Текст книги "Фортуна Флетчера (ЛП)"
Автор книги: Джон Дрейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
30
К счастью для нас, худшего не случилось. Француз не застал нас без управления. К тому времени, как он возобновил бой, мы уже поставили паруса на всех трех мачтах и были готовы. Полагаю, это был еще один признак превосходства британского мореходного искусства, поскольку «Фиандра» была повреждена наверху чертовски сильнее, чем они. Но, надо отдать должное лягушатникам, он шел на нас как надо, с барабанным боем, звуками горнов и криками «ура» у орудий.
Стоя в ожидании у своего орудия с Кейт и канонирами вокруг, я получил новые приказы. Мичман Персиваль-Клайв, размахивая в волнении абордажной саблей, примчался по спардеку с квартердека.
– Осторожнее с этим, сэр, – сказал я, схватив его за руку с саблей, прежде чем он кого-нибудь покалечил.
– Приказ капитана! – сказал он и указал на врага. – Он поставит нас борт к борту! – Он глубоко вздохнул и выпалил на одном дыхании: – Капитан приказывает всем взять ручное оружие. Он планирует обойти его с носа, чтобы задействовать батарею правого борта, где меньше выведенных из строя орудий. Мы должны угостить их двойным ядром и картечью из каждого орудия, когда подойдем к борту. – Он моргнул, ожидая ответа.
– Есть, сэр! – сказал я. – Но зачем ручное оружие?
– О, – сказал он, вспоминая свои реплики, как актер, – абордажные сабли и пистолеты для всей команды. – Он снова указал на лягушатника. – Капитан решил завершить бой в рукопашной схватке. Мы перейдем двумя отрядами, мистер Уильямс поведет вахту левого борта с бака, а капитан – вахту правого борта с квартердека. Продолжайте, мистер Флетчер! – сказал он и убежал.
Только когда он ушел, я увидел, что мы не можем выполнить его приказ. Наши карронады правого борта были сорваны со станков. Должно быть, это случилось, когда рухнула фок-мачта.
– Черт, – сказал я. – Вниз, на орудийную палубу, парни. Поможем там.
И я пошел со своим отрядом. Впервые в жизни я вел людей в бой. Это было событие, даже если их было всего четверо, и одна из них – портовая шлюха.
На орудийной палубе царила бешеная деятельность. Три дела происходили одновременно. Лейтенант Хаслам и мичманы раздавали ручное оружие всем, у кого его еще не было, матросы, работающие с парусами, спешили на свои места, пока мы делали поворот, а лейтенант Сеймур распределял оставшихся в живых канониров, чтобы обслужить как можно больше орудий правого борта. Он стоял ко мне спиной, странным образом опираясь на Персиваля-Клайва.
– Мистер Сеймур, сэр! – сказал я, проталкиваясь вперед. – У меня здесь четыре человека и нет орудия на баке. Куда нам… – И мое сердце подпрыгнуло в груди. Когда лейтенант повернулся ко мне, я увидел, что его левая рука оторвана по локоть и заканчивается массой кровавых тряпок, наложенных в качестве повязок. Он был серым, как смерть, и Перси его поддерживал.
– Флетчер… Флетчер… – сказал он, напрягая мысль. Он оглядел орудийную палубу. Из шестнадцати орудий правого борта все, кроме четырех, были исправны. – Туда! – сказал он. – У шестого орудия нет расчета. Веди своих людей туда…
И мы пошли через обломки, щепки и разбитое снаряжение.
– Джейкоб! – крикнул кто-то, и я увидел Сэмми Боуна, ухмыляющегося мне от восьмого орудия. – Ты в порядке, парень?
Я не видел Ниммо или Томаса, но Норрис, Джонни и остальные были там.
– Ну и задали же мы тому первому ублюдку, а? И всего-то два залпа понадобилось! – Я кивнул на «Таурус».
– Мы собираемся брать его на абордаж, Сэмми, – сказал я.
– Так точно! – ответил он и указал на шестое орудие. – Лучше обслуживай свою пушку, пока можешь. Она не заряжена.
И правда. Бог знает, как у него хватило времени заметить такое в пылу боя, но таков был Сэмми Боун. Так что мы зарядили двойное ядро и мешок пуль сверху и стали ждать, когда снова начнется веселье.
Лейтенант Сеймур как раз успел подойти с последним словом. Бедняга едва был в сознании и шатался, как пьяный. Он обратился к каждому канониру по имени.
– Молодец, Флетчер, – слабо произнес он, качаясь на ногах. – Один залп все вместе, а потом за борт!
И он ушел, цепляясь за Паршивого Перси. Юноша выглядел не лучше, почти оцепенев от ужаса.
Насколько я мог видеть, у капитана-лягушатника была та же идея, что и у нас, и два корабля медленно сходились, чтобы так или иначе закончить дело. На расстоянии пистолетного выстрела «Таурус» дал свой бортовой залп одновременным ревом. Но мы стреляли по мере того, как каждый канонир считал нужным.
По крайней мере, таково было наше намерение, ибо лягушатники целились прямо в нашу орудийную палубу и со слишком близкого расстояния, чтобы промахнуться. Удар был ужасен. Люди падали слева и справа от меня. Падали, разбитые, разорванные и кричащие. С убийственным треском разлетались балки, и ядра проносились по палубе, разбрасывая орудия и станки, как игрушки. Один из моих канониров внезапно пролетел мимо моей руки, и его босая нога ударила меня, когда он пролетал. Бог знает, что в него попало и где он упал. Я дернулся от шока и рванул за вытяжной шнур, впустую потратив свой выстрел, не думая о цели.
Затем раздался грохот ног и столпотворение голосов, люди толкали друг друга. Над всем этим раздался голос лейтенанта Сеймура, в котором все еще было достаточно силы, чтобы его было слышно.
– Вперед, на абордаж! – крикнул он. – Левая вахта – на бак, правая – на квартердек!
«На абордаж… на абордаж… – подумал я. – Давай, Кейт… Сэмми!»
И я отыскал их двоих и потащил за собой, проталкиваясь сквозь поток людей. Вместе мы пробирались через обломки прекрасной орудийной палубы лейтенанта Сеймура, через людей и куски людей, и реи, и канаты, и отработанные ядра, все еще горячие от выстрелов. Затем вверх по трапам на бак, чтобы присоединиться к людям левой вахты.
– Флетчер! – прогремел голос у меня над ухом. Это был капитан, сбросивший сюртук, с абордажной саблей в руке. Он с удовлетворением кивнул мне и протянул руку, чтобы хлопнуть по плечу. – Ну что, мистер Чемпион-Дубинщик, встанешь рядом со мной, когда придет время!
Он даже улыбался. Сэмми, как обычно, был прав, он был сумасшедшим ублюдком. Он действительно получал удовольствие от боя, покупая на свои деньги специальные ружья и платя за порох и все остальное. За эти годы я встречал и других, подобных ему, и это славные, смелые парни. Как раз таких и надо спускать на любого, кто встанет на пути Англии – лягушатников, испанцев, готтентотов, кого угодно – лишь бы можно было оставить их заниматься своим делом и не ввязываться самому.
– Плечом к плечу, а, Флетчер? – сказал он.
– Есть, сэр! – ответил я. Что еще я мог сказать?
– Молодец! – сказал он и повернулся к собравшимся вокруг него людям. – Смотрите! – крикнул он, тыча своей саблей в карронады на квартердеке. – Мы ориентируемся на эти орудия. Французишка идет на абордаж, но он накренился, палубы его открыты, и он получит двойную картечь в свою абордажную партию, как только подойдет к борту. А потом все за мной!
Это вызвало ожидаемое «ура» у людей, а затем он заставил их всех лечь за фальшбортами, чтобы быть вне поля зрения французских стрелков. Я убедился, что Кейт в безопасности. Она не хотела спускаться вниз, но я сказал ей, что проломлю ей голову, если она попытается пойти с абордажной партией.
А потом… что ж… назвался груздем, полезай в кузов, я пошел и встал рядом с капитаном. Он этого ожидал, а у меня не хватило силы воли отказаться.
– Смотри, Флетчер, – сказал он, – смотри, как он идет, они собираются на баке, как и мы. – Он рассмеялся и взмахнул своей саблей в воздухе.
И они шли. С его орудийной палубы не раздавалось ни звука, француз вывел свою команду наверх, чтобы решить исход боя абордажем. Там были барабанщики и матросы, и офицеры, прыгающие со шляпами на концах своих шпаг. Я оглянулся на наш квартердек и увидел стволы трех двадцатичетырехфунтовых карронад, нацеленных на бак противника. Шесть мешков картечи. Две тысячи четыреста мушкетных пуль.
Менее чем в двадцати ярдах, «Таурус» дал нам залп со своих орудий на квартердеке. Пять бронзовых девятифунтовок метнули свои ядра через короткий промежуток. Одно ядро пробило фальшборт бака и убило троих. Плохо нацеленные, остальные просвистели над головой или бесполезно ударились в пустую орудийную палубу. Но громкое «ура» раздалось от их абордажной партии, теперь всего в нескольких ярдах от нас. Он шел, чтобы нанести нам скользящий удар, бак к баку. Я видел лица, оружие, даже пуговицы на их мундирах. Многие были солдатами с мушкетами, и они были плотно сгрудились и дико кричали. Они ничуть не походили на лягушек, или жаб, или на что-то меньшее, чем люди.
Наконец, на таком расстоянии, что я мог бы доплюнуть до них, наши три карронады выстрелили прямо в абордажную партию французов. Никогда я не видел такого зрелища, как то, что последовало. Люди, пораженные картечью, не падают ничком, как от пушечного ядра. Они скорее оседают, когда ноги под ними слабеют. Так, около сотни человек внезапно качнулись назад все вместе, как колосья на ветру, и рухнули на палубу. Затем два корабля с оглушительным скрежетом столкнулись, когда масса бушприта и носового такелажа «Тауруса» нависла над нашим баком. Удар отбросил меня в сторону и уложил капитана на палубу рядом со мной. Я вскочил и поднял его на ноги.
– Абордажные кошки! Живо! – крикнул он, и люди, назначенные для сцепки кораблей, метнули свои абордажные крючья. Хрясь! Бух! Хрясь! Тяжелые крючья вцепились, и наши матросы потянули за лини. Ветер и волны скрежетали судами друг о друга, так что сначала мы поднимались над их фальшбортами, а затем они оказывались высоко над нашими. Но капитан Боллингтон не колебался ни секунды.
– За мной, парни! – крикнул он и сорвался с места, как борзая. Он прыгнул на фок-ванты француза и вниз, на его бак. Я последовал за ним, и команда хлынула следом, визжа и ревя, полуголые и грязные, кромсая и рубя, как бешеные псы. Говорите, дикие турки или американские индейцы! Вам бы следовало видеть британскую абордажную партию моих молодых лет. Большую часть времени их так жестко держала флотская дисциплина, что возможность отыграться на ком-то, в рукопашной схватке с абордажной саблей, была для них как праздник. Я это видел. Я знаю.
На мгновение, однако, даже этот порыв был остановлен, когда мы карабкались через останки французской абордажной партии. Ужасная масса окровавленных тел, сваленных в кучу, и некоторые еще живые. Но мы прорвались и устремились по левому борту спардека между фальшбортом с плотно набитыми коечными сетками и их шлюпками, сложенными на рострах посредине. С их марсов донесся треск мушкетов, а на их квартердеке сформировался плотный отряд людей во главе с офицером в шляпе с плюмажем. Эти люди с ревом бросились на нас.
На полпути между полубаком и квартердеком мы сошлись. Проход был не шире восьми футов, и в этом узком пространстве около двухсот человек сбились в смертельной схватке. Увлекаемый вперед ревущей массой наших людей, я оказался в первом ряду, с капитаном Боллингтоном по одну сторону от меня и парой его «освобожденных от боя» сицилийцев по другую.
От удара при столкновении у меня перехватило дыхание, и на несколько секунд я был так плотно зажат, что не мог пошевелиться, не то что драться. Офицер в шляпе пытался выхватить шпагу, чтобы заколоть меня. Он что-то кричал, обдавая меня слюной, и я чувствовал запах его пота. Я ничего не мог сделать. Мои руки были где-то зажаты, и я сжался всем телом в ожидании клинка. Затем я вырвал правую руку и поднял свою абордажную саблю. Зажатый нос к носу, я не мог нанести ни рубящего, ни колющего удара, поэтому я обрушил железный эфес ему на голову, снова и снова, в своем ужасе. Шляпа смялась, и человек обмяк, но он не мог упасть, окруженный телами, так что я оттолкнул его в сторону. Затем появился пистолет и ткнулся мне дулом под нос. Я отбил его эфесом своей сабли и полоснул клинком по руке, державшей его, словно разрезая ростбиф. Бах! Пуля ушла в никуда, и кто-то закричал.
Затем давка ослабла, и началась настоящая драка. Солдат в сером мундире бросился на меня со штыком, и я рубанул его по голове. Хрясь! Абордажная сабля звякнула о ствол его мушкета, когда он вскинул оружие, чтобы спастись, и злобно ударил меня в ухо латунным затыльником приклада. От удара меня затошнило и закружилась голова, и я попятился, а он двинулся дальше, коля штыком офицера, который споткнулся и лежал на спине, хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Это был капитан Боллингтон. Лягушатник промахнулся раз, и капитан рубанул по штыку своей шпагой, но тот наступил на руку капитана, прижав ее, и отступил для удара, который пригвоздил бы Гарри Боллингтона, как бабочку энтомолога. Я прыгнул вперед, споткнулся, неудачно замахнулся шпагой, потерял равновесие и врезался в лягушатника. Каким-то образом я устоял на ногах и схватил его. Инстинктивно я сцепил руки и сжал изо всех сил. Я почувствовал, как хрустят ребра и лопается что-то мягкое внутри него. Он захрипел в горле, как повешенный, и я уронил его мертвым на палубу.
После этого у меня появилось больше места для маневра, и я сделал то, что было естественно, а именно, схватил свою абордажную саблю и рубил изо всех сил по всему французскому, так быстро, как только мог: влево-вправо-влево! Снова и снова.
(Если вам когда-нибудь придется драться абордажной саблей, попробуйте сделать то же самое. Это на некоторое время удержит ублюдков на расстоянии, и есть даже шанс, что вы одного из них заденете. Кричите как можно громче, неважно что, и просто продолжайте. Это работает, пока хватает сил. К счастью, ужас на самом деле помогает, потому что заставляет вас работать еще быстрее и усерднее. Но главное, не начинайте вытанцовывать, пытаясь фехтовать. Это верная смерть.)
Их было больше, чем нас, и численный перевес оттеснял нас к баку, когда сзади них раздался рев британского «ура». Почти в тот же миг наша вахта правого борта достигла квартердека «Тауруса», а лейтенант Боллингтон и его «Ледибёрды» перелезли через борт. Головы в ужасе повернулись, когда французы обнаружили, что их атаковали с тыла.
Уильямс был в авангарде боя, рубя людей, как мясорубка. Его скорость была поразительной, и он был так же смертоносен в настоящем деле, как и на тренировках. Это решило исход. Атакованная с двух сторон, команда «Тауруса» сломалась. Некоторые побежали вниз, и их пришлось вылавливать из темных углов, но большинство бросили оружие и подняли руки. Мгновение спустя капитан Боллингтон уже принимал шпаги офицеров-лягушатников на квартердеке, а Персиваль-Клайв спускал триколор, чтобы заменить его британским флагом. (Каким же он стал ловким парнем с флагами.)
Так мы и стояли, задыхаясь от чисто физического напряжения, и смотрели друг на друга, мы – с триумфом, они – с унынием. И что это была за бойня! Никто не скажет, что они сдались легко. Они потеряли по меньшей мере тридцать человек убитыми и ранеными от наших абордажных партий, не говоря уже о тех, кого скосили наши карронады.
Но с окончанием боя у нас было больше дел, чем когда-либо. «Фиандра» и «Ледибёрд» беспомощно качались у бортов «Тауруса», и на них почти не было никого, кроме юнг. Около двухсот пленных с угрюмой ненавистью смотрели на штыки наших морпехов, а ветер усиливался. Капитан Боллингтон собрал своих офицеров на квартердеке «Тауруса» на экстренное совещание. В их число входил и я, как единственный оставшийся в живых помощник боцмана – фактически, исполняющий обязанности боцмана.
– Джентльмены, – сказал он, – молодцы! Я рад вас видеть. Моя единственная скорбь – о тех, кто погиб. – Мы огляделись, чтобы увидеть, каких знакомых лиц не хватает: лейтенант Боллингтон, лейтенант Хаслам, мистер Шоу, сержант Арнольд и лейтенант Сеймур (хотя он был жив и ухаживал за своей искалеченной рукой на борту «Фиандры»). Я с сожалением увидел, что Уильямс цел и невредим. Я поймал его взгляд, и он улыбнулся мне, как будто между нами никогда ничего не было. Капитан продолжил.
– Мы должны немедленно покинуть это место, ибо французы, должно быть, наблюдали за боем так близко к их берегам, и нас надолго в покое не оставят. Итак! У нас есть призы, которые нужно укомплектовать, и пленные, с которыми нужно разобраться, хотя мы и потеряли людей. Мы должны выкручиваться! Я помещу пленных на «Ледибёрд» и позволю им ее забрать. Мы не можем охранять такое количество и вести остальные суда домой в Англию. Что до командования, я останусь на «Фиандре», а мистер Голдинг возьмет «Таурус».
Он сделал паузу и посмотрел на Уильямса, чье лицо вытянулось, как упавшее ядро.
– Он должен был быть вашим, мистер Уильямс, как первый лейтенант. Но вы должны взять торговое судно. У него пробоина ниже ватерлинии, и мне нужно ваше мореходное искусство, чтобы удержать его на плаву. Более того, мне нужно ваше лидерство, чтобы удержать людей от того, что он везет. На борту тридцать тонн бренди, и я сомневаюсь, что кто-либо другой из моих офицеров сможет удержать людей в трезвости. Вы можете взять Персиваля-Клайва в качестве второго командира и дюжину других. Берите кого хотите. – Уильямс кивнул и задумался.
– Благодарю, сэр, – ответил тот, – мне понадобится меньше, и я не возьму мистера Персиваль-Клайва…
– Неужели? – раздраженно перебил капитан.
– Простите, сэр, – быстро сказал Уильямс, – я имел в виду…
– Черт вас побери, сэр! – рявкнул капитан. – Делайте, что вам велено! У меня нет времени спорить. Вам нужен еще один офицер, и вы его возьмете!
На этом все и кончилось.
Затем, уставшие, как мы все были, нам пришлось взяться за тяжелую работу по перераспределению людей и снаряжения между четырьмя кораблями.
Дюжина дел делалась одновременно. Мертвых каскадами сбрасывали за борт, раненых отправляли к хирургу, а пленных сгоняли на «Ледибёрд», в то время как ее команда уже передавала свои вещи, чтобы перейти на «Фиандру». Лягушатники были в восторге от того, что избежали заключения, возможно, на долгие годы, в Англии.
Вернее, матросы были довольны. Думаю, офицеры предпочли бы попасть в плен. Они все беспокоились о том, что их драгоценные революционные хозяева в Париже подумают об их поражении: двести пятьдесят человек «Фиандры» с тридцатью двумя орудиями бортового залпа победили «Термидор» и «Таурус» с шестьюстами людьми и восьмьюдесятью орудиями на двоих.
Что до меня, я был рад, что жив и невредим, и что Сэмми, Норрис и Джонни тоже, хотя Томас, Джем и Ниммо все погибли. Кроме того, я увидел Кейт Бут на баке «Фиандры». Она помахала мне, хотя и без особого энтузиазма. Затем меня ждал шок, когда капитан Боллингтон обратил на меня свое внимание.
– Вы будете боцманом, мистер Флетчер, – сказал он. – Возьмите вахту правого борта и закрепите все, что оторвалось или повредилось наверху!
Это означало командование половиной наших матросов в жизненно важной задаче по ремонту мачт, парусов и такелажа «Тауруса». К моему большому удивлению, я обнаружил, что могу это сделать. Я не проявлял особого интереса к этим вещам, но месяцы на борту корабля научили меня большему, чем я думал. Хитросплетения топенантов и фалов, галсов и шкотов больше не были для меня загадкой. Как и все остальное, как только ты это знаешь, все становится очевидным.
Я даже заставил Сэмми и Норриса работать, и они взялись за дело, как будто я был настоящим боцманом. И в разгар всего этого, сияющий и веселый, подошел Уильямс.
– Флетчер! – сказал он. – Я забираю вас на борт «Бон Фам Иветт» в качестве боцмана. Немедленно соберите свои вещи, как и подобает доброму молодцу.
Я не знал, что и думать. Он был таким же, как и раньше. Что-то изменилось?
– Есть, сэр! – ответил я.
– Хорошо! – сказал он. – Я выбрал вас и еще шестерых. – Он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией. Он ждал, что я скажу.
– Кого именно, сэр? – спросил я, и он взорвал свою мину.
– Некоторых ваших друзей, Флетчер. Билли Мейсона и его приятелей. У нас получится тесная маленькая компания, не находите?
31
Персиваль-Клайв был моей спасительной нитью. Без него мне была бы крышка. Я понял это, как только ступил на борт «Бон Фам Иветт». Я перелез через борт со своим гамаком и узелком с вещами, и там меня уже ждал Билли Мейсон с Баркером и еще одним из своих дружков. Остальные были внизу, и я слышал стук и грохот, пока они укрепляли ремонт пробоины в борту, пробитой фортом лягушатников. Мейсон с напускной бравадой подошел ко мне.
– Гляньте-ка, парни! – сказал он. – Только гляньте, какого боцмана мы получили!
Его приятели захихикали. Я не собирался этого терпеть. Я сжал кулак, чтобы сбить его с ног и показать, кто есть кто. Мне было плевать на Мейсона с высокой колокольни. По сравнению с тем, с чем я столкнулся за последние несколько часов, он был ничто. Но он увидел движение и отскочил назад.
– Даже не пытайся, сукин ты сын! – сказал он и потянулся к пистолетам, засунутым за пояс.
Это меня встряхнуло. Я знал, что он меня ненавидит, и был готов с ним драться. На самом деле, я этого ожидал. Но он не искал драки, он угрожал убийством! Его приятели собрались вокруг, чтобы посмотреть. Я был в растерянности. У меня не было пистолетов. Использовать абордажную саблю? Броситься на него, прежде чем он успеет выхватить оружие? Или просто отступить и дать ему победить? Я не знал, что делать. И тут я получил помощь с неожиданной стороны.
– Мистер Флетчер? – окликнул Уильямс с квартердека. – Можете собрать ручное оружие у команды. В капитанской каюте есть оружейный ящик. Принесите мне ключи, когда закончите. Живее!
Мейсон и остальные посмотрели на Уильямса и сдали свое оружие. Это было слишком легко. Секунду назад они угрожали откровенным мятежом, а теперь подчинялись, как ягнята. Были ли они его людьми, в его заговоре, каким бы он ни был? Я не знал. Тем временем шлюпка, доставившая меня на «Бон Фам Иветт», ушла, а фрегаты наполняли паруса. Я был один.
Затем я увидел Персиваля-Клайва, который, ковыряя указательным пальцем в левой ноздре, смотрел на лягушатников, пытавшихся привести «Ледибёрд» в движение. Ветер дул им прямо в лоб, и на незнакомом корабле, переполненном людьми, они все делали кое-как. Через воду доносились гневные крики. Персиваль-Клайв рассмеялся, когда она не смогла сделать поворот и повисла в левентике, хлопая гротом. В тот момент я понял, почему Уильямс не хотел его на борту, и почему меня нельзя было просто пристрелить, как собаку.
Паршивый Перси был последним из команды «Фиандры», кого бы я выбрал в союзники. Но пока он был здесь, Уильямсу приходилось избегать чего-либо откровенно незаконного. Или, по крайней мере, до тех пор, пока он не был готов заодно убить и юного Перси. А я не думал, что Уильямс сделает это с племянником Первого морского лорда и премьер-министра. Во всяком случае, я на это надеялся.
Так что я извлек из ситуации максимум. Я собрал пистолеты и абордажные сабли, не забыв о рабочей партии на носу, и запер их в каюте капитана-лягушатника. Я подумывал спрятать несколько пистолетов для себя, но Баркер шнырял поблизости, приглядывая за мной. Затем я нашел себе каюту, чтобы сложить свои вещи. На торговом судне команда живет под баком, но я не собирался вешать свой гамак рядом с Мейсоном и его приятелями. Я не хотел проснуться с перерезанным горлом.
Когда я снова вышел на палубу, мы были заняты постановкой парусов. Капитан Боллингтон сигналил, чтобы «Таурус» и «Бон Фам Иветт» следовали в кильватере за «Фиандрой». Но с нашей малочисленной командой мы были медлительны и неуклюжи, и отстали от других кораблей, хотя те и шли под временным такелажем. Это жалкое представление вызвало резкий сигнал с «Фиандры», приказывающий нам лучше держать строй. При этом, к моему большому удивлению, Персиваль-Клайв осмелился высказать свое мнение.
– Прошу прощения, сэр, мистер Уильямс, – сказал он, – не пойдет ли она лучше с поставленным фор-стень-стакселем?
– А! – сказал Уильямс, улыбаясь. – Так вы хотите, чтобы она немного больше села на нос, не так ли? – Мичман с энтузиазмом кивнул. – Распространенная ошибка, – сказал Уильямс. – У нее слишком полные носовые обводы для этого, но я, тем не менее, ценю ваше предложение. Это показывает, что вы внимательны к своим обязанностям.
Перси глупо просиял от этих добрых слов. Но Уильямс нес чушь! «Бон Фам Иветт» была плохо отцентрована. Фор-стень-стаксель облегчил бы ей ход, дал бы еще узел или два и позволил бы нам держаться с «Фиандрой» и «Таурусом». И если уж такой новичок, как я, это видел, то Уильямс уж точно. Так почему же он вел ее, как свинью? Очевидно, он хотел, чтобы мы остались одни в океане.
Остаток дня я держался как можно ближе к Персивалю-Клайву и гадал, что будет дальше. Мейсон и его компания сутенеров и карманников ухмылялись мне и перешептывались между собой, но ничего не делали, а Уильямс изображал командование. Он разделил нас на вахты и назначил кока, чтобы тот кормил нас из корабельных запасов. Затем стемнело, и началось веселье.
Уильямс был, без сомнения, лучшим рулевым среди нас, и он сам стоял у штурвала. Он качался вместе с кораблем в тусклом свете нактоуза. Мы убавили паруса на ночь, оставив достаточно, чтобы управляться, и Мейсон со своими приятелями темными фигурами слонялись по шкафуту, время от времени выжидающе поглядывая на Уильямса.
Лунного света хватало, чтобы видеть впереди судна на некоторое расстояние. Горизонт качался, и звезды вращались над нашими головами. Я стоял рядом с лейтенантом, а Перси валился с ног от усталости. Я с ужасом ждал момента, когда он заснет.
– Мистер Персиваль-Клайв! – произнес Уильямс любезным тоном. – Думаю, ночной отдых пойдет вам на пользу. Можете спускаться вниз.
– Есть, сэр! – с благодарностью ответил мичман и тут же скрылся в ближайшем люке.
Матросы зашевелились в предвкушении, и мое сердце заколотилось о ребра. Это мог быть тот самый момент. Я огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы драться. На корабле было несколько небольших орудий, и рядом с ближайшим лежал гандшпуг: дубовый рычаг в пять футов длиной со стальным наконечником. Против семерых мне не выстоять, но одного-двух я мог бы им покалечить – начиная с Уильямса. Затем я подпрыгнул, когда он заговорил со мной.
– Мистер Флетчер! – сказал он. – Буду признателен, если вы присмотрите за той пробоиной. Не хочу, чтобы вода попала на борт в темноте. Я скоро пришлю одного из матросов вас сменить.
Что это было? Он отделял меня от себя и остальных. Зачем ему это? Будет лучше или хуже для меня, если я подчинюсь? Я не знал, но отказ от приказа стал бы искрой в пороховой бочке. Так что я взял один из фонарей, висевших на перилах квартердека, и пошел вперед. Никто не пытался меня остановить.
Пробоина была в трюме, ниже главной палубы, под баком. Но я нырнул в помещение полубака и остался там, спрятав свет и выглядывая назад вдоль палубы через люк в переборке полубака. Я подумывал забаррикадировать люк, чтобы они не подкрались ко мне, но, благодаря юному Перси, люка больше не было. Внутри, в палубе, был еще один люк. Он вел на сходной трап на палубу ниже. У этого крышка все еще была цела. Может, мне удастся его закрепить и оставить им только один вход. Затем я услышал голоса с кормы.
Я выглянул через люк в переборке. Сразу за баком был большой шпиль, затем шлюпка, закрепленная на шкафуте, а за ней – возвышающаяся грот-мачта. Так что я не мог ясно видеть, что происходит у штурвала, но слышал, как голос Уильямса тихо разговаривает с матросами. Я не мог разобрать, что он говорит.
Внезапно мимо промелькнула фигура, и над моей головой зашаркали ноги, когда кто-то пробежал вперед по баку. Это был Баркер. Он вырисовывался на фоне неба, и его нельзя было не узнать, такой он был длинный и тощий. Я высунул голову и напряженно прислушался. Он двигался на носу, и никого с ним не было. Он пользовался гальюном. Я выкрался на бак и поймал его как раз в тот момент, когда он возвращался, застегивая ремень. Он чуть из кожи вон не выпрыгнул, когда увидел, как я надвигаюсь на него.
– Боже правый! – сказал он.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я и встал у него на пути, когда он попытался пройти мимо. Он нервничал и не смотрел мне в глаза.
– Прихватило. Меня прихватило, вот и все, – сказал он.
Когда он возился, застегивая пряжку ремня, что-то стукнуло меня по ноге. У него была абордажная сабля! Но я сам запер оружие и отдал ключ Уильямсу… Мы среагировали одновременно. Он попытался закричать, а я ударил его кулаком в живот, чтобы он не смог. Дыхание вышло из него с хрипом, и он обмяк. Я схватил его и поднял с ног, как дохлого червяка. Я сгреб его за шиворот и за штаны и втащил на бак. Он был полуоглушен от удара, и к тому времени, как он отдышался, я уже связал его по рукам и ногам шкертами от гамака.
Я взял абордажную саблю и повесил ее на пояс.
– Баркер! – сказал я, тряся его за волосы.
– Отпусти! – слабо произнес он. – Мы с тобой скоро разберемся, ублюдок! Мейсон тебя прикончит.
– Ах ты, сволочь! – сказал я и ударил его головой о палубу два или три раза.
– Ой! Ой! Ой! Прекрати! – взмолился он.
– Заткнись! – сказал я и сжал ему горло. Я подержал его так некоторое время, а затем дал сделать несколько вдохов. Я был достаточно зол, чтобы убить его, но мне нужно было знать, что происходит.
– Что они делают? – спросил я. – Уильямс и остальные? Говори.
Он покачал головой, так что я снова сдавил ему трахею. Он яростно забился, но я сел ему на грудь и держал, пока его губы не почернели, а глаза не вылезли из орбит. Я отпустил его, только когда его борьба начала затихать. Он захрипел и захлебнулся, глубоко в горле. Еще не совсем мертв, но очень близко. Он жадно глотнул воздуха и с ужасом посмотрел на меня.
– Готов еще, Баркер? – спросил я, сжимая его горло.
– Нет! Нет! – сказал он. – Хорошо, я скажу… Они собираются тебя убить. Но это был не я. Это была не моя идея.
– Почему? – спросил я и встряхнул его.
– Мистер Уильямс, – сказал он, – он говорит, что ты месяцами пытаешься его убить. Говорит, что ты напал на него с ножом, когда был на берегу в тот раз. Говорит, что ты настоящий ублюдок, и мы все получим по пятьдесят гиней на человека за… за… это.
– А что насчет Персиваля-Клайва? Что с ним будет?
– Мистер Уильямс скажет ему, что ты упал за борт.
– Когда они придут?
– Не знаю. Мистер Уильямс говорит, что мы должны немного подождать, пока мичман как следует заснет, и, может быть, ты тоже.
– Где они?
– Они все с Уильямсом, у штурвала.
– Как они вооружены?
– У Уильямса его пистолеты, а нам он дал абордажные сабли. Он говорит, что все нужно сделать тихо.
Он так и не узнал, как близок был к смерти в ту минуту. Я дрожал от гнева, и одно движение моих больших пальцев сломало бы его тощую шею. Но я подумал, что он сгодится в заложники, и вместо этого заткнул ему рот его же рубашкой.
