Текст книги "Альбион"
Автор книги: Джон Грант
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
И врата открылись для него. Альбион оказался больше, чем окрестности его деревни. Это был огромный мир, населённый тысячами и тысячами людей, живших в бесчисленных деревнях, похожих на его собственную. Этим миром правил непобедимый Дом Эллона из огромной деревни под ил званием Эрнестрад. Лидером эллонов был Деспот, чьи капризы и жестокость не имели границ. Так было всегда, но он единственный из всех слушателей певицы обратил внимание на важную деталь: ни в одной песне не говорилось, что так будет всегда.
Старая женщина прочла это на его лице и понимающе кивнула.
Его разум прошёл через заветные врата и почувствовал себя хорошо во внешнем мире. Первое, что он там увидел, были новые врата, которые старая певица осторожно приоткрыла перед ним. Он робко вошёл и обнаружил, что люди и местности могут иметь имена. В её песнях герои и героини не были описаны, как «…та, которая имела широкие плечи и широкие бёдра, у которой были длинные волосы и пышная грудь и которая родила четверых детей человеку с чёрным волосами и хромой ногой». У них были имена. Некоторые имена имели значение, другие – ничего не значили и только помогали отличать одних людей от других – сама идея отличия, ранее была неведома ему. Он тотчас стал давать имена людям, окружавшим его, и обнаружил, что может представлять себе их по этим именам, даже когда их не было рядом. Конечно, он сохранял всё придуманное в секрете, будучи по-детски твёрдо убеждённым, что совершает великий грех и немедленно будет наказан, если взрослые узнают об этом.
Новые врата открыли ещё более широкие просторы. Некоторые из людей, о которых пела певица, уже умерли. Смерть тоже оказалась совершенно новым понятием для него. Ведь жизнь длилась довольно долго, и с течением люди явно изменялись. По телу и лицу певицы было вид что она жила даже тогда, когда он сам ещё не родился, встречал нескольких людей, тела которых достигли этого состояния, и его, конечно, интересовало, что же станет с ними потом. Но он не мог вспомнить никого в деревне, кто бы перешёл через этот порог. А когда он смотрел через врата, в голове его созрел вопрос: «В деревне постоянно рождаются дети, но нас не становится больше. Может, это означает, что часть людей исчезает, чтобы освободить им место?» За этим тут же последовал ещё один вопрос. «Я – сын своих родителей, но они, безусловно, тоже имели родителей? Что же случилось с родителями родителей? Где они?»
Потом он спрашивал об этом многих взрослых, включая своих родителей, но они лишь с недоумением смотрели на него: было очевидно, что они считают этот вопрос совершенно бессмысленным, типа «почему яблоко?» или «где нигде?» Тогда он решил разыскать старую женщину и расспросить её об этом. И вдруг обнаружил, что она уже ждёт его. Пока он говорил, её пальцы легко и беззаботно перебирали струны арфы, а на высохших черепашьих губах играла улыбка.
– Ты певец, – сказала она, выслушав его. – Ты рождён быть певцом.
Вот тогда-то он и получил имя Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, которое, как она объяснила, означало «маленький мальчик, удивившийся, что другие люди открыли для него врата», и добавила: если он хочет узнать, что находится за другими вратами, он должен приучить себя использовать полное имя лишь для формальных целей и даже думать о себе, используя лишь один из его элементов. Он выбрал наугад последнее слово – Реган, и она вновь улыбнулась.
– Да, – сказала она, – Ты настоящий певец. Ты назвал себя «вратами, которые открывают другие люди». В своей жизни ты сам будешь открывать врата – врата для певцов, которые пойдут за тобой.
Спустя несколько периодов бодрствования она ушла из деревни и Реган ушёл вместе с ней как её ученик. Она так и не сказала ему своего имени, а он и не просил, он думал, что если ему позволено называть себя лишь частью имени то самые великие певцы не только умеют давать себе имена, но также научились не упоминать их, что было значительно сложнее. К тому же он понял: ему не требуется её имя, ведь она всегда знала, когда он обращается именно к ней.
Она показала ему, как сделать флейту, но не учила играть на ней: этому, говорила она, ты должен научиться сам – что, хотя и с большим трудом, у него получилось. Она также выучила его игре на своей арфе, которая, как она сказала, будет принадлежать ему после её смерти. Они вдвоём шли от деревни к деревне, играли и пели песни для крестьян, видевших в них маленький островок яркой реальности среди сплошных неопределённостей и серых одинаковых будней. Так же, как и старуха, Реган научился открывать в себе новые возможности и время от времени чувствовал прилив энтузиазма, за которым неизбежно следовало разочарование. И вот однажды, когда он был подростком, начинающим взрослеть, она умерла. Ушла она тихо, сообщив ему за несколько часов, что время её пребывания в Альбионе подходит к концу. Она легла под деревом и попросила оставить её там, среди травы и цветов, а затем закрыла глаза.
Чувствуя благоговение и совсем не чувствуя печали, он оставил её тело на этом месте, но закопал арфу. Ему казалось, что он сохраняет её душу – частично в похороненном инструменте, а частично в себе. С того момента, куда бы он не шёл, он чувствовал её невидимое присутствие, которое приободряло его. Иногда, когда он играл на своей флейте или пел какую-нибудь древнюю песню с малопонятными словами, ему казалось, он слышит где-то далеко, но вполне различимо, звуки её арфы – только звуки эти были мелодичнее и мелодия удачнее сочеталась с трелями его флейты, чем раньше.
Она первая назвала его настоящим певцом, с тех пор и другие говорили о нём так же. Некоторые из них тоже были певцами, которых он встречал в своих бесконечных путешествиях; попадались и деревенские девки, чьё музыкальное восприятие необычно обострялось благодаря его физическому напряжению.
«Настоящий певец, – думал Реган, сидя на склоне оврага, – и мёртвый певец, если я не буду осторожнее».
Ему показалось, что уровень воды в потоке постепенно повышается. Он в тысячный раз посмотрел наверх и в тысячный раз решил для себя, что по скользкому, глиняному, почти вертикальному склону взобраться было почти невозможно, а если он упадёт вниз, придётся довериться сумасшедшему потоку воды.
«А поток этот, – подумал он, мрачно поглядев вниз, – не оставляет больших надежд на будущее».
Регану очень хотелось, чтобы дождь побыстрее кончился. Даже перспектива смерти в мутном потоке по сравнению с сидением под проливным дождём не казалась такой уж страшной.
– Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган! – закричал вдруг кто-то сверху.
Он принял это за слуховую галлюцинацию, создаваемую шумом дождя.
Крик повторился.
– Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган!
На этот раз он уже всерьёз отнёсся к крику, уцепился покрепче за куст, повернулся и прищурил глаза. На фоне тёмного неба он заметил чью-то голову, наблюдавшую за ним с края обрыва.
– Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган! – опять повторил голос, и Реган подумал, что к нему неведомо откуда пришло спасение. А может, и нет. Ему рассказывали когда-то, что в безлюдных местах Альбиона живут привидения, которые любят наблюдать за погибающими от стихии людьми, правда, он раньше никогда не встречался с ними.
– Я обычно не отзываюсь на это имя! – закричал он, сознавая, что его будет просто не слышно из-за шума бури. Он закрыл глаза. Тёплая дождевая вода стекала по лицу за воротник.
– Потерпи, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, – сказал человек на краю обрыва. – Я сейчас подойду к тебе.
– Не глупи! – закричал он. – Склон очень скользкий! К тому же на уступе не хватит места для нас обоих!
– Спасибо за предупреждение, молодой человек, – произнёс бодрый голос уже рядом с ним, – но, уверяю тебя, что знаю гораздо больше о скользком, чем тебе когда-либо доведётся узнать.
Звуки дождя и беснующегося потока на дне оврага вдруг стали стихать, пока не превратились в тихий шёпот, доносящийся как бы издалека. Затем Реган почувствовал, что ему стало тепло, потрогал свою одежду – она была сухой.
Сидящая рядом с ним женщина с высокими скулами, ярко-зелёными глазами и короткими волосами была здесь совершенно неуместной. Она лукаво, но дружелюбно взглянула на него, и он обнаружил, что улыбается ей в ответ. В тот же самый момент он обнаружил, что она не сидит рядом на уступе, а, скрестив ноги, парит в воздухе перед ним.
– Так ты – мираж, – разочарованно проворчал он. – Я полжизни надеялся увидеть мираж, чтобы рассказывать потом всем, как он выглядит, а увидел его только перед самой смертью. Большое тебе спасибо, мираж.
Мираж засмеялся.
– Не беспокойся, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, – сказала она, запрокидывая голову. – Я не мираж. Я существую на самом деле. Позже, если захочешь, я покажу тебе мираж, и ты сможешь написать о нём песню.
Она пришла сюда в самый дождь, но была совершенно сухая: на её обуви не видно грязи и в волосах – ни одной капли. За плечами у неё была арфа в деревянной раме, отполированной до блеска. Регану показалось, что вокруг них появилось некое свечение, не дававшее дождю проникать внутрь обозначенной им сферы. Нет, сообразил он, оглядевшись, всё было совсем не так: просто капли, почти настигнув их, вдруг обнаруживали, что хотели упасть совершенно в другом месте. Они сворачивали и следовали по новому курсу.
– Моё полное имя – Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, – сказал он осторожно, – но я почти никогда не использую его целиком. Те, кто знает меня, зовут просто Реган; для других же я вовсе не имею имени.
– Подвинься немного, – предложила женщина, напрочь игнорируя его слова. – Я хочу сесть рядом с тобой.
– Но здесь не хватит места, – сказал Реган, нарочито подвигаясь влево и всё ещё продолжая держаться за куст.
– А вот и хватит, – сказала она капризно. – Видишь?
Она сидела рядом с ним на уступе, где вдруг оказалось достаточно места для них обоих. Она даже положила рядом арфу.
– А теперь, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган… – начала она.
– Я же сказал тебе, – с раздражением прервал он её, – я не использую своё полное имя.
– Извини, – сказала она с усмешкой. – Конечно же, ты Реган. Я постоянно забываю об этом, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер…
– Реган!
– Реган. Да, конечно. Но почему это так важно для тебя?
Раньше ему никто не задавал этого вопроса, и он рассердился, что не мог на него ответить.
«Из-за того, что моё полное имя заставляет меня чувствовать себя абсолютно голым. Это – нечто чересчур личное», – хотелось ему сказать, но, по насмешке в глазах женщины, он понял, что она будет нарочно дразнить его, делая вид, что неправильно поняла это объяснение.
И он произнёс:
– Это важно.
Она отвернулась, глядя, как вода стекает по противоположному склону, и едва заметно кивнула. А когда вновь обернулась, на лице её была улыбка.
– Ну, – сказала она, – каждому своё. Я, например, всегда пользуюсь полным именем.
– И как же тебя зовут? Ты до сих пор не сказала мне об этом.
– Элисс, конечно.
Она взглянула на него исподлобья и с подозрением спросила:
– Ты, очевидно, слышал обо мне?
– Не слишком много, – пробормотал Реган. Он знал, что рядом с ним сидела певица, чьи возможности намного превосходили его собственные, и она могла скинуть его в бурлящий поток, лишь слегка пошевелив пальцами. Он задумался о том, что ему делать: польстить ей или не рисковать – ведь можно и обидеть.
– Не ломай голову, – снова улыбнулась она. Её настроение было изменчивым, как ртуть. Она оторвала ветку от куста, за который держался Реган, и бросила её вниз, в мутную воду, глядя, как та крутится, падая навстречу своей судьбе.
– Зачем ты здесь? – спросил он.
– Разумеется, затем, чтобы защитить Аню.
– Аню? Кто такая Аня?
– Это женщина, которая изменит Альбион. Она – дочь Лайана. Ты помнишь его?
– Нет.
Элисс вздохнула.
– Если бы всё повернулось немного иначе, Лайан отнял бы трон у Эллонии. Но он был слишком глуп, чтобы позвать на помощь тех, кто мог ему помочь, и поэтому проиграл.
Она бросила ещё веточку в бурлящий поток и с интересом понаблюдала, как она крутясь уплывает куда-то вдаль. Вокруг них по-прежнему было непонятное, сверхъестественное спокойствие. Реган почувствовал желание протянуть руку и потрогать окружавший их серебристый купол. Он не хотел проткнуть его – просто ощутить пальцами поверхность.
– Ты точно не помнишь Лайана?
– Точно, – сказал Реган. – Я не слышал этого имени раньше. Извини.
– Тогда забудь то, что я сказала.
Она поглядела на него, как на какой-то мерзкий предмет, найденный ею на дороге.
– Ты певец? – спросила она немного погодя.
– Да, – согласился он.
– Тогда давай-ка я научу тебя одной песне.
Он засмеялся. Уступ вдруг резко накренился, и он перестал смеяться.
– Это ты сделала, – сказал он со злостью.
– Возможно, – неопределённо заметила Элисс, наклоняясь над своей арфой. Длинный ноготь её левого мизинца мягко коснулся струн. И Реган против воли сыграл ту же ноту на своей флейте.
Плеск воды доносился теперь откуда-то совсем издалека. И некоторое время ему казалось, что в мире существуют лишь они двое, их инструменты и голоса.
– Я хочу тебя попросить кое о чём, – сказала она, критически прислушиваясь к звучанию своих струн.
Он проигрывал те же ноты на флейте.
– Ну? – с неохотой сказал он.
– Я хочу, чтобы ты встретился с дочерью Лайана и помог ей.
– С дочерью того, о ком я никогда не слышал?
– Правильно.
Струна под её рукой зазвучала идеально. Для Регана это было, как гром среди ясного неба.
– Кто она?
– Сейчас – никто, – сказала Элисс. – Просто хороший ребёнок, каких полно в Альбионе. Она расскажет тебе всё о Лайане, если попросишь, а ещё больше ты сможешь узнать от женщины по имени Рин. Потому что мать Ани…ну, она уже выполнила своё предназначение. Жестоко говорить так, но струна эта вскоре лопнет. Как это ни печально.
– Аня – дочь Лайана, о котором ты говорила?
– О да, – Элисс взглянула на него и снова взялась за свою арфу. – Да. – Голос её зазвучал тише, когда она прислонилась щекой к арфе. – Аню нельзя понять до тех пор, пока не усвоишь, что она дочь Лайана. Лайан был лидером. Я на его месте сделала бы всё гораздо лучше, но меня об этом не просили – нас, певцов, никогда об этом не просят. И всё же у него вышло неплохо, если подумать. У Ани же выйдет гораздо лучше, чем у её отца, но только, если ей помогут.
– И как ты хочешь, чтобы я помог ей? – поинтересовался Реган.
– Наконец я вижу перед собой разумного человека, – насмешливо заметила Элисс.
Реган покраснел.
– Почему у неё выйдет лучше? – спросил он.
– Лайан, – объяснила Элисс, – совершил одну большую ошибку. Он собрал вокруг себя одних лишь воинов. Он собрал вокруг себя солдат и повёл их против солдат Дома Эллона. Он знал, что идёт сражаться против хорошо обученной армии профессионалов, и верил в то, что помощь ему не понадобится. Аня, я думаю, будет благоразумнее. Ну всё, я настроила, а ты?
Реган попросил её сыграть ноту и стал подбирать соответствующий звук на своей флейте.
– Кто такая Аня? – повторил он. – Ты сказала, что она дочь потерпевшего неудачу бунтовщика. Но это не очень хорошая рекомендация.
– Она – Та Кто Ведёт. Но её армия будет совершенно не похожа на армию её отца. Я буду вместе с ней. Вместе с нами будут другие певцы и даже дрёма.
– Но, – сказал Реган, чувствуя, как флейта становится частью его самого и как её звуки достигают небес, где их могут слышать тучи, – ты всё же не ответила на мой вопрос. Кто такая Аня?
– Сейчас она действительно ребёнок, – повторила Элисс. – У неё ещё растёт грудь и только-только начались менструации, но очень скоро ока станет взрослой. Если ты позволишь мне войти в твой разум, я покажу тебе, где она, чтобы сразу после бури ты нашёл её и предложил всё, на что способна твоя музыка. Я не обещаю, что буду рядом с тобой, но постараюсь прийти к вам, как только смогу.
Реган воспроизвёл на своей флейте целый водоворот звуков, и Элисс повторила эту трель, перебирая пальцами струны арфы. Зона спокойствия, окружавшая их, расширилась настолько, что занимала уже весь овраг. Музыка остановила бурлящий внизу лоток и заставила его течь в обратную сторону до тех пор, пока он не иссяк. И наступила тишина, только эхо отражалось от склонов оврага. Элисс и Реган, раскачиваясь в такт музыке, сплетали из звуков волшебные ковры и улыбались друг другу, когда им удавалось что-то совершенно необыкновенное.
Реган оторвал флейту от губ и внимательно осмотрел её. Провёл по ней пальцами и вспомнил женщину, которая была так добра к нему в своё время.
– Я не хочу умирать, – сообщил он Элисс.
– Да, пока рановато, – сказала она.
– Я полезу на склон.
– Это скучное занятие. Я перенесу тебя туда.
Он обнаружил, что поднимается по воздуху рядом со склоном, и вскоре оказался на самом верху. Он лежал рядом с ней на жёсткой траве, и колючие стебли царапали его щёки. Они оба посмотрели на дно оврага, во которому с новой силой нёсся яростный мутный ноток.
– Послушай, какой интересный аккорд, – сказала она и провела пальцами по струнам.
Реган посмотрел на неё с неприязнью: она была слишком самоуверенна.
– Прислушайся повнимательней, – продолжала она, делая вид, что не замечает его взгляда. – Когда ты будешь искать девочку, представляй себе, что слышишь этот аккорд. И он приведёт тебя к ней.
Реган снова оказался в одиночестве, только на этот раз не в овраге, а на его краю. Дождь снова нещадно хлестал его по голове и плечам. Он осмотрелся вокруг – Элисс нигде не было видно. Кругом лишь мокрая грустная трава, прибитая к земле дождём.
Он вспомнил аккорд, который наиграла ему Элисс, и тотчас понял, куда ему идти. Позже, когда дождь кончился, он сочинил новую мелодию для своей флейты – весёлую джигу, не имеющую ничего общего с беспокойным состоянием его души.
* * *
Магам было тяжело найти место в своей гелиоцентрической космологии для певцов типа Элисс и Регана, а также для дрём, поэтому они, с присущей им мудростью, и не пытались этого делать. К тому же певцы и дрёмы всегда избегали эллонов, не желая, чтобы их магические силы служили тиранам. Деспоты считали рассказы о них не более чем легендами, и маги всячески поддерживали в них эту уверенность. Пусть Деспоты продолжают считать, что магия принадлежит исключительно магам – тогда они в безопасности. В действительности же всё было совершенно не так.
Никто не помнил, как давно это было, но берега Альбиона от Внешнего Мира не всегда отделял туман. Несмотря на уверенность самих эллонов в том, что туман окружал Альбион вечно, даже их собственные легенды говорили о другом. Будто бы примитивные судёнышки с людьми из Мира когда-то подходили к берегам Альбиона. Один из таких кораблей под названием «Эллон» высадил на остров пионеров, приплывших из места под названием Безымянный Город. Люди должны были обследовать неизвестную землю, а затем, если найдут её подходящей, вернуться домой, чтобы привести за собой флот колонистов. Вместо этого, найдя эту землю даже слишком подходящей, они решили заселить её самостоятельно, предоставив остальных своих соплеменников их собственной судьбе.
В те времена Альбион сильно отличался от Мира. Его население, проживавшее в сельской местности, было разреженным и занималось почти исключительно земледелием. Правда, существовавшее положение вещей никак нельзя было назвать раем – люди страдали от голода, болезней и умирали сотнями. Что самое интересное – магия, казалось, не существовала в жизни этих людей. Даже деревенские лекари применяли для своего ремесла только травы и целебные минералы. Любое деяние было результатом труда, а не следствием заклинаний. Звёзды – лишь огоньками в небе, а не тропой к могуществу и власти. Колонисты оказались людьми ограниченными и не заметили, что каждый абориген объединён со своей землёй совершенно особой магией, пусть пассивной, но отнюдь не слабой.
Среди людей на борту «Эллона» были и колдуны. А в трюмах кораблей хранилось немало оружия. В то же время крестьяне Альбиона были неорганизованны и даже не имели чёткой структуры власти, поэтому завоевание страны прошло безо всякого труда.
Своим последним и величайшим заклинанием, для которого потребовалось призвать всю магию Мира, когда воздвигли барьер вокруг Альбиона, сместивший остров во времени таким образом, что солнце постоянно оставалось над ним почти в зените, а звёзд и луны вообще никогда не было видно, в то время как в остальных странах всё оставалось по-прежнему и дни сменяли ночи, а года сменяли года. Время в Альбионе почти всегда отличалось от времени в Мире на несколько секунд – эти несколько коротких мгновений образовывали как бы непробиваемую стену.
Но заклинание оказалось несовершенным, и поэтому разница во времени была непостоянной, а солнце то и дело отклонялось от зенита. Иногда, впрочем, очень редко, время в Альбионе на короткое время совпадало со временем в Мире, создавая тем самым дыры в туманном барьере. Возможно, математики Мира и могли бы предсказать, когда наступают такие моменты, если бы знали все детали заклинания, произнесённого колдунами. Первые эллонские маги, конечно, помнили эти детали, но им не хватало научных знаний Мира для предсказания точного времени возникновения прорывов. К тому же они вскоре обнаружили, что магия – это зверь, трудно приручаемый. Та малая её часть, которой они когда-то обладали, была теперь не в их власти, и они стали бессильными магами без магии. Оставив колдунов, их магия объединилась с магией этой земли, и возник некий конгломерат, уже совершенно независящий ни от каких деяний смертных: правители Эллонии были лишь видимостью – истинным хозяином страны являлась магия.
А магия была капризной. Она, как ребёнок, любила играть и ломать свои игрушки.
Древние связи между аборигенами и землёй за редким исключением были теперь нарушены, потому что сама земля в игривых руках магии перестала быть стабильной, находилась в состоянии постоянного изменения. Эта геоморфологическая нестабильность привела к полной неопределённости восприятия реальности во всём Альбионе. Его жители одновременно проиграли и выиграли от этого: они потеряли намять о прошлом, но в условиях тирании Эллонии такое забвение было спасительным. Будущее? О каком будущем могла идти речь, если не существовало стабильного прошлого?
А как же сами эллоны? Магия решила полностью оградить себя от них (хотя эллонские колдуны изображали дело таким образом, будто это они отвергли магию, как навязчивую проститутку). Эллоны, не посвящённые в секреты магов, считали, что весь их народ обладает врождёнными магическими способностями. Иначе почему, куда бы они не пошли, изменения на поверхности земли прекращались и реальность фиксировалась?
Магический конгломерат был отнюдь не однороден: он состоял из множества частей, его составляющие иногда не соглашались друг с другом, и бунтующая субстанция вселялась в души некоторых смертных. Так появились певцы: мужчины и женщины, даже не подозревающие о природе сил, сделавших их такими, но способные сочинять музыку и песни, в которых и выражались вселившиеся в них магические концепции. Будучи магическим фокусом, сосредоточенным в одной душе, они также обладали способностью сохранения реальности. Кроме того, существовало несколько дрём, чей разум обладал бессознательной способностью временно захватывать часть магии и управлять составляющими её элементами.
Конгломерат в целом не был обеспокоен такими незначительными отклонениями в своей однородности. Магия весело и радостно играла со своими смертными игрушками и только изредка, по своим, непонятным для людей причинам, появлялась непосредственно перед ними. Зная, что сам по себе голый конгломерат не может общаться с людьми, специально для глупых смертных он являлся им в форме одной из своих составляющих. Это мог быть огонь, вода или земля, но всё же чаще выбирался воздух.
И тогда ветер превращался в Ветер.
Эллоны думали, что понимают Ветер, что его дели можно как-то объяснить человеческими понятиями. Они считали его своим союзником, хотя и ненадёжным. Они не могли понять, что Ветер не был ничьим союзником. Окружённые пеленой своего прагматизма, они не могли понять фундаментальной неопределённости магического конгломерата.
Дрёмы и певцы могли бессознательно использовать некоторые возможности, предоставленные им конгломератом; и даже некоторые простые крестьяне пользовались ими, но перед лицом эллонов магия захлопнула дверь, а они сами закрыли её на ключ.
В те редкие моменты, когда барьер между Альбионом и Миром был прозрачен, часть более могущественной магии Мира могла проникать в Альбион. Она в основном поглощалась конгломератом, но иногда проникала в души смертных, после чего они могли сохранять свою независимость. Такие смертные становились певцами, которым не было необходимости петь, и дрёмами, которые не опасались за свои сны. Они несли в себе знания мира, которые, вместе с бессознательной магией, были способны производить перемены в Альбионе. Сказать, что магия Альбиона боялась такого влияния, означало бы приписать ей человеческие качества, то есть сделать ту же ошибку, что делали эллоны. Магия просто знала о существовании таких аномалий и адекватно реагировала на них.
Где-то в глубинах сердца Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Регана и других певцов Альбиона жила врождённая магия, которая знала и понимала всё это. Сам Реган, конечно, не знал. Даже несмотря на встречу с Элисс, которая, как и весь магический конгломерат, видела в Альбионе лишь место для своих игр. Вероятно, Реган не будет знать обо всём этом ещё долго.
Если узнает вообще.
Даже для Элисс будущего ещё не существовало.
* * *
Большинство жителей деревни не любили Аню. Они готовы были терпеть её недевичью грубость довольно долго, пока она не избила Бартку – деревенского силача – до такой степени, что несколько периодов бодрствования ему пришлось носить повязку. Бартку также никто особенно не любил, но считалось просто безобразием, что девочка-подросток так разукрасила его. Семья Бартки хотела отомстить ей и отомстила бы, если бы отряд мстителей по чистой случайности не повстречался с Рин. А Рин не очень-то с ними церемонилась, хотя потом сама же стала накладывать им шины и перевязывать конечности.
Сайор с неохотой наказала Аню, заперев её наверху. А Рин тайно поднялась к ней и посоветовала, как лучше использовать апперкот правой. Бартка больше не слыл деревенским силачом – стоило ему привязаться к какому-нибудь малышу, перед ним тотчас возникало разгневанное лицо Ани и он тотчас вспоминал о каких-то своих неотложных делах. Таким образом Аня постепенно начала завоёвывать популярность у детей, несмотря на то, что родители их продолжали относиться к ней с большим недоверием. Ведь она была ребёнком, который, по их разумению, взялся невесть откуда. Мало ли, что Сайор и Рин говорили, будто она – ребёнок Лайана…
Большую часть периода сна Аня рыдала. У неё ничего не болело – просто она хотела, чтобы мать почувствовала вину за то, что она её наказала. Кончилось тем, что Рин снова поднялась к ней на чердак и приказала ей замолчать, да таким тоном, что испуганная Аня отвернулась к стене и моментально уснула.
В начале следующего периода бодрствования в Лайанхоуме появился пришелец. Он был необычайно худым от долгого голодания, а одежда его состояла из драных штанов, рубахи в каких-то пятнах и плаща, подобранного где-нибудь у обочины дороги. Несмотря на это, он дурачился и весело плясал, стуча в бубен, под музыку, которую наигрывал на своей флейте. Аня чувствовала, как музыка эта отдаётся в её собственном теле. Не переставая играть, певец умудрился пройтись колесом вдоль главной улицы, и грязный плащ при этом периодически скрывал его лицо. Когда он играл на флейте, Аня чувствовала, что её пальцы двигаются в точности как у него, будто они играли вместе.
Певец перестал кувыркаться, убрал флейту, взял в руки бубен и запел песню, которую совсем недавно сочинил:
И слова и музыка казались Ане нектаром, настолько они были близки её сердцу. Сайор и Рин рассказывали ей о волшебстве, которое может создавать музыка, но никто из них не умел играть её, если не считать неуклюжих попыток настучать что-то ладонями по столу. Этот же человек – Реган, вытаскивал из-под своей грязной, смрадной одежды музыкальные инструменты и извлекал из них небесные звуки.
Он закончил играть и улыбнулся мальчишеской улыбкой. Аня стояла рядом. Он только взглянул и тотчас узнал в ней девочку, описанную ему Элисс. Затем повернулся, чтобы поблагодарить жителей деревни за аплодисменты. Их приём был ему по душе. Он протянул к публике руки, в одной из которых держал флейту, и снова низко поклонился. Сейчас ему надо было побеседовать с этой светловолосой девочкой.
Элисс говорила, что если он пойдёт туда, куда ведёт аккорд, то найдёт девочку. Теперь, когда он выполнил это, в нём родилось нетерпение: согласно воле Элисс, он стоял рядом с Той Кто Ведёт, девочкой, которая в своё время возглавит армию, призванную уничтожить тиранию Эллонии…
– Нет, не армию, – сказала Аня.
– Что? – испуганно переспросил Реган.
– Нас будет немного. Максимум – несколько тысяч, но скорее – несколько сот человек. Забудь о колоннах кавалерии – так нельзя завоевать Альбион. Правда.
– Это ты сейчас говоришь, – сказал Реган, убеждаясь что его слова, кроме неё, никто не слышит. – Но ты сейчас всего лишь ребёнок.
– Поговори с Рин. Она была рядом с Лайаном, когда тот вёл против Дома Эллона огромную армию. Он проиграл эту войну. И Рин считает, чтобы победить Эллонию надо использовать другие пути.
Она села на корточки, обнаружив вдруг на земле интересные камни. Реган присел рядом с ней и провёл по камням пальцами. Аня показала рукой на небо.
* * *
«Я потеряла любовь своей дочери…»
Внизу и чуть слева от Сайор был виден посёлок Лайанхоум. Казалось, его немногочисленные улицы расплавились и потекли от жаркого солнечного света. Она прижала руки к лицу, старясь не загораживать пальцами глаза. Под ней была глубокая пропасть с острыми камнями.
«Я потеряла свою любовь к дочери…»
Это пришло не сразу. Просто постепенно усиливалось ощущение, что Аня была не её ребёнком. Снова и снова Сайор обнаруживала, что лишь играет роль матери, не будучи таковой на самом деле. Ребёнок, которого она вырастила и вскормила, был для неё чужим, даже более того – был врагом. Казалось бы – пустяк: Аня избила того мальчишку, Сайор наказала Аню, чувствуя, что ненавидит себя за это, но всё это вместе было мукой. Ей надо было рассказать Ане о своей боли, но она не привыкла доверять секреты чужим людям. Она могла бы поговорить с Рин, но от неё Сайор ожидала уважения, а не жалости.
