Текст книги "Фортуна Флетчера (ЛП)"

Автор книги: Джон Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

А после этого капитан Боллингтон тщательно распределил группы из нас по отдельным задачам на французских кораблях, которые мы должны были захватить: одни – рубить канат, другие – ставить фок, морпехи – охранять пленных, и так далее. Все было спланировано так тщательно, как только возможно, и я был очень впечатлен тем, как Гарри Боллингтон продумал все детали. Я подумал, что если когда-нибудь я создам серьезное дело, то в нем найдется место для такого человека. Со своей стороны, он заметил и мои таланты, хотя и не те, которые я сам ценил. К моему удивлению, он лично подошел ко мне.

– Флетчер! – сказал он. – На случай, если я буду занят другими делами, вы будете находиться рядом со мной и следить за действиями противника прямо передо мной.

Короче говоря, меня назначили его личным телохранителем.

Почему-то это меня раздражало. Я чувствовал себя слугой и позже сказал об этом Сэмми Боуну. То, что Сэмми сказал по этому поводу, я не буду утруждать себя записывать, ибо это сожгло бы печатную страницу дотла. Но суть его слов была в том, что если в этом для меня не светит повышение, то я еще глупее, чем выгляжу, если такое вообще возможно.

Вскоре после этого на «Фиандре» и «Ледибёрд» воцарилась тишина, так как всей команде, за исключением дозорных, было приказано разойтись по гамакам, чтобы отдохнуть перед неизвестными опасностями грядущего дня. Но мой день еще не закончился. Прежде чем я успел добраться до своего гамака, ко мне с самым неожиданным приказом подошел боцман Шоу.

– Флетчер! – сказал он. – Живо, мистер Уильямс хочет переговорить на квартердеке.

– О чем? – спросил я, внезапно разнервничавшись.

– Давай, шевелись, там и узнаешь, парень! – сказал он. – Иди уже. Давай!

Бог знает, что это означало, и я не знал, что делать. Последние несколько дней Уильямс игнорировал меня, как будто ничего не произошло. Но я не мог заставлять офицера ждать, поэтому поднялся на палубу. Огней не было, но светила луна. Часовой-морпех остановил меня у сходного трапа, ведущего на квартердек, но из темноты раздался голос Уильямса.

– Пропустить его! – сказал он. – Сюда, Флетчер.

Я нервно огляделся. Было темно, но не настолько, и у другого трапа тоже стоял часовой, как и дозорные на марсах. Так что, если понадобится, свидетели были. Какого черта он задумал? Здесь не было шанса на тайное убийство. И все же я был напряжен до предела. Что мне делать, если он на меня нападет? Будет ли у него нож? Или пистолет?

– Мистер Уильямс? – спросил я, подбираясь ближе к темной фигуре с блестящими пуговицами и белыми чулками.

Он был совершенно спокоен, прислонившись к бизань-мачте и засунув руки глубоко в карманы сюртука. Я остановился на приличном расстоянии от него, гадая, что может быть у него в карманах. Он заметил мою нерешительность, и я увидел, как сверкнули его зубы, когда он ухмыльнулся.

– Не бойся, Флетчер, – тихо сказал он, чтобы никто другой не услышал. – Я не причиню тебе вреда… видишь? – И он вынул руки – пустые, ладонями вверх, пальцы растопырены. – Я просто хочу с тобой поговорить, вот и все.

– О чем… сэр? – спросил я, все еще держась на приличном расстоянии.

Я снова огляделся. Двое часовых были достаточно близко, чтобы видеть, что мы делаем, и пока он говорил, на палубу вышел лейтенант Сеймур и начал расхаживать взад-вперед, погруженный в свои мысли. Это меня успокоило. С другим офицером на палубе у него не было шансов безнаказанно на меня напасть. Мистер Сеймур бы это точно увидел.

Когда я это понял и увидел, что он безоружен, мой страх прошел. Более того, когда я присмотрелся к нему повнимательнее и увидел насмешливую улыбку на его лице, и я вспомнил, что он сделал, и что он пытался сделать, и особенно когда я осознал, насколько я крупнее… вместо страха во мне начал расти медленный гнев. Если я отделал Билли Мейсона, то и этого смогу.

– Флетчер, – сказал он, – есть некоторые факты, с которыми я хотел бы вас ознакомить. Во-первых, вы были доставлены на этот корабль исключительно благодаря моим действиям. Даже ваши друзья из конторы Пенденниса, Ибботсон и Брэдли, были подкуплены, чтобы сообщить лейтенанту Спенсеру из полмутского пресс-ганга, как и где вас можно схватить с наименьшими хлопотами. Вы, возможно, задавались вопросом, почему завербовали вас, а не их. Что ж, теперь вы знаете.

Он сделал паузу, чтобы дать мне это переварить, и, будь я проклят, в ту же секунду чуть не получил от меня кулаком в лицо. Я кипел от ярости.

– Так вот, – продолжил он, – я всей душой надеюсь, что завтра вас убьют в бою. Или, по крайней мере, ослепят и покалечат. Однако, если вы выживете, я принял меры, чтобы вас арестовали в тот же миг, как вы ступите на британскую землю. Я связан с могущественными кругами на берегу, которые привлекут вас к суду за убийство боцмана Диксона с брига Его Величества «Булфрог». Я добьюсь, чтобы вас повесили за это преступление. Вы поняли?

Я все понял. Это был жуткий момент. После всех месяцев гаданий о том, что происходит, и попыток сложить все воедино, вот оно все, на простом английском. И этот человек, который всегда вел себя как идеальный джентльмен, изливал яд, как змея. Гнев нарастал во мне. Почему я должен это терпеть? Почему меня втянули в этот безумный мир кораблей и сражений? И тут мне в голову пришла мысль.

– Зачем вы это делаете? – спросил я. – Кто я для вас?

Он удобно откинулся на мачту.

– Я делаю все это, Флетчер, по веским причинам, которые вас бы чрезвычайно заинтересовали, и которые я поэтому собираюсь от вас скрыть. Я знаю о вас все, Флетчер. Я знаю, кто вы и что вы… и я вам не скажу.

– Ах ты, подлый ублюдок! – сказал я.

Он рассмеялся.

– И да, и нет, Флетчер, – сказал он. – Это правда, что я дважды пытался вас зарезать. И я подстроил вам еще много маленьких пакостей. Как вы думаете, почему я не пустил вас на службу к казначею, когда вы только прибыли на борт? Думали, я хотел сделать вам одолжение? Я сделал это, чтобы настроить казначея против вас. И разве это не сработало? Понравилась вареная крыса на ужин? И это я натравил на вас Мейсона. Всего-то и нужно было, что шепнуть ему пару слов на ухо.

Теперь он вошел в раж, и его язык развязался.

– И какой же вы были дурак, Флетчер. Когда я вспоминаю, как вы ползли за мной, чтобы закрепить ту сорвавшуюся пушку, с этим глупым выражением в глазах, а я все это время планировал толкнуть вас под эту чертову махину! Как вы думаете, почему я смеялся, глядя на вас? И кто, по-вашему, подставил вам подножку, когда мы танцевали вокруг нее? Не жаль ли, что не тому ногу сломали? Клянусь Христом, я бы хотел, чтобы это были вы, вы…

Он выплевывал слова в ярости. На его губах выступила пена, и его трясло. Впервые я действительно увидел его злую сторону.

Затем он взял себя в руки… сделал паузу… и на его лице снова появилась спокойная улыбка.

– Хм, – сказал он. – Тем не менее, Флетчер, вы ошибаетесь в одном важном отношении. Это вы – ублюдок. Вы были зачаты в грязи и брошены в навозную кучу. Это правда, поверьте мне. У меня есть документы, чтобы это доказать. Вы не более чем грязный выродок шлюхи.

Это было последней каплей. Я замахнулся, чтобы размозжить его отвратительное лицо в кашу… и тут, слава Богу, я увидел восторг в его глазах и понял, к чему он клонит. Я был в доле секунды от мятежа, за который меня бы повесили гораздо быстрее, чем любой судебный процесс на берегу. Это была ловушка. Свидетели на квартердеке были бы на его стороне, а не на моей. У меня подкосились ноги от шока, так близко это было.

Но я уже был не так зелен, как раньше, и быстро взял себя в руки.

– Есть, сэр! – громко сказал я, чтобы все слышали. – Очень вам за это благодарен, сэр, – и я развернулся и ушел, пока не случилось чего-нибудь еще.

Возможно, это его удивило, не знаю, но он не окликнул меня, и я просто вернулся на нижнюю палубу и забрался в свой гамак. И там я лежал часами, пытаясь уснуть. Как ни странно, я чувствовал себя там в безопасности. Гамак Сэмми был с одной стороны от меня, а гамак Кейт – с другой. И я был уже достаточно моряком, чтобы постоянные звуки и движение корабля успокаивали меня. Наконец я заснул, гадая, что случится завтра.

25

Пишу вам по поводу ужасной беды, постигшей моих нанимателей, мистера Ричарда Люси и его сына, мистера Эдварда. Увы, я должен сообщить вам, что мистер Ричард мертв, а жизнь мистера Эдварда в руках докторов.

(Письмо от 22 июля 1793 года мистеру Натану Пенденнису в Полмут от мистера А. Дэя, главного клерка фирмы «Люси и Люси» из Лонборо.)

Поздним вечером в пятницу, 19 июля, Виктор Койнвуд шел по Маркет-стрит, узкой старинной улочке с фахверковыми домами, тесно прижавшимися друг к другу. Было темно, и никого вокруг. Он направлялся к дому номер тридцать девять, конторе «Люси и Люси». Сами Люси жили в доме номер тридцать семь, по соседству, и он не хотел, чтобы его видели, поэтому он был закутан в большой плащ и шляпу в тон, и шел со стороны, которая позволяла избежать прохода мимо их дома.

Виктор был в крайнем возбуждении. Сердце его колотилось в предвкушении того, что он собирался сделать. Даже для Виктора еще оставались неизведанные ощущения. К тому же, он был счастлив. Дела шли хорошо. С Пенденнисом и Эдвардом Люси было покончено, и с тех пор, как Виктор и его мать вернулись в Койнвуд-холл (что всегда прискорбно, когда манит Лондон, но необходимо), они нашли местного юриста, который взялся за их дело.

Этот человек был мужланом и никогда бы не выиграл у Люси, но на свой манер он боролся с завещанием 1775 года и искал доказательства в пользу более раннего завещания, в котором наследниками были названы Койнвуды. По крайней мере, это подтверждало их притязания и держало Ричарда Люси в напряжении.

Тем временем Койнвуды были в курсе действий Люси благодаря шпиону, которого Виктор внедрил в его контору. Точнее, Виктор сделал шпионом того, кто уже работал в доме номер тридцать девять. По одной из счастливых случайностей, младший клерк в конторе Люси, некий Эндрю Поттер, разделял те же пристрастия, что и Виктор. Это привело Поттера в узкий круг друзей, через которых они и познакомились. Ухватившись за свой шанс, Виктор уделил Поттеру особое внимание, чтобы завербовать его на сторону Койнвудов. Сначала Поттер упирался, но образумился, когда Виктор объяснил, что станет с его работой, если мистер Люси узнает о его развлечениях.

Так что теперь не было ни одного письма, документа или служебной записки, прошедшей через стол Ричарда Люси, которая не была бы прочитана леди Сарой и Виктором (и Виктор был на пике благосклонности по сравнению с несчастным Александром, который, судя по его последнему письму, все еще пытался вонзить свой нож в нужное место). Виктор улыбнулся про себя. Он никогда не видел, чтобы его мать так смеялась, как когда он показал ей письмо Пенденниса к Ричарду Люси, в котором тот признавался в своем соблазнении!

Однако, несмотря на все эти успехи, Мужлан наверняка проиграл бы в состязании с Ричардом Люси, а Александр мог потерпеть неудачу с Выродком. Поэтому леди Сара решила покончить с подглядыванием в письма и ожиданием, пока другие будут действовать. Она решилась на прямые действия и отдала Виктору свои приказы. При этом Виктор побледнел как бумага и попытался найти альтернативы. Но он никогда не мог долго ей перечить. К тому же, чем больше она объясняла, что он должен сделать, тем больше его завораживала мысль об этом. С этими счастливыми мыслями в голове Виктор тихонько постучал в дверь дома номер тридцать девять. Он взглянул на дом Люси – все было тихо. Вскоре через одно из окон дома номер тридцать девять он увидел приближающийся свет. Послышался скрежет задвигаемых засовов, и дверь открылась. На пороге стоял Поттер со свечой. Он нервничал.

– Мистер Койнвуд! – сказал он. – Входите, скорее!

Виктор шагнул внутрь, и Поттер поспешил запереть дверь.

– Добрый вечер, Эндрю, – сказал Виктор, и его сердце заколотилось так сильно, что ему показалось, будто Люси слышат это через стену.

– Скорее, за мной! – сказал Поттер и провел Виктора через приемную в маленькую комнату в задней части дома. Он закрыл за ними дверь и расслабился. Он ухмыльнулся, довольный собой.

– Вот, – сказал он, – вы внутри, мистер Койнвуд. И никто нас не видит. Мы в полной безопасности.

– Молодец, Эндрю, – сказал Виктор. – А ты сказал Люси, что ты здесь?

– Да, мистер Койнвуд, как вы и велели. Я сказал им, что работаю допоздна. – Поттер рассмеялся. – Они считают меня донельзя прилежным парнем! Если бы они только знали…

– Хорошо, – сказал Виктор. – И что-нибудь изменилось? Есть еще новости? – Его мать настояла, чтобы он спросил об этом в первую очередь.

– Нет, мистер Койнвуд. Мистер Эдвард по-прежнему отказывается участвовать в деле Флетчера, и он не рассказал отцу, что произошло в Лондоне, хотя я думаю, старик догадался. – Он усмехнулся и многозначительно поднял брови. – Что ж! – сказал он. – Мы все знаем вашу дорогую матушку, не так ли?

– Да, – сказал Виктор. Он понял, что его дорогая матушка была права. Поттер уже был дерзок и скоро мог стать опасен.

– А теперь, – сказал Виктор со своей самой обаятельной улыбкой, – мой дорогой Эндрю, у меня для вас сюрприз.

– Правда? – спросил Поттер.

– О, да! – сказал Виктор. – Но сначала вы должны закрыть глаза.

– Подождите, – сказал Поттер, – я только поставлю свечу.

– Да, – сказал Виктор, – теперь встаньте здесь и опустите руки по швам.

– Да, – сказал Поттер.

– Теперь крепко зажмурьте глаза и немного приподнимите подбородок.

– Ах, – сказал Поттер, когда что-то нежно коснулось его горла, – щекотно.

– Правда? – сказал Виктор и нанес удар снизу вверх, вонзая острие, острое как бритва, через гортань Поттера, через его нёбо и в мозг.

Поттер упал навзничь, со сталью, застрявшей в его черепе. Он пытался вытащить ее, его пятки барабанили по полу, он дергался из стороны в сторону, а его дыхание бессильно свистело через растерзанное горло.

Виктор смотрел с выпученными глазами, как умирает Поттер. Когда все было кончено, Виктор нервно хихикнул, и когда его руки перестали дрожать, он взял оружие и с рывком вытащил его. Он вытер его о сюртук Поттера и задвинул три фута сверкающей стали обратно в свою трость.

Несколько секунд Виктор стоял, любуясь своей работой. Он пожалел, что его мать не видела этого. Никто не смог бы сделать это лучше, даже Александр. Но ему нужно было работать. Все должно было выглядеть так, будто Поттер заснул и устроил пожар.

Бумаг было повсюду, так что не составило труда сложить из них большую кучу на теле Поттера. Он нагромоздил еще по бокам, убедившись, что некоторые из них хорошо скомканы, чтобы был доступ воздуха. Затем он взял огонь от свечи и поджег в нескольких местах. Он отступил, когда пламя и дым с поразительной скоростью заполнили комнату. Он задержался на некоторое время, чтобы посмотреть, как выглядит горящий человек, но вскоре стало слишком жарко, и Виктор понял, что пора уходить. Свет от огня уже должен был быть отчетливо виден любому на другой стороне улицы.

Виктор неторопливо подошел к входной двери. Он отодвинул засовы и потянул за ручку. Но дверь не двигалась! Легкий холодок пробежал по его спине. Христос! Там был замок! Поттер запер его. Где ключ? Виктор посмотрел на заднюю комнату и почувствовал ее жар. Мебель и обстановка были уже в огне, а старые сухие балки комнаты дымились. Если ключ был у Поттера, то он был потерян.

Виктор снова дернул дверь, затем обежал приемную, распахивая столы и шкафы в тщетных поисках ключа. Он нашел один, крошечный, предназначенный для денежного ящика, и в панике бесполезно сунул его в массивный железный замок на двери.

– Черт побери! – крикнул он и швырнул ключ прочь. Он поискал другой выход. Он взял стул и разбил одно из окон, но Люси хранили в конторе ценности, и окна были защищены дюймовыми железными решетками снаружи. Сразу же из задней комнаты донесся рев, когда огонь почувствовал сквозняк от разбитого окна, и основные балки вспыхнули. Вырвался сноп искр, и одна обожгла тыльную сторону ладони Виктора. Это сломило его дух, и он взвизгнул от страха быть сожженным заживо. Он забарабанил в дверь и позвал мать. Он кричал и кричал, и пытался проломить тяжелые дубовые доски кулаками.

Затем, о чудо, кто-то поворачивал замок снаружи и распахивал дверь. Двое мужчин ввалились внутрь, прямо в объятия Виктора. Это были Люси, пришедшие на шум. Несколько секунд все трое с ненавистью смотрели друг на друга, и Виктор понял, что он разоблачен. Невозможно было сказать, кто был больше шокирован этой встречей.

Но Виктор оправился первым. Он выхватил свою шпагу-трость и пронзил ею Ричарда Люси. Люси застонал и вцепился в Виктора.

– Отец! – крикнул Эдвард и бросился вперед, но старик повис на Викторе и мешал Эдварду. Виктор выдернул клинок и полоснул Эдварда по глазам, отталкивая старика. Ричард Люси опустился на порог своей конторы, а Виктор, выпрямившись, намеренно нанес удар ослепленному человеку перед собой. Эдвард Люси упал рядом с отцом, а Виктор захлопнул за ними дверь и бросился бежать, спасая свою жизнь, оставив трех жертв огню.

26

Утром в субботу, 13 июля, рассвет наступил сразу после пяти часов и застал две наши шлюпки, гребущие в тусклом свете через архипелаг Ланс. Это был неспокойный опыт, этот короткий переход через острова, ибо было больше темно, чем светло, и мы видели не дальше чем на несколько длин шлюпки вперед, а море пенилось и билось вокруг нас о мрачные черные острова Ланса. Узкий канал, через который мы проходили, был не шире двадцати ярдов, а острова вздымались отвесно, как зубы. Это было похоже на норвежские фьорды, только короче и более изрезанные, и было много белой воды над глянцевыми скалами, едва пробивавшимися на поверхность.

Уключины были обмотаны тряпьем, чтобы заглушить лязг весел, но мерное шлепанье лопастей эхом отдавалось от стен, создавая жуткий, влажный звук. Одному Богу известно, как капитан Боллингтон находил дорогу, но он забрался на самый нос баркаса, который шел первым, и отдавал приказы рулевому знаками. Я часто задавался вопросом, не полагался ли он просто на удачу, на далекие воспоминания и на собственное мастерство, ведя нас мимо опасностей по мере их появления. Мы шли недостаточно быстро, чтобы шлюпки разбились, наткнись они на скрытую скалу, но водовороты и завихрения вокруг некоторых скал казались способными опрокинуть нас, попади мы в их тиски, так что опасности, по правде говоря, хватало, и вся команда молчала, думая об этом.

Но как бы капитан Боллингтон это ни сделал… он это сделал, и вскоре мы уже скользили прочь от архипелага Ланс на якорную стоянку. В Пассаж д'Арон. И одно было ясно. Ничто крупнее корабельной шлюпки не имело ни единого шанса пройти через Ланс, как это сделали мы. Единственный путь для нас с нашими призами лежал вниз по Пассажу к открытому морю.

Едва мы миновали скалы и острова, как увидели туманные очертания кораблей, стоящих на якоре по всему Пассажу. Возбуждение в шлюпках начало нарастать, когда, согласно плану, мы легли на весла, чтобы обдумать следующий ход. Носы шлюпок были направлены через Пассаж к берегу, находившемуся примерно в трех милях впереди, и мы молча сидели в наших качающихся суденышках, пока свет становился ярче, а офицеры совещались, что лучше взять из того, что было предложено. По крайней мере, мы должны были сидеть тихо, но слышались шепот и толчки, а гребцы вертелись на своих банках, чтобы взглянуть через плечо на происходящее.

Капитан Боллингтон теперь вернулся на кормовое сиденье, и я сидел лицом к нему. Он тихо разговаривал с лейтенантом Сеймуром, указывая то на один корабль, то на другой. К этому времени было около половины седьмого, и небо наверху посветлело. Но солнце все еще было скрыто за утесами на востоке, и мы в Пассаж д'Арон оставались в тени. Мы могли видеть более пятидесяти торговых судов на якоре, большинство из которых находились глубже на стоянке, чем мы, укрывшись под защитой батарей у устья Арона.

И это заставило нас задуматься. Вид всех этих жирных гусей, готовых к ощипыванию, был одним, но было и осознание того, что мы находимся в очень замкнутом пространстве и полностью отрезаны от нашего быстрого и мощного корабля. Мы пересекли Ланс примерно на полпути, и позади нас острова тянулись вверх и вниз, как забор великана, а впереди берег вздымался утесами, уходящими на бесконечные мили на север. А на юге утесы сужались, встречаясь с Лансом у узкого пролива Бошар и реки Арон. Самым отрезвляющим был вид самих французских батарей, тихо спавших в лучах рассвета.

Девяносто человек в наших двух шлюпках были похожи на старую кошку, подкрадывающуюся, чтобы утащить еду Бонзо из-под его носа на заднем дворе миссис Уилер.

Не самая веселая мысль в тот момент, ибо теперь мы отчетливо видели форты: толстые, низкие стены и аккуратные ряды черных амбразур для орудий. Древний замок Сен-Дени тоже был виден, но он был слишком далеко, чтобы его пушки могли до нас достать. Но два форта, учитывая их идеальное расположение, с большими орудиями в пятидесяти футах над водой, могли бы обрушить на наши головы град ядер, как только бы они узнали, что мы делаем.

Но игра была на скрытность и скорость, так что батареи не должны были вмешаться. Через полчаса начнется отлив, и если мы сделаем свое дело достаточно хорошо, мы окажемся вне досягаемости французских орудий, прежде чем они узнают о нашем присутствии. Даже дул легкий ветерок в сторону моря, который должен был помочь нам в пути, как только у нас появится приз. Тем временем капитан принял решение.

– Вот ваш приз, мистер Сеймур, – сказал капитан, указывая, а затем, – Тишина! – прошипел он с яростью, когда по рядам с нетерпением ожидавших матросов пробежал ропот предвкушения. – Никаких разговоров, если только кто-то из вас не умеет говорить по-французски! Помните, мы французы до той самой минуты, пока не окажемся у них на борту.

Шум утих, капитан Боллингтон обменялся еще парой слов с лейтенантом Сеймуром, и затем шлюпки двинулись в путь, а наши гребцы налегли на весла.

Оглянувшись через плечо, я увидел, на какие корабли мы нацелились – пара больших трехмачтовых судов, около трехсот тонн каждое. Насколько я мог судить, капитан просто выбрал два самых ближних к морю корабля, чтобы нам было ближе их уводить, но, возможно, он учел и факторы, недоступные моему неопытному взгляду. В любом случае, не прошло и десяти минут, как мы подошли к нашей жертве.

Капитан Боллингтон махнул катеру, когда мы замедлились, и тот проскользнул мимо к своей цели. К этому времени я уже мог разглядеть название на корме нашего корабля: «Бон Фам Иветт», так он назывался, и он просыпался, как и большинство других судов, стоявших там на якоре.

Вверх и вниз по Пассажу разносился тихий хор звуков, говоривший о том, что собравшиеся суда пробуждаются: бормотание голосов, скрип блоков и лязг кастрюль и сковородок к завтраку. Все эти приятные утренние звуки отчетливо неслись над тихими водами. Все было спокойно. Не было ни единого признака французского флота, и все казалось таким легким. Я подумал, что наверняка кто-то из лягушатников выставил дозорных на марсах, несмотря на то, что они должны были быть здесь в безопасности. Ибо теперь было достаточно светло, чтобы весь мир мог видеть наши две снующие шлюпки. Но никто не обращал на нас ни малейшего внимания, и я понял мудрость решения переодеть наших морпехов из их алых мундиров. Любой мог бы увидеть, что это солдаты, сидящие рядами со своими перевязями и мушкетами между колен. Но в их темно-синих куртках было загадкой, чьи это люди. А что до наших офицеров, то потребовался бы на редкость острый глаз и знание формы, чтобы отличить британский мундир от французского, пока не представится возможность рассмотреть пуговицы и галуны.

Затем, когда мы стукнулись о борт «Бон Фам Иветт», я чуть не выпрыгнул из кожи, когда кто-то на борту корабля крикнул нам вызов. Все-таки один дозорный не спал, и он задавал какой-то вопрос.

– Спокойно, парни! – сказал капитан Боллингтон и что-то крикнул в ответ на беглом французском, когда над бортом корабля появилась вереница голов и с любопытством уставилась на нас. Один был толстый, лысый человечек, который оказался капитаном. Капитан Боллингтон сосредоточился на нем. У меня нет ни дара, ни малейшего желания понимать языки иностранцев, так что Бог знает, что говорил капитан Боллингтон. Но, клянусь Георгом, это было хорошо!

– Поли-вог-поли-вог-поли-вог! – твердо сказал капитан.

– Поли-вог? – переспросил лягушатник, и его брови удивленно поползли вверх.

– Поли-вог! – резко сказал капитан и, совсем как какой-нибудь чиновник, достал из кармана бумагу и помахал ею, чтобы француз увидел. Это было письмо от миссис Боллингтон. Я это видел, но лягушатник был слишком далеко и щурился, пытаясь что-то разобрать.

– А, – сказал он наконец, – поли-вог, – и сделал то странное пожатие плечами с опущенными уголками рта, которое французы используют для выражения недоумения. Но он прекратил свои вопросы, и один из его людей бросил нам канат, чтобы мы пришвартовались.

А затем этот жалкий маленький червяк, мичман Персиваль-Клайв, вставил свои пять копеек. Он отвечал за гребцов и внезапно вспомнил о своих обязанностях. Громко и четко, на чистейшем королевском английском, он взвизгнул:

– Суши весла, вы, и живо!

На корабле это услышали, и на нас обрушился поток французской речи, но было уже поздно. «Бон Фам Иветт» накренилась, когда шестьдесят человек ринулись на борт по грот-вантам. Я, как мне и было велено, держался рядом с капитаном, и в одно мгновение мы уже стояли лицом к лицу с французским капитаном и парой его людей на квартердеке, в то время как остальная часть нашей команды быстро разбежалась по всему кораблю, чтобы захватить его, как и было запланировано. Все было сделано хорошо и тихо. Самым громким шумом был грохот сапог морпехов по сходным трапам, когда они спускались вниз, чтобы выкурить французскую команду.

Сопротивляться они не могли. Нас было втрое больше, мы были вооружены и готовы, а они – нет. Но капитан-лягушатник, преисполненный достоинства, начал бузить. Думаю, дело было в том, что отбирали его корабль и его собственность. Его разбудило наше появление, и он стоял перед нами в одной рубашке, с голыми ногами, но что-то лопотал, бормотал и имел наглость грозить кулаком капитану Боллингтону. Капитан рявкнул на него по-французски, четко отдавая приказ, но тот не желал слушать и начал кричать. Капитан Боллингтон повернулся ко мне.

– Уйми его! – сказал он, и я тронул лягушатника за руку, чтобы привлечь его внимание.

– Мосье? – вежливо, как только мог, спросил я, и он смерил меня взглядом с головы до ног, словно я пустил ветрà в церкви.

Ну, я и уложил этого мелкого ублюдка одним ударом. (И поделом ему. Иностранцы должны уважать моряка британского военного корабля. Особенно лягушатники.) После этого дела пошли гладко.

Не прошло и десяти минут с тех пор, как мы перелезли через борт, а мистер Персиваль-Клайв уже докладывал капитану.

– Все в порядке, сэр. Канат перерублен, марсели поставлены, пленные заперты на баке.

– Отлично! – сказал капитан и огляделся.

И впрямь, все выглядело как надо: наши люди у штурвала и на такелаже, а над головой распущены паруса.

– Скоро начнется отлив, и у нас есть немного ветра, чтобы выйти. Через пару часов должны соединиться с «Фиандрой»… А теперь, мистер Персиваль-Клайв, не посмотрите ли вы, не найдутся ли капитанские бумаги, чтобы мы могли узнать, какой на борту груз.

И в этот самый миг наши планы столкнулись с непредвиденным. Возможно, капитан Боллингтон был слишком самонадеян, решив взять два приза. Возможно, ему следовало держать все предприятие в своих руках, чтобы максимально использовать свои познания во французском, ибо внезапно мы все вспомнили о лейтенанте Сеймуре и катере.

Бах! Тишину Пассаж д’Арон нарушил грохот корабельного орудия. Эхо отразилось от утесов, и чайки с криком взмыли в воздух. К ним присоединились отчаянные крики людей и мушкетный залп.

На борту «Бон Фам Иветт» мы бросились к кормовым перилам, чтобы посмотреть в ту сторону Пассажа, откуда доносились звуки боя. В полумиле от нас катер вел бой с французским торговым судном. Пиф-паф! Раздалось еще несколько мушкетных выстрелов, затем с борта судна вырвался клуб дыма побольше, и – бах! – раздался звук еще одного орудия. Затем еще и еще, точно такие же. Далеко, вне пределов нашей помощи, маленькие черные фигурки наших товарищей вскидывали руки и умирали, а тонкие крики раненых доносились до нас по воде. Катер отдрейфовал от судна со скрещенными и спутанными веслами. Меньше половины гребцов двигались. Бах! Выстрелило еще одно орудие, и весло подпрыгнуло и разлетелось в щепки, когда заряд попал в цель.

– Ад и проклятие! – сказал капитан Боллингтон, колотя кулаками по перилам. – Черт! Черт! Черт! Смотрите, Персиваль-Клайв. Видите? Вдоль борта того судна ряд вертлюжных пушек, и они палят из них по нашим ребятам!

По крайней мере, один француз принял меры предосторожности, прежде чем лечь спать, и держал свои орудия заряженными и с заполненными запалами. Как только враг был замечен, поджечь их было проще простого. Один человек с фитилем мог это сделать.

Всего-то у них было пять двухфунтовых вертлюжных пушек для бортового залпа, но они были набиты пистолетными пулями, и для шлюпки, набитой людьми, каждый выстрел был сокрушительным.

– Лейтенант Кларк! – крикнул капитан. – Возьмите команду шлюпки и половину своих морпехов и окажите лейтенанту Сеймуру всю возможную помощь. Отбуксируйте их, если понадобится… Живее!

Лейтенант морской пехоты тут же бросился исполнять приказ, выкрикивая команды на бегу. Его отряд перевалился через борт в баркас и взялся за весла. Морпехи гребли в две руки вместе со «смоляными», и шлюпка рванула вперед, а мистер Кларк подгонял своих людей.

– Навались! – кричал он. – Вложите в это свои чертовы спины!

Но пока баркас греб на выручку нашим товарищам, стрельба и крики окончательно разбудили другие корабли на якорной стоянке. Был уже полный рассвет, и с каждого судна доносилась какофония звуков. Раздавались крики, люди прыгали на такелаж, чтобы посмотреть, что происходит, и, что хуже всего, стреляли сигнальные пушки, а на топах мачт некоторых кораблей взвивались флажные сигналы.

– Проклятие! – снова сказал капитан и впился взглядом во французские сигналы. – Флетчер! Приведи мне того французишку, которого ты сбил с ног. Я должен знать, что означают эти флаги.

Я развернулся и побежал на бак, где наши морпехи усадили французскую команду на палубу под охраной. На бегу я услышал со стороны нашего баркаса еще один треск мушкетов – это наши люди открыли огонь по дерзкому «купцу». Затем: бах! Снова рявкнула одна из вертлюжных пушек. Но я уже проталкивался сквозь наших морпехов и хватал французского капитана.