Текст книги "Альбион"

Автор книги: Джон Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Перед своим повышением Нгур думал, что в ближайшее время гнёт над крестьянами должен быть ослаблен. Теперь же, достигнув неограниченной власти, он не торопился принимать такие решения. В конце концов, хотя поблизости и находилась крестьянская армия, которая, согласно всем сообщениям, изрядно выросла в численности, он знал средства и способы, с помощью которых она может быть уничтожена, и был готов претворить их в жизнь – особенно теперь, когда ему больше не мешала непредсказуемость поведения его предшественника. Теперь, когда он стал правителем, бунт казался пустяковым делом: он стал одной из тем для болтовни за банкетным столом, чем-то бесконечно удалённым во времени, не более.

И он решил призвать себе на помощь Ветер.

Именно тогда он стал по-настоящему беспокоиться.

Ветер не отвечал ему. Он взобрался на плато над Гиорраном и попробовал вызвать его там, но ничего не произошло.

Он перевооружил своих солдат, оснастив их арбалетами и острыми кинжалами, дал им молодых коней и кожаную форму, выкрашенную в зелёный и красный цвета. Когда-то он считал, что победить бунтовщиков можно лишь хитроумными способами. Теперь, когда он сам сидел на троне, он инстинктивно хотел уничтожить их всей мощью, имеющейся у него в распоряжении. Их тела будут раскиданы по всему Альбиону, их головы будут торчать на копьях н каждой деревне, чтобы остальные крестьяне помнили, что случается с непокорными, покушающимися на могущество Дома Эллона.

И однажды он выехал верхом из ворот Гиоррана. Армия, которая стояла перед ним, была даже больше той, которую он возглавлял в последний раз и которая бесславно погибла, уничтоженная дрёмой. Везде, куда бы он ни взглянул, было движение, как будто все окрестные холмы покрыли насекомые. В этот момент он пожалел, что поблизости не было кисти: ему казалось, что несколькими мазками он сможет передать всю эту панораму и сохранить её навечно, как свидетельство своего могущества.

Он был одновременно Деспотом и Главным Маршалом. Он правил каждым гектаром Альбиона.

Он чувствовал, что может протянуть вверх руку и заставить само небо поклониться его бесконечной власти.

Нгур велел одному из командиров передать приказ по армии двигаться в путь. Затем пришпорил коня и поскакал вдоль колонн под приветственные крики своих солдат, пока не оказался во главе армии. Он коснулся шеи своего коня, развернув его таким образом назад, и снова оглядел армию. Перед ним было целое море дисциплинированных солдат. Некоторые из них принадлежали Дому Эллона, другие несли на лице флегматичное выражение рабов, были ещё и торговцы…

Он снова повернул коня.

– Вперёд! – закричал новый Деспот.

Послышался воинственный крик, который, впрочем, длился не слишком долго, и армия последовала за ним.

Послушно.

Глава седьмая. Война

Звуки флейты замерли, и Реган возобновил свою песню.

Вот несколько фактов, которые тебе, возможно, не очень понравятся.

Во-первых, ты крестьянин.

Наступает новый период бодрствования, ты встаёшь с постели и находишь что-нибудь поесть – обычно не самую лучшую пищу, но, во всяком случае, она позволит продержаться тебе до середины периода бодрствования. Ты и твоя жена, всё ещё чувствуя голод, покидаете свой дом и младших детей и отправляетесь на поля. Там, под ярко-голубым небом, вы собираете фрукты или злаки до тех пор, пока тебе не начинает казаться, что твоя спина вот-вот переломится от усталости. Тогда вы медленно направляетесь домой.

Ты думаешь лишь о том, как бы побыстрее добраться до постели. Ты не можешь вспомнить, отчего так устал, ты даже не понимаешь, что устал – это твоё обычное состояние. Ты засыпаешь сразу, как только твоя голова касается подушки.

Но всё меняется, когда приходят эллоны.

Ты помнишь об этом весь период бодрствования, а может, и дольше. Они отбирают урожай и скот и насилуют женщин Ты видишь это, и воспоминания горят в твоей голове, как огонь, постепенно затухающий и превращающийся в некую концепцию, которую ты больше не в состоянии охватить целиком.

Есть и другие периоды бодрствования.

Тогда приходит кто-то, кто обладает способностью возвращать память и чувства. Для тебя это – довольно болезненный шок, как будто ты всю жизнь был окружён удушающем туманом, который неожиданно рассеялся. Все краски мира меняются: становятся свежее и чище. То, что было ярким раньше, теперь слепит глаза, но это лишь радует тебя.

Твоя деревня становится заложницей троих крестьян, способных возвращать вам воспоминания.

Трое пришельцев имеют имена. Им что-то нужно от тебя.

Ты неожиданно обнаруживаешь, что стал воином. Ты одеваешь грубую одежду, тебе дают меч или лук. Если в твоей деревне есть кузнец, он куёт для тебя оружие. Счастливчикам, ты, конечно, не среди них, достаются кони.

Ты уходишь из деревни, где прожил всю свою жизнь. Скорей всего ты погибнешь, но пока это не беспокоит тебя.

Сейчас тебя волнует то, что ты совершенно неожиданно, к удивлению для себя, ожил…

* * *

Теперь они двигались быстро, хотя пополнение армии отнимало достаточно много времени. Между воинами завязались крепкие дружеские связи, как будто они отправлялись на вечеринку, а не на войну.

Это немного беспокоило Аню.

Она знала, что силы Дома Эллона были дисциплинированы и безжалостны в битве. Может, её весело распевающая армия станет лёгкой добычей для них?

Она обратилась к Рин.

Рин была знакома со всем этим.

– Честно говоря, – ответила она, – я рада, что не воюю на противоположной стороне: на мой взгляд, наша армия легко справится с эллонами, невзирая на то, что у нас плохое оружие, а для воинского искусства наших солдат ещё никто не подобрал подходящего эпитета.

– Гм-м-м, – произнесла Аня, думая о том, как повежливее указать Рин на внутреннюю противоречивость только что произнесённых ею слов.

– Ветер, – пробормотал Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган. – Элисс. Я.

– Прекрасно. Благодарю. Особенно последнее, – сказала Аня. – Ветер говорит, что будет воевать на нашей стороне, и исчезает так, что мы больше не слышим о нём. Элисс приходит и уходит, распоряжаясь нашими жизнями, будто они принадлежат ей. Всё что она до сих пор сделала: прислала нам дрёму, который уже умер, и певца, который, может, хорошо поёт, но в руках умеет держать только бубен.

– А теперь ещё и меч, – пробурчал Реган, – но этого ты, конечно, не заметила.

– К тому же наши воины готовы отдать в бою с Эллонией свои жизни, – сказала Рин. – Ты когда-нибудь сражалась с людьми, которые предпочитают умереть, а не быть побеждёнными? Поверь, это не очень приятное ощущение, даже если ты вооружена боевым топором, а они деревянными ложками.

Они медленно пробирались через лес по склону холма. Коням было тяжело, и Аня упрекала себя за то, что выбрала именно эту дорогу. Но она знала, что эллоны могут быть поблизости, поэтому старалась скрывать своих людей как можно дольше: на открытой местности они были хорошей мишенью для эллонских лучников.

Кони осторожно выбирали дорогу между деревьев. Аня ощущала запах политых дождём листьев и время от времени протягивала руку, чтобы дотронуться до их влажной прохлады.

– Я могу больше, чем ты думаешь, – произнёс вдруг Реган, когда их кони снова поравнялись.

– Извини, – сказала Аня. – Я преувеличивала. Если вдуматься, я вообще вела себя отвратительно.

– Нет, не извиняйся. Я говорю серьёзно. – Он провёл ладонью по лбу, пытаясь найти слова, чтобы выразить свои мысли. – Я могу создавать музыку.

– О да, – сказала Аня. – Я опять извиняюсь.

В её голосе звучал сарказм.

– Знаешь что? – заметил Реган. – Твои извинения хуже издёвок. Лучше не извиняйся.

– Прости.

Через некоторое время он заметил:

– Есть некоторые вещи, которые может сделать музыка и не может сделать меч.

Он пригнул голову, чтобы не ударится о ветку.

– Меч не может заставить плясать?

Реган сорвал орех, швырнул в неё, но промахнулся.

– Музыка, – продолжил он, когда Аня перестала смеяться, – обладает определённой силой. Она имеет природу, схожую с природой Ветра. И это не образное выражение. Я пытаюсь сказать, что музыка берёт воздух и превращает его в оружие. Подумай об этом. Почему эллоны трубят в горн, когда заходят в деревни? Ведь явно не по эстетическим причинам. Они понимают или понимали когда-то, какое действие оказывают на крестьян звуки горна. Музыка может передавать сообщения или даже команды, хочет того или нет тот, кто её слышит.

– Ты давно так не удивлял меня, Реган, – сказала Аня. В её глазах была насмешка.

– Слушай, – сказал он.

Он стал отбивать на своём бубне весёлый ритм, а она в такт покачивала ногой.

– Это так, пустяки, – Реган убрал бубен, – за исключением того, что несколько секунд я вполне осознанно контролировал тебя.

– Глупости, – засмеялась Аня. – Я просто качала ногой в такт твоему бубну!

– А ты могла не делать этого?

– Конечно, если бы захотела.

– В том то и дело: ты не захотела! Ты хотела делать то, что я заставлял тебя делать, Я хотел, чтобы ты качала ногой и ты качала ей именно так, как я того хотел. Ты не думала, подчиняясь моей команде.

– Кажется, я начинаю понимать, что ты хочешь мне сказать. – Лукавый блеск исчез из её глаз.

– А теперь я дам тебе другую команду, совершенно отличную от первой. – Он крепко обхватил своего коня ногами и снова достал бубен. – Только не буду это делать долго, потому что лошади пугаются…

В течение нескольких секунд Реган издавал на своём бубне скорбные размеренные звуки. Аня почувствовала необходимость натянуть узду у коня. Вокруг послышалось нервозное ржание. Она и сама испугалась той музыки, которую играл Реган: каким то неведомым образом она рисовала ей картину её собственной смерти.

– Никогда больше не делай этого, – сердито сказ Аня.

– Но я должен. Эта музыка имеет много общего с Ветром. Мы оба можем общаться непосредственно с разумом человека и изменять его. Ты говорила с Ветром, поэтому знаешь, что это такое. А сейчас ты слышала звуки бубна, когда он говорил с тобой в подобной манере. Звук – это всего лишь звук и ничего больше. Но ум твой воспринимает его и подчиняется скрытым в нём командам.

Он снова убрал бубен и достал флейту.

– Вот тебе ещё доказательство, – сказал Реган, поднося инструмент к губам.

Его пальцы легли вдоль отверстий. Он облизнул губы и заиграл танцевальную мелодию, которую когда-то слышал на севере Альбиона.

Аня почувствовала, что улыбается. Ей показалось, что всё её тело охвачено неописуемым счастьем, будто сердце начало биться быстрее. Вокруг всё выглядело удивительно хорошо: весело светило солнце и дул приятный лёгкий ветерок.

Реган перестал играть.

Аня сердито взглянула на него.

– Продолжай, – сказала она.

– Нет.

– Почему?

Некоторое время они не разговаривали, ведя лошадей вниз по скользкому склону холма, у подножья которого протекал ручей. Когда они перебрались на другую сторону, Аня повторила свой вопрос.

– Почему?

– Потому, что я уважаю тебя.

Она фыркнула.

– Это не ответ.

– Напротив, – возразил Реган, – самый что ни на есть истинный ответ.

Она подумала немного.

– Да, – наконец произнесла она. – Я поняла, что ты имеешь в виду. Это как в любви. Ты хочешь, чтобы это продолжалось вечно, но всему когда-то приходит конец.

Реган с сомнением посмотрел на свою флейту и убрал её на место.

Он откашлялся.

– Никогда не задумывался об этом раньше, – пробормотал он, а затем сказал, обращаясь к Ане: – Думаю, теперь ты понимаешь, как музыка может управлять людьми – людьми и их эмоциями. Как я уже говорил, в этом у меня много общего с Ветром: я так же, как он, могу обращаться непосредственно к разуму людей. И к разуму эллонов.

Они вышли из леса и приближались к вершине холма. Оглянувшись, Аня увидела аморфную массу разноцветных одежд и тяжело дышащих коней.

– Значит, ты сам по себе являешься оружием? – пробормотала она, глядя на Регана.

– Да.

– Тогда скоро я использую тебя в этом качестве.

Он улыбнулся ей.

– Я знаю. Мы подходим к Эрнестраду. Теперь это будет скоро.

– Ты можешь умереть. Может, даже в следующий период бодрствования.

– Я не боюсь.

– Тогда ты дурак.

– Нет. Я певец. Песни не умирают, а я – как песня.

* * *

Нгур беспокойно ходил взад и вперёд по одному из залов Гиоррана, который он выделил себе в личное владение. Пол был выложен полированным красным и белым мрамором, поэтому свет в зале имел красноватый оттенок. Нгур уже давно сменил обстановку, окружавшую его предшественника: там, где недавно стоял массивный золотой трон, теперь располагались кресла и дубовый стол, за которым регулярно он совещался со своими командирами. Стены и потолок были белыми. На них, то тут, то там висели картины, причём некоторые были настолько древними, что ни один из историков Дома Эллона не мог указать дату их написания. На картинах были изображены люди и животные, многие из которых не походили ни на одно из реально существующих. Тут были какие-то жёлтые звери с загнутыми к самому хвосту рогами. Были шестилапые твари, испускавшие из глаз яростный белый огонь в племя охотников, пытавшихся укрыться от страшного жара.

Нгур сел в одно из кресел и положил локти на стол. Он посмотрел на странных животных, нарисованных на картинах, и в тысячный раз понял, что они нарушали одну из самых основных догм Дома Эллона: всё вокруг было одинаковым всегда, с того момента, как Солнце решило сотворить Альбион. Эта мысль мучила его давно: если когда-то всё было по-другому, то положение вещей изменится и в будущем. То есть Дом Эллона не сможет вечно сохранять свою власть.

Он знал, что это еретические мысли и что он не должен позволять себе задумываться над этим. Более того, он знал, что если поделится с кем-нибудь из командиров или придворных этими мыслями, то тем самым подпишет себе смертный приговор. Но мысли продолжали преследовать его – правда, все эти странные животные могли оказаться лишь фантазиями художников или сюжетами каких-то легенд, сочинённых в менее цивилизованные времена. Но даже такие гипотезы не давали ему успокоения. Во-первых, художникам в Гиорране никогда не позволялось давать волю фантазии – картины их должны были быть строго реалистичны, Во-вторых, если в древние времена существовали легенды, о которых не знали сейчас, то это подтверждало всё ту же мысль, что в истории происходили некие крупные перемены.

Будущее же могло принести с собой новые перемены, и одной из них, очевидно, являлось уничтожение Дома Эллона и всего, что с ним связано. Нгур мрачно подумал о том, что является последним эллонским Деспотом. Ветер, похоже, оставил их, а крестьянская армия, как сообщали его разведчики, была на подходе к Эрнестраду. Его солдаты сдержанно отнеслись к последнему фиаско своего командира. Он вёл их несколько периодов бодрствования в надежде встретить крестьянскую армию, пока бледный от страха курьер не вызвал его обратно в Эрнестрад. Разведчики сообщили, что его дезинформировали: крестьяне подходили к столице с совершенно противоположной стороны.

Таким образом оказалось, что он зря запускал всю эту огромную военную машину. Он удивился масштабам своей ошибки. Как будто неведомые сверхъестественные силы строили козни всем его начинаниям. С того момента, как он стал Деспотом, он поступал, с его точки зрения, правильно, но всё же военная наука и его опыт оказались столь же бессильны, как неумелое латание дыр его предшественником.

Нгуру показалось, что он услышал шёпот. Элисс…

Он посмотрел через окно на то, как солнечный свет играл на холмах и полях, как самые дальние из них медленно меняли свою форму: это означало, что в мире по-прежнему всё в порядке. Он смотрел на солнечные лучи, постепенно понимая, что они олицетворяют для него религиозные убеждения. Солнце, которое должно было быть защитником Дома Эллона, казалось, не только не интересовалось жизнью Эллонии, но и вообще не влияло на существующее положение вещей. Одним из убеждений было то, что Солнце мудро руководит действиями Деспотов, но оно не только не уберегло от смерти его предшественника, но и безучастно наблюдало, как он, Нгур, не раз проводил военные кампании, заканчивавшиеся лишь его собственным позором.

Возможно ли, что вопреки всему, что он слышал и чему привык верить, Солнце вовсе не было Богом? Может, это просто яркое пятно в небе?

Нгур был интеллигентным человеком, и у него хватало ума держать свои идеи при себе. Злясь на себя за то, что они вообще пришли к нему в голову, он каким-то странным образом приветствовал их. Если он смотрел на мир с совершенно другой точки зрения, целиком и полностью отличной от той, к которой он привык, он мог получить совершенно новые идеи. Он никогда не убеждал себя, что его идеи были правильными, а традиционные – наоборот. Ему казалось, что быть догматиком в любом смысле – означало совершать интеллектуальное самоубийство. Он был рад, что с одинаковой лёгкостью мог смотреть на мир с различных точек зрения.

Кроме всего прочего, он надеялся, что эта способность поможет ему уничтожить эту пресловутую женщину с бандой её сторонников.

Солнце продолжало играть своими лучами в постоянно изменяющихся очертаниях далёких холмов,

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал Нгур.

Дверь открылась.

Одетый в полную парадную военную форму, в дверях стоял светловолосый человек средних лет.

– Аропетрана, – воскликнул Нгур, вставая с кресла и протягивая руки, чтобы приветствовать человека, которого считал одним из самых верных своих командиров.

Аропетрана формально поклонился. Они оба знали, что формальность была лишь притворством, так как в былые времена они часто вместе напивались, а потом гонялись за шлюхами, причём для Аропетраны эта охота обычно была более результативна.

Когда Аропетрана выпрямился, на его лице отсутствовала его привычная дружеская улыбка.

– Сэр… – начал он.

– Мы вроде неплохо знакомы, Аропетрана,. Почему величаешь меня сэром?

– Нгур, – сказал командир. Было видно, что он произнёс это имя с большим трудом. – Нам надо сделать ревизию состояния нашей армии. Необходим ряд изменений, причём сделать их надо очень быстро. И ты и я знаем, что люди волнуются и ищут, с их точки зрения, более надёжного руководства. Теперь и офицеры – даже кое кто из моих друзей, начинают поговаривать о том, что тебя надо заменить на другого.

– На кого?

Аропетрана выглядел смущённым.

– На меня, – ответил он.

– Ты отказался?

– Нет.

– Ты согласился? Ты…

Нгур был шокирован предательством.

– Нет, и не согласился, – сказал Аропетрана. – Я позволил своему сердцу управлять головой, Нгур, и ради нашей старой дружбы… Кроме того, мне стало ясно, что, если я откажусь сразу же, вместо меня найдётся другой, который не питает к тебе таких дружеских чувств, как я. Другая причина – это дурной прецедент смены Деспота из-за недовольства армии: если бы я согласился и сам стал бы Деспотом, разве мог бы я полагаться на поддержку своих офицеров? Моя шея была бы сломана следующей. Но самая главная причина в том, что я не хочу быть Деспотом… а хочу, чтобы Деспотом был ты, так как считаю тебя способным выполнить возложенную задачу хорошо. Именно поэтому я сказал остальным, что мне необходимо время, и именно по этой причине я сейчас здесь.

– Сядь сюда, – сказал Нгур. – Похоже, у нас есть о чём поговорить.

Они сели за стол напротив друг друга. Свет из окна отражался на его полированной поверхности, делая её похожей на стекло.

– Эти кресла страшно неудобные, – сказал Аропетрана, улыбаясь в первый раз с тех пор, как вошёл в зал. – Почему бы тебе не подобрать другие?

– Я пытался, – ответил Нгур, благодарный за возможность хоть ненадолго отклониться от темы разговора, – но никак не мог убедить людей в том, что мы не собираемся восседать здесь на тронах.

– Восседание на троне ничего общего не имеет с его удобством, – заметил Аропетрана.

– Это точно.

Они посмотрели друг на друга, не зная, как начать.

– Может, выпьем чаю? – предложил Нгур, вновь пытаясь уйти от темы разговора.

– Было бы неплохо, – заметил Аропетрана, так же довольный этой задержкой.

Нгур нашёл маленький золотой колокольчик и позвонил. В дверях мгновенно появилась рабыня. Она нервничала, так как была наложницей у предыдущего Деспота и видела, как многие, подобные ей, расстались со своей жизнью лишь за то, что неправильно стучали в дверь. Она благодарно улыбнулась, когда Нгур попросил всего лишь чайник с ароматизированным чаем и две маленьких чашки. Она попятилась к двери, закрывая лицо руками, как того требовали правила поведения молодой аристократки.

Нгура раздражало всё это, но он делал вид, что не обращает внимания.

– Что раздражает офицеров? – неожиданно спросил он.

– Ты возглавлял армию, которая была разбита из-за твоего упущения, – сказал Аропетрана, наклоняясь вперёд. – Затем ты повторил точно такую же ошибку. Потом ты повёл армию из Гиоррана в неправильном направлении. Всё это не могло вызвать уважения со стороны твоих солдат – тех, кто остался жив. Всё, чего они ждут – это победа. Чистая, лёгкая, кровавая – но победа. Ты же не смог дать им того, что они ждали от своего Главного Маршала и Деспота.

– Всё изменилось, – сказал Нгур, отодвигая кресла от стола и вытягивая ноги, – с того момента, когда Лайан начал своё восстание. Солдаты не знали – просто потому, что им этого никогда не говорили, – что Лайан был сыном человека, попавшего в Альбион из Внешнего Мира.

– Это не может быть правдой, – сказал Аропетрана, вытирая руки о бёдра.

– Это именно так. Об этом рассказал мне человек, которому я доверяю безоговорочно. Нет… он скажет мне об этом…

Нгур поднял руку к виску, удивляясь, почему это время стало выкидывать с ним такие шутки.

– Что-то я не могу понять… Мне расскажут об этом, и я знаю, что мне расскажут об этом, но… Но как же я могу знать то, что мне ещё не рассказали?

Ладно, дай мне рассказать, что он… Нет, кажется, она рассказала… Расскажет мне. Человека этого звали Терман и он жил с женщиной по имени Майна. Продукт их совместной жизни получил имя Лайан. Он вырос, стал вождём, у него было множество женщин, но только одна из них, кажется, по имени Сайор, принесла ему ребёнка, девочку по имени Аня. Эта Аня сейчас как раз и возглавляет бунт. Где-то вне пределов Альбиона существует мир, в котором даже самый последний крестьянин помнит, что делал вчера, и может составлять планы на завтра.

Аропетрана нервно заёрзал на кресле.

– Этого не может быть, – сказал он. – Не существует другого места, кроме Альбиона.

Он взглянул на Нгура, беспокоясь, не сошёл ли его друг с ума.

– Докажи это, – предложил Нгур.

– Маги нам говорят, что…

– Оставь в покое магов. У тебя есть собственные мозги, чтобы доказать это. – Он указал пальцем в грудь Аропетране и повторил. – Докажи это.

Появился чай, и Нгур исполнил целую церемонию, разливая его по чашкам. Аропетрана всё это время думал. Его друга явно ввели в заблуждение либо еретики, либо сумасшествие. Просто невозможно, чтобы существовал другой мир, кроме Альбиона. Всё – просто. Где были эти другие миры? В параллельные миры Аропетрана не верил. Здесь была одна твёрдая эллонская действительность.

Он поднял к губам чашку и со смесью уважения и сомнения посмотрел на Нгура. Горячая жидкость обжигала рот, но он продолжал пить с подобающей вежливостью.

– Мы говорим ересь, приятель, – произнёс он наконец, вытирая рот. – Мы сможем поговорить об этом после, может, за парой бутылочек вина, но сейчас, пожалуй, имеет смысл подумать о том, как избежать переворота в армии.

– Согласен, – сказал Нгур, глядя на тёмную блестящую поверхность чая. – Командиры недовольны мной – да, мне не везёт. И я ничего не могу поделать с этим, но есть шанс изменить их настрой против меня.

Он снова глотнул сладко пахнущей жёлто-коричневой жидкости и вопросительно взглянул на Аропетрану, который сказал:

– Да, есть шанс, но очень призрачный.

Нгур продолжал смотреть прямо в глаза Аропетране, и командир в конце концов отвёл взгляд, как бы заинтересовавшись деталями картин, висящих на стенах.

– Ты должен, – сказал Аропетрана медленно, с таким видом, будто речь шла о погоде, – разбить крестьян. Не просто разбить их армию, а уничтожить её всю, до последнего воина. Было бы хорошо, если бы тебе удалось захватить эту женщину, Аню и её главных соратников и привести их сюда, в Гиорран для ритуальной казни. Ты должен показать всему Дому Эллона, что обладаешь полной властью над Альбионом и что любой, кто сомневается в этом, будет втоптан в землю. Чем дольше Аня и её орда разгуливают в безопасности, тем больше вероятности, что ты будешь смещён.

Нгур помешал свой чай.

– Эти мысли давно не дают мне покоя, приятель, – сказал он, – но легче говорить, что я должен делать, чем как я должен это делать.

Аропетрана улыбнулся ему.

– Мы оба были заядлыми лентяями в учёбе, не так ли? – заметил он.

Нгур удивился, но затем понял, что тот имеет в виду. Замечание было справедливое, но никак не связанное с теперешней ситуацией.

Видя его замешательство, Аропетрана принялся объяснять.

– Когда нам давали комплекс упражнений, мы всегда сначала выбирали самые лёгкие, откладывая наиболее трудные на последний момент.

– Точно, – сказал Нгур. Они оба предпочитали упражнения с мечом очистке конюшен.

– А когда выросли, мы научились делать дела по-другому, – продолжал Аропетрана. – Мы начинали с того, что не хотели делать – с более сложных вещей так, чтобы можно было расслабиться, покончив с ними, и отдать остальное время приятным занятиям. Тогда это было мудрой системой… Этот урок мы вынесли для взрослой жизни, вспоминая, какими глупыми мальчишками были когда-то. Но сейчас, думаю, тебе стоит вспомнить нашу старую систему.

– Что ты имеешь в виду?

Чашка у Нгура опустела.

– Начни с чего-нибудь простого, – сказал Аропетрана. – Пошли патруль, чтобы поймать для начала лишь одного крестьянина – полдюжины было бы предпочтительней, но достаточно одного. Эта операция напомнит армии, что ты всё ещё обладаешь неограниченной властью. Что будет с этими пленниками – тебе решать: важно, чтобы как можно быстрее хотя бы один был связан и доставлен в Гиорран.

– Ты поведёшь патруль? – спросил Нгур, не глядя на Аропетрану.

– Друг, – сказал Аропетрана, – служить тебе – это удовольствие. Как я уже говорил, поймать одного крестьянина будет несложно. Их армия находится недалеко от Эрнестрада, и, так же как и мы, они должны высылать вперёд разведчиков. Мы с лёгкостью сможем найти такого разведчика и привести его сюда, что, без сомнения, усилит нашу армию и решит её внутренние проблемы.

Нгур налил себе ещё чаю. Он посмотрел на дно чашки, очертания которого были искривлены жидкостью и струящимся над ней паром.

– Я позволяю тебе сделать это, – сказал он так, будто речь шла о неком пустяковом деле.

– Этот человек может и не быть крестьянским воином? – спросил Аропетрана.

Нгур вздрогнул.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, у нас не будет особых проблем в поимке воина, но если что случиться, мы можем просто взять с поля одного из крестьян, одеть его в примитивные доспехи и притащить сюда. Вообще, чем больше я думаю об этой возможности, тем более разумной она мне кажется. Мы казним его, и армия увидит, что ты всё ещё являешься её лидером.

– Но человек будет невиновным!

Аропетрана пожал плечами.

– Не бывает невиновных людей.

– Нет, – сказал Нгур. – Я не могу этого позволить.

– А ты можешь позволить, чтобы тебя свергли? – спросил командир, наклоняясь над столом. – Ты можешь позволить, чтобы эти варвары поставили Дом Эллона на колени? Если так, только скажи мне, и я убью тебя на месте. Откуда в тебе эта мягкотелость? Раньше ты не был таким. Наступили тяжёлые времена, а в тяжёлые времена необходимо принимать жёсткие решения. Ты должен забыть о судьбах отдельных людей и думать о судьбах мира и о всех, кто его населяет в целом.

Нгур снова отвёл глаза. Аргументы казались логичными: он не мог найти в этих рассуждениях того, с чем бы он был не согласен. Совсем недавно он не имел бы против этого никаких возражений, но теперь он изменился. Несмотря на то, что он пролил достаточно много невинной крови на своём пути к трону Деспота, ему не хотелось вновь убивать невиновного человека, даже крестьянина, только ради того, чтобы удовлетворить кровожадность своих солдат.

– Но если он не…?

Неожиданно Нгур принял решение и тут же возненавидел себя за него.

– Да, – сказал он. – Разрешаю.

Аропетрана встал, отодвинув кресло, и ножки заскрипели по мраморному полу.

– Надеюсь, ты достаточно мудр, Нгур, – сказал он, собираясь уходить.

– Я тоже надеюсь, – мрачно заметил Деспот.

Через некоторое время после того, как Аропетрана ушёл, Нгур повторил те же слова в совершенно пустом зале.

– Я тоже надеюсь.

* * *

Когда патруль Аропетраны вышел из больших ворот Гиоррана, дул сильный ветер. Несколько солдат приветствовали дюжину всадников, но большинство смотрели на них довольно мрачно. Прошёл слух – Аропетрана немало потрудился для его распространения, – что отправка патруля явилась результатом секретно полученной информации и что он должен был схватить одного из главарей повстанческой армии, возможно, даже саму Аню. До эллонских солдат часто доходили подобные слухи, и большинство из них относились к ним скептически.

Сам Аропетрана был страшно возбуждён. Ему нравились хлопки развевающегося над ним флага. Ему нравилось ощущать под собой сильные мускулы коня, когда он проезжал по лагерю эллонской армии. Ему нравилось сознавать, что к концу периода бодрствования он вернётся обратно с жертвой, и мрачное выражение исчезнет с солдатских лиц, сменившись радостью, которая предвосхищает триумф. Он давно заметил, что мрачные солдаты всегда проигрывали тренировочные турниры, а те, которые улыбались, рассекая воздух мечом, всегда оказывались победителями. Задачей Аропетраны являлось вернуть самодовольные улыбки на лица эллонских солдат во что бы то ни стало, и тогда, он был уверен, грядущая битва будет выиграна.

Выехав из лагеря и оставив его запахи далеко позади, они оказались у подножья высокого поросшего кустарником каменистого холма. Несколько лошадей противились подъёму туда, поэтому Аропетрана поехал первым, показывая пример.

Остальные последовали за ним, хотя было видно, что животным приходиться нелегко. Шум падающих камней напоминал плеск воды.

Наконец они вышли на твёрдый грунт. Трава была выгоревшей и жёлтой, то там, то тут виднелись жухлые кусты. Кони поднимались по крутому склону с трудом, но опора для них была хорошей. Аропетрана вновь направил вперёд своего коня, и остальные опять послушно двинулись следом.

На вершине холма они остановились. Казалось, отсюда их взору был доступен весь мир. Картина дрожала перед глазами из-за волн тёплого воздуха, поднимающегося ввысь, но, несмотря на это, они могли различить вдали цепь высоких бело-голубых гор, при виде которых Аропетрана поёжился от холода, представив, что поднимается на одну из этих вершин. А ещё дальше была белая занавесь, верхняя часть которой терялась высоко в небе – край света.