Текст книги "Альбион"

Автор книги: Джон Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Он посмотрел на кончики сложенных вместе пальцев рук.

Им управляла любовь или страсть?

Это был трудный вопрос.

Он услышал, как снаружи донёсся ещё один сдавленный крик – на виселице умер ещё один крестьянин.

Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган ответил на свой вопрос, но ему так хотелось, чтобы это случилось гораздо раньше.

* * *

Джоли старался по возможности быстрее найти то место, где он оставил армию Ани, но когда пришёл туда через несколько периодов бодрствования, обнаружил, что лагеря на прежнем месте не оказалось. За войском остался чёткий след, и он следовал по нему многие километры, переходя с шага на бег и обратно, надеясь, что вскоре нагонит его. Когда с бежал, ругался громко, а когда шёл пешком – лишь бормотал непристойности.

Наконец он потерял след. Перед ним была широкая равнина, покрытая крупной галькой, и здесь совершенно невозможно было понять, в какую сторону они пошли. Он выругался, глядя на эту равнину, и решил следовать в том направлении, в котором шёл два последних периода бодрствования: он сомневался, чтобы армия изменила направление своего движения. Время от времени он поднимал с земли камень и швырял его вдаль, с удовлетворением глядя на облачко пыли, которое он поднимает. Проходя мимо часто встречающихся здесь термитников, он запускал в них руку, а потом с удовольствием поедал шевелящихся насекомых.

Пища была не самой лучшей, но если не считать этого, он чувствовал себя абсолютно счастливым, шагая по выжженной солнцем равнине. Он привык спать редко и мало, поэтому продвигался достаточно быстро. Вокруг никого не было, но он всё же стеснялся справлять нужду в совершенно открытом со всех сторон месте. Почувствовав, что от него изрядно стало вонять потом и испражнениями, он захотел найти какой-нибудь пруд, где мог бы помыться. Он не помнил, чтобы когда-либо прежде его беспокоила личная гигиена.

Прудов не было. И от него воняло нещадно.

Вскоре исчезли и термитники.

Это была более суровая проблема. Он мог стоически выдерживать грязь на своём теле, но голод и жажда – совсем другое дело.

Солнце нещадно пекло его, и он оглянулся вокруг в поисках термитников.

Их не было.

Получалось, что ему ничего не остаётся, как только вернуться назад.

Трудность заключалась в том, что в этой бескрайней пустыне трудно было найти этот «зад». Вполне вероятно, что несколько последних периодов бодрствования он ходил по кругу.

Пожалуй, стоило продолжать идти в том же направлении. Но что это было за направление?

Он снова осмотрелся, но на камнях не было видно его следов. Небо – безоблачное, солнце светит прямо над головой. Куда бы он ни посмотрел, до самого горизонта тянулась каменистая пустыня.

Он слышал когда-то, что можно обмануть свою жажду, положив в рот гладкий камешек. Через несколько километров он с трудом вытащил камень обратно. В этой пустыне не было ничего, чем бы он мог компенсировать воду, отнимаемую у него взбесившимся солнцем.

Если бы Элисс была здесь, она могла бы всё изменить – например, создать оазис.

Но Элисс здесь не было.

Джоли попытался лечь спать и увидеть сон про дождь, но ему не спалось. Через некоторое время он поднялся на ноги и направился в том направлении, которое казалось ему наиболее подходящим.

Через несколько часов он мог думать только о собственной жажде. Всё исчезло из его головы. Высохшие глаза осматривали пустыню в надежде увидеть хоть какой-нибудь источник жидкости – желательно ручей, хотя любое растение или муравейник тоже подошли бы.

Ничего.

Когда он первый раз споткнулся, то решил, что это из-за глупой неуклюжести. Он почесал колено, встал и снова отправился в путь.

Второй раз он упал более серьёзно, глубоко поранившись в нескольких местах, и некоторое время лежал лицом вниз, визжа, как пойманное в капкан животное. Хотя свет вокруг него был ровный и постоянный, ему казалось, что солнечные лучи идут на него, атака за атакой, то наступая, то отступая вновь.

На этот раз было гораздо труднее подняться на ноги. Как будто какая-то сила пыталась удержать его на земле.

Потом он упал в третий раз.

Лёжа на земле, он умудрился выжить весь следующий период бодрствования. Его разум путешествовал по самым разным местам: то перемещался в воздух, где его лицо обдувал холодный ветер, то находил себя в подземном мире, где правили садисты-демоны, которым доставляло огромное удовольствие мучить его.

К концу периода бодрствования он всё чаще и чаще оказывался в обществе демонов.

С огромной неохотой он позволил душе покинуть своё иссушенное тело.

Он почувствовал, что взлетел высоко в небо. Когда это случилось, он чувствовал себя страшно одиноко, но тут же обнаружил, что вокруг было тепло, как будто он был ещё не родившимся ребёнком. Перед глазами переливались миллионы цветов.

«Кто ты?» – спросили остатки его индивидуальности у той общности, которая взяла его к себе.

«Ветер – ответила она, и голос её, как цунами, заполнил собой всё вокруг. – Добро пожаловать».

Глава шестая. Нерв

Ветер перенёсся на высокие холмы возле Гиоррана и оттуда вызвал Деспота для беседы. Тот хотел было возмутиться такой наглостью: Деспот не привык, чтобы ему кто-то говорил, как ему следует поступать. Однако после того, как несколько крупных строений Эрнестрада были разнесены в пыль, он передумал.

Деспот правил людьми, а Ветер – природными силами, которые властвовали над всем Альбионом и могли запросто уничтожить весь людской род. Хоть это было и тяжело, Деспот заставил себя признать, что существуют силы более могущественные, чем те, которые были в его власти.

Когда Ветер вызвал его, он находился в просторной комнате с одной из своих любимых наложниц. Пол был выложен квадратными плитами из разноцветных камней, отражения которых можно было различить на потолке благодаря яркому свету, струившемуся в незастекленные окна. Наложница была женщиной среднего роста, немного ниже, чем он сам, и происходила из аристократической семьи. Родители отдали дочь на службу Деспоту, чтобы получить от этого определённую выгоду. Они хотели иметь исключительное право продажи чего-то во всём Альбионе. Деспот же хотел иметь как можно больше красивых наложниц, родители были казнены, как только выполнили свои обязательства по контракту. У Деспота не было оснований возмущаться такой системой – она казалась ему совершенно справедливой.

Она думала о том, что жирная грудь была для неё самым ненавистным местом его тела, исключая разве что подмышки, когда Ветер вошёл в комнату, срывая со стен картины и сметая с полов ковровые дорожки.

Деспот оторвал себя от наложницы.

– Уходи! Уходи отсюда! – закричал он. – Я приду к тебе, как обещал, но немного попозже!

Она чувствовала под своим обнажённым телом прохладу ровного каменного пола. Странно, что он казался ей более желанным, чем отчаянно страстные объятия Деспота, в которых она находилась секунду назад. Толстяк же был брошен Ветром из одного угла комнаты в другой, да так, что на его жирном торсе появились синяки. Она ухмылялась, глядя на то, что делал с ним Ветер, и особенно на его хлопающий по животу член, эрекцией которого он так гордился. Он ничем не отличался теперь от любого другого мужчины: правители в минуту опасности ничем не отличаются от крестьян. Одно из его ушей было порвано о каменную стену, и из разрыва текла кровь.

Лёжа на полу, он частично избежал самого страшного гнева Ветра.

Деспот рассказывал ей, что Ветер пытался говорить с ним в прошлый период бодрствования, но он с негодованием отверг это предложение… На самом деле, ещё до разговора с ней он решил уступить Ветру. Но теперь Ветер надумал показать ему свою силу. Деспота продолжало швырять из стороны в сторону по всей комнате, и одна из его рук была уже сломана. Наложница изо всех сил старалась снова не засмеяться, а потом изо всех сил старалась не ругать себя за свой промах. Если Деспот выживет, она сама может оказаться в очень тяжёлом положении.

Прошло достаточно много времени, и Ветер вынес наконец, извивающееся и кричащее тело Деспота через одно из окон и, держа его на весу всю дорогу, бесцеремонно бросил на вершину плато, где давным-давно разговаривал с Надаром.

Наложница, обрадовавшись, что осталась одна, засмеялась и бросилась одеваться, от души надеясь, что Ветер добьёт Деспота, и ей не придётся больше терпеть его домогательства.

Но капризный Ветер вернулся в комнату, когда она уже выходила, и сбросил её с лестницы, да так, что её шея оказалась сломанной в нескольких местах.

* * *

– Аня! – сказал голос.

– Да…

Она всё ещё спала.

– Аня!

Голос стал более настойчивым.

– Ну здесь я, – пробормотала она и повернулась на другой бок, ощущая своей щекой приятную мягкость подушки.

– Я Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган. Помнишь меня? – он отчаянно тряс её за плечо, пытаясь разбудить.

Она попробовала лягнуть его и промахнулась.

– Аня!

Сквозь выцветший брезент палатки проникал солнечный свет, и Аня больше не могла убеждать себя в том, что спит. Она прислушалась к его словам и сказала:

– Ну.

Он сел подле неё на постель, и Аня ощутила тяжесть его тела.

– Ты всё ещё думаешь быть лидером армии? – искренне спросил он.

– Конечно, чёрт возьми!

– Похоже, тебе больше не удастся выполнять эту роль.

Остатки сна развеялись, и она села на постели.

– Что ты имеешь в виду?

Она, сузив глаза, взглянула на него. Он надеялся, что до неё ещё не дошла мода казнить тех, кто приносит дурные известия. Одеяло упало с её груди, и, в сочетании с суровым выражением лица, грудь эта казалась девичьей и невинной.

– Твои экзекуции. Воины говорят, что ты не щадишь никого, и потому ничем не лучше Дома Эллона. В этот период сна несколько десятков человек дезертировали – просто ушли, чтобы попытаться найти дорогу домой. Может, это и не плохо – мы обойдёмся без слабовольных. Но хуже то, что нашлись другие – они замышляют против тебя заговор. Они хотят убить тебя и поставить на твоё место другого лидера.

– Но это ерунда! Кроме меня, никто не сможет удержать эту армию! С моей смертью армия просто перестанет существовать.

Не обращая внимания на свою наготу, она встала с постели и принялась одеваться.

– Это не совсем так, – сказал Реган, глядя сквозь открытую дверь палатки. Неподалёку дети гоняли тряпичный мяч. Один из мальчиков упал, а затем поднялся, смеясь над своей неуклюжестью.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Аня.

– Есть, например, Рин, – ответил он, не глядя на неё. – Потом, есть я. Мы оба можем помнить прошлое и тех, кто умер.

– Да, – со злостью в голосе сказала она, – но вы не можете того, что могу я – передавать эти способности окружающим.

– Ты уверена?

Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган чувствовал, что находится на волоске от гибели, и всё же предпочитал стоять к ней спиной.

– Объясни, ты, дерьмо!

Вот теперь Реган повернулся к ней:

– У нас появился новый союзник. Он тоже может помнить прошлое – больше того, он может помнить прошлое с того самого момента, когда Альбион поднялся из океанских волн.

Реган снова сел на постель, наблюдая, как она заканчивает одеваться. «Почему, – думал он, – меня так отталкивает тело, от которого когда-то я был без ума? Почему Аня стала мне совершенно чужой?»

– Я не верю тебе, – сказала она сквозь зубы.

– Но это правда.

– И кто же этот союзник?

– Ветер.

Она недоверчиво посмотрела на него.

– Ты шутишь. Ветер никогда не вмешивается в людские дела!

– Ветер сказал нам, что хочет видеть конец Дома Эллона и будет действовать заодно со мной и Рин, может, ещё и Элисс, чтобы достичь этой цели. Рин и я ответили, что обдумаем его предложение, но прежде должны проконсультироваться с тобой. К сожалению, всё это слышали и остальные воины, которые тут же решили, что армии будет лучше, если ты перестанешь быть лидером. Весь этот период сна Рин и я пытались отговорить их, но это оказалось трудно, До сих пор многие хотят, чтобы ты была смещена и убита. – Лгать ей доставляло ему удовольствие. – Как я уже говорил, виноваты во всём твои казни: ты не должна была казнить так много людей.

– Но ведь ты и Рин никогда не предадите меня?

Он закашлялся в кулак и вытер мокроту о колено.

– Рин и я разделяем желание Ветра: мы хотим положить конец тирании Дома Эллона, – произнёс он, тщательно обдумывая каждое слово. – Однако мы не желаем, чтобы одна тирания сменилась другой, ничем не лучше первой. Если единственный путь, чтобы избежать такого – твоя смерть – это не великая плата за поставленную цель.

– Предатели! – закричала она.

– Нет, отнюдь не предатели. Такие обвинения может бросать только Деспот своим подданным. Мы лояльны, в первую очередь, по отношению к своему народу, и только во вторую, по отношению к тебе. Но, думаю, всё может измениться.

– Как?

Реган на несколько минут задумался.

– Если ты изменишься, – сказал он наконец.

Аня от злости и упрямства замолчала.

– Если бы ты смогла стать такой, какой была раньше, – предположил он осторожно. – Люди видели твою твёрдость и решительность тогда, но никогда не видели несправедливости. Они любили тебя, и некоторые даже боготворили. Вспомни Джоли, к примеру.

– Джоли умер. Я чувствовала, как он умирает. Кроме того, он был грязным старым негодяем, от которого постоянно воняло тухлой рыбой.

– Он был также и твоим другом. Он умер, пытаясь тебе помочь.

Снова голос Регана был очень спокоен. Он смотрел прямо перед собой, вспоминая, как Джоли ругал и оплёвывал всё вокруг, одновременно находя свободную минуту-другую, чтобы рассказать проходящему мимо ребёнку анекдот, который был слишком неприличен, чтобы рассказывать его родителям этого ребёнка.

– Не суди о друзьях по внешности, – сказал Реган, а затем, повышая голос, – тем более не суди их за то, что им приходится говорить вещи, которые тебе неприятно слышать! Рин и я могли бы преспокойно подождать, пока тебя убьют, а потом взять на себя командование армией, но мы решили не делать этого. Мы хотим, чтобы ты была нашим лидером, мы верим в тебя, все верят, но пока ты сама этому мешаешь.

Аня убрала волосы со лба.

– Чего вы от меня хотите?

– Не веди себя, как некая богиня.

– Я никогда не считала себя богиней.

– Но ты ведёшь себя именно так. Причём ты ведёшь себя, как злая и жестокая богиня.

– Иногда я должна принимать драконовские меры…

– Нет. Твоя жестокость была неоправданна. Ты разве не заметила?

Наступило молчание, во время которого Аня наблюдала за детьми, играющими возле палатки. Она захлопала в ладоши, когда один из детей подкинул мяч высоко в воздух, а затем удачно передал его своему товарищу. Когда она снова повернулась к Регану, на её лице играла улыбка, и впервые за долгое время он увидел, что улыбка эта была искренней.

– Ты прав, – сказала она.

Он взял её за руку и крепко сжал пальцы.

– Прощать, – сказала она. – Если я не буду прощать, тогда нет смысла в моём существовании.

Он привлёк её к себе и поцеловал в подбородок. Он сомневался, что у неё хватит душевных сил, чтобы воспринять критику. Рин гораздо больше верила в Аню.

– Пойдём поприветствуем Ветер, – сказал он.

* * *

То, что случилось на плато высоко над Гиорраном, было оскорбительно для Деспота. Ветер устроил на небе некий сумасшедший спектакль, согнав тучи вместе и превратив их в гигантские глаза, которые смотрели на дрожащего от холода и ужаса Деспота, ощущавшего всю ярость природных сил Альбиона, направленную против него. Несмотря на тучи, Солнце продолжало светить, и его лучи касались обнажённой кожи Деспота, как острая сталь. Жестокий Ветер собрал семена трав, росших поблизости, и с силой стал швырять их в его босые ноги так, что Деспот запрыгал от боли.

– Я требую прекратить эту пытку, – закричал Деспот разозлённым небесам, грозя им кулаком.

«Ты не можешь чего-либо требовать от меня», – сказал ему Ветер. Сила его была такова, что Деспот повалился навзничь, сжимая руками уши, словно пытался защитить себя от оглушительного звука.

Он встал на четвереньки, разрезав при этом своё толстое колено об острый камень, а затем снова упал, на этот раз прислонившись спиной к пирамиде из камней.

– У меня есть право, – закричал он с закрытыми глазами, – требовать конца этой пытки!

«И откуда же ты взял это право?» – Ветер явно издевался над ним, как ребёнок над насекомым.

– Я Деспот всего Альбиона!

Он открыл глаза и огляделся.

– Я правлю всеми. И все согласны с моим правлением.

«Ты лжёшь».

– Спроси моих людей.

«Ты лжёшь. Может, ты и правишь людьми Альбиона, но не самим Альбионом, и ты не можешь говорить, что правишь людьми Альбиона с их согласия».

Ветер обсыпал пылью его лицо и грудь, и Деспоту показалось, что он слышит что-то похожее на смех.

«Ты правишь потому, что люди боятся тебя, точнее – потому, что они слишком глупы, иначе не боялись бы. Твоя империя построена на костях – это куча костей и ты сидишь на самой её вершине и гордишься собой лишь потому, что можешь убить кого угодно. Неужели ты не понимаешь всю мелочность тирании? Только полная посредственность может находить удовольствие во власти над жизнью и смертью людей, а ещё большая посредственность хочет иметь власть надо всем миром».

– Я глава Дома Эллона, – сказал он, пытаясь казаться важным. – Мы правили Альбионом бессчётное количество лет в интересах всех людей.

«И крестьян?»

– И скота? Крыс и мышей? Рыб в реках и баранов на полях? Ты хочешь, чтобы Дом Эллона относился одинаково к людям и ко всей этой живности? Если нет, то почему ты жалуешься на жестокое обращение с крестьянами? Ведь они просто животные. Имеют форму людей, но тем не менее остаются животными. Они даже не самые разумные из животных. Собаку гораздо легче приручить, и она может выполнять более сложные задачи.

Ветер сорвал с пирамиды один из камней, и он упал Деспоту на плечо. Деспот скривился от боли, но продолжал с вызовом смотреть в небеса.

«Они чувствуют боль точно так же, как и ты, – сказал Ветер, – и точно так же осознают это. Когда они голодны, у них точно так же сосёт под ложечкой, как у тебя, когда ты ешь меньше, чем пять раз в день. Ты радуешься своему благодушию в обращении с этими животными! Но разве ты будешь морить голодом свою собаку до тех пор, пока она не превратится в дрожащее существо, у которого в голове всего лишь одна мысль – как не попасться тебе под ноги?»

Деспот с трудом поднялся, не обращая внимания на боль, которую причиняли спине острые камни. Он почти ничего не видел из-за порывов холодного ветра, слепящих глаза.

Ему казалось, что из глаз по его щекам течёт кровь, а не слёзы.

– Я правлю миром для всеобщего блага, – сказал он.

Казалось, всё небо засмеялось над ним.

«Ты правишь Альбионом для своего собственного блага, – сказал Ветер через некоторое время. – Кроме того, как я уже говорил, ты отнюдь не правишь всем Альбионом. Ну, например, совершенно очевидно, что ты не правишь мной или другими стихиями».

Глаза-тучи зловеще смотрели на него.

«Ты не правишь женщиной по имени Аня и её людьми, которых ты считаешь животными. Ты правишь лишь несколькими сотнями членов Дома Эллона и несколькими тысячами других людей, которые находят жизнь в Эрнестраде более удобной и безопасной, чем в других частях твоего царства».

– Они любят меня, – сказал он. – Они говорят, что любят меня.

«Конечно, они любят, иначе – какая у них альтернатива? Вспарывание живота или просто быстрая смерть через повешенье? Даже женщины, которых ты берёшь к себе в постель, относятся к тебе с отвращением и в тайне смеются над тобой. Если бы ты узнал об этом, ты лишил бы их всей роскоши, которую дал, и сразу казнил бы».

– Разве должен мужчина прощать предательство в любви?

«У тебя никогда не было любовниц. Были только женщины, которых насильно заставили делить с тобой постель».

Деспот покачал головой.

– Я… Я… – Он хотел что-то сказать, но сказать было нечего.

«Неужели ты не понимаешь, насколько ты ничтожен? Быть тираном – большого ума не надо: тираном может быть кто угодно».

– Я являюсь Деспотом по праву. По праву наследников Дома Эллона, которые правили этим миром всегда.

Ветер взял его слова и написал их ярко-красными буквами через всё небо. Затем стёр, и они пролились на землю кровавым дождём.

«Мне что, по слогам повторить тебе всё, что я сказал? Ты не правишь мной. Для меня ты просто жалкий голый толстяк, дрожащий на вершине холма из-за того, что ему сказали: «Мир, знакомый тебе с детства, пришёл к своему концу». Женщина по имени Аня всё ближе и ближе подходит к Эрнестраду. Она положит конец тебе и всему Дому Эллона. Ты не правишь дождём, ты не правишь облаками, ты не правишь небом и Солнцем…»

– Зачем ты принёс меня сюда? – спросил Деспот, который уже устал сопротивляться.

«Чтобы дать тебе шанс. Будущее ещё не настало, ты не знаешь его. Долгое время я наблюдал за тем, как Дом Эллона превращает Альбион в бойню. Но даже несмотря на это, если бы ты захотел изменить положение, я бы поддержал тебя в борьбе против Ани и в дальнейшем помогал бы Дому Эллона. Но, кажется, ты не хочешь, чтобы я помогал тебе».

– Забери назад свои угрозы и…

Ветер схватил Деспота и зашвырнул в воздух, где он проболтался довольно долгое время, чувствуя, как холодный воздух обжигает его руки и ноги, а затем бросил его на кровать в одной из его самых любимых спален. Он упал на сломанную руку и закричал от боли, схватив её здоровой рукой. Затем повернулся и натянул на себя одеяло, как ребёнок, надеясь, что сон успокоит его боль и озноб.

Он услышал, как позади него открылась дверь, и снова повернулся: может, один из рабов услышал его крик и позвал доктора, чтобы тот вылечил его руку?

Вошедшая женщина была не рабыней и не врачом. До недавнего времени она была одной из его наложниц, он даже вспомнил, что именно с ней занимался любовью, когда Ветер унёс его.

Её голова безвольно болталась на плечах, когда она подходила к нему. Во взгляде было отсутствующее выражение. Она забралась к Деспоту в постель и прижалась к нему холодным телом.

Чем настойчивее Деспот пытался вырваться, тем сильнее, становились её объятия.

«Видишь, – сказал Ветер в его голове, – тебе не подвластны даже мёртвые».

* * *

Рин стояла рядом с Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реганом, и они вместе наблюдали, как жарится на огне кусок свежей оленины. Было уже поздно, и большинство воинов давно поели и ушли спать, но они двое давно уже выработали привычку задерживаться допоздна и обсуждать случившиеся за день события. Несмотря на то, что они каждый по-своему примирились с Аней, больше удовольствия им доставляло общение друг с другом. Часто они засиживались до середины периода сна, а затем вместе ложились в постель. Изредка, не очень часто, они занимались любовью, но чаще просто засыпали, держа друг друга за руки и рассказывая глупые истории.

Оленина начала подгорать, и Реган, вытащив её из костра, положил на лист салата.

– Может, мне завтра что-нибудь приготовить? – спросила Рин, глядя на дымящееся мясо.

– Да, – согласился Реган, – пожалуй. А сейчас надо управиться с этим, пока не остыло.

Они принялись за мясо, которое оказалось жёстким и жилистым.

– Аня изменилась, – сообщила Рин с набитым ртом. – Слава Богу, у неё хватило ума сделать это.

– Она лучше, чем хочет казаться. Я помню, давным-давно ты пыталась внушить мне, что она в чём-то необычна. В то же время мне казалось, что она просто человек, неплохо владеющий оружием, как и было на самом деле.

– Ты говорил об этом и раньше, и достаточно часто.

Олений жир тёк по её подбородку. Реган улыбнулся.

– Да, но ты тоже изменилась. И я также говорил об этом много раз.

– Когда-нибудь, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, ты будешь очень жестоко убит.

– Этот кусок мяса… – сказал он, воюя с особенно жёсткой жилой.

– Болтун, – засмеялась, глядя на него, Рин.

– Есть некоторое отличие, – сказал он.

Оторвал жилу, хотел было выбросить её, но затем передумал и съел.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты называешь меня болтуном, и мы вместе смеёмся над этим. Это совершенно другие отношения, чем те, которые у меня с Аней. Причиной тому, что мы часто спим друг с другом, не являются наши тела, ведь так?

– Правильно.

– Ну вот, если бы ты сказала это большинству людей, они бы очень обиделись – даже больше обиделись, чем если бы ты заявила, что это мясо просто отвратительно.

– Это мясо просто отвратительно.

Он протянул руку и коснулся пальцем её носа.

– Откровенная женщина.

– Откровенный мужчина, – сказала она более серьёзно.

Чувствуя за собой вину – воины не должны выбрасывать пищу ни при каких обстоятельствах – они бросили остатки мяса в огонь. Оно зашипело, а затем медленно превратилось в уголь.

– Ты… Ну… Ты знаешь, – говорила она, когда они, держась за руки, шли по затихшему лагерю к её палатке, – я спала со многими женщинами, и они были гораздо менее нежны, чем ты.

Некоторое время он шёл молча.

– Это внушительный комплимент.

Она со смехом втащила его в палатку.

Они не были мужчиной и женщиной – они просто любили друг друга.

* * *

Аня сонно сидела на краю постели и разглядывала свои ногти, которые казались ей слишком бледными. Она растопырила пальцы, надеясь, что это поможет, но это не помогло. Они оставались такими же, как всегда – орудием для ковыряния в носу, для развязывания шнурков и для прочей подобной работы.

Ветер.

Ветер прямо сказал, что будет с ними заодно, что поможет им уничтожить Дом Эллона. Они трое – Аня, Рин и Реган, ходили на встречу с ним в рощицу неподалёку от лагеря. Она была несказанно поражена силой ума этой стихии и его разрушительным потенциалом. Рин и Реган, напротив, приветствовали его, как старого знакомого: сели на траву и обменивались с Ветром пустяковыми фразами, разговаривая о своих дальнейших планах.

Наконец Аня медленно начала понимать, почему это происходило.

Они не боялись силы Ветра, потому что были уверены: он не использует её против них. Ветер был жесток и, вполне определённо, не был другом. Но он не был и врагом. Он объяснил, что будет действовать с ними заодно из-за того, что более не считал власть Дома Эллона приемлемой для Альбиона. И всё. Он хотел помочь им, потому что не видел другого пути для замены правления Дома Эллона, кроме безвластия и анархии. Его не интересовали человеческие существа сами по себе, но людские печали оказывали на него влияние. В своих действиях Ветер руководствовался в основном рассудком, но всё же ощущал людские страдания, как зубную боль или как синяк на теле. Теперь, после бесчисленных лет, прошедших с появления Дома Эллона, эта ничтожная боль так измучила Ветер, что превратилась для него в пытку.

Ветер был откровенен. Он объяснил Ане, что его мотивы абсолютно эгоистичны. Он хотел прекратить эту надоевшую ему боль и не заботился о способе, которым можно достичь этого. Если бы Ветер имел возможность уничтожить всех людей в Альбионе, он сделал бы это безо всякого сожаления – такое решение даже казалось ему наиболее оптимальным. Но эта возможность была недоступна для него – без людей магия стала бы бесполезной и прекратила своё существование. Он не считал, что уничтожение Дома Эллона вылечит его боль целиком, но, по крайней мере, уменьшит её настолько, что можно будет не обращать внимания… по крайней мере ещё много-много лет.

Именно поэтому, поняла Аня, Рин и Реган не боялись Ветра. Он не собирался причинять им вред точно так же, как они сами не причинили бы вреда мухе, случайно залетевшей в палатку: они постарались бы только избавиться от неё, может, и убили бы при необходимости – и то, если бы поймали. Точно так же Ветер не заботился о том, что будет с людьми, но не видел особой необходимости уничтожать конкретных представителей человечества.

Сейчас же он собирался помочь им уничтожить нескольких людей, чтобы избавиться от своего надоедливого зуда.

Аня, которая к этому времени совершенно изменилась, не желала проливать кровь, но для того, чтобы уменьшить людские страдания, ничего другого не оставалось. К сожалению, Аня путала жестокость и хирургию.

Ане вдруг подумалось, что она имеет много общего с Ветром. Она даже улыбнулась. И что-то подсказало ей, что и Ветер, в свою очередь, тоже заметил свою общность с ней.

А теперь она смотрела на свои ногти, и они казались ей слишком бледными. Её беспокоило, что это представляется ей более важным, чем то, что она совсем недавно на равных разговаривала с Ветром.

Она, несомненно, должна была помнить об этом всю свою жизнь, тогда как про ногти стоило забыть уже через несколько часов.

Ветер сказал им ещё что-то, но она пока не могла понять этого. Может, Реган и Рин поняли его слова – хоть она и сомневалась.

До того как её дедушка пришёл в Альбион, крестьяне не имели памяти, не помнили они и о мёртвых. Они могли выполнять определённые действия: например, сеять и вспахивать поля, но делали это инстинктивно, как домашние животные. Однако в присутствии Ани или Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Регана, самого Ветра, или Лайана, или Джоли – они изменялись: превращались из животных в людей… людей, способных проследить свою родословную сквозь многие поколения, на протяжении жизни которых существовал Дом Эллона.

Ветер видел всё это. Он знал ответ.

Он рассказал им о роще, где листья деревьев шуршали совершенно по-особому.

* * *

Наконец одна из рабынь услышала крики Деспота. Она осторожно приоткрыла дверь спальни и, как всегда, удивилась великолепию обстановки. Она несколько секунд оглядывалась по сторонам и только потом вспомнила, почему заглянула сюда.

Узорные одеяла шевелились, и она предположила, что Деспот издевается над одной из своих наложниц и кричит именно она. Она собралась уже отступить обратно в надежде, что её не накажут за это вторжение, когда поняла, что ошиблась в своём предположении.

Она улыбнулась и закрыла за собой дверь.

На следующий период бодрствования в Гиорране появился новый Деспот.

Нгур.

Убийства возобновились с новой силой.

Многие в Доме Эллона считали, что трон должен перейти к более прямому наследнику, ведь многие наложницы имели от предыдущего Деспота детей. По очевидным причинам многие из претензий были встречены смехом.

Дети наложниц умерли первыми – так отмели первые претензии на трон. Затем для пущей безопасности настал черёд и самих наложниц. Голоса критиков приутихли, и всё же Нгуру угрожали те, кто делал хотя бы малейшие попытки оспаривать его новое положение, поэтому те, кто позволил себе хоть какие-то комментарии по этому поводу, отправились на эшафот, получив определённое снисхождение в выборе метода казни в зависимости от своего положения.

Рабыня, которая ушла, предоставив Деспота своей судьбе, была повышена до посудомойки, которых теперь хронически не хватало.

За несколько периодов бодрствования население Эрнестрада сократилось приблизительно на одну десятую часть. Лишь тогда Нгур почувствовал себя наконец уверенно в новом положении.