Текст книги "Хроники Тальзеура. Дилогия - Джон Голд (СИ)"

Автор книги: Джон Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Город-Поезд

Вступление

В 1915 году в Российской Империи семья монарха с частью армии и верных слуг была спонтанно перемещена в мир Тальзеура. Сработал пробудившийся дар Цесаревича. А пока у престола не было сильной руки – к власти пришли большевики. Однако Российская Империя не исчезла, а продолжила свое существование в мире Тальзеура. Там она обрела новый фундамент в виде уникального родового дара семьи Романовых – межмировые перемещения.

Сто два года спустя, в 2017 году, Российская Империя первой открыла стабильный путь между миром Земли и Тальзеуром – странствующий между мирами Город-Поезд. Таким образом у Империи наладился контакт с Российской Федерацией. Земляне узнали, что в другой мир перенеслось немало их соплеменников. Арабский Халифат Лодели, Новая Турция, Империя Цин, Канадо-Американские Штаты и целый десяток архи-европейских стран, до сих пор воющих с фашистским режимом Бенито Муссолини. Больше ста лет этот винегрет из потерянных культур и цивилизаций варился в способностях Системы и магии мира Тальзеура, образовав в итоге тридцать ныне известных государств.

Российская Федерация и Российская Империя. Обыватели стали называть эти два похожих друг на друга государства – Империей и Федерацией. Как выяснилось, мир Тальзеура сами Предтечи называли «Городом-Миром» или «Миром Прохода». Но из-за ошибок в первоначальной транскрипции у первопроходцев, его и по сей день называют Тальзеуром. Да и сами Города-Поезда тоже изобретение расы фукай.

Забыв о старых разногласиях, власти Кремля [РФ] и Императорского Двора [РИ] заключили союз и в мир Тальзеура потянулся ручеек из переселенцев. Люди с горящими от энтузиазма глазами желали прикоснуться к миру магии Тальзеура, чьих неразгаданных загадок спустя сто лет исследований стало только больше. Почему мир Тальзеура выглядит как мозаика с перезагружающимся пространством диких кластеров? Почему Одаренные к магии могут пользоваться ею как в стабильных, так и в диких регионах? Почему Система дарует всем новым жителям Тальзеура способности? Откуда берутся зараженные, смертельный Туман и архат чейзов, захватившие весь известный океан?

На самый главный вопрос – куда делись прежние хозяева «Города-Мира» – не смогли найти ответ ни Императорский Двор, ни даже частный Институт САРДЖО. А ведь в нем собрались легенды мира науки аж из трех десятков государств!

За право перехода в мир Тальзеура Российская Империя просила сущую мелочь – одного Одаренного на десять идущих с ним обычных людей. Одаренный сам по себе и есть билет на Город-Поезд для обычных пассажиров.

Тут и начинается наша история!

Пролог

Мужчина – с заросшим щетиной ожогом на пол-лица – всё никак не отходил от стола следователя, настаивая на своем.

– Лейтенант, я сам следы Златки проверил, – охотник показал на телефоне фотографии, которые следователю ни о чем не говорили. – Весь вечер с фонарем вокруг ее колледжа ходил. Дочка моя, как из него вышла с друзьями, дошла до дороги. След Златки я всегда узнаю. У нее левый ботинок на полразмера больше правого. Дальше друзья налево пошли, а ее следы обрываются, но есть следы от шин на дороге. Там машина выехала с обочины и грязь за собой оставила.

Давно позабывший о полевой работе лейтенант Фёдор Ворошилов занимал должность старшего следователя в районном отделе полиции. Солидный живот и планка возраста, подбирающаяся к полтиннику, говорили сами за себя. Ворошилову пора бы уйти на пенсию, но нудная работа следователем, с такими вот сложными просителями, кормит не только его с женой, но еще и двоих взрослых детей. И речь совсем не об официальной зарплате следователя.

Искать пропавшую девицу?! Да она сама завтра домой вернется и расскажет, что впервые ночь с парнем провела. Таких липовых заявлений о пропаже только на его участке за год полсотни набирается.

– Еще раз повторяю, – следователь поморщился, отодвигая заявление о пропаже человека обратно к охотнику. – Как трое суток пройдет, так и начнем искать. Не надо панику разводить раньше времени.

Охотник, внимательно глядя в глаза менту, холодно произнес:

– Хочешь сказать: «Как убьют, так и приходите?». Да прими ты заявление, ирод! Не хай мою дочь. У нее и парня-то не было. Не могла она взять, и сама куда-то уйти, ничего мне не сказав, – отец пропавшей девушки пододвинул заявление обратно к следователю. – А не примешь, и ее мертвой у дороги найдут, я сам по твою душу приду!

Угроза? Ворошилов оскалился, нервно скомкал заявление и швырнул его в лицо охотнику.

– Забирай свою писульку и возвращайся, когда научишься разговаривать по-человечески! А не поймешь по-хорошему, будешь потом с зоны дочери письма слать. Ты совсем сдурел, старый, мне, полицейскому на службе, угрожать?!

Да, не по уставу с нарушением всех правил, отстранением от дел и занесением в личное дело. Но угроз Ворошилов никогда и никому не прощал! Один раз прогнешься под таких вот просителей, и они потом на шею сядут.

Охотник поднял с пола смятое заявление, разгладил его и молча положил обратно на стол.

– Лейтенант… нет у меня никого, кроме дочери. Случись что со Златкой, и мне терять нечего, – охотник смотрел на Ворошилова, как загнанный в угол зверь. – Я в лесу много кого убивал. И зверье дикое и то зверье, что одежду носит. Не доводи до греха, прими заявление.

Отец девушки еще раз показал фотографии следов на своем телефоне.

– Всего шесть часов прошло. Успеете найти! Проверьте дорожные камеры, телефон и что вы там обычно делаете.

Тут из коридора полицейского участка донесся гомон от разговора на повышенных тонах, и вскоре дверь в кабинет открыли. Да с такой силой, что та едва с петель не слетела, с грохотом ударившись о пыльный шкаф для документов.

Бабулька в очках, лет за шестьдесят и поперек себя шире, завидев следователя, тут же упала на колени и запричитала, перегородив собой дверной проем.

– Не гоните, господин полицейский!

– Я вам не господин….

Успел вставить лейтенант, но собеседница его уже не слушала.

– Внука с внучкой у нас украли! Позвонили, говорят домой идут, на ужин. И не пришли, – бабка подняла голову, сняла очки и стала вытирать слезы. – Мы их и по дворам искали, и людей спрашивали. Никто ничего не видел. Только машину черную и большую.

Ворошилов нервно сглотнул. Чуйка мента орала благим матом, сообщая о том, что теперь дело пахнет керосином. Ну а как еще?! Двух заявлений о похищении в один день так просто быть не может.

Тут в коридоре снова раздались крики, причем сразу от нескольких человек. Складывалось впечатление, будто группа людей полумирными методами штурмовала пост дежурного, пытаясь пробиться внутрь… к следователю.

Появление на пороге кабинета мужчины с раскрасневшимся от бега лицом Ворошилов встретил уже догадываясь, что тот скажет.

– Тут это… у меня сын пропал. Он со мной по телефону говорил. И тут к нему машина какая-то подъехала, – сняв шапку, мужчина стёр ею пот со лба и указал рукой в коридор. – Там на входе еще трое таких же, как я. Ты это… скажи мне, командир… что вообще происходит-то?! Кто наших детей крадёт?

Ворошилов сходу оценил взгляд нового просителя. Старая ментовская привычка не подвела, сразу опознав сидельца. И это еще хуже! Бандиты – они народ такой, что привыкли сами свои проблемы решать. А значит, похищение детей – это не их рук дело.

Садясь обратно на стул, Ворошилов уже понимал, что дело пахнет уже не керосином, а полыхающим под его задом напалмом. До самого утра он только и делал, что принимал заявления о пропаже людей. Похищали строго парней и девушек в возрасте от шестнадцати до двадцати четырех лет. К обеду следующего дня на столе уже лежала папка из семнадцати заявлений. И это только по его району!

Первые потерпевшие посчитали, что это дело рук сатанистов, которых подразвелось за десять лет с открытия пути в Тальзеур. Но даже будь сатанистов сотня, организовать похищение аж семнадцати человек им не под силу. Не тот уровень организованности.

Под утро Ворошилову пришел ответ от ближайших тюрем и колоний – у них никто не сбегал, но одного пробудившегося одаренного зэка скоро переправят в Тальзеур.

Разбуженный посреди ночи начальник полицейского участка задействовал свои связи в главном управлении и подключил к делу легендарный Отдел «К». Их спецы за пару часов прошерстили все социальные сети на предмет подозрительной активности в личных переписках потерпевших. Но и там глухо.

Ворошилов хмурился всё больше и больше. Так не бывает! Даже будь к делу причастны одаренные из Тальзеура – с их порой необъяснимыми способностями – такое преступление в мире Земли им не провернуть. Тут маны-то с гулькин нос. Потому одаренных сразу и перевозят на Городе-Поезде в мир Тальзеура. А тут, только в его районе, аж семнадцать человек пропало!

Дождавшись прихода еще четверых представителей следственной группы, Ворошилов передал им ход дела и, устало потянувшись, собрался идти домой. Ночка выдалась тяжелой. В кабинете витают клубы сигаретного дыма, запах кофе и немытых тел. Волки службы сыска взялись за свое дело по полной.

В коридоре Ворошилов встретил всё того же охотника с ожогом на пол-лица.

– Златку найди, лейтенант! – голос охотника казался мертвецки холодным.

Ощутив опасность, лейтенант инстинктивно сделал шаг назад, упершись спиной в дверь.

Голос охотника пугал. Так мог говорить отец, уже отчаявшийся верить в спасение собственного ребенка. Оно и не мудрено. Сложно не понять очевидного, когда в коридоре полицейского участка толпятся родители, обсуждающие похищение своих детей. Время уходит, количество похищенных множится, а у полиции за минувшие двенадцать часов никаких новых улик. И охотник это знает, раз не пошел домой, как рекомендовали, а просидел тут всё это время.

– Пустишь дело на самотек… и Златка погибнет, я сам за тобой приду. И никакой закон тебя от пули не защитит!

– Пули? – такую угрозу Ворошилов уже не мог оставить без внимания. – Ты, старый, совсем страх перед законом растерял?

– Мне терять…

– На суде расскажешь, умник! – Ворошилов огляделся и, поймав взгляд знакомого сержанта, сидящего в дежурке, указал тому на охотника. – Этого в камеру! За угрозу жизни полицейскому при исполнении. Вечером приду и оформлю как полагается.

Уже выходя из полицейского участка, Ворошилов получил смс-ку от коллеги, работающего в другом полицейском участке. Никаких конфиденциальных данных. Всего пара цифр, значение которых поймет получатель.

«13»… еще тринадцать зарегистрированных заявлений о похищении в соседнем районе. А это значит, что размах преступления достиг регионального уровня. Ворошилов уже убрал телефон в карман, как пришло еще одно сообщение, от того же отправителя.

«У Столыпина на одного меньше. Про других пока не знаю, но и там всё совсем не тихо. Из столицы уже вызвали особых спецов из тех, что пробудились, но не перебрались в Тальзеур».

Чего действительно не знал Ворошилов, так это того, что к вечеру первого дня с заявлением о похищениях обратилось меньше трети пострадавших. Начавшееся следствие так и не нашло ответа на главный вопрос.

Зачем кому-то потребовалось похищать аж пятьдесят незнакомых друг с другом человек?

Глава 1. «Чужой» среди чужих

Похищение, темнота, избиение. Затем снова темнота, стакан воды, два куска черного хлеба и спустя четыре часа снова избиение. Наверное, стоило бы начать свой рассказ с того, как именно и зачем нас похитили, но без одной важной детали эта история будет выглядеть неполной и недостоверной. Она как грязная кровь… пронизывает всё происходящее. Как в моем прошлом, так в настоящем и будущем.

Терпимость – это мой грех. Не благо, а именно грех. В течение длительного времени я могу терпеть шум от соседей, грубость, побои, голод, жажду и даже издевательства. Моральные или физические, не важно. Однако в такие моменты мой котел гнева потихоньку закипает.

Эмоции не вырываются наружу, а накапливаются. Если ситуация не меняется, котел заходится паром, гудит от напряжения и наконец взрывается. Причем происходит это тихо… обманчиво тихо. Пальцы сжимаются в кулак, и вот тогда обертка мирного тихони слетает. А прячущееся внутри меня зло – неудержимое, не знающее законов и норм морали, – вырывается наружу.

Сегодня именно такой день. Котел сдерживаемых эмоций переполнился.

Меня и еще почти полсотни более молодых подростков похитили. Это то немногое, что я могу сказать с уверенностью. Их главный, Корза – чтоб ему демоны в адский котел масла не подливали – он забрал у нас имена. И это страшно! Не помнить ни как тебя зовут, ни где учился, ни кто твои близкие, ни даже то, во что был одет во время похищения. Вообще ничего.

Воспоминания всплывают только ассоциативно. Вспомнил о наручниках на руках и точно знаю, что никогда раньше меня в них не заковывали. И так во всём. Алюминиевая кружка, сходить в туалет в углу, не пялиться на ничем не прикрытую грудь соседки. Я не помню, чего именно не помню. И потому для меня – эта клетка и комната, где нас держат – и есть весь мир.

Я тут поспрашивал соседей. Ну тех, кто еще жив. Нас затаскивали в машину, прикладывали к лицу тряпку с дурно пахнущей гадостью, и дальше мы все оказывались тут. Черте где! Большое полукруглое помещение. Вдоль стен стоит девять клеток, по три похищенных человека в каждой. Из одежды – трусы, да и то не на всех. Окна закрыты черной пленкой. Воздух сырой, осенний, и только по перепаду температуры дня и ночи я смог понять, что нахожусь тут уже примерно семь дней.

Похитители приходили раз в пять-шесть часов. Более точного времени никто из тех, кто попал в плен раньше меня, назвать не смог. А после начала избиений даже на разговоры сил не оставалось. Нас били без какой-либо конкретной цели. Мучителям не нужен был выкуп, сведения о счетах или продажа нас на органы. Складывалось впечатление, что само похищение с последующими избиениями и было их целью. Лишить свободы, имен, одежды, чтобы потом забить до смерти.

И так все семь дней, днем и ночью. Мучители подходили к клеткам не спеша. Они шли и кричали «Корза-Корза-Корза!», нагоняя страху. Делали круг по клеткам, проводя железными ключами от замков по прутьям решетки. От звука удара металла о металл подростки начинали орать от ужаса. Уже на второй день звон ключей вызывал плач у большинства похищенных.

А потом начинался круг избиения. Снова и снова, каждые пять-шесть часов. Одного за другим нас вытаскивали из клеток и били так, чтобы ничего не сломать и не нанести смертельных увечий.

– Давай, кричи: «Во имя Корзы! Во славу Корзы!», – на еле живую девицу орал быковатый надзиратель. У него бугры мышц выпирали из-под одежды. – Кричи! И боль уйдет. Кричи-кричи-кричи! Ор-р-р-ра!

– Во имя Корзы! – заорала девица. – Во славу Корзы!

Пленница снова и снова повторяла эту фразу, словно мантру, отгоняющую боль и страх. Весь смысл ее существования в такие моменты сводился к тому, что она произносила и во что сама со временем начинала верить. Смотря на это со стороны, я понимал – это самообман. Просто мозг начинает акцентировать свое внимание на произносимых словах, а не готовить тело к очередному удару. Но была и странность! Произносимая фраза и впрямь ослабляла боль, даже если я сам не верил в сказанное. Будто «Корза» – это какое-то магическое имя или слово. Другие пленные чувствовали тоже самое.

Что касается мучителей – те, кто нас избивал до полусмерти, всегда ходили по двое. Четыре пары, работающие в две смены. Они всегда брали первым того, кто ближе всех сидел или лежал у выхода из клетки. Всегда один из них вытаскивал жертву, а второй контролировал дверь в клетку.

Трижды приходил этот самый Корза. Крепкий взрослый мужик в красном балахоне и в скрывающем лицо колпаке. В такие моменты над окнами прямо под потолком загорался рисунок человеческого черепа с оленьими рогами и какой-то спиралью во лбу. И вот тогда, те из похищенных, кто славил имя Корзы, впадали в чуть ли не священный страх перед ним.

Имя Корзы на их устах обретало новую силу. Я сам это видел, чувствовал и, будь моя воля, забыл бы эти его страшные приходы и всеобщий вопль страха!

Корза! Хозяин украденных имен одним своим присутствием в комнате с клетками давил дурной силой, да так, что чувствовалась область пустоты в сознании. То самое место, где раньше было мое имя. А душа в груди… она трепетала от страха, почуяв рядом могучую силу. Будто слышишь сердцебиение и знаешь, что это сердце не твое, а врага. Смертельно опасного врага!

В такие моменты Корза излучал прямо-таки животную власть над жизнью и смертью. Я же молчал, внимательно рассматривая человека, который способен красть имена. Били меня за это нещадно, но лучше так, чем позволять кому-то украсть мою свободу мыслить.

Прислушался. Заметил едва уловимый шум в холле. Где-то там находится каморка, в которой живут наши мучители. Похолодало, а значит уже полночь и скорее всего сейчас у этих моральных уродов будет пересменка и сразу начнется круг избиения. Пора и мне начать действовать.

Я подтащил к выходу из клетки тело едва живой девушки. Та не сопротивлялась и уже смирилась с участью неизбежной смерти.

– Помнишь меня? – я приложил ладонь к щеке девушки. – Посмотри прямо перед собой, а не на пол.

У неё скулы, брови и даже уши – всё разбито. Да и я сейчас выгляжу так, что в открытом гробу хоронить не станут.

– Д-да. Ты тот парень…

Она попыталась вспомнить имя, привычка из жизни до похищения, но не смогла. По щеке девушки прокатилась слеза. Я смотрел ей в глаза и видел, что одного тепла моей ладони ей хватило на то, чтобы вспомнить, каково это – жить мирной и спокойной жизнью. Где есть люди и простое человеческое тепло от объятий тех, кто нас любит. Где люди не звери, которые прячут подростков по клеткам.

– Помоги мне, – прошептал я, приблизившись к девушке так, чтобы наши головы соприкоснулись. – Скоро эти уроды снова придут нас избивать, и тебя из клетки заберут первой.

– М-мне страшно…

– Знаю, – я прижал вторую ладонь к лицу девушки, и она робко прикоснулась к ней своей рукой. – Всё будет хорошо. Я тебя не брошу и не дам тебя им в обиду. Просто отвлеки их внимание. Как угодно, но отвлеки.

Девушка, опустив глаза, кивнула. Мало кто согласится добровольно встать первым в очередь на избиение. Но ей хватило на это смелости.

Оставив девушку у входа, я перебрался в центр клетки. Теперь и мне надо заняться делом. То дикое зло, что сидит во мне с самого детства, за неделю побоев превратилось в нечто едва ли не осязаемое. Вчера, когда смотрел на нашего третьего сокамерника, уснувшего после побоев вечным сном, зло склизкой черной массой вывалилось из котла гнева. Не передать словами, как себя чувствуешь, когда у тебя в сознании ворочается нечто подобное. Да еще и занимает то место, где раньше было имя.

Злу было плевать на труп парня. Оно оглядело помещение с пленными, подмечая ранее не замеченные детали. График избиения, принцип забора пленных, жесткое требование выкриков о Корзе и даже то, в каком направлении стаскивают тела погибших. Стоящий в воздухе запах гари от керосиновых ламп и едва заметный сквозняк, идущий из коридора. А где дует ветер, там и выход.

Подумаем. Отделка и форма помещений уж больно специфические. Выходит так, будто нас держат в здании старого автовокзала, в котором есть два крыла в виде залов ожиданий. А между ними каморка, занятая похитителями. Электричества нет. Всё освещение держится на керосиновых лампах. Ни у кого из надзирателей при себе не было огнестрельного оружия или ножей. Им хватает подавляющей силы пары взрослых мужиков и резиновых дубинок, которыми они нас и избивали. Надежды на других пленных нет. Большинство из них визжит от страха, когда мучители проводят ключами по прутьям клетки.

Из позиции лежа я резко поднялся на ноги и проверил, как быстро смогу подскочить к двери. Две секунды. Быстрее не получается из-за наручников. После недели избиения и подобия жизни на хлебе и воде даже стоять тяжело.

В коридоре послышались шаги, и вскоре пришла пара знакомых мучителей. Прикоснулся рукой к прутьям клетки. Холодные, а значит, снаружи и впрямь наступила полночь и у этих уродов прошел пересменок. Четверо пошли спать и еще четверо заступили на дежурство. Зло в груди зашевелилось. Знаю, что оно – это я. Вот только я не помню, кто я. А злу плевать на знание. Оно здесь и сейчас хочет помочь нам выжить.

Наша клетка была вторая по счету. Мучители на мгновение отвлеклись на еле слышное пение моей сообщницы, но всё равно начали с первой клетки. Понятно. Они действуют строго по плану. А вот моя соседка явно нервничает, всё четче понимая, что скоро ее заберут на избиение. Я же всё это время лежал на полу нашей клетки в такой позе, чтобы быстро встать и подскочить к двери.

Пришедшая пара уродов десять минут мучала троицу из первой камеры, не переставая махать дубинками ни на секунду. Чуток запыхались. Сил у них ещё много – ночная смена только началась. Наверняка на наркоте сидят, чтобы психически не сломаться на такой работе. Да и физически они уж больно выносливы.

Пора. Дверь в нашу камеру открылась и тощий мучитель за волосы потащил мою сообщницу в центр комнаты. Мне страшно и сердце колотится так, что кажется будто сейчас выскочит из груди. Тело сжалось в пружину. Чувствую, как в области спины надпочечники судорожно напряглись и выбросили в кровь ударную дозу адреналина. Ногти скребут по полу клетки. Страшно. Страшно. Страшно. Но жить очень-очень хочется. Так что либо я нападу и убью их первым, либо они забьют нас до смерти.

Стоящий у двери бугай отвлекся на песнь девушки. Она плакала, но продолжала петь:

Никто не услышит, никто не придёт,

Никто тебя никогда не найдёт.

Ведь так бывает на свете,

Что бесследно теряются дети…

Едва бугай повернул голову в сторону девушки, как я вскочил на ноги и спустя две секунды толкнул его. Но толчок был сделан не плечом, а всей грудью. Я постарался сделать так, чтобы мои наручники перекинувшись ему через голову и попали точно на бычью шею.

От неожиданной атаки со спины бугая повело вперед, и он, потеряв равновесие, стал заваливаться на тощего напарника. Тощий тянул за волосы девицу. Я уже в полете уперся грудью в спину бугая, а мои руки и цепочка наручников пролетели дальше нужного, царапнули нос тощего, задели зубы и наконец остановившись где-то на кадыке. Он было дернулся, но я уже подтянул руки, пытаясь сообразить, что теперь делать. Поймать двоих за раз у меня и в мыслях не было.

Бугай начал что-то орать, а вот зло… оно довольно усмехнулось, и в следующий миг я зубами вцепился в шею урода. Уж больно сильно меня эта гнида била все эти дни!

Укушенный заорал, дергаясь из стороны в сторону, таща за собой хрипящего тощего. Струей брызнула кровь бугая! Да с такой силой, что мой рот тут же заполнился чем-то соленым, и я сглотнул. Здоровяк вопил от боли и ужаса. Я зубами разорвал ему сонную артерию. От его дерганий из стороны в сторону цепочка натянулась еще сильнее. Тощий задергал руками и ногами, ощутив удавку на шее. Вот только его напарник был слишком занят, пытаясь оторвать меня от законной мести.

Мне в лицо четыре раза прилетел кое-как сделанный удар кулаком от здоровяка – голова тощего мешала, но после недели побоев такое и ударом-то назвать сложно.

Через минуту всё было кончено. Из-за того, что я не дал бугаю прикрыть рану на разорванной артерии, он истек кровью. А тощего удалось удавить. Я поднялся на ноги, кое-как вытащив руки из-под пары трупов. Пока боролись, в руке раздался неприятный хруст. Если и сломал что-то, то, пока могу шевелить, надо действовать дальше.

Обыскав тела убитых, нашел ключи от наручников и снял их с себя. Эти браслеты в открытом виде сами по себе представляют хоть какой-то намёк на оружие. Резиновые дубинки хороши для избиения, но не для боя насмерть.

До обнаружения подозрительной тишины в соседнем крыле второй парой мучителей осталось немного времени. Пока они заняты избиением в своем крыле. А вот инициативу в нападении я им ни за что не отдам. Если сбегу сейчас, они найдут трупы подельников, а потом меня догонят и убьют. Тут надо бить первым… чтобы выжить.

Снял наручники с сообщницы и помог ей подняться на ноги. Но она, продержавшись секунду стоя, тут же сползла на пол.

– Н-ноги не держат. Прости.

Взяв девушку под плечо, подтащил девицу к клетке. Теперь из коридора ее не видно.

– Жди тут. Если через десять минут не вернусь, хоть на четвереньках, но выбирайся наружу. А потом беги куда глаза глядят!

– А… а ты?

В глазах девушки промелькнула надежда на совместный побег. А я так не могу. Врага, особенно настолько жестокого и беспринципного, надо «бить в лицо». Сделать так, чтобы он и подумать не мог о погоне. Я не помню деталей, но абсолютно уверен, что делал так не раз. Ну там, в прошлой жизни.

– Они нас убьют, понимаешь? – смотрю в глаза девушки. – Если дать им шанс быстро встать на след, они выследят и убьют всех, кто сможет сбежать. Мне надо… ударить по ним так, чтобы им самим стало страшно идти за нами. Возьми ключи от клеток и наручников. Помоги пока остальным. Сама обыщи убитых. Может, у них есть телефон, рация или карта. Сейчас любая вещь из их карманов может быть полезной.

И я ушел. Ночь, темнота в холле и мои босые ноги, которые скрывали звуки моего передвижения. Даже предсмертные хрипы и крик бугая никто в соседнем крыле не расслышал. По пути осмотрел вход в каморку кассира. Обитая кожзамом дверь из дерева. Ни голосов, ни шума рации, ни телевизора. Только едва слышный храп. Спят, и это мне на руку.

Подобрал с пола дежурный камень. Тут его, видимо, подкладывали под дверь, когда открывали на проветривание.

Осмотрел холл еще раз и нашел во тьме дверь ведущую наружу. Заперта на засов, а все лишние щели закрыты тряпками, но сквозняк дует именно отсюда. Сверху висит табличка «Добро пожаловать в город …» Краска от старости облупилась, и название поселка разобрать не удаётся. Но с тем, что нас держат на вокзале, я оказался прав.

Добравшись до соседнего крыла, разглядел знакомую пару уродов в свете керосиновых ламп. На вид оба тощие, не старше тридцати, с похожими лицами. Братья, видимо. Они как раз выволокли первую жертву из третьей клетки и разделились. Один стоит у двери, а второй тащит какого-то парня в центр комнаты.

Я подскочил сзади к тому гаду, что стоял у клетки. Сходу воткнул острый конец наручников ему в глотку, а потом резко дернул, расширяя рану. Что с ним будет дальше уже не важно. Он выведен из боя, не может позвать на помощь, и это уже хорошо.

Парень, которого тащил второй мучитель, увидел нападение и решился мне помочь. Он вцепился зубами в ногу мучителя. Тот вскрикнул и отвлекся, после чего схлопотал от меня удар дежурным булыжником в затылок. Потом еще один и еще, и так до тех пор, пока не раздался противный хруст и каменюка не застряла в проломленном черепе.

Храбрец стал отползать к ближайшей клетке, с ужасом глядя на истекающий кровью труп мучителя.

– Н-не надо!

– Ты совсем дурак? – я указал кивком на труп гада, которому разворотил глотку наручниками. – Они же лица не закрывают. А мы жертвы и свидетели убийств. Ты понимаешь, что это значит? Нет? Никого из нас живым отпускать не собирались.

Неожиданно меня повело в сторону, но на ногах я устоял. Вздохнул, отгоняя накатывающую тошноту. То ли у меня сотрясение мозга от ударов бугая, то ли непривычная активность и голодный паек дают о себе знать. Кажется, будто перед глазами проносятся какие-то зеленые цифры и буквы. Или вообще иероглифы. Да еще мутит так, что я бы опустошил желудок, будь в нем хоть что-то.

Подумав секунду, сел на пол. Сейчас я не боец. Появись тут кто-то из похитителей и мне, и этому парню, нам обоим конец.

– Слушай, – обратился я к парню. – Ты тут один более-менее смелый и адекватный. Твои соседи по клетке, вон, в угол забились. Помоги мне, а?!

Тот в ответ мотает головой. Смотрю на это чудо в трусах и не могу понять, как ему вообще хватило смелости укусить ногу мучителя. Мычит что-то, блеет бессвязно, но явного отказа в голосе не чувствуется. А значит, надо просто подтолкнуть его к нужному решению.

– Принеси мне пару керосиновых ламп. Те, что на подоконниках стоят, – пришлось повторить дважды, прежде чем парень, наконец, услышал и сделал то, о чем я попросил. Тошнота за это время немного отступила.

Постоянно озираясь на темноту холла, храбрец сам нашёл ключи от клеток у гада с разодранной глоткой и начал освобождать пленных. Любопытно! Ему хватает смелости постоять за себя и помогать другим в беде, но он не готов убивать ради собственного выживания. Интересное наблюдение.

План, как разобраться со спящей четверкой, созрел еще во время первого осмотра двери в их каморку. Вход и выход там скорее всего один, а окно закрыто решеткой.

Всё, отдышался. Теперь надо довести дело до конца. Вместе с храбрецом кое-как сняли дверцу-решетку с петель одной из клеток и на руках подтащили к комнате кассира. Нам нужна тишина. Но черт, как же неудобно общаться с человеком, у которого нет имени.

Храбрец ушел помогать остальным. В темноте то и дело раздавался шепот и сдавленный плач. Да, мы сами себе помогаем спастись, и это вызывает почти забытое чувство гордости.

Нашел в полу выбитую плитку и примерился под использование ее в роли упора. Подойдет! Подобрал еще пару керосиновых ламп из крыла, где загрыз бугая и удавил тощего. Сообщница всё ещё открывала клетки и снимала наручники с похищенных подростков. Часть из них настолько обессилила, что уже не могла самостоятельно выбраться наружу. Ладно, всех мне самому не спасти. А если промедлю с задуманным, нас вообще всех убить тут могут.

Подошел к каморке, в которой спала дневная смена похитителей. Притушив одну из керосиновых ламп, открыл колпачок бака и принюхался к топливу. Фу! Да, это точно не керосин. Ассоциации говорят о чем-то тягучем, прогорклом, если так вообще можно отзываться о запахе. А тут какая-то ядреная топливная смесь. Вон, и фитиль от нее почти полностью выгорел. Но мне это только на руку. Раз запах резкий и сильный, значит высокая реакция с воздухом. А, значит, и горит хорошо.

Пора! Резко распахнув дверь, закинул внутрь собранную четверку керосиновых ламп. Вспыхнувшее пламя разгорелось еще до того, как я успел закрыть дверь и подпереть ее решеткой от клетки. Я специально вставил ее нижний конец в упомянутый упор в нише от выбитой плитки. Моих сил и веса не хватит на то, чтобы просто так удержать дверь. А уж что будет дальше… буду думать потом. Сейчас надо выиграть время для побега остальных.

В старую дверь тут же ударили, решетка от натуги заскрипела о кафель и тут же со звоном уперлась в стык плитки. С той стороны раздались душераздирающие крики и языки пламени рванули в появившуюся щель. Огонь разгорелся с невиданной силой! С-страшно! Я сейчас будто сдерживаю врата, ведущие в ад.