Текст книги "Самая черная птица"

Автор книги: Джоэл Роуз

Глава 58
По, По, тысячу раз По

По вернулся на ферму Бреннан в крайне возбужденном состоянии. Он с трудом поднялся по наружной лестнице, некоторое время боролся с желанием выпить, а потом решил, что бокал шерри просто поможет успокоить нервы.

До приезда главного констебля в душе писателя царили покой и умиротворение. Он был доволен тем, какое впечатление произвел на окружающих. Новое стихотворение всецело занимало мысли, то была работа на долгие годы. Поэт убедил себя в том, что оно изменит всю его жизнь – стихотворение о черной птице.

Пока он читал свое произведение Бреннанам, Мадди и Сисси, внутренняя сила, заключенная в стихотворении, проникала в кровь и душу, рождала надежду. Эдгар знал, чем обладает. Слушая звуки собственного голоса, он видел восторг на лицах аудитории, а с неожиданным появлением констебля лелеял надежду посмотреть и на реакцию этого человека – можно сказать, противника.

По, конечно же, сразу узнал Хейса – еще тогда, когда хозяйка фермы провела его превосходительство в комнату. Поэт поднял глаза на главного констебля в тот момент, когда особенно гордился собой, произнося фразу, украденную им у маленького мальчика. Тот сказал ее несколько лет назад, когда По бродил по Филадельфии и мысли его занимало все то же стихотворение. Писатель разговаривал сам с собой, повторял, подбирал строки, размер, стопу – а мальчик, лет восьми или девяти, услышал бормотание поэта и, обернувшись к нему, прощебетал, по-детски коверкая слова, что он никогда не видел птицы с кличкой Никогда. Пораженный неосознанной поэзией ребенка, критик немедленно записал его слова, составив из них строчку. И вот теперь он думал о том, как красиво складывается стихотворение, и свиток медленно разворачивался, касаясь пола. А потом появился констебль полиции, широкоплечий мужчина с внушительной фигурой, и хозяйка дома усадила его на свободное место рядом с Мадди.

По поднял голову, встретился глазами с Хейсом и не мог оторваться от его сверлящего взгляда. На какое-то мгновение он забеспокоился. Они смотрели друг другу в глаза, и поэт вдруг испытал неуютное чувство, вспомнив, что недавно тетушка говорила ему о визите сыщика. Но гость тяжело опустился на диванчик, и Эдгар снова погрузился в чтение. Длинный свиток продолжал разворачиваться в его руках, и все снова было под контролем. Писатель внутренне улыбнулся самому себе, предвкушая вечность в этих тщательно подобранных словах о черной птице.

Теперь, возвращаясь в гостиную после своей тревожной беседы с главным констеблем и заметно нервничая, литератор вошел в комнату и остановился на пороге с мертвенно-бледным лицом, глядя, как его дорогая тетушка хлопочет, помогая миссис Бреннан прибраться после чая с пирогами, поскольку близился час обеда.

С его появлением приятная светская беседа прекратилась. Сисси, сидевшая в кресле под вязаным пледом, пытаясь укрыться от своего внутреннего озноба, протянула к нему трясущиеся руки, знаком подзывая своего Эдгара.

Он тут же покорно подошел к жене.

– Что случилось, дорогой?

Возле рта она держала белый платок – разумеется, не шелковый, а хлопковый, много раз штопанный, однако такой аккуратный, что создавалось впечатление, будто он совершенно новый.

По сел рядом с Вирджинией на обитый парчой диван. Миссис Клемм присоединилась к ним. Две его женщины, его защитницы теперь занимали свои привычные места, сжимая руки поэта в своих: Мадди – левую, Сисси – правую. Сисси поглаживала нежные волоски на тыльной стороне ладони мужа и восторгалась его длинными чувствительными пальцами. Мадди похлопывала его по другой руке: обнадеживающе, с любовью, преданно.

– Все в порядке, Эдди, – сказала она. – Все будет хорошо. Давай успокойся. Ты весь кипишь. Все скоро встанет на свои места. Этот ужасный человек ушел?

По несколько секунд разглядывал ее, прежде чем ответить.

– Нет, не ушел, – проговорил он наконец. – Боюсь, он останется здесь. И констебль вовсе не ужасный, тетушка.

Во взгляде миссис Клемм выразилась тревога, но она сумела взять себя в руки.

– Не волнуйся, малыш. Это тоже пройдет. Просто твои магнитные поля сейчас работают не так, как нужно. Так что же этот вовсе не ужасный человек хочет от нас?

Не покидая дивана, По вдруг стремительно отодвинулся от Мадди, вырвал руку у жены, обхватил голову локтями и стал что-то бормотать про себя, раскачиваясь вперед-назад, а потом попросил у миссис Бреннан соли, чтобы снять жуткую боль, стучащую внутри черепа.

Глава 59
По ухаживает за своей умирающей женой

Хозяйка приготовила на ужин ножки только что зарезанного ягненка и вареную картошку. Главного констебля любезно пригласили к столу.

Сыщик ел немного и время от времени ненавязчиво разглядывал По.

Со своей больной женой поэт вел себя безупречно, стараясь угодить всем ее прихотям.

Сисси, в свою очередь, выглядела очень нежным созданием, на ее бледном лице лихорадочно блестели воспаленные глаза, тревожный взгляд казался почти потусторонним.

После плотного, хотя и простого, ужина Эдгар попросил жену спеть. Он хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание собравшихся, и объявил, что Вирджиния споет в честь гостя, главного констебля нью-йоркской полиции. Молодая женщина, пошатываясь, встала.

Хейс сразу же стал протестовать, говоря, что его вовсе не нужно развлекать.

– Сядьте, дитя мое, сядьте, – попросил детектив. Он даже готов был вызваться спеть сам. Ведь, как часто с любовью говорила Ольга, голос отца был лишь плох, но не безнадежен.

Но прежде чем он начал исполнять свою любимую «Пьяную балладу для одноглазого Рейли» или восхитительную «Свинку вдовы Макгиннис», Марта Бреннан, старшая из хорошеньких дочерей хозяйки, вскочила из-за стола и с готовностью вызвалась спеть.

Сисси не собиралась уступать. Несмотря на болезнь, она сделала несколько неуверенных шагов к буфету, взяла концертино, искоса бросив взгляд на свою соперницу, пытавшуюся украсть у нее расположение мужа: эта здоровая, крепкая, жизнерадостная девушка была на четыре года моложе.

Хейс не мог не отметить, что у миссис По поразительная внешность: круглое лицо с пухлыми губами; лоб, пожалуй, слишком высокий и широкий, для того чтобы быть красивым; большие темные глаза; волосы, черные как вороново крыло, так резко контрастировавшие с белой, прозрачной, почти бесцветной кожей.

На ней было простое белое платье. Вирджиния вышла на середину комнаты и с гордостью объявила:

– Любимая песня моего мужа.

Она начала исполнять балладу «Склонись, отдохни у меня на груди» очень высоким голосом – с руладами, походившими на птичьи трели, – и ее манера пения так странно подействовала на слух сыщика, что почти причинила боль. Тем не менее главный констебль, конечно же, сидел неподвижно, восхищаясь удивительным диапазоном голоса молодой женщины.

 
На то и любовь, что вовек не пройдет,
Будь горе иль счастье, позор иль почет!
Виновен ты пусть – твой удел разделю,
Каков бы ни был – тебя я люблю. [22]22
  Перевод В. Рогова.


[Закрыть]
 

От усилий кровь начала приливать к ее лицу. Если раньше миссис По казалась призраком, то теперь она стала преображаться, кожа приобрела неестественно красный цвет.

Пугающе красный.

По правде сказать, Хейс впервые в жизни видел, чтобы у человека так стремительно и радикально изменился цвет лица.

Когда женщина дошла до второго припева, начинавшегося: «Склонись, отдохни у меня на груди, мой израненный, бедный…» – было очевидно, что сейчас произойдет что-то страшное. Сисси поперхнулась. Глаза у нее дико расширились, и поток густой крови неожиданно с силой хлынул изо рта. Певица застонала и рухнула на пол.

Все вскочили на ноги.

– У нее лопнул кровеносный сосуд! – закричал По, беспомощно глядя на сыщика. – Левый висок, – проговорил он сквозь рыдания. – Господи, разве вы не видите?

Констебль бросился к несчастной женщине, оттолкнув с дороги растерявшегося мужа, и начал массировать ей висок, а потом зажал то место, в котором, по словам Эдгара, случился разрыв. Испуганная Вирджиния была в сознании. Она на мгновение подняла глаза на Хейса, пробормотала, что его усилия приносят ей облегчение, но кожа бедняжки казалась столь прозрачной, что сквозь тонкую плоть было почти видно, как кровь течет по венам, без остановки выливаясь из разорванного сосуда.

Главный констебль, чуть ли не с благоговением склонившийся над женой поэта, продолжал свою работу, а По со слезами на глазах признался, что нечто подобное уже случалось прежде. Он в смятении объяснил, что высокие трели, выводимые с такой тщательностью, давались Сисси ценой огромных трудов и были способны свалить ее с ног.

– Тогда зачем же вы позволили ей петь?

– Я не знаю. Простите меня.

Эдгар не мог оторвать от жены взгляда. Слезы текли из его глаз, когда он вытирал кровь с ее губ, подбородка, белого платья на груди.

Вирджиния смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными любви и страха.

И тогда Хейс подумал, что, если для миссис По когда-либо существовала опасность потерять мужа из-за другой женщины – пышущей здоровьем юной дочери Бреннанов, прекрасной и умной Мэри Роджерс, какой-нибудь распутной кокетки или кого бы то ни было еще, – она научилась пользоваться своей болезнью как приворотным зельем, чтобы снова завоевать его.

Среди всеобщего смятения и паники сыщику показалось, что, несмотря на кровь, вытекавшую из уголка рта, эта женщина полностью осознает одержанную ею победу.

Глава 60
Под бюстом Паллады

По и Патрик Бреннан, муж хозяйки фермы, перенесли Вирджинию в ее комнату и уложили на кровать. Через несколько мгновений она впала в бессознательное состояние и лишь иногда слабо постанывала.

Сразу же послали за семейным доктором Хейса, мистером Джоном Фрэнсисом.

Писатель ходил взад-вперед по комнате, не желая ни на минуту покинуть жену, а Мадди делала дочери холодные компрессы, чтобы сбить температуру.

Наконец сыщик покинул больную, и миссис Бреннан проводила его в кабинет По, где верховный констебль устроился в кресле из конского волоса под небольшой полочкой, на которой стоял гипсовый бюст Афины Паллады.

– Он остался от предыдущих постояльцев, – сказала хозяйка, заметив, что Хейс с интересом рассматривает эту любопытную скульптуру. – Здесь раньше жил французский лейтенант, служивший у Наполеона.

Стены были украшены гравюрами с изображением батальных сцен и драпировками в стиле ампир, тоже оставшимися после наполеоновского офицера. На стене висели часы, на полках стояли книги и журналы. Остальную мебель скрывали тканевые чехлы. Окно выходило во двор. Из него открывался вид на реку и скалы Нью-Джерси, а также на те самые обрывистые утесы Уихокена, неподалеку от которых нашли тело Мэри Роджерс.

После того как миссис Бреннан ушла, детектив долго сидел без движения, а потом взял со стола папку, подписанную аккуратным каллиграфическим почерком: «Сборник из 66 повестей: рассказы и письма к редакторам». На отдельном листке были перечислены и пронумерованы все повести. Сверху лежало письмо, начинавшееся словами «Дорогой Беннетт», далее шел следующий текст: «Не могли бы вы прислать 5 долларов? Я болен, и Вирджиния совсем плоха. Приезжайте в гости. Ходят слухи, что вы подозреваете меня в чем-то ужасном. Все эти обвинения необоснованны. Пожалуйста, не настраивайтесь заранее против меня, когда соберетесь к нам, как обещали миссис Клемм. Я постараюсь уладить дело поскорее». Подписано: «Э.А.П.».

Спустя около двух часов Хейс услышал, как его друг, доктор Джон Уэйкфилд Фрэнсис, входит в прихожую, расположенную на первом этаже.

– Где больная? – донесся до него гулкий голос врача, проходившего в это время через кухню.

Лекаря провели в комнату Сисси по выложенной ковром лестнице. Сыщик рассматривал его через открытую дверь. Цветущий мужчина с мудрым выражением лица, очками в металлической оправе, седыми локонами, ниспадающими на плечи, и сапоги.

Через несколько минут в кабинет приплелся По, понурив голову. Он весьма удивился, обнаружив констебля в своем священном убежище.

– Ах это вы, – сказал он, бросив взгляд на рукопись, лежавшую перед гостем. – Вы все еще здесь?

– С ней все в порядке? – спросил Хейс.

Писатель пожал плечами:

– Я полагаю, от ее болезни нет спасения.

– Значит, доктор уже поставил диагноз?

– Для этого не нужен доктор. В ней поселилась смерть, сэр.

– Понятно, – проговорил детектив. – Очень жаль.

– Доктор сказал, что осмотрит Сисси, а потом побеседует со мной. С ней осталась Мадди. Мне не следовало просить бедняжку петь.

– Хорошо, что мать с ней. Миссис Клемм, кажется, очень заботится о своей дочери.

– Да.

– Кажется, о вас она тоже очень заботится.

Поэт взглянул на него.

– Обо мне тоже, – произнес он медленно. – Для нас троих семья значит все.

– Я вас понимаю. И тоже так считаю.

Критик вздохнул.

– Вас что-то тревожит?

По покачал головой.

Хейс ждал.

– У меня не хватает денег, чтобы заплатить врачу.

– Не беспокойтесь на этот счет – во всяком случае, пока. Я сам оплачу услуги доктора. Он мой старый друг, а вы отдадите мне деньги, когда сможете.

– Учитывая цель вашего приезда сюда, я не могу принять ваше одолжение, – пробормотал писатель, но оба они знали, что это лишь для поддержки чувства собственного достоинства, еще остававшегося в нем.

– Несколько минут назад я стоял у окна, смотрел на реку и размышлял о том, что вы каждый день любуетесь этим видом, – сказал констебль. – Ведь именно там, на том берегу, нашли тело Мэри Роджерс. Сначала мне казалось, что можно легко разгадать загадку, но вот прошло почти четыре года – и ничего. Я беседовал об этом с моей дочерью. Она очень много читает и восхищается вашей проницательностью. Ольга объяснила, что три логические повести, «Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже», а теперь еще и «Похищенное письмо», – это шарады. Точный, ясный способ, каким вы раскрываете их перед читателями, не имеет прецедентов в анналах литературы.

Поэт взглянул на него устало.

– Возможно, – проговорил он медленно. – Никогда не задумывался о предшественниках. Я признателен вашей дочери за добрые слова и внимание ко мне.

– Однако должен сказать, мистер По, – продолжал знаменитый сыщик, – что огромная пропасть лежит между разгадыванием загадки, намеренно сочиненной литератором, и раскрытием тайны, связанной с реальным преступлением, совершенным злодеем, имеющим особый талант к обману.

Писатель побледнел.

– Разумеется. Я и сам бы не мог выразить это лучше, главный констебль. Не найдется ли у вас еще закурить?

Хейс похлопал себя по карману в поисках табака. Нащупав искомое, он передал коробочку собеседнику. Тот потянулся к столу и, достав из керамической кружки дешевую кукурузную трубку, набил ее табаком, а детектив зажег спичку и по очереди поднес ее к обеим трубкам.

Они закурили. Из комнаты Вирджинии изредка доносились приглушенные голоса.

– У вас есть семья? – спросил По.

– У меня есть дочь. Думаю, вы с ней знакомы. Ольга Хейс. Она от случая к случаю работает на издательство Харпера редактором.

Писатель кивнул:

– Мы несколько раз разговаривали с ней. Кажется, она приходила на мои лекции.

– Жена скончалась около четырех лет назад. У нас было четверо сыновей, но они тоже умерли.

– Искренне соболезную.

– Ольга посещает все публичные лекции. Она ваша большая поклонница.

– Я польщен. – Он слабо улыбнулся. – У вашей дочери хороший вкус, – добавил он игриво.

– Она говорит, что вы опубликовали новую повесть в «Гоудис ледис бук».

Глаза По снова подозрительно сузились.

– Прошу прощения, я забыл: как называется это произведение?

– «Длинный ларь».

– Вот-вот! «Длинный ларь». То есть на самом деле гроб. Если не ошибаюсь, рассказ в какой-то мере навеян всей этой историей с Джоном Кольтом.

– Лишь в том смысле, что в повести убийца прячет труп в ящике, поэтому он и упоминается в названии.

– Совсем как мистер Кольт, так же спрятавший тело своей жертвы.

– Да.

– А «Ты еси муж, сотворивший сие!»?

– Я смотрю, вы действительно горячий поклонник моего творчества, главный констебль.

– Как я уже говорил, моя дочь очень много и внимательно читает. Она сообщает мне все интересующие меня данные. Тот факт, что тело мистера Челнуока положили в ящик, забив крышку гвоздями, снова навевает мысли о том, как убийца обошелся с мистером Адамсом.

– Да, я думал об этом, пока писал.

– Вы ведь в последнее время не общаетесь с мистером Кольтом?

– Общаюсь с Джоном? – Эдгар улыбнулся с некоторой хитрецой. – Вы имеете в виду после его самоубийства?

– Как вам будет угодно.

– Нет, не общаюсь, – сказал он. – Это в воображении я разговариваю с мертвыми, но в реальности, признаюсь, нет.

– Бросьте, мистер По, ни один из нас не верит в то, что он мертв. Эти две повести, а еще «Заживо погребенные»…

– Вам пора снова напомнить мне, главный констебль, что «добропорядочные граждане всегда говорят правду».

– Добропорядочные граждане говорят правду, сэр.

– Нет, я не общаюсь с мистером Кольтом, жив он или мертв. А в «Заживо погребенных» рассказывается о моих собственных страхах быть принятым за мертвеца и похороненным заживо. Мне больше нечего добавить. Более того, сэр: знайте, что вне зависимости от того, что вы думаете, я ни в коей мере не причастен к убийству Мэри Роджерс.

Глава 61
Убийство ради удовольствия

– Пожалуйста, поверьте мне, сэр, – сказал По, глядя в окно: на ферму Бреннан, на реку, на то место, где была убита девушка. – Я ее не убивал. И никоим образом не причастен к случившемуся.

– Я и не говорил, что вы это сделали, – ответил Хейс. – Пока что ни разу не говорил.

– Я любил Мэри Роджерс, – тихо промолвил поэт. – И не причинил бы ей зла.

– Но вы устроили весь этот маскарад, скрыв обстоятельства ее смерти, чтобы спасти ее честь?

– Что вы имеете в виду? – Эдгар перестал смотреть в окно и повернулся к своему преследователю; тот продолжал сидеть, изучающе глядя на него. По вздохнул. – Признаю, – проговорил он, – что мы были в Покипси вместе. Я путешествовал по реке, давал лекции и читал свои стихи в тамошних усадьбах. Я изменил своей жене, но не убивал Мэри.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Мы с Джоном наведались к Андерсону за несколько недель до ее смерти.

– С Кольтом? Он часто бывал в этом заведении?

По состроил гримасу.

– Ну разумеется, да. Табачная лавка находится прямо через улицу от его кабинета на Чемберс-стрит. Учитывая бесплатный портвейн и бесплатную еду, не говоря уже об обществе людей, вызывавших его зависть и восхищение, я бы сказал, что бедняга там жил.

– Вы пошли туда повидаться с девушкой, и неудавшийся литератор сопровождал вас?

– Она больше не работала у Андерсона. Вы, конечно, знаете об этом, главный констебль. Уволилась двумя годами раньше или даже более того. Однако ее имя всплыло в разговоре. Не могу припомнить, в каком именно контексте.

– И вы отправились к юной леди?

– Джон дал мне ее адрес. Мэри разорвала отношения со мной. Это было нелегко нам обоим. Я был женат. Она хотела жить в свое удовольствие. В тот день в лавке зашел разговор, что у бедняжки какие-то трудности. Я пошел в меблированные комнаты на Нассау-стрит, чтобы посмотреть, как она поживает.

– Поживает?

– Да. Хорошо ли она себя чувствует, счастлива ли, довольна ли.

– И что вы выяснили?

– В ее жизни появился новый мужчина. Я не знал, кто он. У Андерсона ходили слухи, будто бы этот джентльмен ее бросил. Однако когда я спросил, Мэри ответила, что они по-прежнему вместе и собираются пожениться.

– Вероятно, вас это расстроило?

– Я был рад за нее.

– Мисс Роджерс назвала вам его имя?

– Нет.

– И вы не настаивали?

– Не настаивал.

– Кое-кто полагает, что этим джентльменом были вы, сэр.

– Они ошибаются.

– Вы все еще любили ее?

По не стал отвечать. Вместо этого он заявил:

– Мэри сообщила мне, что беременна.

Хейс изумленно уставился на него:

– И почему же вы не открыли мне этого раньше?

– Я обещал, что не скажу. Я дал слово.

– Юная леди говорила вам, что собирается сделать аборт?

– Нет, не говорила. Если она и сделала его, то против собственной воли. Ребенок уже начал толкаться. Видит Бог, я хорошо знал эту девушку. Она никогда бы не оборвала зародившуюся в ней жизнь.

В это время в кабинет вошел доктор Фрэнсис, вид у него был усталый и измученный. Голос поэта пресекся. Сидя под бюстом Паллады, оба собеседника подняли головы на расстроенного врача.

– Мне жаль говорить это, – сказал он подавленно, – но надежды мало.

По почти не задавал вопросов. Ему не о чем было спрашивать: и без того было известно достаточно. Симптомы чахотки, «белой смерти», казались очевидными. Веки с голубыми прожилками вен, румянец на щеках, блеск в глазах – все это иной бы счел признаками красоты и здоровья. Вирус туберкулеза убивал, не обезображивая тела и не разрушая мозга.

– Это случится не сегодня, – тихо сказал доктор, – и не завтра. Но дни ее сочтены. Возможно, остался год, но никак не больше.

Когда мужчины медленно спустились по лестнице, миссис Бреннан сидела на кухне. На плите стоял чайник. Хозяйка встала и предложила Хейсу и доктору Фрэнсису остаться на ночь. Она заверила констебля, что «этот человек» – она имела в виду Бальбоа – может отлично выспаться в сарае, на охапке свежего сена, а места в конюшне хватит на всех лошадей.

Сыщик поблагодарил женщину за доброту, но отказался, сославшись на то, что вечером ему непременно нужно вернуться, дабы выспаться в собственной постели.

– Мои старые кости, – проговорил он в качестве извинения.

Миссис Бреннан улыбнулась, сказав, что понимает его, и предложила гостям чаю. Мужчины отказались и вышли из дома через заднюю дверь. Экипаж находился поблизости. Самая стройная из лошадей нетерпеливо била левым передним копытом по мягкой влажной земле, готовая вернуться в свое родное стойло.

Бальбоа помог Хейсу и его другу подняться в ландо. В этот момент из дома торопливо вышел По. Он сказал, что, будучи в стесненных финансовых обстоятельствах, должен немедленно ехать в город. Констебль пригласил его отправиться вместе с ними.

Некоторое время ехали молча, каждый был погружен в собственные мысли. Потом По нарушил тишину.

– Жаль, что приходится покидать Вирджинию, когда она так больна, – сказал поэт. – Во мне с детства отмечали мягкость характера и склонность к состраданию. Нежность тонкой души так явно бросалась в глаза, что я стал посмешищем среди товарищей. Потом женился и был счастлив обнаружить в своей спутнице свойства характера, сходные с моими собственными. Увы, моя любящая и терпеливая жена страдает сильнее всех. Простите меня, джентльмены, я не знаю, что делать.

Хейс и доктор Фрэнсис сочувствовали горю своего попутчика. Оба они, пожилые, чувствительные к холоду, сидели, укрыв колени шерстяными одеялами, но Эдгар, расположившийся напротив, отказался от пледа, несмотря на нервную дрожь.

– Знаете ли вы, что, согласно современным научным исследованиям, существует такая вещь, как «духовное притяжение», и вполне вероятно, что самые истинные и сильные из человеческих привязанностей возникают в сердце под действием электромагнитных сил?

Писатель стал рыться в кармане и наконец достал оттуда карандаш.

– Дарит мне свет, – внезапно выпалил он, – немало бед…

Потом умолк и через некоторое время стал нетвердой рукой царапать что-то на обрывках бумаги, которые вытащил из карманов пальто. На востоке начинала заниматься заря. Внезапно вдохновение По иссякло, и несколько минут он сидел, уставившись в пространство, после чего снова занялся своими клочками бумаги.

Обращаясь то к одному, то к другому, поэт начал декламировать вполголоса, нараспев:

 
И чахнет душа в тишине.
Но Вирджиния, нежная, нежная, юная, стала супругою мне —
Но Вирджиния темнокудрая стала подругою мне.
О, блеск светил
Тусклее был,
Чем свет ее очей!
Никакой дымок
Так завиться бы не мог
В переливах лунных лучей,
Чтоб сравниться с ничтожнейшим локоном Вирджинии скромной моей,
С самым малым развившимся локоном ясноокой супруги моей.
Сомненье, беда
Ушли навсегда:
Милой дух – мне опора опор!
Весь день напролет
Астарта льет
Лучи сквозь небесный простор,
И к ней дорогая Вирджиния поднимает царственный взор —
И к ней молодая Вирджиния устремляет фиалковый взор. [23]23
  В оригинале это стихотворение называется «Eulalie», то есть «Евлалия». В романе цитируется его полный текст, но имя «Евлалия» заменено на «Вирджиния»; кроме того, изменен цвет волос героини (вместо «yellow-haired», «светловолосая», она стала «raven-haired» – «с волосами, черными как вороново крыло»). В настоящем издании приводится перевод В. Рогова, с вышеуказанными изменениями.


[Закрыть]
 

Когда Эдгар закончил, Хейс взглянул на него и спросил:

– Вы только что это сочинили?

Доктор Фрэнсис к тому времени уже тихонько храпел, и голова его болталась из стороны в сторону.

– Что вдохновляет поэта, – провозгласил По, – так это пророческий восторг красоты перед отверстой могилой, главный констебль. Посредством музыки поэзии мы общаемся с ушедшими: с теми, кто покинул этот мир.

Он взглянул на спящего врача.

– Одна только мысль о близкой смерти жены сводит меня с ума. Простите. Моя жена рано сойдет в могилу. Я это знаю. Знаю, что тьма может поглотить нас. И все же тьма полна движения. Мертвые продолжают жить и, в той или иной форме, возвращаются. Я люблю бродить по лесам. Ненавижу городскую грязь, грохот экипажей. Мне отвратителен невыносимый шум колес, громкие голоса торговцев рыбой и морепродуктами. Кто меня осудит? О, сломан кубок золотой! Душа ушла навек! Пусть горький голос панихид звучит о той, прекрасной, что умерла, скончавшись молодой! [24]24
  Начиная со слов «О, сломан кубок золотой!» и далее идет неточная, фрагментарная цитата из стихотворения Эдгара По «Линор». Перевод К. Бальмонта.


[Закрыть]Плачьте о моей Вирджинии, сэр, сейчас или больше никогда.

И в первых лучах зарождающегося рассвета главный констебль увидел, что на глазах По блестят слезы.

Когда они добрались до города, уже настало утро. Хейс осторожно разбудил доктора и высадил его у дома, недалеко от того места, где когда-то жил Джон Кольт. Сыщик и поэт двинулись дальше на юг, мимо открытого коллектора, к жилищу главного констебля на Лиспенард-стрит. Было половина девятого.

– Не хотите зайти ко мне, выпить яванского кофе, прежде чем продолжить свой путь? – предложил детектив.

По еще прежде сообщил, что намерен отправиться к издателю журнала, в котором когда-то работал. У него возникла мысль попытаться продать ему свое стихотворение о черной птице.

Писатель кивнул, принимая приглашение. Он питал страсть к кофе, и мысль о чашке этого ароматного дымящегося напитка в столь ранний час, после бессонной ночи, показалась очень привлекательной.

Несмотря на ранний час, Ольга уже проснулась и хлопотала у плиты. В доме было тепло, пахло свежеиспеченным хлебом и варящимся кофе.

– А, наш выдающийся читатель и критик, – улыбнулся По, увидев девушку, и добавил мягким, ласковым голосом: – Мисс Хейс, мы снова встретились с вами.

У дочери констебля были ровные симметричные черты лица. В свои тридцать два года благодаря ярким умным глазам и гладкой коже она выглядела моложе своих лет, и лишь в каштановых волосах прятались три седые пряди. Отец, строго относившийся к своим отпрыскам, считал Ольгу если не красавицей, то очень привлекательной.

– Мистер По, для меня огромная честь принимать вас в нашем доме. Трудно найти большего почитателя вашего творчества, чем я, сэр.

Она протянула гостю руку.

Писатель поклонился в знак признательности, после чего тяжело опустился за кухонный стол.

– Папа, – сказала Ольга, заметив покрасневшие глаза Хейса, – тебе нужно поспать. Хочешь, я приготовлю тебе постель?

– Нет-нет, – возразил он. – Я в порядке. Кофе готов, дорогая?

Дочь констебля встала и пошла к плите. При помощи толстой синей прихватки, много лет назад сшитой ее матерью, она разлила горячий напиток в три большие чашки.

– Сливки, мистер По?

– Спасибо. И, если можно, сахару, мисс.

Девушка поставила на стол кувшинчик со сливками и сахарницу. Поэт добавил всего капельку сливок, но зато три ложки коричневого грубого сахара, наполненные до краев.

Отец и дочь наблюдали, как он опустил оловянную ложку в кофе и стал помешивать напиток.

– Ваш отец преследует меня, – сказал писатель Ольге, хитро подмигнув. – Он думает, я убил человека.

– А это правда? – без выражения спросила девушка.

По взял свою чашку и осторожно отхлебнул, прежде чем ответить.

– Только свою душу, моя дорогая. Как это ни прискорбно, я убил только свою собственную душу.