Текст книги "Самая черная птица"

Автор книги: Джоэл Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава 11
После убийства

Идея создания револьвера «кольт» пришла в голову брату Джона Кольта, Сэмюэлу, когда он плыл в Англию на трансатлантическом лайнере со своим средним братом. Однажды он встал на мостик и долго следил за вращением штурвала. Весь остаток пути изобретатель вырезал из дерева модель револьверного барабана, способного крутиться подобным образом. Едва достигнув Лидса, братья тотчас же заказали обратный билет и снова пересекли Атлантику, возвращаясь в Нью-Йорк, к будущему богатству.

Согласно письменным показаниям Джона, позже полностью опубликованным в приложении к «Геральд» Беннетта, в вечер убийства Адамса Сэм остановился в отеле «Сити» на Четэм-стрит. Но когда он, Джон, явился, чтобы повидаться с братом, тот оказался занят. Он вел переговоры в гостиной отеля с какими-то двумя джентльменами – британцем и русским. Джон писал:

Я сидел и терпеливо ждал, пытаясь ввернуть словечко в их беседу, рассказать об ужасной опасности, в которой оказался, но напрасно. Они обсуждали вопросы, касавшиеся больших денег, и сложные условия сделки. Кольт-старший никогда не мог найти общего языка с британцами, а русские для него – вообще совершеннейшая загадка.

В отчаянии от безразличия своего брата, я наконец встал, демонстративно кашлянул и вышел из отеля – никто не заметил этого. Потом вернулся в окрестности Сити-Холл-парка и какое-то время бродил там. Прогулка оказала благотворное влияние: в голове и в сердце прояснилось, легкие прочистились. Но мысли были заняты ужасными событиями недавнего прошлого, возможным судом, всеобщим порицанием.

Я хорошо знал, что найдутся желающие воспользоваться ситуацией и представить свершившееся в худшем свете, нежели оно есть на самом деле.

Надо было каким-то образом отделаться от произошедшего. Побродив по парку больше часу, я вернулся в кабинет.

В здании был деревянный ящик. С большим трудом мне удалось запихнуть туда Адамса, предварительно завернув тело в холст, чтобы он впитал следы крови.

Справившись с этой задачей, я закрыл ящик крышкой, воспользовавшись все тем же молотком-топориком. Должен признать, это поэтическое совпадение не ускользнуло от моего внимания.

Теперь надо было снять с трупа одежду, чтобы избежать его опознания, поскольку в планы мои входило погрузить тело на пароход и отправить на юг, в Новый Орлеан. Одежда была порезана на куски и выброшена в уборную на заднем дворе; туда же я отправил ключи мистера Адамса, бумажник, деньги, пенал и все прочие вещи.

Затем, вернувшись в кабинет, я вытер оставшуюся кровь, взял ведро с водой и вылил ужасное содержимое на улицу, а потом полил это место еще несколькими ведрами чистой воды из колонки, чтобы смыть красновато-коричневые пятна.

Сполоснув ведро, я отнес его наверх, открыл ставни, как это было заведено, пододвинул стул к двери, втиснув спинку под ручку и закрыв дверь снаружи. Потом я запер ее на ключ и отправился в бани «Вашингтон» на Перл-стрит, неподалеку от Бродвея.

По дороге, из чистого совпадения, мне повстречался не кто иной, как сам Эдгар По: он сказал, что приехал в город по делу из Филадельфии.

Этот человек для меня – несколько больше, чем просто знакомый. Я пригласил его составить мне компанию в бане и быть моим гостем.

По дороге я изо всех сил старался выглядеть спокойным, но все-таки сообщил Эдгару об обвинениях Адамса: дескать, ходят слухи, что именно он сочинил ряд стихотворений, подписанных моим именем. Я предупредил друга о том, что книга – не говоря уже о наших отношениях – скоро будет широко обсуждаться публикой.

К чести мистера По должен сказать, что он отверг подобные сплетни, назвав их смехотворными. Более того, пожелал мне удачи в связи с выходом книги в свет. Потом речь зашла о новом стихотворении: на тот момент оно представляло собой всего лишь набросок, но автор возлагал на него большие надежды.

Далее в своей исповеди Кольт рассказал вот что: по собственному признанию По, замысел стихотворения навеяла ему строчка из «Барнеби Раджа» Диккенса, – кажется, в ней восхвалялась сова. Но поэт намеревался превратить ее в какую-нибудь черную птицу: вероятно, ворону или ворона. Кольт не мог вспомнить точно и книгу Диккенса не читал. Оказавшись в банях, остаток вечера они посвятили теме убийства Мэри Роджерс. Кольт писал, что оба они знали молодую женщину со времен работы продавщицей в магазине Андерсона и были опечалены ее трагической судьбой. По словам Джона, Эдгар сообщил ему, что смерть девушки потрясла его больше, чем он мог ожидать.

В какой-то момент По доверил ему свою тайну: поэту был нужен опиум. Он спросил, у кого можно достать этот наркотик. Юноша, славившийся в компании приятелей своими ночными прогулками по темным уголкам города, с готовностью сообщил своему собеседнику адрес местечка под названием «У Зеленой Черепахи», предупредив друга, что хозяйка, огромных размеров женщина, крайне опасна.

После этого они распрощались. В своих показаниях Кольт сообщил, что живет с любовницей, и описал ее так: «Моя возлюбленная, мисс Кэролайн Хеншоу».

Когда он вошел в спальню, женщина проснулась и поинтересовалась, где он был. Он ответил, что встречался с другом – писателем из Филадельфии, хотя и не стал упоминать имени По.

Джон вообще не осмелился рассказать подруге о событиях того дня, заявив вместо этого, что встреча с поэтом принесла ему вдохновение. И сел за письменный стол, якобы для работы – хотя в действительности не мог сочинить ни строчки. Наконец Кэролайн уснула, дыхание ее стало ровным, и только тогда он скользнул в постель и долго лежал, вглядываясь в темноту.

На следующее утро, хорошенько поразмыслив о своей беде, Кольт нанял какого-то здоровяка, чтобы тот спустил ящик с телом Адамса вниз по лестнице. Отказавшись от помощи, этот суровый сильный мужчина взвалил себе на спину импровизированный гроб издателя, стащил его вниз и вынес на улицу. Джон заплатил за услуги двенадцать центов и отправился на Бродвей; там он нанял телегу, возница которой впоследствии погубил его. Когда была объявлена награда за какие-либо сведения о местонахождении Адамса, именно этот парень сообщил властям о подозрительном продолговатом ящике, доставленном на пароход, отправлявшийся в Новый Орлеан.

Пароход в тот момент еще стоял на якоре, так что деревянный ящик извлекли из трюма; открыв его, капитан и помощник обнаружили внутри смердящий и окоченелый труп издателя, лежавший в самой что ни на есть нелепой позе.

Глава 12
Смерть пробковых дел мастера Дэниела Пейна

Убийство Джоном Кольтом Сэмюэла Адамса на какое-то время заняло первые страницы газет, вытеснив оттуда статьи о смерти Мэри Роджерс: «Тело, найденное в ящике».

Вопрос о виновности литератора даже не обсуждался. Его признание было полностью, слово в слово, опубликовано в «Геральд».

Остальные дешевые газеты, перебирая существующие законы, обсуждали следующий вопрос – так, например, он был задан в заглавии статьи воскресного «Таттлера»: «Предумышленное убийство или самооборона?»

От разгадки этой прелюбопытнейшей юридической головоломки зависело, будет «убийца Кольт» жить или же умрет.

Общественное мнение было полностью поглощено данной проблемой, пока наконец три недели спустя все внимание снова не переключилось на убитую девушку.

В тот день жених Мэри, несчастный, измученный, совершенно лишенный сил, заявился в придорожную таверну миссис Лосс.

Беннетт на первой странице «Нью-Йорк геральд» писал:

Мистер Пейн вошел в заведение и спросил у хозяйки о точном нахождении места, где Мэри встретила свою смерть.

Потом несчастный сел за столик, выпил несколько порций бренди и покинул таверну.

Два дня спустя беднягу обнаружили на небольшой поляне, где сыновья миссис Лосс, Оскар и Оссиан, нашли обрывки одежды Мэри Роджерс, благодаря которым многие предполагали, что пробковых дел мастер виновен в убийстве девушки. Пейн был мертв – судя по всему, он покончил с собой.

Кроме миссис Лосс многие соседи видели мистера Дэниела – как он пил бренди и бродил по окрестностям.

Сэмюел Уитни, владелец гостиницы «Феникс», сообщил, что молодой человек явился к нему после визита в «Ник Мур».

«Пейн был весь красный и выглядел подвыпившим, – сообщил почтенный джентльмен. – Казалось, он так слаб, что едва держится на ногах».

В тот вечер юноша обратился к нему с речью: «Полагаю, вы знаете, кто я такой? Человек, который должен был жениться на Мэри Роджерс. И мне очень тяжело», – закончил он.

Рядом с телом нашли пустой пузырек из-под настойки опия, купленной в аптеке «Делюк», в нескольких шагах от пансиона Роджерс. О смерти сразу узнала полиция и немедленно сообщила в Нью-Йорк, главному констеблю Хейсу.

В тот вечер на реке поднялся шторм. Известный детектив вместе с исполняющим обязанности мэра Парди, который снова настоял на своем присутствии, и сержантом Макарделом из ночной стражи, невзирая на шквал, переправились на тот берег, дабы принять участие в расследовании.

Когда они, мокрые и продрогшие, прибыли в Хобокен, сыщику передали записку, найденную доктором Куком в кармане трупа. В своей записке четким и твердым почерком Пейн вывел:

Миру.

Так вот оно, это место. Прости, Господи, непутевую жизнь мою.

«Он умер от кровоизлияния в мозг, вызванного беспорядочным образом жизни, волнениями и помрачением рассудка» – так судебный врач ответил на вопрос Хейса.

Услышав это, исполняющий обязанности мэра испустил самодовольное повизгивание и заявил, что в связи со смертью пробковых дел мастера тайну убийства Мэри Роджерс можно считать разгаданной. Убийца сам сорвал с себя маску, и картина сложилась в единое целое.

– Очевидно, девушка отвергла молодого человека, – важно рассуждал мистер Парди. – Друзья мои, это единственное возможное объяснение. Мистер Пейн стал душить Мэри в припадке ярости, потом зверски изнасиловал ее. Он убил бедняжку на той самой поляне, где теперь умер от своей руки. Судя по всему, юноша и есть наш преступник.

Хейс молча выслушал эти умозаключения, переводя свой знаменитый твердый и холодный взгляд с самодовольного чванливого чиновника на следователя Кука, а после произнес:

– Это не так, джентльмены. Я всю жизнь изучал физиономику. Если бы Дэниел Пейн был виновен, он не смог бы скрыть это от меня. Он не тот, кто нам нужен.

Глава 13
Безрассудная смелость

Год спустя

Октябрь 1842 года

В Филадельфии – холодный дождливый день. Иссиня-черное небо настолько однообразно, что кажется бесконечной мрачной пеленой. Он строил планы и надеялся на их осуществление, как будто надежда могла хоть что-то изменить. Внезапно достигал головокружительных высот, а потом столь же стремительно падал вниз, по спирали. Эдгар обвиняет во всем сошедшие с ума магнитные поля, смещение небесных сил – тех сил, что искоса смотрят на него. Поэт убежден, что так было всегда.

Сисси, его жена, умирает. У нее лопнул кровеносный сосуд во время пения. С тех пор жизнь превратилась в сплошную полосу отчаяния. Да поможет Господь обоим – ведь мысленно он уже навсегда простился с любимой, заранее пережив ее агонию и смерть.

Эдгар По глубоко засовывает руки в карманы шинели – той самой, что он носил во время своей недолгой учебы в Вест-Пойнте. Теперь она настолько износилась, что превратилась в жалкое напоминание об одной из многочисленных жизненных неудач.

Мадди отлично потрудилась. Она дюжину раз штопала тяжелую ткань: там, где истончилась шерсть, где поработала моль, где насекомые отложили яйца и высиживали их. Именно эти личинки, отвратительное потомство моли, испортили шинель, оставив в ней дюжину дыр.

«Не важно, – успокаивает он сам себя, – дыры от моли неизбежны, даже на самой лучшей одежде».

Но, по правде сказать, все заплаты говорят о многом. В этом человеке все говорит. Он не умеет маскироваться.

И тем не менее считает себя гением.

Однако если он талантлив, то почему его не признают? Ведь он так беден, живет в такой нищете, что даже на еду не хватает. Почему общество отталкивает его?

Его зовут Эдгар Аллан По, хотя он терпеть не может вторую часть имени – слово «Аллан» – и всегда опускает ее. Предпочитает именоваться просто Эдгаром По. Или же Эдгаром А. По. Или Э. А. По. Или Эдди По. Или даже Э.А.П. – так было подписано его первое опубликованное произведение.

Его милая маленькая жена, его Сисси, его Вирджиния, называет мужа «брат» или «друг мой». Мать Сисси, Мадди, тетя Мария Клемм – они с Сисси двоюродные брат и сестра – называет зятя «Эдди» или «дражайший Эдди». Его приемный отец, ненавистный Джон Аллан, источник слова «Аллан» в имени «Эдгар Аллан По», называл его «Нед».

Эдгар не помнит, как обращался к нему настоящий отец, пропавший без вести актер Дэвид По, брат Мадди.

Иногда поэту вспоминается его покойная мать, Элиза По, урожденная Арнольд, «маленькая актриса», «любимица Америки», прославившаяся ролью Шалунишки в спектакле «Балованное дитя», называла его «дорогой».

Он говорит себе, что все дело в недостатке упорства. В безрассудной смелости. Страсти, эмоции… Тревога в груди. Пожирающий изнутри страх.

Стоп!

Эдгар отвратителен самому себе. Подобная снисходительность и жалость к своей персоне достойны порицания.

Что он сделал, чтобы заслужить такую судьбу? Нужно это прекратить. Нужно. В конце концов, все может перемениться. Пришло письмо. В письме предложение. А это деньги, которые сейчас так необходимы.

Семья Джона Кольта, дальнего знакомого, пригласила По в Нью-Йорк, дабы он написал о последних днях юного отпрыска, преступника, ожидающего казни в камере смертников. Письмо подписал сам глава семьи, полковник Сэмюэл Кольт.

Джон Кольт, «красавчик Джон», «убийца Джон» – газеты окрестили его «поэтом-неудачником», «обреченным поэтом», «проклятым поэтом», – содержался в нью-йоркской тюрьме «Томбс» за убийство издателя, Сэмюэла Адамса.

Эдгар невольно улыбался про себя. Он бы тоже с удовольствием это сделал – убил своих издателей. Уничтожил Билли Бэртона. Выпустил кишки Джеймсу Харперу.

Мистер По живет со своей семьей в городе квакеров, Городе Братской Любви. В небольшом, чистеньком, но не до конца достроенном домике на окраине. На маленькой, ничем не примечательной улице, названной в честь дерева и насекомого, грозы урожаев, [5]5
  Locust – рожковое дерево, саранча (англ.)


[Закрыть]– Локест.

Его тетя Мадди и кузина Сисси – единственные живые существа, любящие его.

Сисси вышла за него, когда ей едва исполнилось тринадцать; Эдгару тогда было двадцать шесть – в два раза больше, чем ей.

Вирджиния так больна, что он уже почти утратил всякую надежду. И тем не менее с каждым приступом мучившего жену недуга он любит ее все нежнее. Поэт заранее ощущает агонию и близкую смерть, несмотря на то что любимая отчаянно цепляется за жизнь.

Он признает, что от природы слишком чувствителен, нервозен сверх всякой меры.

По отгоняет от себя эту мысль. Вот он, путь к спасению – возможность, предложенная полковником Кольтом и его семьей; это шанс все изменить, написав про несчастного Джона.

Он целует Мадди и Сисси на прощание. Женщины целуют его в ответ, приговаривая:

– Да поможет тебе Бог, дражайший Эдди.

Поэт покидает свой убогий дом в середине дня – темная согбенная фигура под темным, низко нависшим небом. Нащупывает в кармане брюк оставшуюся мелочь в надежде, что ее хватит на железнодорожный билет, на путешествие через Стикс.

Добрый полковник заплатил десять долларов аванса за словесный портрет Джона Кольта-младшего. Но По львиную долю отдал Мадди, на еду и лекарства для Сисси.

Он открыл для себя чудесный эликсир под названием «еврейское пиво». Странный еврей, живущий дальше по улице, готовит его в своей лачуге. Это единственное снадобье, от которого его жене, кажется, становится лучше.

Дорогая Вирджиния, сколько она для него значит! Такая слабая, с таким хрупким здоровьем, хотя и пухленькая, круглолицая. А голос по-прежнему столь нежен, когда Сисси приподнимается, чтобы спеть его любимую песню «Склонись, отдохни у меня на груди».

В глазах целого мира Эдгар проиграл прежде, чем отправился в путь. Поэт нащупывает пальцами предмет своей радости. В холщовом пенале в кармане шинели лежат его талисманы: стальное перо, наконечник, сильно стершийся от нажатия руки под углом, блокнот и драгоценные чернила в тяжелой керамической чернильнице, заткнутой пробкой.

Сисси готовила их, следуя его указаниям. Она так гордилась тем, что помогает мужу в работе. Чернила, точная смесь красного и черного, с преобладанием красного, делались так: постепенно добавлялись одна, две, три капли – и черная краска растворялась в красной, превращая кармин в цвет крови.

Блокнот: коричневатые страницы, тщательно нарезанные ее рукой, аккуратно сложенные, перевязанные кожаным ремешком, – гладкая бумага, спрятанная под мягкой, словно сливочное масло, черной сафьяновой обложкой.

Эдгар старается взбодриться. Он снова напоминает себе, что поездка в Нью-Йорк – хороший шанс. В конце концов, ведь этот город – литературная столица, а Э.А.П. – заметная фигура в американской литературе.

А если к английскому написанию фамилии «По» добавить букву «t», получится слово «поэт». [6]6
  В оригинале «По» пишется как «Рое»; если приписать в конце «t», получится «poet», т. е. поэт.


[Закрыть]

Сказать по правде, Филадельфия не оправдала ожиданий. Он не получил того, что хотел. Сколько рассказов уже опубликовано? Шестьдесят? А стихотворений? А критических статей? И в результате – ничего. Сколько еще времени семья Эдгара Аллана По должна питаться одним только хлебом и патокой? Сколько раз еще смотреть, как добрейшая Мадди с каменным лицом отправляется в христианскую миссию просить подаяния?

Год он прослужил редактором в «Бэртонс мэгэзин», но его очернили перед работодателями, обвинив в пристрастии к алкоголю. Работа была потеряна, хотя дело было вовсе не в спиртном, ибо критик так же далек от пьянства, как день от ночи.

Если хотите знать, дело было в удручающей тупости издателя Билли Бэртона.

«Желчный Билли» – так он его называл.

Графоман, чьи статьи публиковались на заглавной странице.

Бывший клоун.

Когда-то этот человек был успешным комическим актером. Он приехал из Англии, ободренный успехом и славой. Но потом почему-то занялся книгоиздательством и, что смешнее всего, стал сам делать материалы.

Почему этот идиот считает, что у него есть писательские способности?

Невежа!

Издатель Билли Бэртон имел наглость указать поэту По на то, что ему следует снизить тон критических статей и избавиться от недобрых чувств в отношении собратьев-писателей.

Не важно. Нужда в деньгах оправдывает подобное унижение.

– Беды нашего мира внушили вам нездоровые чувства. – так вещал Бэртон, увольняя По. – Надо положить этому конец. Займитесь спортом, приятель! Пробудите в теле энергию. Придите в себя!

Какое невежество! Какая наглость!

«Филадельфия инкуайрер» написала в предисловии к его недавно опубликованному рассказу «Убийство на улице Морг»: «Это произведение является доказательством тому, что мистер По – гений».

Вы можете счесть, что это всего лишь реклама. Но ведь его коллеги, сведущие люди, уважают его. И боятся. Великого ума и острого языка. Тщательно отточенного пера писателя, поэта и критика.

Сколько раз По объяснял Бэртону, что к работе его толкает духовная потребность выполнить свой долг и любовь к искусству? Слава ему безразлична.

– Что мне до суждений большинства, когда я презираю всех, кто его образует? – твердил он. – В большом кошельке обычно прячется очень маленькая душонка.

Сказав это, Эдгар стремглав вылетел из редакции «Джентльменс мэгэзин», предоставив бывшему начальнику таращиться ему вслед маленькими глазками-бусинками, едва заметными на мясистом лице Желчного Билли.

По творил только ради себя самого. Он сам себе судья. Превращать собственные мысли в серебряные монеты по знаку хозяина – наитруднейшая задача, и Эдгар больше не хотел работать на идиотов. Он считал, что большая часть выдающихся авторов современности – пустышки. Ничтожества. Лонгфелло, Купер, Ирвинг, Халлек, Брайант. Их слава раздута на ровном месте, все они – посредственности, недостойные звания писателя.

А прославление недостойных – худшее для достойного, это По мог утверждать наверняка. Притом никто на свете не любил чужую похвалу больше, чем он. Поэт брел по аккуратно вымощенным улицам Филадельфии к Центральному вокзалу, к новым возможностям, к неведомому. Понурив голову, опустив глаза, рассматривая узор булыжников. Бенджамин Франклин сказал когда-то, что жителя Филадельфии всегда можно отличить от ньюйоркца. В Нью-Йорке мостовые выложены столь грубо, что его жители лишь по привычке шатаются, ступая по гладким камням города квакеров.

Наш герой в тот момент тоже заметно пошатывался, поскольку с каждым шагом его покидали остатки оптимизма и странная, понурая осанка возвращалась к Эдгару, как будто судьба уже произнесла свой приговор и ничего нельзя изменить.

Весь остаток этого тусклого дня он плелся дальше, кутаясь в свою вест-пойнтскую шинель. В Филадельфии, как всегда, было тихо так, словно на дворе воскресенье.

Поднялся ветер. Тучи над головой пришли в движение. Внезапно они разошлись, обнажив ярко-голубую полоску неба и пропустив сияющий, желтый солнечный свет. По с надеждой выпрямился. Голубое небо в разрыве между облаками и теплые лучи солнца – будто кто-то дружески подмигнул ему. Ему, поэту смерти, отвергнувшему какие бы то ни было добрые знаки во Вселенной – мимолетные, словно золотой блеск на небосводе.

Эдгар кашлянул.

Достав потрепанный, но чистый носовой платок из кармана, он прижал его к губам. Господи, спаси ее! Спаси его маленькую невинную жену.