проклятая деревня, потому что все деревни чертовски похожи друг на друга”».

Если бы он смог сделать рывок, ему удалось бы твёрдо встать ногами на уступ. Он взглянул вниз и тотчас отвёл глаза. Напрягая всё тело, он подался вверх и почувствовал, что теряет равновесие.

«Почему бы тебе не вернуться и не сжечь свою подозрительную деревню?» – спросил внутренний голос.

«Потому, что я не помню, что это была за деревня, какая именно», – подумал он, собирая энергию для последнего броска. Вряд ли у него будет больше одного шанса: неудача, безо всякого сомнения, либо приведёт его к гибели, либо. хуже того, оставит калекой. К этой горе мало кто приходил, поэтому агония его растянется на многие дни.

«Но ведь не это истинная причина, правда?»

Как бы он хотел, чтобы голос умолк. Он опять посмотрел вниз: его ноги висели над пропастью. Ему предстояло подтянуться, а это было рискованным делом.

На самом деле это оказалось проще, чем он предполагал, несмотря на то, что его ладони болели так, что боль отдавалась в плечах. Он медленно опускал локти вниз до тех пор, пока его ладони не оказались на уровне ключиц. Плечи дрожали, как в лихорадке, когда он напряг мускулы, чтобы подтянуться.

Р-раз. Он сделал это.

«Настоящей причиной, – рассуждал голос, как всегда тщательно выбрав самый неподходящий момент, чтобы войти в его сознание, – является то, что тебе будет мало этого. Кто в Гиорране захочет слушать об уничтожении маленькой деревушки с её жалким населением? Конечно – никто! Но когда ты вернулся в Гиорран в своей яркой, щегольской форме, с трепещущими на ветру флагами, с телегами, доверху нагруженными зерном и скотиной, и с солдатами, с воодушевлением рассказывающими о крестьянках, которых они насиловали, тогда твой рассказ начальникам о том, что есть где-то место, в котором что-то не в порядке, прозвучит уже совсем по-другому».

– Мои руки больше не выдержат, – он почти плакал. – В который раз прошу тебя: заткнись!

«Но ты же пришёл просить совета. Ведь так? Ты должен быть уверен, а не то сделаешь из себя посмешище!»

«Убирайся вон!»

Сила его эмоций была такова, что голос удалился обратно в ту часть мозга, из которой до этого незвано вышел.

Он подтянулся ещё немного и упёрся коленями в узкий уступ. Осторожно вытянув вверх руки, он снова ухватился за растущую на склоне траву. Если он будет помнить, что на неё нельзя полагаться, то сможет встать на ноги.

Это была долгая и мучительная операция, но она прошла успешно, и он снова направился по карнизу к руслу реки, на этот раз тщательно следя за надёжностью своего положения каждый раз, когда наступал ногой на уступ.

Ему повезло.

Вскоре он достиг русла реки, в глубине которого журчал поток ледяной воды. Прислонившись к скале, он набрал воды в окровавленную ладонь, чтобы напиться. Ему казалось, что он пил целую вечность и когда напился, почувствовал в животе приятную прохладу. Рука сначала очень болела от холодной воды, но вскоре боль утихла. Он брызнул водой в лицо, утёрся рукавом и брызнул ещё. Он помочился в воду и взглянул вверх на русло. Он мог пройти по нему ещё сотню метров, а может, и больше. Надо только не обращать внимания на ледяные брызги, которые будут сопровождать его всю дорогу. Сейчас он даже не мог подумать о большем удовольствии. Камни под ногами были гладкими и скользкими, однако он без труда мог держаться за стены русла.

Вскоре он уже поднимался вверх, временами осматриваясь, но в основном глядя на поток воды под ногами и наслаждаясь холодными брызгами.

* * *

Вопреки его предчувствиям путь к вершине после того, как он выбрался из русла, оказался сравнительно простым. Он снова был под открытым небом, спокойно шагая, если не считать усталости, по склону к площадке, которая находилась на самой вершине. Трава под ногами была выщипана почти до самых корней, и он вспомнил, что в последний свой визит сюда видел множество травоядных животных, пасшихся на вершине. Хоть сейчас их и не было, он заметил под ногами гладкие окатыши их испражнений, похожие на прибрежную гальку.

Когда он поднимался к площадке на самой вершине, боль в руках постепенно утихла. Он почувствовал уверенность в себе. Те, кто поднимался на эту гору, могли получить совет, а те, кто нет, были обречены на смерть или оставались калеками на всю жизнь.

Он достиг вершины горы. У края площадки лежала груда серых камней, выветренных до такой степени, что они казались похожими на уродливые человеческие головы. Он знал, что это всего лишь эффект трещин на их поверхности.

Отсюда Альбион был виден ещё лучше. Он пошёл вдоль площадки, глядя вниз на ослепительно яркий Гиорран, в котором он родился. Отсюда он выглядел, как детская игрушка, любовно выточенная и раскрашенная искусным мастером. Флаги на башнях казались еле заметными цветными пятнами. Перед воротами стоял конвой с цепочкой тяжело гружённых телег. Ему казалось, что он может различить солдат, снующих возле лошадей, но это было скорее оптическим обманом.

«Странно, – подумал он, – ведь когда я нахожусь в Гиорране или рядом с ним, или даже когда собираю дань с деревень, то думаю об этой крепости, как о своём доме. Я думаю о нём так, будто он является частью меня, а я – частью его. Но стоя здесь, на вершине горы, я ощущаю это место совершенно иначе: вроде как Гиорран не имеет ко мне никакого отношения. Эта гора даёт мне свободу от Гиоррана, и я не уверен, что нуждаюсь в нём».

Он посмотрел вокруг.

В одном месте очертания полей не менялись и оставались постоянными. Это означало, что там работал патруль и его эллонский лидер бессознательно зафиксировал вокруг себя реальность с помощью врождённых магических сил. «Кто бы это мог быть?» – подумал он. Но в армии было так много офицеров нижних чинов, что он мог и не знать этого офицера.

Он повернулся к куче камней и заметил на ней кроншнепа.

Ему стало не по себе.

Лёгкий бриз, дававший ему прохладу и освежавший его, начал с силой трепать его рыжие кудри. Он понял, что приближается его время.

«Но кроншнеп!» – с отчаянием подумал он.

Кроншнеп никогда не приносил хороших вестей, он всегда был предвестником несчастий. Ему хотелось, чтобы птица улетела, но она оставалась на месте, устроившись поудобнее и глядя на него своим немигающим птичьим взглядом. Он не боялся мечей – любой тренированный солдат их не боялся, но длинный кривой клюв этой птицы внушал ему ужас.

«Что, если птица бросится мне прямо в лицо?»

Он прогнал страх, как бы отпихнув его руками. Глядя на кроншнепа, он подошёл к куче камней.

Его обмотанные тряпками, всё ещё кровоточащие руки коснулись тёплого камня. Он внимательно посмотрел на птицу – она ответила ему точно таким же долгим взглядом, совершенно не пугаясь его присутствия. Он глубоко вздохнул, отвернулся и сел, прислонившись спиной к гладким прохладным камням, наслаждаясь комфортом, который они ему давали. Вскоре он почувствовал, что ветер усилился. Лохмотья его формы больно захлестали по телу.

Он осторожно приоткрыл глаза. Вокруг в порывах ветра кружились былинки, листья, насекомые и ещё какая-то мелочь. По небу проносились перья облаков. Было видно, что далеко внизу от ветра пригибаются деревья. Он расставил руки, чтобы получше ухватиться за камни. Они стали уже совсем холодными.

Ветер ещё больше усилился. Он срывал остатки одежды и пытался вытащить его из-под каменной пирамиды, но молодой офицер держался крепко. Он непроизвольно прикусил нижнюю губу, и по чисто выбритому подбородку потекли капли крови. Уши были уже не в силах выносить страшный грохот и начали кровоточить. Он закричал, но крик утонул в хаосе. Казалось, весь Альбион вздыбился, как будто из-под земли лез какой-то огромный зверь, которому не терпелось выбраться на волю. Вся гора пришла в движение, качаясь взад и вперёд под напором бури. Его губы выворачивало ветром, когда он качал головой, от боли в руках и ушах его дыхание перехватывало.

Вдруг всё стихло.

Ветер смолк.

Ветер сам был теперь перед ним.

Хоть он и знал, что буря бушует повсюду, его она больше не касалась. Он открыл глаза.

На всей горе бушевала буря, но он не чувствовал ни малейшего дуновения ветра.

Он встал и огляделся.

Кроншнеп был всё ещё здесь, на вершине каменной пирамиды. Он сидел совершенно спокойно. Насколько хватало глаз, повсюду царил хаос. Он вновь взглянул на маленький Гиорран. Один из флагштоков сдуло ветром, и маленькие фигурки людей пытались удержать остальные. Ещё дальше, в лесу, он видел поваленные деревья.

– Я пришёл к тебе, Ветер, – закричал он.

Кроншнеп повернул голову и скептически осмотрел его своим чёрным глазом.

«Я здесь».

В ту же секунду порыв ветра свалил его на колени и потащил к краю пропасти. Он вцепился пальцами в скалистый грунт, прижался к земле, уткнувшись лицом в короткую траву и испражнения животных.

– Пощади меня, Ветер, – тихо сказал он в траву.

«Я прощаю тебя».

На этот раз голос Ветра лишь тихонько потрепал его по спине. Приободрившись, он сел, скрестив ноги и положив больные руки на бёдра. Кроншнеп всё ещё с интересом разглядывал его. Всю вершину горы теперь, казалось, окружал некий цилиндр спокойствия. С трудом он различал сквозь его стены бедствие, происходившее в окружающем мире. Это было похоже на центр воронки, возникающей в сосуде, когда из него выпускают воду через дырку в дне.

– Я принёс тебе своё уважение, – спокойно сказал он.

«Я принимаю твоё уважение».

– Я прошу твоего совета.

«Большинство людей, которые приходят сюда, приходят за советом», – заметил Ветер.

– Я не оскорблю тебя ни жертвой, ни подарком в уплату за твой совет. Я знаю, что богатство твоё даже не снилось простому смертному.

Ветер молчал, и, не услышав ответа, офицер запнулся.

– В одной деревне… – начал он, – эта деревня где-то там… – он показал рукой вниз, не указывая никуда конкретно. – Я был в этой деревне несколько недель назад со своими людьми, собирал продукты, и… ну, это было странное чувство, и мне оно не понравилось.

«Надар, – сказал Ветер. – Если бы мне пришлось полагаться на твои слова, я никогда бы не смог понять, чего ты от меня хочешь».

Надар вздохнул.

– Ну, если подробнее… – начал он.

«Дитя моё, – сказал Ветер устало, – я стар, как само Время. Я в тысячу раз старше, чем малозначащий вид, малозначащим представителем которого ты являешься. Ты думаешь, я не умею читать твои мысли? Я знаю всё, о чём ты хочешь меня спросить».

Он с напряжением слушал.

«Ты прав, Надар, – медленно произнёс Ветер, вдувая каждое слово прямо ему в мозг. – В деревне, о которой ты говоришь, действительно произошла перемена».

– Какая? Скажи мне, какая?

Надар непроизвольно повысил голос, и ответ Ветра с силой ударил его в грудь и лицо так, что он повалился навзничь.

«Не в моей власти рассказывать тебе об этом. Я могу говорить только то, что ты способен понять. Эта перемена включает в себя понятие Мир, поэтому ты не в состоянии оценить её».

– Мир? Внешний мир? Но ведь это миф! Есть только наш мир! – Снова приняв сидячее положение, он сделал жест рукой, чтобы показать всю ширь Альбиона.

«Ты всё сказал за меня, сын мой», – произнёс Ветер.

– Тогда почему ты говоришь о Мире?

«Я не это имел в виду».

Надар был удивлён. Ему казалось, что Ветер насмехается над ним, нарочно говоря загадками. Сначала он говорил о Мире, а потом подтвердил, что такого места не существует. Он качнул головой. Задавать Ветру слишком много вопросов было делом рискованным: рассерженный Ветер мог уничтожить его без следа своей колоссальной мощью.

– Может, расскажешь мне ещё? – неуверенно спросил он.

«Да, но только немного», – голос Ветра в его голове звучал с неохотой.

– Тогда расскажи. Прошу тебя.

«Перемена, которую ты почувствовал, Надар, имеет отношение ко всему Дому Эллона, но в особенности – к тебе».

Надар воспрянул духом. Он, в конце концов, оказался прав, что пришёл сюда. Ветер предсказал-таки ему, что он добьётся высокого положения в Эллонии.

«Из-за одного человека начнётся война. Ты даже не заметил бы этого человека – принял бы за простого крестьянина, не придав значения, – Ветер помолчал, подбирая слова, а затем продолжил: – Будет кровь. Много крови. Ты же поведёшь армию Эллонии по всему Альбиону. В конце концов, ты достигнешь триумфа, но именно тогда, когда будешь окончательно уверен в своей победе, ты умрёшь».

В мечтах он уже купался в лучах славы. Быть победителем и умереть в бою – разве это не мечта воина?

– Значит, я буду воевать с тем… с тем крестьянином, о котором ты говорил? – спросил он.

«Нет», – ответил Ветер. Он понимал, что Надар не улавливал основной смысл его слов, но знал, что было бы бесполезно указывать ему на это: этот человек слышал только то, что хотел услышать. Тем не менее Ветер повторил:

«Нет. Всю свою короткую жизнь он проживёт, как крестьянин. Даже встретившись с ним, ты не узнаешь его. Но одним лишь своим присутствием он дал начало переменам, которые, в конце концов, изменят весь Альбион». Надар подумал несколько секунд, глядя, как его пальцы сжимаются ж разжимаются, и, скорее у себя, чем у Ветра, спросил:

– Но ведь я смогу изменить всё это? – Он спросил почти шёпотом.

«Нет».

Это единственное слово прозвучало в его голове строго и окончательно, как приговор.

– Не смогу? Я? – удивлённо прошептал Надар.

«Ты получил мой совет, – сказал Ветер. – Теперь ты можешь делать с ним всё, что захочешь. Я не могу тебе сказать больше, чем уже сказал, и не могу подсказать, как действовать».

Цилиндр спокойствия медленно растворился, и Надар вновь очутился в объятьях бури. Он осторожно пополз к пирамиде из камней, на которой всё ещё сидел кроншнеп. Ветер совершенно не беспокоил птицу, которая продолжала разглядывать его с каким-то ненасытным интересом, больше напоминающим выражение презрения.

– Убирайся проклятая тварь! – закричал он, прячась от ветра за пирамиду. – Прочь от меня!

Вой бури заглушил его слова, но кроншнеп, как будто услышав его, расправил крылья и спокойно взлетел в воздух – буря на него совершенно не влияла. Надар сквозь слёзы наблюдал за ним до тех пор, пока он не превратился в еле заметную чёрную точку.

Буря продолжалась несколько часов, и только когда она кончилась, продрогший до костей Надар смог спуститься к тому месту, где привязал своего коня.

В этот период сна он не захотел спать с крестьянкой и затащил в кровать одну из бедных городских аристократок, которые наводняли Гиорран, готовые прислуживать кому угодно за кусок хлеба или лечь в постель с каким-нибудь офицером.

Надар был молод, крепок и симпатичен по-своему, поэтому он без труда получил услуги одной из самых красивых девушек. Кроме того, она оказалась опытной, изобретательной и очень натурально изображала экстаз. Лишь после второго оргазма, ощущая тяжесть лежащего на нём нежного тела, он почувствовал, что согрелся.

* * *

Крепость Гиорран, так же как и Эллонская империя, была древней, как само Время. Ну, конечно, не совсем уж такой древней – кто-то в незапамятные времена построил всё это. Но кто и почему воздвиг такой ослепительно-белый дворец, было исторической загадкой.

Маги Эрнестрада, правда, объясняли всё очень просто. Они соорудили очень сложное переплетение мифов и легенд о древних людях с той целью, чтобы находить для очередного Деспота великих легендарных предков. В случае, если у усопшего Деспота не оказывалось детей и титул переходил к племяннику, более дальнему родственнику или хуже того – к Главному Маршалу, требовалась быстрая ревизия и корректировка предыдущих интерпретаций всех легенд. Многие теряли свои жизни в такие периоды, поэтому маги тратили значительную часть времени и энергии на заклинания, способствующие тому, чтобы после смерти каждого Деспота его старший сын и наследник оказался бы необычайно плодовит. Кроме того, маги настоятельно советовали царствующей семье экстенсивную полигамию.

Тот факт, что один наследник был иногда совершенно не похож на своего почившего отца, не волновал никого и меньше всего магов. Только они могли знать причины этого явления. Иногда наследник очень сильно походил на одного из магов, который затем важно кивал головой и объяснял, что это стало результатом его чрезвычайно сильной магической энергии, потраченной им в угоду Деспоту.

Ко всему остальному они относились так же, как к монаршей наследственности: они, конечно же, использовали разного рода заклинания, но не брезговали и более земными методами. И это понятно, так как большинство из них совершенно справедливо подозревали, что вообще не имеют никаких сверхъестественных способностей.

Удивительно, что Альбион – страна, в которой магия лилась через край, постоянно изменяя очертания полей и ручьёв, не дал способностей сознательно использовать её почти никому, за исключением немногих, в основном дрём и певцов, которые, в свою очередь, старались держаться подальше от Гиоррана, опасаясь рабства.

Честолюбивые аристократы Дома Эллона и армейские офицеры верили, что обладают небольшими врождёнными магическими способностями, но они ошибались. Напротив, у них отсутствовали способности даже к восприятию магии, что изгоняло её из того места, где они находились.

– В начале всего, – рассказывали маги правителям Эллонии, – не было ничего, кроме Солнца. Это всемогущее и доброе существо жило себе спокойно многие века в полном одиночестве, пока его не охватило доселе неведомое чувство: скука. Прошли ещё бесконечные века в полном одиночестве, пока оно нашло решение этой проблеме: сделать другое Солнце, точно такое же, как и само. Решив, оно тотчас так и поступило. Однако это оказалось не столь уж хорошо потому, что почти сразу же они начали спорить и ссориться друг с другом по поводу того, кто из них более могучий. Первое Солнце решило уничтожить своё творение, и началась долгая изнурительная борьба, длившаяся до тех пор, пока одно из них не победило, предав другое забвению. После поражения остались маленькие фрагменты, которые, собравшись вместе и соединившись в одно целое, образовали нечто, проявляющее себя в форме магии.

Какое из двух Солнц вышло победителем? Это стало одной из великих загадок космоса, ответ на которую знали только маги, присягнувшие смертной болью никому не раскрывать тайны. (На самом деле, много веков назад один из них решил, что Солнце само может рассказать об этом магам, повлияв на закон вероятностей. Этот мудрец взял плоский камень и написал по одному слову на каждой его стороне. Он подбросил камень в воздух и стал внимательно наблюдать за тем, какая сторона камня окажется сверху, когда он упадёт на землю. В этот самый момент Солнце решило наказать его за любопытство – маг посинел и упал на землю замертво, но его ученики всё же узнали, какое Солнце выиграло в схватке.)

Солнце (какое бы оно ни было) всё ещё испытывало проблему скуки и решило произвести на свет что-то, что помогло бы ему хоть как-то скоротать время. Несмотря на то, что тысячелетие казалось ему временем, за которое оно не успевало моргнуть глазом, в его распоряжении было слишком много таких тысячелетий. На этот раз оно решило создать что-то, что не будет оспаривать его величия. Оно сотворило Альбион, и это стало Началом вечности.

Поначалу Альбион был населён безобразными существами, жившими не только на земле, но и в реках, включая самую большую – ту, что текла вокруг его границ. Река эта была безусловно живая: она дышала и кормилась за счёт мелких рек, наполнявших её водой. Первые животные, которых сотворило Солнце, ему совершенно не понравились, поэтому оно решило сделать из них что-нибудь более интересное. Оно экспериментировало бесчисленное количество времени, и некоторые результаты экспериментов настолько его заинтересовали, что оно оставило их существовать. Другие же, не понравившиеся Солнцу, были уничтожены.

Наконец, Солнцу удалось сотворить нечто воистину интересное: существо с двумя руками, двумя ногами и головой. Она была первым человеческим существом и звали её Редфо. Солнце посмотрело на неё и создало ещё одно человеческое существо, которое было более совершенным – его звали Касауб. Ни одно из этих существ не отвечало всем требованиям Солнца, но оно подумало, что если предоставить им возможность размножаться, то через многие поколения совершенство может быть достигнуто само собой.

Солнце моргнуло и когда опять открыло глаза, то Альбион оказался населённым многими тысячами людей, которые на первый взгляд ему понравились. Более того, некоторые из них оказались настолько близки к совершенству, что оно было поражено таким результатом. Этим счастливчикам оно подарило рассудок и вменило в обязанность управлять своими неразумными собратьями. Оно назвало этих людей эллоны, в честь самого лучшего из них человека, имевшего рост два метра, а согласно некоторым преданиям и ещё больше, и носившего имя Эллон.

Но даже эллоны были не вполне совершенны, поэтому Солнце не сделало их бессмертными. Вместо этого оно решило опять моргнуть, позволив им размножаться и подойти ещё ближе к идеалу. Таким образом, до сих пор глаза Солнца были всё ещё закрыты, но когда оно откроет их, то обнаружит, что его идеалом является, конечно же, никто иной, как нынешний Деспот всего Альбиона. Маги думали, что это произойдёт во время предыдущего правителя, но этого не произошло. Но кто знает, что принесёт следующий период бодрствования?