Текст книги "Фортуна Флетчера (ЛП)"
Автор книги: Джон Дрейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
23
Полагаю, я и тогда еще мог бы вырваться из флота. Но мне было слишком любопытно. Понимаете, я не знал, кто я на самом деле, а тут появилась возможность, что кто-то другой это знает! В глубине души я стыдился того, кем был. Но заговор морских офицеров пытался меня убить, значит, я должен был быть чем-то более важным, чем ублюдок шлюхи, не так ли? И еще был небольшой пустяк – Сэмми и Норрис спасли мне жизнь. После этого, вопреки здравому смыслу, я не мог посмотреть Сэмми в глаза и сказать, что собираюсь бежать.
В общем, я вернулся на «Фиандру», и всю дорогу до корабля мы обсуждали, что делать. Сэмми сказал, что им придется по очереди прикрывать мне спину, и мы строили тысячу догадок о том, кто мог быть моим тайным врагом.
Но все это было напрасно, ибо никто из нас не мог себе представить, кто бы это мог быть: капитан? Мистер Уильямс? Мистер Сеймур? Сэмми говорил, что это лучшие офицеры, под началом которых он ходил за тридцать лет. А как насчет мистера Уэбба, помощника штурмана? Он был лейтенантом во всем, кроме звания, и все уважали его за навигаторское мастерство. И в любом случае, он был невысокого роста и не смог бы оказать такого сопротивления, как мой нападавший. Схожие соображения относились и к мистеру Хасламу, и к мистеру Голдингу, штурману. Оба они были слишком стары и медлительны. И даже если бы мы догадались, что мы могли бы сделать? Пойти к капитану (предположив, что это не он) с нашими бездоказательными подозрениями? Нас бы, скорее всего, повесили за мятеж. На самом деле, у офицера было столько способов погубить матроса с нижней палубы, что было бы опасно даже дать моему врагу понять, что я его подозреваю. Так что мы вернулись к своим обязанностям, тише воды, ниже травы, и держали все при себе.
Все были рады нас видеть, другие артели должным образом получили свои увольнительные, а лейтенант Уильямс довел нас и портовых рабочих до полубезумия своим нетерпением снова выйти в море. К счастью, жизнь на королевском корабле не располагает к размышлениям и домыслам, и у меня было чем заняться. Для начала, мне пришлось объяснить боцману, почему мы все-таки не собираемся продавать канат. Но это не было проблемой. Я уже не помню, какую байку я ему рассказал, но он проглотил ее целиком. К тому времени он был так очарован мной, что, клянусь, поверил бы мне, если бы я сказал, что все портовые торговцы внезапно стали честными и отказываются покупать королевское имущество.
Затем, к концу июня, долгожданное письмо от Их Лордств Адмиралтейства сообщило капитану Боллингтону, что все его могущественные интриги принесли плоды. Его пиратский приказ совершать набеги на французское побережье был подтвержден. И не только это: ему удалось увеличить размер своей экспедиции. Нас должен был сопровождать его племянник, Эндрю Боллингтон, лейтенант и командир куттера «Ледибёрд», который был готов к выходу в море в Портсмуте.
«Ледибёрд» имел репутацию на редкость прекрасного суденышка: военный корабль в миниатюре, с восемью четырехфунтовыми вертлюжными пушками и парой двенадцатифунтовых карронад. Длиной он был не более шестидесяти футов, а экипаж составлял тридцать человек. Но он был построен для скорости, с огромной площадью косых парусов; один из самых быстроходных кораблей во флоте. Добавление этого проворного судна было бы бесценно для разведки и для поимки любого, кто окажется слишком быстр для «Фиандры».
С заветным приказом в руках капитан Боллингтон бросил все свои силы на подготовку корабля к выходу в море. В течение недели работы были завершены, и 5 июля «Фиандра» вышла в море, а «Ледибёрд» следовал за ней. После развлечений с «женами» и увольнительных на берег команда «Фиандры» была самой счастливой компанией братьев, какая только выходила в море. Разумеется, за исключением одного неизвестного маньяка, ведущего тайную кровную месть, и меня, ее объекта.
При попутном ветре мы должны были достичь устья реки Арон не более чем за неделю, и тогда игра капитана Боллингтона начнется всерьез. А пока вечный цикл корабельных учений продолжался с еще большей энергией, чем прежде. Лейтенант Сеймур заставил нас встать к большим орудиям, еще когда мы выходили из гавани Портсмута. И там я увидел нечто, что подтолкнуло меня к собственной игре, бесконечно более приятной, чем кровь и резня, ожидавшие нас на французском побережье.
Как помощника боцмана, мое место по боевой тревоге было на баке, где четыре двадцатичетырехфунтовые карронады и взвод морпехов находились под командованием боцмана. Мистер Шоу был впечатлен моим нахождением под началом Сэмми Боуна и назначил меня канониром карронады номер один. Расчет второго орудия полностью состоял из ирландцев во главе с веселым, красивым парнем по имени Мэттью О'Флаэрти. И у О'Флаэрти была девушка, подносившая картузы к его орудию.[15]15
Современные читатели будут шокированы предположением о присутствии женщины на борту военного корабля на действительной службе, тем более что адмиралтейские уставы это категорически запрещали. Но существует множество свидетельств их присутствия. В мемуарах Джона Никола, который служил в глубине крюйт-камеры «Голиафа» в битве при Абукире и, следовательно, не мог видеть самого боя, говорится: «всю информацию мы получали от юнг и женщин, которые носили порох», и далее: «я был очень признателен жене канонира, которая время от времени давала мне и своему мужу выпить вина». (С.П.)
[Закрыть] Она была маленькой и бледной, с иссиня-черными волосами и серьезным, неулыбчивым лицом. Для артиллерийских учений она была одета в матросскую форму, которая ей очень шла. Фактически, она начисто вымыла из моей головы все оставшиеся мысли о Полли Гримшоу. Позже я упомянул об этом Сэмми, и он предостерег меня.
– Очень хорошо, – сказал он. – Смотреть можешь, но не трогай! Ее зовут Кейт Бут, и она девушка О'Флаэрти. Он ей приглянулся, и она осталась, когда всех остальных девок выпроводили.
– Что ж, – сказал я с голодным блеском в глазах, – это мы еще посмотрим!
– Нет! – твердо сказал Сэмми. – Мужчины дерутся из-за выпивки, и они дерутся из-за денег, но это ничто по сравнению с тем, как они дерутся из-за женщин! – Он увидел уверенную ухмылку на моем лице и покачал головой. – А ну-ка, слушай, что я тебе говорю, Джейкоб, – и он разжевал мне все по полочкам, тыча в меня указательным пальцем для пущей убедительности. – Если дело в женщинах, неважно, насколько ты большой. Получишь в спину темной ночью, и на этом все! У тебя уже есть один сумасшедший ублюдок, пытающийся тебя зарезать; ты хочешь, чтобы их было двое?
– О, – сказал я.
– Да! – сказал Сэмми.
И на этом я бы оставил этот вопрос, но он не оставлял меня в покое.
На следующий день мы снова были на артиллерийских учениях, когда одна из наших карронад продемонстрировала особую уловку своего вида, которая заставляла таких канониров, как Сэмми Боун, так их опасаться. Был жаркий, безветренный день, едва хватало ветра, чтобы управляться, и лейтенант Сеймур воспользовался этим, чтобы поупражняться в стрельбе по мишени: бочке со стеньгой и клочком парусины, привязанным к ней вместо флага. На этот раз он выбрал расчеты карронад, и под насмешливые крики расчетов длинных орудий, которые молчали, каждая карронада по очереди стреляла с расстояния пятидесяти ярдов от цели. Это было трудно, и карронады для этого не предназначались. Они были созданы для быстрой стрельбы, разнося врага в щепки на расстоянии, с которого невозможно промахнуться.
Так что мы потели, мучились, промахивались и пробовали снова. А насмешки с орудийной палубы становились все громче, а карронады – все горячее. Горячие орудия стреляют сильнее, чем холодные, и отдача у них сильнее. Особенно у карронад, и отдача у них не такая, как у обычных пушек, которые откатываются на своих катках. Вместо этого есть верхний станок, к которому крепится ствол, и он откатывается по дубовому полозу, который крепится к палубе на шкворне, так что все это можно поворачивать из стороны в сторону. Как и у длинных орудий, отдача сдерживается тяжелыми канатами, брюк-талями.
В тот день от беспрестанной пальбы мистера Сеймура карронады раскалились так, что до них нельзя было дотронуться, а отдача стала пугающе неистовой. Возможно, ему следовало прекратить учения, не знаю. Я не такой знаток, как он. Но то, что случилось, было внезапным и шокирующим.
«БУМ!» Вторая карронада выстрелила и яростно рванулась назад. Брюк-тали лопнули, как гнилые нитки, и полторы тысячи фунтов раскаленного железа, сорвавшись с полоза, чудовищно рухнули на палубу. Мэттью О'Флаэрти, все еще сжимая в руке спусковой шнур, оказался прямо на ее пути. Знаете, как садовник убивает слизняка? Кладет его на большой камень и сверху бьет другим. Руки и ноги О'Флаэрти еще были на месте, но все остальное напоминало то, что остается между камнями, только этого было гораздо больше. Скользкие внутренности его тела шипели и жарились под раскаленным орудием.
Наступила тишина, и все на баке застыли в немом изумлении. Затем послышались крики, и по спардеку[16]16
Спардек – легкая палуба над шкафутом, соединявшая полубак и квартердек (шканцы). На нем (спардеке) вдоль бортов были проложены проходы (gangways), а посредине находились решетчатые ростры, на которых были уложены запасной рангоут и, поверх него, судовые шлюпки.
[Закрыть] с квартердека уже бежали люди: капитан, лейтенанты и другие. На минуту воцарился хаос: юнгу стошнило от ужаса, вокруг искореженного орудия растекалась кровь, а лицо лейтенанта Сеймура стало белым как полотно. Он стоял ошеломленный и с открытым ртом, пока капитан тряс его за плечи.
– Превратности войны! – сказал капитан. – Все равно что пал от руки врага. Ничьей вины тут нет.
Но это были суровые люди, выросшие среди внезапных бедствий мореплавания, так что они недолго сокрушались. Вскоре одна партия уже оттаскивала орудие с помощью талей, заведенных за фор-штаг, в то время как другая отмывала палубу швабрами, водой и песком, а помощники хирурга пришли с ведрами, чтобы собрать то, над чем капеллан мог бы прочесть службу. Наконец, лейтенант Сеймур проверил тали каждого орудия на корабле и собственноручно произвел по выстрелу из каждого.
Так и пришел конец Мэттью О'Флаэрти. Его вещи были проданы с аукциона первым лейтенантом, а его «тело» спустили за борт с должными церемониями. Но одно из его достояний перешло ко мне. Во время обеда, когда я сидел со своими товарищами, я почувствовал прикосновение к плечу. Я обернулся и увидел Кейт Бут. Вблизи она оказалась совсем крошечной и бледной, и очень юной. Младше меня, я бы подумал. Но она смело посмотрела мне в глаза.
– Джейкоб Флетчер? – спросила она.
– Да, – ответил я.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она. – Найди меня сегодня ночью в трюме.
Затем она ушла. Все проводили ее глазами, а потом повернулись ко мне, подталкивая друг друга и облизываясь.
– Хм! – сказал Сэмми, запихивая себе в рот солонину ножом. – Значит, ты. Должен был быть либо ты, либо Мейсон, так что я не удивлен.
– Что? – спросил я.
Сэмми усердно зажевал и проглотил.
– Одна баба на двести пятьдесят мужиков… ей понадобится защитник, раз ирландец помер, и она выбрала тебя. Увидишь, у нее там гнездышко в трюме, за главной крюйт-камерой. – Он на мгновение перестал есть и с тоской на меня посмотрел. – Разрази меня гром! – сказал он. – Хотел бы я быть на твоем месте.
Той ночью, пока мои товарищи спали в своих гамаках, я ускользнул и отправился в экспедицию в носовой трюм.
Света было мало, и все пространство было наполнено шумами корабельных балок, стонущих и хрипящих, пока корабль катился сквозь ночь к Франции. Здесь, внизу, ниже ватерлинии, был темный, бугристый мир бочек и бочонков, плотно втиснутых над балластом, а компанию составляли вонь из трюма и писк крыс. Юнги тоже спали здесь, в таких жалких углах, какие только могли найти. Пара метких пинков быстро их разогнала, и вот я остался один в темноте, в самом уединенном месте, какое только можно было найти на фрегате короля Георга.
С сильным и растущим волнением я увидел то, что искал: продолговатую фигуру, светившуюся в темноте. У самого борта, спрятанная среди нагромождения корабельных припасов, была маленькая каморка, сколоченная из парусины и обломков дерева. Длиной она была футов восемь, шириной – пять, и желтый свет фонаря тускло отбрасывал тень фигуры внутри.
Фигура шевельнулась, и край парусиновой палатки отдернулся. Кейт Бут хмуро смотрела на меня в полумраке. Холодный прием, но вид ее пронзил меня разрядом, словно ток по телеграфному проводу.
– Хм, – сказала она, – это ты. Входи.
Я вскарабкался внутрь и сел. Внутри смотреть было особо не на что, только голая парусина, старый фонарь и несколько свертков. Кусок старого паруса был сложен, чтобы сделать пол в этом маленьком пространстве над всяким хламом немного мягче.
– Что это? – спросила она, указывая на сверток, который я принес с собой.
Это была бутылка грога и немного еды: галеты, сыр и солонина. Что ж, такие события нужно отмечать, не так ли? И я не видел, чтобы она садилась ужинать, так что подумал, она может быть голодна. Я развязал сверток.
И я был прав. Она была голодна. Она взяла то, что я принес, и принялась за еду без единого слова. Но странно было то, как она ела: аккуратно, как знатная дама, с прямой спиной и поджатыми под себя коленями. Она даже достала маленький серебряный ножичек, чтобы нарезать сыр, и кусочек ткани, чтобы вытереть рот.
Я с изумлением смотрел на нее, наслаждаясь трепетом от того, что нахожусь здесь с ней, один, в этом тайном месте. На ней были мужская рубашка и бриджи, подогнанные по ее размеру, и я был очарован ее большими темными глазами и короткими волосами, оставлявшими ее затылок гладким и обнаженным. Никто из нас не проронил ни слова, пока она не закончила есть.
– Я была голодна, – сказала она с каменным лицом. – Дай мне это. – Она указала на бутылку грога. Я передал ее, и она вытащила пробку и налила немного в маленькую чашку. Я смотрел, как пульсирует ее белое горло, когда она пила. – А! – сказала она. Она вытерла рот, сложила свой клочок льна и оглядела меня, как хозяин, нанимающий нового работника.
Холодность этого меня раздражала. Совсем не за этим я сюда пришел.
– Ну? – спросил я. – Что тебе от меня нужно?
– Слушай, Джейкоб Флетчер, – сказала она, – я не выбирала эту жизнь, но я осталась с Мэттью О'Флаэрти, потому что он мне нравился. А теперь его нет. Но я не достанусь каждому пьяному скоту, которому взбредет в голову.
Ее рука метнулась вниз и подняла что-то, что блеснуло железом и латунью в свете фонаря. Это был карманный пистолет, короткий и с тяжелым стволом. Она нацелила его прямо мне в голову.
– Ты понял?
– Да, – ответил я. До меня дошло. Она выглядела вполне способной нажать на курок.
– Так вот, – сказала она, – ты молод, но похож на мужчину. Ты можешь быть моим мужчиной?
– Да.
– И как же ты это сделаешь?
– Сверну шею любому, кто к тебе сунется. Это я могу.
– Я знаю, – сказала она, – поэтому я тебя и выбрала. А теперь – по рукам.
Она опустила пистолет и протянула мне руку. Меня это не слишком обрадовало. Полли Гримшоу отдавалась делу всем сердцем. Она хихикала, вздыхала и заставляла тебя чувствовать себя на седьмом небе.
Так что же делал этот серьезный маленький эльф, с ее долгими взглядами и рукопожатиями, как у ланкаширского купца, заключающего сделку на шерсть? Я уже почти решил оставить ее с ее горем и вернуться к своим товарищам, где, по крайней мере, меня окружали улыбающиеся лица.
А потом я передумал. Без пистолета она выглядела такой крошечной и покинутой, и я подумал о ее погибшем возлюбленном, растерзанном у нее на глазах, и я подумал о том, каково это – быть одинокой женщиной среди сотен мужчин. Смесь жалости и нежности поднялась изнутри, и вместо того, чтобы пожать ее руку, я осторожно взял ее в обе свои и склонил голову, чтобы поцеловать. Она этого не ожидала, и когда я поднял глаза, я увидел, как ее лицо впервые смягчилось. Она выглядела одновременно грустной и счастливой.
– А теперь я должна быть твоей женщиной, – сказала она, и мой бушприт встал, как морпех на параде, когда она вытащила рубашку из штанов и стянула ее через голову. Затем она встала, расстегнула ремень и сбросила и штаны. Она была стройной и мускулистой, как атлет, и ее белая кожа сияла в свете, а маленькая грудь выступала вперед, словно носовая фигура корабля.
Я вздохнул и потянулся к ней.
– Нет, – сказала она, – ты слишком большой. Будешь делать, как я говорю.
И, будь я проклят, она настояла на своем! Ее стиль не был тем безумным баловством, которым я наслаждался с Полли Гримшоу, а скорее неким медленным, восточным действом, которое едва не убило меня от нетерпения. Во-первых, она заставила меня раздеться и лечь, чтобы она могла взобраться на меня так, как ей удобнее. (Вот что бывает, когда весишь шестнадцать стоунов, женщины заставляли меня делать это всю мою жизнь.) Но, клянусь Георгом, как только она оказалась в седле и вцепилась в меня, она начала вытворять своими внутренними мышцами такое, что я взорвался, как мортира! После этого мы немного поговорили, выпили еще грога и пошли на второй круг.
Позже, когда мы тихо лежали вместе, мне в голову пришла мысль.
– Если бы ты не выбрала меня, – сказал я, – кто бы это был… Билли Мейсон?
Она усмехнулась.
– Этот уродливый громила? Никогда! Не тогда, когда королевский офицер ждет своего шанса.
– Что? – спросил я. – Я не думал, что офицеры… то есть я не думал…
Она закончила за меня:
– Ты не думал, что офицеры связываются с простыми шлюхами? – Она рассмеялась смехом, в котором не было ничего смешного. – Что ж, этот связался бы – если бы я ему позволила! Он крутился вокруг меня, еще когда Мэттью не остыл!
Я был озадачен.
– Тогда почему ты не пошла к нему? – спросил я. – Кто он?
– Это тот, к кому половина девок в Портсмуте не подойдет ни за какие деньги. Он изрезал одну из моих подруг кнутом. И говорят, он однажды убил девушку, и все замяли деньгами. Он опасен, хотя по нему и не скажешь.
– Кто он? – спросил я. – Скажи мне!
– Ваш первый лейтенант, мистер Уильямс.
– Что? – переспросил я. – Мистер Уильямс?
– Да, тот самый красавчик.
– Нет! Он лучший человек на корабле.
– Неужели? – цинично сказала она. – Тогда не хочешь ли ты узнать, что твой «лучший человек» делает с девушками? Он любит… – Но она посмотрела на меня и передумала. – Нет, – сказала она, – ты добрый человек. Тебе не нужно этого слышать.
И она замолчала.
Я все еще боролся с недоверием, когда меня накрыла вторая волна изумления, когда я понял, что это значит. Я наконец узнал своего врага, и мне отчаянно хотелось рассказать Сэмми. Поэтому сначала я сказал Кейт, что отныне она будет в моем кубрике с моими товарищами – и да помилует Бог любого, кто нанесет ей малейшее оскорбление! Затем я оставил ее на время в ее маленькой палатке и вернулся на нижнюю палубу.
Но Сэмми отказался просыпаться, и мне пришлось ждать до утра, когда я ходил взад-вперед по палубе с боцманом и его помощниками, крича и вопя и помогая ленивым матросам выбираться из гамаков навстречу новому дню.
И какая же это славная забава для парня! Вся хитрость в том, чтобы застать их врасплох. Быстрый толчок плечом вверх, и ты можешь вывернуть их из гамаков и отправить в полет на палубу в пяти футах ниже, прежде чем они даже проснутся. Так что во всей этой суете раннего утра, укладывая гамаки в коечные сетки и драя[17]17
Драить – чистить, скрести, скоблить.
[Закрыть] палубы, я так и не поговорил с Сэмми, но в итоге мне это и не понадобилось, ибо вскоре я столкнулся лицом к лицу с лейтенантом Уильямсом.
Сначала я все еще не мог поверить в то, что было у меня на уме. Один его вид изгонял все мысли о том, что в таком теле может существовать что-то плохое. Прирожденный лидер с дьявольским обаянием. Трудно поверить в дурное о красивом лице. Он приветствовал меня как всегда, дружелюбно, но не допуская фамильярности, легко сохраняя дистанцию между офицером и матросом. Или, по крайней мере, он пытался, но что-то изменилось.
Я увидел это, когда он посмотрел на меня: быстрый взгляд вниз и секундное дрожание улыбки. Такого никогда раньше не случалось, и это было и исчезло в одно мгновение. Но я это отчетливо увидел, искра страха, высеченная из него шоком момента, ибо я тоже изменился. Я пристально смотрел на него в ответ и думал: «Ну что ж, мерзавец, посмотрим, что ты сможешь сделать теперь, когда я готов!»
Так что это действительно был лейтенант Уильямс. С этого момента я это знал. И все же это было самое поразительное. Он был черносердечным, кровожадным мерзавцем и, по всем рассказам, извращенным существом. Но он также был лучшим офицером на корабле, которым все восхищались и которого любили на нижней палубе: разве Норрис не отказался от шанса вернуться домой к семье, чтобы не разочаровать его? Но если это был он, то почему именно он?
Когда я все-таки обсудил это с Сэмми, он покачал головой.
– Не спрашивай меня, – сказал он. – Что меня беспокоит, парень, так это то, что если ты увидел это в его лице, то и он увидел это в твоем. Он предупрежден, и Бог знает, что он теперь сделает!
24
То, что сделал лейтенант Уильямс, стало неожиданностью. Это было подло и хитро, и, полагаю, для него было типично так точно определить мое самое слабое место и знать, как именно его использовать. И это было быстро. Он сделал свой ход в ту же ночь, после того как я впервые посмотрел ему в глаза и понял, кто он.
Я был занят внизу, в каюте боцмана, с его записями. Мое притворство о продаже каната вернулось, чтобы преследовать меня. Я упомянул об этом лишь как о части своего плана сойти с корабля, но теперь эта идея мучила меня. Неважно вся эта морская чепуха. Этот непроданный канат был делом чести. Это был вызов той части меня, которой я гордился. Я как раз сумел все красиво уладить, когда появился Сэмми. Он был явно обеспокоен, но не говорил, в чем дело, и отвел меня в тихий уголок нижней палубы, где, прижавшись к борту и обхватив колени, сидел Джонни Бэсфорд, и по его щекам катились крупные слезы. Когда мы опустились рядом с ним на колени, он узнал меня и отвернулся.
– А ну-ка, прекрати! – резко сказал Сэмми и повернул его ко мне лицом.
В тусклом свете огромного пространства вокруг раскачивались в своих гамаках матросы свободной вахты, и мы говорили шепотом.
– Ну вот, – сказал Сэмми, – как я тебе велел, скажи Джейкобу, что тебе жаль, и он не обидится. – Сэмми повернулся ко мне. – Твой друг его допрашивал. Он сказал Джонни, что он…
– Он сказал, что выпорет меня, правда, а я ничего не делал! – несчастно проговорил Джонни. – Он заставил меня рассказать…
– Это не вина Джонни, – сказал Сэмми, – он не выносит порки, все это знают. Этот ублюдок зажал его в угол и все из него вытянул.
Сэмми вздохнул и посмотрел на меня.
– Джейкоб, прости, дружище, но Джонни слушал, когда мы были на берегу. Мне следовало быть осторожнее. Он все слышал и теперь рассказал Уильямсу. Он рассказал ему все о том, как ты расправился с тем боцманом на «Булфроге».
– И он сказал… он сказал… – Джонни заикался и бормотал, подыскивая слова, – он сказал, что отправит на берег письмо. Он положит его в свой морской сундук, так что, что бы ни случилось, оно дойдет до тех, кто на берегу… до его брата и матери. Чтобы они знали, что ты сделал… И он смеялся надо мной, правда… Прости, Джейкоб.
Затем, закончив свой рассказ, он высморкался в пальцы и вытер их о штаны, весьма ободренный своим признанием. Он счастливо улыбнулся.
Сэмми обнял его за плечи и посмотрел на меня в поисках согласия.
– Джонни не виноват, – сказал он. – Это не его вина.
В тот момент я бы с радостью повесил Джонни на грот-рее и смотрел, как он задыхается. Но это бы не помогло. Так что я смирился и выдавил улыбку.
– Все в порядке, Джонни, – сказал я. – Ты не мог ничего поделать.
В конце концов, мы были всего в нескольких днях от неминуемого столкновения с французами. Как бы блестяще капитан Боллингтон ни спланировал дело, и какой бы удачливой ни оказалась наша судьба, некоторые из нас наверняка погибнут. Уильямс мог быть мертв до того, как «Фиандра» вернется в Портсмут. Я тоже, а корабль мог быть разбит, сожжен или захвачен. Я начинал разделять некоторые фаталистические взгляды своих товарищей. Достаточно было прожить один день за раз.
Затем, вечером 11 июля, дозорные заметили французский берег, и поток приказов от нашего благородного первого лейтенанта заставил матросов носиться по палубам и карабкаться по вантам, чтобы убрать паруса. Я присоединился к боцману и другим его помощникам, повторяя приказы своей серебряной дудкой – трюк, который я все еще усердно пытался освоить. Проблема была в том, что она казалась мне соломинкой в руке, слишком маленькой. Но я топал рядом с мистером Шоу и ругался, как сам царь Нептун.
– Шевелись там, ленивая сволочь! Лезь на ванты, неряшливый ты ублюдок! Черт бы побрал твои глаза, сборище вы деревенщины! … и так далее, и так далее, и так далее.
О да. Вот что Королевская служба сделала с Джейкобом Флетчером из конторы Пенденниса, которому была уготована респектабельная торговля. Если бы только доктор Вудс мог видеть меня в тот момент, меня и боцмана, в наших просмоленных круглых шляпах, с нашими просмоленными косичками и серебряными дудками. Он размахивает своей тростью, а я реву, как бык. Впрочем, я никогда не пользовался ни тростью, ни «стартером». Ни тогда, ни потом, в память о том, что Диксон со мной делал. Хотя, если я пнул один зад, то я пнул их тысячу, поощряя моряков к исполнению их долга. Сомневаюсь, что они были бы счастливы без этого.
Когда в ту ночь спустились сумерки, мы подкрались к той части французского побережья, которую выбрал капитан Боллингтон. Его план состоял в том, чтобы увести приз из-под носа у французов на одной из их самых безопасных якорных стоянок: в Пассаж д'Арон. Он досконально знал эту местность, поскольку его отец был британским поверенным в делах (и если лягушатники пишут это не так, мне наплевать) в соседнем городке Бошар в годы между Аахенским миром 1748 года и возобновлением нашего естественного состояния войны с Францией в 1756 году. Так что юный Гарри Боллингтон провел долгие часы в небольших шлюпках в устье реки Арон и на архипелаге Ланс у ее входа.
Я начертил карту, чтобы показать, как все расположено, и вы увидите, что Пассаж д'Арон представляет собой треугольный участок прибрежных вод, ограниченный с запада островами Ланс, а с востока – высокими утесами. Ланс, с его скалами и песчаными отмелями, непроходим для всех, кроме небольших шлюпок. Он простирается примерно на десять миль на северо-запад в море от мыса Сен-Дени на южном берегу реки Арон. В двух милях вверх по реке находится важный торговый город и морской порт Бошар.
В мирное время между Бошаром и устьем Жиронды, а также Бордо, который находился менее чем в тридцати милях к северу по побережью, шла оживленная прибрежная торговля. Устье Арона и узкий морской путь на юг, пролив Бошар, были защищены не менее чем пятью фортами с более чем сотней тяжелых орудий на них. В военное время южная часть Пассаж д'Арон была смертельной ловушкой для врагов Франции.
Следовательно, любой французский капитан торгового судна, заведя свой корабль в гостеприимное устье Пассаж д'Арон, считал себя в полной безопасности от интересов этих англичан и их проклятого флота. И именно для того, чтобы разрушить эту счастливую уверенность, капитан Боллингтон медленно подвел «Фиандру» и «Ледибёрд» к западной, обращенной к морю стороне Лез-Эгюий, чтобы лечь в дрейф на ночь. Он выбрал якорную стоянку у одного из островов, откуда, с наступлением утра, мы должны были быть скрыты от глаз тех, кто находился внутри Пассажа, и от дозорных на французских фортах менее чем в восьми милях от нас.
То, что мы собирались предпринять, было чрезвычайно опасно. Это было бы все равно, что французский крейсер попытался бы увести приз из Чатема или Портсмута, и я подозреваю, что само нахальство этой затеи привлекало капитана Боллингтона не меньше, чем прибыль. Мало того, что был велик шанс быть разнесенными вдребезги сосредоточенным огнем фортов, но в то время, так рано в войне, все еще наблюдался постоянный поток французских военных кораблей в и из их основных портов. Так что мы могли наткнуться на мощную вражескую эскадру. В общем, большинство британских капитанов оставили бы Пассаж д'Арон в покое.
Ранним утром 12 июля, в пятницу, «Ледибёрд» получила приказ поднять французский флаг и обогнуть длинную песчаную отмель на конце Лез-Эгюий, чтобы заглянуть в Пассаж д'Арон и посмотреть, какие там есть суда. Нам бы не хотелось завтра врываться туда, как пират Роллокинг Билл, только чтобы обнаружить, что Пассаж полон линейных кораблей.
«Ледибёрд» отсутствовала весь день, а на борту «Фиандры» мы были заняты подготовкой к нашей экспедиции. Это должен был быть обычный рейд по захвату судов под руководством самого капитана, в котором участвовало более девяноста человек. В вылазке должны были участвовать две шлюпки: баркас и катер, и команда не могла бы быть счастливее, если бы собиралась на берег в отпуск. Никто не думал ни о чем, кроме призовых денег.
К четырем склянкам[18]18
К четырем склянкам – к 22.00. Первая вахта – с 20.00 до 24.00.
[Закрыть] первой вахты, когда спускалась темнота, «Ледибёрд» была замечена идущей под малыми парусами вокруг Лез-Эгюий. Через полчаса она была уже рядом. У нас был приказ не кричать и не шуметь, чтобы не всполошить врага, поэтому Боллингтона перевезли на гребной шлюпке через небольшое расстояние между двумя кораблями, чтобы он доложил.
Он был славным парнем, ненамного старше меня, и сиял во все лицо, когда перелезал через борт. По кораблю молнией пронеслось слово, что игра началась. Нам не пришлось долго ждать подробностей, ибо капитан собрал офицеров в большой каюте «Фиандры» на совещание, а после этого отдельные группы морпехов и матросов получили свои приказы от своих офицеров. В моем случае, поскольку я должен был идти на баркасе, я стоял с остальными перед капитаном, который должен был им командовать. Нас было около шестидесяти, так что аудитория была достаточно большой.
– Ну что, парни, – сказал капитан, – лейтенант Боллингтон докладывает, что Пассаж полон «купцов», но военных кораблей нет. Сейчас темно, и они, скорее всего, встали на якорь на ночь, чтобы не рисковать наткнуться на скалы и отмели по пути в Бошар. В Пассаже сильные течения, так что, если не будет сильного ветра, дующего прямо в море, все, кто идет в море, останутся на якоре до тех пор, пока в половине седьмого завтра не начнется отлив. Итак… я намерен, чтобы задолго до этого мы были у бортов наших призов… – Восхищенный ропот пробежал по рядам при этом чудесном слове, и капитан улыбнулся.
– Да, мои мальчики, – сказал он, – призы! Я буду командовать баркасом с лейтенантом Кларком и мистером Персиваль-Клайвом, а лейтенант Сеймур возьмет катер с мистером Уилкинсом. Мы должны быть у бортов французов на рассвете, так что подъем, завтрак, и по шлюпкам за час до первого света. Я хочу, чтобы мы прошли через острова Ланс и вошли в Пассаж, когда взойдет солнце. Затем мы ляжем на весла и выберем наши призы, когда рассветет. И пока мы будем заниматься французами, мистер Уильямс приведет «Фиандру» и «Ледибёрд» к входу в Пассаж, чтобы встретить нас, когда мы будем выходить по отливу. Если будет попутный ветер, то хорошо, но в любом случае у нас будет отлив, и если случится худшее, мы выведем наши призы на буксире шлюпками. У каждого матроса будет пистолет и пять патронов, помимо абордажной сабли, а морпехи, как обычно, будут вооружены мушкетами. Но запомните хорошенько… не использовать огнестрельное оружие, кроме как в крайней опасности. Мы будем действовать под мощными береговыми батареями, и чем дольше они будут оставаться в неведении о нас, тем лучше. В качестве дополнительной меры предосторожности морпехи наденут матросские куртки и шляпы. С таким же успехом мы можем ворваться под «Юнион Джеком», если показывать эти «рачьи мундиры»!
