Текст книги "Сесквоч"

Автор книги: Джон Бостон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Через видоискатель Мартин Джеймс Беган выглядел как хорошо одетый, уже стареющий, советский убийца-следователь, которому никак не удавалось выспаться. Несмотря на плохое здоровье, Беган излучал обаяние, силу, сдержанность. Он, видимо, не сознавал, что на лице его застыла отработанная, лишенная чувства юмора улыбка политика. Его лицо, похожее на блюдо из мяса и картошки, было обрамлено густыми черными волосами, седеющими на висках. Дорогой костюм не вязался с топорной, напоминающей пожарный кран фигурой. Но самой выдающейся анатомической частью М.Дж. Бегана была его голова, представляющая идеальный аккуратный куб.

Он направился к Фенбергу. Беган явно хромал. Толпа расступилась. Фенберг почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Фотоаппарат на шее вдруг стал похожим на игрушку, сознание было ясным.

Прихрамывающие шаги. Сердце забилось сильнее.

– Привет, Майкл, – сказал Беган, протягивая ему руку. Майкл сосчитал до пяти и только потом ответил на рукопожатие и сказал:

– В такую погоду грех сидеть дома. – Рукопожатие было обоюдно слабым. Беган окинул Фенберга оценивающим взглядом.

– Я не нравлюсь тебе, Майкл, так ведь? – спросил он. Еще мальчишкой Беган прилагал все усилия к тому, чтобы внушать отвращение. Он вырос на востоке и в детстве собирал вокруг себя малышей и читал им Священное писание, в основном, Ветхий Завет, из которого он старался выбирать устрашающие истории. Прошли годы, и теперь он мог позволить себе роскошь иметь собственных детей, а также собственную газету прямо напротив «Багл».

– Я вас не знаю, – сказал Фенберг. Ему хотелось вытереть руку.

– Вы уворачиваетесь от вопроса, – настаивал Беган, и улыбка его стала еще шире. – Как видите, я тоже газетчик.

– Давайте все-таки остановимся на том, что я вас не знаю. Но я любопытен.

– Что же вас интересует?

– Зачем человеку с вашим положением переводить все свое состояние и семью в маленький глухой городок, где в основном занимаются заготовкой леса? Только затем, чтобы основать там маленькую газету? – Фенберг взглянул в сторону выстроившихся в ряд как перепелки членов добропорядочной американской готической семьи.

Жена выглядела мрачной и испуганной. На ней были темные очки и одежда от модельера Нэнси Рейган. Дети выстроились по росту. Они взглянули на Фенберга и отвели глаза все, кроме дочери. На вид ей было то ли тринадцать, то ли двадцать восемь. Волосы у нее были ярко-рыжие, длинные и вьющиеся, и в тон им помада на губах. Дарла Беган выпадала из общей картины. Фенберг чувствовал по ее позе, что они со Злючкой Джо подходили друг другу, как два черных облачка над морем.

– Мне хотелось осесть где-нибудь, – сказал Беган.

Именно этим он и занимался. Примерно месяц назад он начал строительство на окраине города дома размером с консервный завод. Он вложил кругленькую шестизначную сумму в строительство церкви всех религий, а также сделал пожертвования в уже существующие три.

– Мне хотелось построить надежный, удобный дом для своей семьи в месте, которое способствовало бы их духовному и религиозному росту. – Дочь стрельнула глазами, как будто замечание касалось в первую очередь ее.

– Трудно поверить, – ответил Фенберг. Он был гораздо выше этого пожилого человека, но чувствовал себя маленьким рядом с ним.

Беган засмеялся, затем раскашлялся. Жена поддержала его за локоть.

– Вы говорите то, что думаете?

Фенберг холодно посмотрел ни него:

– Я всего лишь человек, делающий репортаж об интригующей истории. К нам приезжает мультимиллионер. Совершенно неожиданно. Он открывает вторую газету в городке, где достаточно одной. И тоже совершенно неожиданно.

– Может быть, скоро здесь опять будет только одна газета, – сказал Беган. – Совершенно неожиданно.

Фенберг позволил себе провести маленькое репортерское расследование. Самым легким было установить следующее: Мартин Джеймс Беган создал первоначальный капитал на сети типографий, печатавших халтурные издания в округе Оранж. Потом стал вкладывать деньги в недвижимость, электронику и особенно в производство кассовых аппаратов, считывающих цены на товарах при помощи лазерных устройств, которые стали неотъемлемой принадлежностью всех бакалейных магазинов страны. Он был закулисным деятелем консервативной религиозной группы, и у него был свой банк.

– Я – твердый человек, простой и незамысловатый. Я много работаю. У меня твердые религиозные убеждения. И моя религия учит меня быть орудием Бога. Существует ли лучший способ распространять слово Божье, чем газета? Ты не делаешь этого, Майкл. А я буду. – Беган улыбнулся, взглянув на пикетчиков. Они маршировали теперь медленнее. Фенберг понял, что все смотрят на него. Ждут, кто первый нанесет удар?

– Почему здесь?

Беган пожал плечами и сделал шаг назад, опершись на здоровую правую ногу.

– Посмотрите вокруг, – сказал он просто. – Здесь красиво. Это первая причина. Другая в том, что я хорошо разбираюсь в печатном деле, инвестициях и недвижимости. Газетный бизнес я знаю плохо.

Фенберг понимающе кивнул. Последние десять лет появилась тенденция со стороны посторонних компаний и отдельных личностей вкладывать деньги в небольшие газеты. Это было хорошим вложением капитала, если дело велось правильно и централизованно. Оптовые поставки, централизованная бухгалтерия, система скидок. Человек с деньгами мог создать синдикат и получать значительную прибыль.

Беган вежливо улыбался:

– Возможно, кость в игре упала неудачно для вас. Но я здесь не только из-за вашего невезения. Это место было намечено организацией, которую я представляю – большим объединением церквей, Майкл. Честно говоря, ваша газета была выбрана из-за того, что она является вопиющим оскорблением нашего христианского образа жизни.

Выбрана?

– Вы печатаете статьи о сексе…

Фенберг покачал головой. «Багл» вовсе не относилась к желтой прессе. И хотя сам он не имел ничего против статей о сексе, он не мог припомнить, чтобы хоть одна была напечатана за последнее время.

– В вашей газете фигурируют бесконечные статьи на тему пьянства и дебоширства, охватывающие всё и вся, от скандалов в баре до убийств.

– Вы забыли о маньяках, подсказал Майкл. Пикетчики перестали расхаживать. Толпа образовала более тесный круг.

Это еще одна причина. Вы печатаете безответственные материалы, которые могут быть даже сфабрикованными, как мне говорили, о маньяках, прячущихся на задних дворах. Вы знаете, что служите дьяволу, публикуя все это?

– В городе есть маньяк, – сказал Фенберг. – Его видели. Я вовсе не сочувствую маньякам. Я только пишу о них.

– Насколько я знаю, у вас есть брат.

– Трое братьев.

– Один из них, насколько мне известно, вполне взрослый, с антиобщественными тенденциями и уже побывал в тюрьме.

– Нет, – поправил его Фенберг, выпрямившись. – Он никогда не был в тюрьме. Его несколько раз арестовывали за непоследовательные действия. Это зафиксировано в протоколах.

– Он соответствует описанию этого человека, составленному полицией?

У Фенберга от удивления открылся рот. Немного. Он понимал, куда клонит Беган. Фенберг уже слышал о том, что это якобы был его брат, одетый в. костюм монстра и прижимающий всех к стенке. Многие ворчали, что это вполне было похоже на Туберского. Фенберг не спорил.

– Я не понимаю, какую цель вы преследуете, печатая все эти безосновательные слухи о волосатых маньяках, кроме поисков дешевых сенсаций. Если, конечно, вы не хотите просто попугать старушек и детей.

Протестующие одобрительно зашумели.

Попугать старушек и детей.

Фенберг посмотрел на окружающих его людей. Он вырос среди них. Судя по их взглядам, они не были на его стороне. Дочь Бегана виновато пожала плечами и стала подпиливать ногти.

– Я уже говорил об этом. И скажу еще. – Беган повысил голос. В нем появились певучие нотки, как у священника, который читал проповеди по телевизору. Жена Бегана забеспокоилась. – Ваша газета кощунственна. Это касается всей Америки, и я клянусь данной мне верой и властью, что я…

– Из-за него у собаки случился сердечный приступ, – прервал его Фенберг.

– Простите?

– Маньяк, – продолжал Фенберг. – Он, очевидно, задел сторожевую собаку на автостоянке, и у нее случился сердечный приступ.

Беган на секунду задумался. Толпа сделала шаг вперед.

– Может быть, собака была старой и умерла по естественным причинам.

– Нет, – сказал Фенберг. – Это был молодой щенок.

– Мне показалось, вы говорили о сторожевой собаке.

– Это был сторожевой щенок, – ответил Фенберг. Он улыбнулся и дважды моргнул. Захихикали даже некоторые из пикетчиков Бегана.

– Посмотрим, мистер Фенберг, кто здесь будет смеяться последним, – тихо прошипел Беган. Он слегка взялся за пальто Фенберга, вытянувшись вперед, как тренер, который пытается осторожно дать разнос игроку по национальному телевидению. – Вы только пешка, мелкий провинциальный бизнесмен. Сколько вы продержитесь против меня, как вы думаете? Год? Может, два или три? Вы влипли по горло. А я? Я еще протяну тысячу лет. Вы надо мной смеетесь? Я собираюсь похоронить вас, мистер Фенберг.

Беган выпрямился. Он выпустил пальто Фенберга и одарил его одной из своих лучших воскресных улыбок. Она была еще более неискренней. Как у актера-полицейского, улыбающегося улыбкой Джимми Картера, Дана Кейла и Джеймса Уатта. Фенбергу хотелось стереть ее с лица Бегана каким-нибудь садовым инструментом.

– Извините, я веду себя невежливо по отношению к моим любезным хозяевам и соседям, – сказал Беган.

Он собрал вокруг себя свою семью и подошел к пастору, чтобы поговорить с ним. Затем он обернулся и помахал рукой, как будто собирался подняться на трап самолета, отбывающего за рубеж.

– Всего хорошего, Майкл.

Толпа восхищенно зашумела.

«Твою мать», – подумал Фенберг, слегка поклонившись. До появления Бегана Фенберг чувствовал себя уютно. Он не был совершенно счастливым и, конечно, далеко не богатым, но присутствовало чувство комфорта. Газета давала ему доход в тридцать две тысячи долларов, а также мелкие выгоды, как, например, бесплатные ручки, чай и бумагу, на которой писали Клиффорд и Туберский. Газета помогала Фенбергу арендовать его радость и гордость – его пикап. И следует отметить, что он был сделан по специальному заказу, модель «Дарт Вадер» черного цвета, четыре ведущих колеса, хромированный, с четырьмя дверьми. Это вам не какой-нибудь рядовой пикап, покорно вас благодарю. И все же после выплаты всех налогов оставалось не так уж много, чтобы воспитывать двоих детей и содержать духовного светоча мира. Надо было платить по счетам, покупать одежду, кормить семью, оплачивать врачей и дантистов, а в прошлом месяце пришел еще последний счет за ранчо, которое построили их дорогие родители. Фенберг думал, что будет трудно, но он осилит.

До тех пор, пока не появился Беган.

Фенберг наблюдал за Беганом. Тот был безупречен. Может быть, не совсем здоров, но в остальном безупречен. Пастыри и паства. Даже те из них, кто уже полвека как близко не подходили к церкви, ели из рук М.Дж. Бегана.

Что давило на Фенберга, так это то, что Беган хвастался не зря. Он мог выжить Фенберга. У него были деньги. Он мог позволить себе выпускать свою новую газету «Вестник Бэсин Вэли» еще тысячу лет. Но зачем? Вот в чем вопрос.

Фенберг мог найти себе другую работу, но не в Бэсин Вэли. Вокруг было много деревьев, но на них не висела работа, за которую платят по тридцать тысяч. Ему пришлось бы переехать вместе с мальчиками куда-нибудь, и еще Фенберга раздражало то, что кто-то мог приехать в город и запросто закрыть такое прекрасное 128-летнее издание, как «Багл».

Фенберг повернулся, чтобы опять зайти внутрь здания, и столкнулся с очень белой широкой майкой.

– Привет.

– Привет. Как ты там?

– Слушай, ты как будто расстроен? – сказал Туберский. Он стоял, беззаботно сунув руки в карманы. Изо рта торчала зубочистка.

– Кошмар.

– Я чувствую, – сказал Туберский. – Слушай, я понимаю, что у тебя не самое лучшее время. И все же, Майки, может быть, это не самое плохое. Мне опять хотелось бы поговорить с тобой об этом банковском маневре, который позволил бы тебе купить этих болванов баптистов и еще осталось бы, чтобы приобрести по крайне мере три из восьми континентов.

– Их всего семь, включая Америку.

– У нас еще останется, чтобы откопать Атлантиду.

Фенберг улыбнулся перспективе. Потом вздохнул:

– Приятно видеть, что кто-то еще может шутить в таком положении.

Туберский обнял брата за плечи:

– Ну же, все будет хорошо. Особенно когда ты узнаешь, что я сделал сегодня утром. Я запустил шарик, который обеспечит наше безопасное экономическое будущее. Я… – Туберский увидел что-то в толпе и широко улыбнулся. – Хей, хей, хей. Привет, Бетти. Кто эта крошка?

Понравившуюся ему женщину Туберский называл цыпленочком.

Крошкой он обычно назвал особенно привлекательную женщину, которой в данном случае являлась Дарла, дочь-подросток Мартина Джеймса Бегана. Она облокотилась на «роллс», выставив обтянутое джинсами бедро. На ней была короткая койотовая шубка, на которую падали рыжие волосы. Она смотрела на Туберского через солнцезащитные очки и, когда Джон улыбнулся и помахал ей, сдавленно захихикала и отвернулась.

– Скажи «о'кей», – попросил Туберский, широко улыбнувшись.

– О, пожалуйста, не надо, – попросил Фенберг.

– Я вижу ее обнаженной под всеми этими одеждами, – заявил Туберский, не отрывая глаз от Лолиты.

– Ну, пожалуйста, – умолял Фенберг. Если бы он мог заплакать, он сделал бы это. – Это дочь Бегана.

– Она подходит мне по комплекции, – сказал Туберский.

Дарла посмотрела на Джона, чопорно улыбнулась и отвела взгляд. Фенберг застонал:

– О, я тебя умоляю. Не придумывай, ради Бога. Только не здесь.

Туберский вынул зубочистку изо рта и попросил Фенберга подержать ее. Он легко прошел сквозь толпу к юному ангелу. Нельзя было сказать, чтобы она покраснела. Туберский улыбнулся и облокотился о машину. Должно быть, он сказал что-то смешное, потому что Дарла прикрыла рот рукой и засмеялась. Боковым зрением Фенберг увидел, что кто-то приближается. Ее отец. Фенберг выругался про себя и стал продираться сквозь толпу.

– Здесь ваши фокусы не пройдут, – сказал Беган и положил свою костлявую руку на кукольную руку дочери. Он изо всех сил подталкивал ее, стараясь стать между ней и Туберским. – А вы, я знаю вас. Держитесь подальше от моей дочери!

– Отпусти мою руку, – попросила Дарла, удивленная поведением отца.

Джон стоял, выпрямившись и возвышаясь надо всеми.

– Отойди от моей машины, – повернулся к Туберскому Беган. Джон сделал маленький шаг назад.

– Я сказал, отойди от моей машины.

Туберский сделал еще один шаг назад.

– Отпусти, пожалуйста, мою руку, мне больно, – сказала Дарла, стараясь говорить спокойно. Фенберг, на всякий случай, стоял рядом.

– Раньше ты ставила в трудное положение меня, теперь ставишь себя. Ты ведешь себя при людях, как девчонка, – сказал Беган, дергая ее за руку. – Ты хочешь, чтобы я рассказал этим добрым людям, чем ты занималась?

Добрые люди были слегка ошеломлены такой вспышкой.

– Здесь у тебя будет возможность начать новую жизнь.

– Отпусти… мою… руку…

Беган снова дернул ее. Туберский нахмурился.

– Я не хочу больше наблюдать сцены, которые уже видел. В твоей комнате не будет больше темнокожих мальчиков, договорились? Больше никаких развлечений с мальчиками? Мы это уже проходили.

Дарла беспомощно уставилась на тротуар, стараясь не смотреть никому в глаза. Из ее глаз хлынули слезы ярости.

– Иди в машину и жди, – приказал Беган, подталкивая ее к двери.

Все лозунги протестующих были теперь опущены.

– Ну же, юная леди.

Дарла позволила довести ее до дверцы машины. Но когда Беган взялся за ручку, она повернулась к нему лицом и сказала,

– Я презираю тебя. Ты слабый, жестокий, злой человек и к тому же жулик. Я все о тебе знаю и ненавижу тебя.

Хотя ее душили слезы, голос звучал спокойно. Мать наблюдала эту сцену, совершенно парализованная. Дарла прошла мимо открытой двери, вырвав руку, когда отец снова попытался схватить ее. Туберский медленно сосчитал до пятнадцати, прежде чем ушел небрежным шагом в противоположном направлении, Фенберг знал, что брат обогнет квартал и, срезав путь напрямик через аллею, попытается догнать ее.

Беган обернулся. Казалось, он забыл об остальных. Он безучастно посмотрел на Фенберга. Что-то было в его глазах. Фенберг заметил в них что-то, что их связывало, какое-то неуловимое признание общих оков. Это вызвало у него дрожь. Беган отбыл с остатком семьи, и толпа с сожалением разошлась. Мелькнула вспышка, и Фенберг прищурился. Бин Брэс Браун вытирал нос рукавом, ухмылялся и показывал на спущенную переднюю шину колеса.

Фенберг потряс головой. С утром было покончено.

Глава VI
Сесквоч пришел обнаженным

– Черт, – выругалась Элен Митикицкая, с отвращением швыряя тряпку на радиатор. Она опаздывала уже на шесть часов.

«Вега» 1971 года зашипела и забулькала. Клубы грязного пара, густого и едкого, поднимались в холодном утреннем воздухе.

Митикицкая сердито расхаживала около машины, положив руки на бедра и не отрывая глаз от мотора.

– Черт, черт побери! – ругалась она, подняв камень и прицеливаясь в «Бегу». Но в последнюю минуту благоразумие взяло верх, и Элен запустила камнем в видавший виды дорожный знак:

                        ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

В БЭСИН ВЭЛИ, КАЛИФОРНИЯ на родину «Могущественных Пум»,

Чемпионов штата по футболу и баскетболу 19..

Кто-то стер дату и написал «в лучшие годы».

– Пумы, ух ты, – равнодушно сказала Митикицкая.

Она скучала по отцу. Как ни странно, именно по нему. Он поднялся с ней до рассвета и помог закрепить брезент и натянуть багажные веревки, как это умеют делать только отцы. Он обнял ее и сказал какие-то прописные истины.

Элен всегда думала, что мистер Митикицкий недолюбливал ее.

Она не могла видеть его глазами маленькую девочку в плохо сидящей юбке, покачивающуюся в такт музыке. Движения ее тоненьких рук изображали какой– то непонятный язык знаков, который не смог бы расшифровать никакой таитянин. Она не знала, что ему нравится, как она смеется – всем телом, как ребенок. И что у него разрывалось сердце, когда он слышал, как она плачет после очередного развода. И что он так ценил, что она никогда не забывала поздравить его с днем рождения и Днем Отцов. И хотя он занял из-за нее тысячи, с какой гордостью он отдавал каждый цент. Она не могла видеть его любовь в тот момент, когда он настойчиво звал ее, а она сосредоточенно танцевала твист под дешевый патефон, или выглядывал из окна, чтобы застукать костлявую, беззубую второклассницу, свалившую соседского мальчишку и целующую его, в то время как он отчаянно кричал. Знамение будущих взаимоотношений.

Последним советом, который мистер Митикицкий дал Элен, был посчитать до пятнадцати и только потом выходить замуж. Он слегка вздрогнул, когда захлопнулась дверца машины. У отца Элен было предчувствие, что он больше никогда не увидит свою дочь.

Два дня она тащилась на машине с прицепом через маленькие городки по проходящим по побережью дорогам, слушая маломощные местные радиостанции, но ощущение приключения оттого, что она впервые покинула дом, все не ослабевало. Она в первый раз была, черт возьми, одна. Дорога была долгой, без происшествий, если не считать, что мотор перегревался каждые пятьдесят миль.

Митикицкая подняла очередной камень.

Тут она услышала вой сирен.

Из слабого он постепенно превратился в оглушительный. Примерно в полдень мимо нее пронесся ревущий караван, направлявшийся в противоположном направлении. Пара патрульных машин калифорнийской скоростной дороги, три зеленых машины шерифа округа Бэсин и две скорых помощи.

– Как насчет воды? – спокойно спросила Митикицкая вслед удаляющимся машинам.

«Наверное, авария», – подумала она. Элен уселась на гладкий камень спиной к лесу. Она подтянула ноги и положила подбородок на колени. Опаздывает она или нет, все равно ничего не оставалось делать, как только ждать, чтобы мотор остыл. Стояла зима и воздух обжигал на высоте восемь тысяч футов над уровнем моря. Солнце скоро зайдет, и появится луна.

Митикицкая прислушалась. Шум?

Элен была в шортах, и ноги у нее покраснели от холода. Нет, тихо. Просто показалось. Она яростно потерла ноги и прошлась, потом снова прислушалась.

– Ух, – сказала она сама себе и продолжала ходить. Но что это? Элен достала из сумки бинокль и встала повыше. Теперь она могла видеть на расстоянии трех миль.

Иногда мужья Элен следили за ней.

Митикицкая была красива. Ее черные волнистые волосы опускались до пояса. Она была гибкой, длинноногой, как Уилма Флинстон, с лицом цвета слоновой кости, розовощекой и голубоглазой. С ее лицом и улыбкой можно было безнаказанно совершать любые преступления.

В ней была та непредсказуемая смесь очарования и упрямства, которая так нравится мужчинам.

Печально, но Элен Митикицкая была привлекательной лишь для неординарных.

А ей это вовсе не нравилось.

Как будто в поисках вражеских самолетов, Элен водила биноклем из стороны в сторону, выискивая знакомую машину или лицо за рулем.

Неординарные мужчины.

Пока их не видно, но туг ничего нельзя сказать заранее.

Элен сделала глубокий вздох. Воздух был морозным, но бодрящим. Первый раз в этом году Элен чувствовала себя хорошо. Сама по себе. Нет больше терапии. Покончено с жизнью в родительском доме,

– Черт возьми! И очень хорошо чувствую себя, большое спасибо, крикнула она.

Эхо ее крика откликнулось и затихло. Митикицкая улыбнулась. Она не замечала птиц. Что-то они перестали чирикать. И лес был таким тихим.

Элен подняла бинокль и осмотрела близлежащие красоты. Она заметила что– то, и это что-то не было машиной. Это был ручей, может, в четверти мили отсюда. Ручей. Вода. Вода для радиатора.

Элен бросила несколько камешков. Потом потерла руки, покрывшиеся гусиной кожей. Она подошла к машине, чтобы сменить свитер на лыжную куртку и поискать емкость для воды.

Пальцы с желтыми ногтями раздвинули кусты прямо позади нее. Налитые кровью глаза наблюдали за удаляющейся фигурой Элен.

Заросли кустов были густыми. Холод обострил ее чутье. Элен думала, что ручеек был гораздо ближе к дороге. А он был далеко. Элен склонилась над ручьем, набирая воду. Тут она услышала шелест ветвей и заметила тишину.

Она размышляла над своим путешествием. Неуклюжие служащие станций обслуживания, улыбающиеся и машущие руками шоферы грузовиков, оба клерка в мотеле. Все они понимающе смотрели на Митикицкую:

– Вот едет девушка со счетом один к трем и одна.

Элен потрясла головой и пробормотала:

– Ну давайте, хватайте.

Митикицкая вздохнула и снова принялась набирать воду.

В сорока ярдах от нее, а может быть, и меньше в кустах что-то зашуршало. Элен быстро привстала:

– Эй!

Молчание.

– Здесь кто-то есть? – Элен прислушалась. Муж? Элен приняла все предосторожности по выезде из города. – Норман?.. Луис?., если это вы, то, клянусь, я убью вас. Ну же. Вы меня пугаете.

Тишина.

Митикицкая быстро закрутила бак и пошла к машине. В лесу, в тени деревьев было темно, и она заметила, что пришла сюда какой-то другой дорогой.

Элен услышала хрюканье и посмотрела в сторону кустов. Целую минуту она стояла в оцепенении, глядя широко раскрытыми глазами в темноту леса. Потом она увидела и в ужасе побежала. Кто-то или что-то, очень большое, очень сильное, ломилось за ней сквозь кусты.

Элен Митикицкая, петляя, бежала сквозь густые кусты. В голове у нее крутились сумасшедшие воспоминания о старых фильмах, в которых женщину преследуют в лесу, она спотыкается и вывихивает коленку. Элен не хотелось падать. Ветки трещали за ней. Она ясно слышала тошнотворный, мускусный запах животного. Митикицкая вскарабкалась на дорожную насыпь.

– Черт! – закричала она, поскользнувшись на гравии. Огромная, мозолистая рука схватила ее за коленку. Митикицкая закричала и вырвалась.

До машины было двадцать пять ярдов. Задыхаясь, Митикицкая закрыла окна и двери.

– Черт!

Капот был все еще открыт. В радиаторе по-прежнему не было воды. И поднималась луна.

Элен Митикицкая, тяжело дыша, сидела в заглохшей машине. Окна запотевали. Она сжала живот и быстро раскачивалась назад и вперед.

Хотя Элен в то время ни о чем не подозревала потратила несколько дней на втором курсе, читая о своем преследователе в обязательном курсе антропологии. Он был определенного рода знаменитостью, время от времени украшая обложку реклам того или иного супермаркета. Он также был таинственным главным героем в некоторых дешевых документальных фильмах спекулятивного типа.

Элен взглянула, нет ли синяков на коленях, не зная, что за ней наблюдает Снежный Человек.

– Соберись с силами. Не паникуй, – говорила себе Элен. – Надо залить воду в радиатор, пока не стемнело.

Это был не обычный неуклюжий Снежный Человек, а зверь совсем другого типа.

– Дорога, – подумала Элен вслух. Может быть, удастся остановить кого-нибудь. Но чтобы сделать это, надо выйти из машины.

Тут что-то с генами. У твари было что– то большее, чем неправильные хромосомы. Если бы у Туберского была возможность составить тест на качество больших ступней, то тварь вышла бы за пределы шкалы. Стоя на цыпочках в овраге в восемь футов глубиной, тварь выглядывала через край, задумчиво наблюдая, как голова Элен двигается за запотевшими окнами. Существо было излишне полным и низким согласно американским стандартам веса и роста. За исключением кожистого лица, оно все было покрыто косматой шерстью. Тварь щелкнула зубами. Ей нравился этот звук. Кроме того, она бессознательно делала это, когда думала. Это был первый думающий экземпляр, что было хорошо, потому что он мог теперь сам решать свои проблемы. С другой стороны, он теперь мучился скукой. А когда он мучился скукой, он мог совершать разные проказы. Как, например, охотиться за Элен Митикицкой и схватить ее за коленку.

Большая Нога понюхал свою лапу, чтобы запомнить запах Элен. Он довольно поднял брови. Она нравилась ему, но ему нравилось еще множество вещей. У него не было хвоста, которым можно было, цепляться или использовать его в каких– то других целях. Он терпеть не мог собак и любил ходить в кино. И именно в кинотеатр для автомобилистов, где смотрят кино, не выходя из машины. Он только что посмотрел «Привидение» и был настроен романтически и, может быть, чувствовал себя немного одиноким.

Он мягко и скуляще завыл.

– Надо выйти из машины и остановить кого-нибудь, – решила Элен Митикицкая.

Так она и сделала.

Элен открыла дверь своей «Веги» 1971 года. Она успела высунуть только одну красивую ногу – и тут большая рука взялась за ручку машины.