Текст книги "Альбион"

Автор книги: Джон Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Джон Грант
АЛЬБИОН

Необходимо сразу же подчеркнуть то, что существует молчаливое соглашение в среде психиатров, не говоря о философах, как о природе или существовании реальности, так и о самой её значимости…

Пол Девис, «Чужие Миры», 1980 г.

Благодарности

Катрин: этот роман определённо твой и только твой, потому что ты верила в него с того момента, когда он был лишь блеском в моих глазах. Как приятно в самом начале написать вот это на странице посвящений, а не пихнуть на страницу благодарностей: 4π+0-∞

Множество людей, часто даже не осознавая того, внесли свой вклад в создание этого романа: их перечисление пылилось бы просто в копирование моей записной книжки. Однако особую благодарность я выражаю Катерине Барнет, Джейн Барнет, Девиду Барнету, Полу Кок-берну, Джо Деверу, Мери Джентл, Ховарду Харрисону (и флейте Майны), Пенелопе Исаак, Джону Джарольду, Джейн Джуд, Линде Меллори, Вену Маунду, Каролине Окли, Лиз Сорбут, Рори Стюарт, Рону Тайлеру, Колину Вильсону и особенно Фей Семпсон. Кроме того, я благодарен всем, кто помогал мне в Мильфордсе и Блотсе, а также членам группы любителей научной фантастики Экстерского Университета и членам Коавер клаб. К тому же, я нахожусь в большом долгу перед многими музыкантами – от Бёрда до Митлофа, а также хочу поблагодарить Орфу, «Инкредибл Стринг Бенд», Энию и, в особенности, Саворину Стивенсон, делавшую зарисовки.

ПРОЛОГ

…Они напирали со всех сторон и толкали в плечи. Выносить это было труднее, чем созерцать своего любовника распятым на деревянном кресте, воздвигнутом на возвышающемся над толпой эшафоте. Ей хотелось уйти отсюда – она не желала смотреть на муки Лайана, но, вместе с тем осознавала, что покинуть его сейчас было бы попросту предательством.

Он устал искать её в толпе, но теперь глаз у него не было. На его губах застыла улыбка – она знала, что это просто издёвка над палачами. «Боль, которую вы мне причиняете, – как бы говорил он, – ничто для меня. Я терпел боль и раньше. Она для меня, как старый друг. Тяжело, конечно, но если привыкнуть, то ничего».

Где-то вдали захлопал флаг, попавший в порыв ветра. Взглянув вверх, она увидела, как он трепещет на фоне неба. Ей был слишком хорошо известен герб, нарисованный на полотнище: собака, пронзённая мечом, на красно-зелёном фоне. Из пасти собаки текла кровь. Это был герб Эллонии – герб, который она ненавидела. Лайан – Тот Кто Ведёт – попал на эшафот за то, что посмел сомневаться в вечности тирании Эллонии.

Она любила Лайана, любила его так, как никогда не любила никого другого. Она плотнее завернулась в серо-коричневую шерстяную накидку с капюшоном и стала вспоминать прошлое. Но её воспоминания вскоре были прерваны. Лайан слабо вскрикнул, когда палач кастрировал его. Подобрав с земли маленький кусок окровавленной плоти, палач поднял его над головой, чтобы толпа могла всё получше рассмотреть. Люди молчали.

Она была в Эрнестраде впервые в жизни. Два года назад Лайан говорил ей, что они когда-нибудь войдут в Эрнестрад с триумфом, гарцуя бок о бок на белых конях, и получат от своего народа право управлять Альбионом. Лёжа в его объятьях под тёплыми одеялами, она тоже мечтала об этом. Она поцеловала его тогда в кончик носа и велела спать, потому что период бодрствования был уже не так далеко. Он забрался под одеяла, коснувшись подбородком её груди, и уснул. Он тихо сопел, а она глядела вверх, в изумрудно-голубое небо. Уже тогда она чувствовала, что её любимый обречён и когда-нибудь умрёт на эшафоте, но несмотря на это хотела, чтобы он продолжал собирать свою армию, готовясь к битве с Эллонией ради освобождения Альбиона.

Толпа вокруг неё зашевелилась.

Человек, одетый в грязно-зелёную кожаную куртку, сильно толкнул её и извинился. Лишь мгновение он смотрел на неё, а затем переключил своё внимание на изувеченное тело Того Кто Ведёт, покрытое ручейками крови.

– Мы любим тебя, Лайан, – закричал сосед.

Она отдала должное его храбрости.

Несколько стражников, услыхав этот голос, принялись напряжённо вглядываться в толпу, но, не обнаружив кричавшего, вскоре потеряли интерес.

«Если бы они знали, что здесь стою я, – подумала она, – то проложили бы мечами дорогу через эту толпу».

Тысячи людей собрались во дворе Гиоррана – дворца Эллонии в Эрнестраде. За спиной толпы находились главные ворота дворца: установленные в стене метровой толщины, они сами были десять метров высотой, но несмотря на свои гигантские размеры закрывались за считанные секунды. Их створки были изготовлены из блестящего металла так давно, что даже эллоны точно не знали, когда именно. Площадь окружали белые стены – такие белые, что на них было больно смотреть. В стенах – чёрные окна. «Очень похоже на пустые глазницы Лайана», – подумала она. Казалось, стены поднимаются до самого неба. Она знала, что через эти чёрные окна за казнью Лайана наблюдают нежные эллонские аристократы, и от души проклинала их всех. Сразу за эшафотом возвышалась стена из серебристо-белого мрамора, покрытая коричневыми пятнами от предыдущих экзекуций.

Снова из тела Лайана брызнула кровь – меч палача отрубил ему левую ногу. Один из мучителей с заметно угасшей самоуверенностью показал ногу толпе. Его глаза, как и глаза коллег, были закрыты маской, чтобы показать, что он не испытывает ни злобы, ни жалости по отношению к своей жертве, но в его позе чувствовалось беспокойство. Он брезгливо бросил ногу в толпу. В другие времена толпа загудела бы от восторга при таком жесте, но сейчас в ответ прозвучали лишь испуганные крики. Люди расступились, и нога упала на мраморную мостовую дворцовой площади. Из неё всё ещё текла кровь.

Ослеплённое лицо Лайана продолжало улыбаться.

Другой палач выбил Лайану зубы молотком, и улыбка превратилась в кровавое пятно. В толпе на площади стало очень тихо. Слышен был лишь крик кроншнепа, который облетел площадь по периметру, озадаченный происходящим, а затем метнулся ввысь к пурпурным облакам, оставив позади себя хриплый удивлённый крик.

«Всё, – подумала она, – пора уходить».

Она начала протискиваться сквозь толпу, изо всех сил стараясь не выдать себя. Некоторые из собравшихся людей вполне могли узнать её, если бы разглядели её лицо под капюшоном.

Она почему-то чувствовала странное безразличие к смерти Лайана – своего любимого, Того Кто Ведёт. Того Кто Ведёт… Как будто кто-то сказал ей, что всё это – лишь игра, что представление скоро закончится, Лайан выйдет на сцену, поклонится и заверит зрителей, что на самом деле с ним ничего не произошло.

Толпа вскрикнула от ужаса, когда один из палачей отрезал Лайану нос острым ножом.

«Должна же я что-то чувствовать, – думала она, – я должна чувствовать жалость, разделять его боль, должна хотеть быть на его месте, а во мне лишь ледяной холод».

Мужчины, женщины и дети с негодованием смотрели на неё, когда она протискивалась мимо них. Она почувствовала облегчение: это означало, что её не узнают. То и дело она поправляла капюшон. В толпе были сотни женщин в капюшонах, и она ничем от них не отличалась. Однако было достаточно одного слова, чтобы эллонские солдаты моментально схватили её и подвергли той же казни, что и Того Кто Ведёт.

Вонь над толпой висела ужасная: смесь запахов давно не мытых тел и грязной одежды. Кое-кто из крестьян привёл с собой скот: овец, коз и даже нескольких коров. Запах скота вносил изрядную лепту в общий букет.

Когда она пробивалась через эту живую массу, ей показалось, что даже солнце померкло от тусклых землистых цветов одежды окружавших её людей. Но несмотря ни на что, эти люди любили Лайана. На некоторых из них были шрамы, полученные к битвах с эллонами. Проталкиваясь мимо одного из крестьян, она обнаружила пустоту в его рукаве. Возможно, она даже сражалась рядом с ним и видела блеск меча, отрубившего ему руку. Почему же она так боится его теперь, его и всех остальных?

Лайан снова закричал: один из палачей выжег на его груди герб Эллонии, а другой держал наготове раскалённый нож, собираясь вспороть живот.

Один из офицеров, одетый в богатую красно-зелёную форму, указывающую на высокий чин, неожиданно развернул своего коня и поскакал вокруг толпы. Люди с ненавистью смотрели ему вслед, но он не обращал на это никакого внимания. У него был серый конь с гордо поднятой головой и длинным красивым хвостом. Это был послушный конь.

Объехав толпу, офицер похлопал коня и что-то зашептал ему на ухо, видимо, пытаясь заставить его забраться на эшафот, на котором медленно и мучительно предавали смерти Лайана. Животное явно не стремилось туда, но воля седока в конце концов победила. Топчась на месте, спотыкаясь и в ужасе вращая глазами, конь всё-таки взобрался на платформу вместе с седоком, смотревшего то на изувеченное тело Того Кто Ведёт, то на море повёрнутых в его сторону лиц.

Он указал рукой на Лайана. Трое палачей внимательно наблюдали за ним: двое улыбались, а третьему, наоборот, было не по себе.

– Вы называли его Тот Кто Ведёт? – закричал офицер, успокаивая коня, который снова начал топтаться на месте. – Кого он сможет повести теперь? Отпусти мы его сейчас, он смог бы только ползать! Теперь он не сможет повести за собой даже таких же слепых калек!

Эта шутка рассмешила лишь его самого. Он достал меч и высоко поднял его над головой. В толпе царило гробовое молчание.

Она узнала его: это был Надар – второй по рангу офицер во всей эллонской армии. Однажды он пытался изнасиловать её, но Тот Кто Ведёт избил его и выгнал с позором. Не удивительно, что он торжествовал после того, как Лайана кастрировали. Она на всякий случай ещё глубже спрятала лицо под капюшон.

Маленький мальчик неподалёку от неё спустил штанишки и стал мочиться на мостовую. Тёплая моча текла по ногам людей, стоявших перед ним. Она на мгновение полюбила его за это.

Но больше всех она любила… раньше любила Того Кто Ведёт, или просто Лайана, как называли его ближайшие друзья и товарищи. Золотоволосого Лайана. Волосы ему остригли в самом начале казни – как часть ритуала издевательств, которые предшествовали казни. В течение двух лет во время сна она гладила эти золотые кудри, сотни раз ласкала тот глупый маленький комочек плоти, который палач ампутировал с таким весельем: теперь он ничего не значил для неё, потому что больше не принадлежал Лайану. Это был просто некий мерзкий объект, на который она предпочла бы не смотреть.

– Умереть ему или остаться в живых? – кричал Надар. Ветер хлопал полами его плаща. В толпе послышался нарастающий гул.

«Пусть он умрёт, – подумала она. – Он не захочет жить таким».

Она вспомнила, как бежала с ним по вспаханному полю, как они спотыкались, падали, царапая ноги об острые камни, а потом снова поднимались. Небо было голубым, и был период бодрствования. Часовые, стоявшие возле лагеря, делали вид, что не замечают их, а они с Лайаном, добежав до берега маленькой речки, нырнули в её ледяную воду. Она брызгала его водой, он отвечал ей тем же. Позже, помогая друг другу, они выбрались на зелёную траву, стянули с себя мокрые одежды и занялись любовью под нескромными взглядами воробьёв.

«А теперь я хочу, чтобы он умер…»

Она пробивалась всё дальше и дальше сквозь толпу. Люди стояли спокойно, но в них ощущалась нарастающая энергия. Речь Надара чуть было не освободила её. Если бы среди них был Тот Кто Ведёт, умевший быстро двигаться и убедительно говорить, они уже превратились бы в новую, готовую к бою армию, жаждущую крови эллонов и готовую отомстить за причинённые им унижения и оскорбления. Но Того Кто Ведёт не было с ними: его изувеченное тело висело на кресте, а они стояли внизу и смотрели на него.

Она знала, что смогла бы повести их за собой, если бы сумела действовать быстро до того, как жизнь покинет его. Но как это сделать? Она лучше уйдёт отсюда, вернётся к своим записям и попытается найти новый путь уничтожения Эллонии. Если она сможет прочитать их, они, несомненно, помогут ей.

Вернулся кроншнеп. Громко крича, он облетел площадь в поисках места посадки и, наконец, нашёл его на кресте прямо над головой Того Кто Ведёт. Походив взад и вперёд, он выбрал самое удобное положение и нахохлился.

Она наконец-то вышла из этой вонючей толпы. Дальше были лишь открытые металлические ворота и зелёные холмы за ними. Толпа внимательно следила за Надаром, который, размахивая мечом, спрашивал о судьбе Лайана.

И тут начался хаос…

Когда в ворота ворвался отряд всадников, она прислонилась к стене. Люди были одеты в красно-зелёную эллонскую форму, оружие звенело и блестело на солнце, а на губах усталых коней была пена. Ей показалось, что она вот-вот оглохнет от шума копыт, застучавших по мостовой. Воины пронеслись мимо неё в то время, как она закрывала от них лицо. К глазам подступили слёзы, и мир превратился в мутное расплывшееся пятно.

Оглянувшись, она увидела, что всадники уже перебили большую часть солдат. Один из палачей, тот, который до этого чувствовал себя неуверенно, перерезал себе горло, и кровь брызгала с эшафота прямо на лица людей, стоявших в первых рядах. Он резонно посчитал, что это более лёгкая смерть, чем та, которая ожидала его в толпе. Двое других подняли свои мечи.

Надар продолжал, невзирая на смятение.

– Так кончат все, кто воюет с Эллонией! – он пытался перекричать шум и снова указал мечом на Того Кто Ведёт, но не успел довести свой жест до конца.

Всадники стреляли из луков. Одному из палачей стрела попала в горло, и он упал на эшафот, обливаясь кровью. Толпа при этом взревела от восторга. Другой затеял с нападавшими переговоры, объясняя, что всего лишь выполнял свою работу, но его голова слетела с плеч, и казалось, что губы всё ещё продолжают шевелиться.

Охрана ворот не обратила на неё никакого внимания. Солдаты пытались разобраться в том, что происходит и чью сторону им стоит принять. Она опять оглянулась. То, что она увидела, напоминало картину художника-баталиста. Толпа в поисках убежища устремилась к воротам. Солдаты Деспота гибли один за другим, падая с коней по мере того, как их настигали стрелы.

Она немного обрадовалась, заметив, что тело Надара уже лежало на земле, напоминая подушку для булавок. Пока она смотрела, ещё несколько стрел вонзилось в его тело и оно конвульсивно задёргалось.

За воротами Гиоррана начинался пологий склон, оканчивающийся маленькой грязной речушкой. Прислонившись к стене дворца, она с наслаждением почувствовала, как влага от мокрого мха, проникая сквозь шерсть, леденит ей кожу. Она села, обхватив колени руками, и, глядя в долину, прислушалась к долетавшим с площади крикам: толстые стены сильно заглушали шум. Смерть остальных её не волновала, а жизнь Того Кто Ведёт, Лайана, медленно покидала его. Пройдёт совсем немного времени, и её воспоминания о нём исчезнут… Тогда она прочтёт то, что написала сама. А сейчас у неё было несколько минут, чтобы в последний раз насладиться мыслями о нём.

На её руку влез маленький паучок. Она осторожно подула, и он остановился, поджав свои лапки. Небо стало абсолютно голубым: облака исчезли. Она забыла о паучке, и он побежал дальше, надеясь найти укрытие в рукаве. Она глубоко вздохнула, ощущая спиной грубые камни стены.

Это началось очень давно. Или нет, скорее, не так давно. Ей вдруг стало тяжело определять время.

Она покачала головой, пытаясь стряхнуть пелену, застилавшую воспоминания.

Они встретились с Тем Кто Ведёт два года назад… нет, раньше, наверно, три или даже больше. До этого она жила, как бы в тумане. Она была проституткой и бродила у причала в надежде, что её подцепит какой-нибудь похотливый пьянчуга. Всё это было странно, потому что она смутно припоминала себя эллонской аристократкой, которая могла выбирать кого угодно среди многочисленных вельмож, посещавших дворец. Но всё это, в конечном итоге, могло оказаться фальшивыми воспоминаниями, и она вполне могла быть всю свою жизнь проституткой. Правда, она не чувствовала в себе большого опыта, но, впрочем, не была и девственницей.

Лайан нашёл её в доках. Она глядела на реку и, наблюдая за игрой солнца в волнах, думала о…

Нет, всё было не так. В Альбионе не было доков, где могли бы промышлять проститутки, предлагая прохожим своё тело. Она была принцессой. Однажды она гуляла по лесу и…

Но эти воспоминания, казалось, принадлежали кому-то другому. Может, она была дочерью купца: толстого человека, который торговал пушниной и рабами в далёких странах, находясь при этом дома и считая свои доходы?

Всё же… Всё же она не помнила этого. Она могла вспомнить лишь о том времени, когда была с Лайаном, как они вместе, бок о бок, ехали впереди армии, которую он собрал в Альбионе, чтобы свергнуть тиранию Эллонии. Нервное ржание лошадей, доспехи не по размеру, надетые на мальчишек и девчонок, слишком молодых, чтобы воевать, но, тем не менее, шедших на войну, захлёбывающиеся крики людей, умирающих на острие меча…

Она покачала головой, на этот раз уже от злости. Разве она не помнила ничего, кроме крови? У неё было множество хороших воспоминаний о Лайане…

Над холмами висел белый раскалённый диск полуденного солнца. Она прищурила глаза, чтобы получше рассмотреть его, не обращая внимания на шум, доносившийся из дворца. Чёрной точкой сквозь ослепительный свет пронеслась какая-то птица, куда она летела – угадать невозможно. В шерстяной накидке было очень жарко, но она не могла снять её, так как под ней почти не было другой одежды. Она села, и её серая парусиновая юбка задралась выше колен. Она решила не поправлять её, так как рядом никого не было.

Её колени…

А может, она была дочерью одной из наложниц Деспота? Незаконным ребёнком, которого он отказался признать? Или может быть… чьей-то женой?

Ах, да, её колени…

Она не помнила. Это хуже всего – не помнить. Первое, что она, как ей казалось, помнила наверняка, так это то, как Лайан подобрал её, когда она стояла у доков… Нет, всё было по-другому: это она его подобрала. Она стояла, облокотившись о шершавую стену амбара, принюхиваясь к продуктам, лежавшим внутри, и её юбка была подрезана так, что открывала колени – своеобразная реклама её коммерческой деятельности, когда неподалёку послышался его голос.

Нет, это было абсолютно невозможно, конечно же, нет. Она просто не могла себя представить в роли обычной проститутки.

Она почти легла на землю, подставив колени ветру, только голова осталась на камнях – как было давным-давно. Она, вероятно, использовала одну из своих дворцовых привилегий, исследуя припортовые кварталы Квазорской Гавайи, или её папаша-торговец направил её туда с добродушной улыбкой на лице.

И тогда она услышала голос:

– Скажи мне, что ты не злая.

И она сказала:

– Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.

Она была эллонской принцессой.

Голос прошептал снова:

– В прикосновении нет зла.

– Есть. Но это приятное зло.

Она была проституткой.

– Забудь об этом.

– Мне легко об этом забыть, – ответила она. И это было правдой – она была не в состоянии что-либо запомнить.

– Нет, это трудно забыть, – возразил голос из глубин амбара. – Причём так трудно, что ты не поверишь…

– Кто ты?

Это спросила размалёванная проститутка, неприступная аристократка, дочь купца или кто-то совсем иной?

А были ли вообще эти доки?

– Сайор, – сказала она в темноту амбара.

Она называла своё имя, не зная, с кем она говорит.

– Меня зовут Лайан, – сказал он. – Мы с тобой здорово повеселимся перед смертью.

Из дверей кабака, возле которого они стояли, вышел пьяный, упал в воду и стал там барахтаться. Его дружки и восторгом наблюдали, как он барахтается в грязной воде. Наконец, когда он почти совсем захлебнулся, его вытащили из реки.

– Что это за имя Лайан? – спросила она.

– Это имя дала мне моя мать.

Она промолчала, не зная, что ответить. Теперь, сидя в тёплых лучах солнца, она лениво ковыряла старую болячку на ноге.

Она тогда жила в деревне, название которой не могла сейчас вспомнить.

– Это из-за моих волос, – объяснил он и вышел на свет, чтобы она могла разглядеть его. Он был среднего роста и крепкого телосложения, длинные светлые волосы доставали ему до плеч. Кожаная рубаха, короткие кожаные штаны, на поясе ножны, из которых торчала рукоятка меча, украшенная фальшивыми драгоценными камнями.

Он улыбнулся.

– Сайор, – сказал он, – мы с тобой покорим весь Альбион.

Только…

Только всё было совсем не так. Она припомнила, что была тогда на балу и безучастно наблюдала за тем, как весёлые молодые девушки убегали в сад с весёлыми молодыми людьми. Повсюду раздавались шорохи и тихий шёпот, а от дрожащего света свечи рябило в глазах так, что ей приходилось жмуриться, если только… Если только это не было отражением солнечных лучей от поверхности реки…

Вот тогда он и подошёл к ней. Он был с головы до ног одет в дорогие и самые изысканные одежды, с которыми гармонировали аккуратно подстриженная борода, пышные кудрявые волосы золотого оттенка, драгоценные камни на чёрных вельветовых ножнах и рукоятке меча, мерцавшие в отблесках свечи, как звёзды. Его светлые волосы, казалось, затмили собой весь мир, когда он поклонился, встав перед ней на одно колено, и снял свою шляпу с необычайно длинным пером.

Он сказал тогда:

– Скажи мне, что ты не злая.

И она сказала:

– Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.

Она была проституткой.

Отец толкнул её и при этом рыгнул так, что красное вино вылилось у него изо рта, испачкав его белые одежды, её белые одежды, а также лицо человека, сидевшего перед ней. Пятна вина были похожи на кровь.

– Я ничего не трогала, – повторила она.

– Дотронься до меня.

Не обращая внимания на разлитое вино и её разозлившегося отца, он протянул свою руку. Кольца на его пальцах светились мягким волшебным светом, как догорающие угли. Она протянула свою тонкую белую руку, такую белую, что смолкли музыканты и скоморохи… Их пальцы соприкоснулись.

Всё было не так.

Они встретились как-то по-другому.

Она не была ни принцессой, ни проституткой: это она знала наверняка.

Она была…

Это самое интересное: кем же она была? Её воспоминания о времени, которое было до Лайана лучше, чем у остальных людей, но…

Нет, она не была принцессой. Если бы она была принцессой, то помнила бы абсолютно всё.

Позади раздался крик, который заглушил все остальные, к которым она привыкла и на которые уже не обращала внимания. Она оглядела местность перед собой, скользя взглядом по женственным изгибам холмок с тёмными пятнами перелесков.

Гиорран – крепость-дворец Эллонии – был построен на возвышенности так, что господствовал над всеми прилегающими к нему холмами, за исключением одной горы, более высокой, чем замок. Вокруг Гиоррана были выкопаны рвы, способные фатально замедлить наступление атакующих армий. Если не считать давно забытых врагов, с которыми эллоны воевали на заре Вечности, то для Эллонии существовала лишь одна вражеская армия – армия, которую вёл её любимый и она сама.

Лайан.

Лайан умирал, а она оставалась живой.

Эллонские солдаты гибли от мечей сподвижников её любимого. Придёт время, она знала, и Дом Эллона отомстит за эту дерзость.

Лайан умирал…

Хуже всего, что ей было всё равно. Абсолютно всё равно.

Солнце стало похоже на гигантский апельсин, и небо наполнилось неприятной смесью голубого, красного и зелёного цветов. Альбион казался мирным и спокойным.

Опять громкий крик.

Она послала Альбиону свой мирный импульс и пошевелила пальцами правой руки, как бы трогая лёгкий ветерок…

Тот Кто Ведёт умер, а значит, умер Лайан.

На какую-то долю секунды она почувствовала всю боль его ухода, затем наступила полная пустота. Она была просто плотью, лежавшей на покрытом травой берегу реки возле стены замка. У неё не было вчерашнего дня, и она не знала, что будет завтрашний: она просто не понимала значения слова «завтра». Для неё существовало лишь понятие «сейчас».

Сжавшись в комок, она почувствовала, как слёзы подступили к глазам. Она не понимала причины, которая их вызвала, ведь теперь не существовало ничего из того, что могло бы её расстроить. И всё же она немного всплакнула.

Затем, с опухшими от слёз глазами, она присоединилась к цепочке крестьян, спускавшихся с холма и перебиравшихся через ров на пути к своим полям, возле которых они будут жить, пока не кончится Вечность.

Она обернулась лишь раз, чтобы посмотреть на высокие белые стены дворца. Этот дворец-крепость был когда-то важен для неё, она это чувствовала, но сейчас не могла вспомнить, когда и почему.

Она пошла за крестьянами.