Текст книги "Самая черная птица"

Автор книги: Джоэл Роуз

Глава 69
Мертвые неподвижны… лишь мгновение

Первая заметка появилась в «Геральд» Беннетта:

Эдгар По потерял рассудок. Он помешался. Друзьям поэта не оставалось ничего иного, как заключить беднягу в приют для умалишенных в Ютике, штат Нью-Йорк.

– Может ли это быть правдой? – спросила Ольга отца с явным беспокойством.

Старина Хейс не знал ответа. Он сказал, что, насколько ему известно, По по-прежнему живет в Тартл-Бэй. И во время их последней встречи выглядел вполне нормальным.

Дочь констебля решила немедленно отправиться в дом на Ист-Ривер и обнаружила, что семья переехала. Миллеры же не открыли нового адреса своих бывших постояльцев, даже если и знали его.

На следующий день появилась еще одна тревожная статья, на сей раз в «Нью-Йорк ивнинг миррор»:

Мы с сожалением узнали, что Эдгар А. По и его супруга опасно больны чахоткой, а их житейские дела отягощены бременем неудач. Семья находится в ужасном положении и испытывает нужду в самом необходимом.

Не прошло и дня, как тревожное и полное упрека заявление было напечатано в «Трибюн» за подписью Грили:

Боже праведный! Возможно ли, что литературная общественность Америки позволит По умереть в голоде и жалкой нищете?

Прочитав эти строки, Ольга без промедления отправилась в квартал, где располагалось большинство издательств, надеясь разыскать Хораса в его кабинете.

– Насколько мне известно, – сообщил издатель, – все трое умирают при весьма плачевных и трагических обстоятельствах, не получая должного медицинского ухода. Говорят, наш поэт совсем плох, его мучат приступы крайнего и отчаянного безумия.

– Вы знаете, где они живут? – спросила Ольга.

– Слышал, что в деревушке Фордхем.

– Фордхем?

– Да, в Бронксе.

Указанное место располагалось в шестнадцати милях от города. Туда ходили дилижансы, а кроме того, недавно была открыта новая ветка Гарлемской железной дороги.

Не заходя домой и не удосужившись сообщить о своих планах отцу, девушка бросилась на остановку дилижанса, находившуюся к северу от Ченел-стрит.

Дом был маленький, белый, стоял на вершине небольшого холма. Под крышей расположился небольшой аттик, разделенный на три крохотных комнатенки. Внизу находилась гостиная, маленькая кухонька и дополнительная спальня.

Хотя домик выглядел весьма жалко, Ольга заметила в нем некоторое изящество.

По лежал в бреду. Мадди сказала гостье, что он просил морфия, но получил отказ. У нее не было ни наркотика, ни какой-либо возможности его достать.

Эдгар бредил и, как в юности, называл себя Израфелем – ангелом, который протрубит в трубу, возвещая конец света.

– И сиянье луны навевает мне сны, – бормотал поэт. – Если всходит звезда, в ней мерцает всегда… [33]33
  Строки из стихотворения «Аннабель Ли». Перевод К. Бальмонта.


[Закрыть]

Вирджиния лежала в чистенькой, бедно обставленной комнате на соломенном тюфяке, выстланном белыми простынями, ежась от предсмертного озноба. Она спасалась от холода, кутаясь в старую шинель По. Кошка грела хозяйку, примостившись у нее на груди.

– Я страдал не чрезмерно, – заверил писатель Ольгу. – Есть друзья, к которым можно обратиться за помощью. У меня по-прежнему есть будущее, дорогая леди, и нельзя умирать, пока оно не свершится. – Он взял руку девушки в свою и добавил: – Раствориться в шири полей, стоять на утесах этой простой деревушки и вглядываться в голубые земли Лонг-Айленда, молясь, чтобы этот свежий и чистый воздух оживил мою Сисси, вернул ее нам.

Громко, надтреснутым голосом Эдгар рассказал, что французы в своих критических статьях, посвященных его творчеству, утверждали, будто для По есть лишь одно вдохновение – разум и лишь одна муза – логика.

– Я слишком хорошо понимаю, – сказал он, – что мир считает несчастную судьбу преступлением.

С тех пор Ольга стала ездить в Фордхем почти каждый день. Когда Хейс попытался остановить дочь, она ответила:

– Не могу допустить, чтобы бедняга так страдал. Это противно моей душе.

Старина Хейс хотел было возразить, но не стал.

Дочь констебля стала заботиться о семье поэта. Она привезла с собой одеяло на гусином пуху и ящик вина – Вирджиния никогда от него не отказывалась и улыбалась даже тогда, когда ей трудно было глотать.

– Дорогая, – шептала Сисси, – должно быть, в твоем сердце заключена любовь ко всему миру.

Поскольку конец близился и все об этом знали, несчастная держала под подушкой медальон с портретом мужа. Она очень переживала за него.

Накануне своей смерти она взяла за руку свою благодетельницу.

– Ольга, – сказала она тихо, – будьте другом Эдди. Не покидайте его. Ведь он так вас любит – правда, милый?

По, сидевший рядом, горько рыдал.

– Я останусь спокоен, – пообещал он.

Вирджиния По умерла днем 30 января 1847 года. Ей шел двадцать пятый год, двенадцать лет она провела в замужестве.

После ее кончины Ольга опрыскала комнату духами, а потом отправилась в Фордхем, чтобы купить подходящий льняной саван и гроб. Она также купила для По новый черный костюм, приличествующий ситуации.

Вернувшись домой за собственным траурным платьем, дочь констебля сообщила отцу, что милая девочка умерла в муках и совсем не могла говорить, а глаза ее горели.

На похоронах, состоявшихся спустя три дня, Мадди подошла к Ольге и взяла ее за руку.

– Если б не вы, дорогая леди, – проговорила она, – мою бедную Вирджинию похоронили бы в хлопковом саване. Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что моя девочка обретет покой в чудесной льняной ткани.

Кое-кто из «звездных сестер» тоже присутствовал на похоронах в Фордхеме. По большей части они явились в чепчиках и платьях с тугим корсажем, отлично подходивших для этой увлекательной прогулки. Собственно говоря, как заметила Ольга отцу, эти курицы пришли поглазеть на страдания великого Ворона. Увидеть, до какой степени человек может быть подавлен, чтобы потом отправиться наслаждаться развлечениями, исполнив свой гражданский и христианский долг.

Поверх нового костюма По завернулся в свою старую вест-пойнтскую шинель – ту самую, что носил все эти годы и что в последнее время согревала Сисси, лежавшую на смертном одре.

Ольга мягко попросила его не надевать это старое тряпье и спрятала его, но поэт не послушался, все равно отыскав и надев пальто.

Эдгар последовал за телом своей жены и кузины по аллее к голландской реформаторской церкви – до нее нужно было полмили идти через лес.

По возвращении он впал в состояние оцепенения. Когда все в маленьком домике уснули, писатель вскочил на ноги и по свежему снегу отправился на могилу Сисси.

Наутро Ольга обнаружила, что у него сильная лихорадка и бред. Она наняла экипаж с кучером и отправила По к доктору Фрэнсису в Гринвич-Виллидж.

Врач не на шутку встревожился и объявил, что у бедняги – воспаление мозга.

Он назначил лечение, но прямо заявил, что для успеха нужно активное участие самого пациента.

– Эдгар, – печально напутствовал доктор Фрэнсис, – вы должны сидеть подальше от печки с мыльным камнем под ногами. Кроме того, крайне необходимо пополнить запас фосфатов, истощившийся от умственных нагрузок. Следует есть рыбу, моллюсков и устриц каждый день. Я также настоятельно рекомендую хлеб, приготовленный на хосфордских дрожжах, – в его муке сохраняется фосфор.

Отведя Ольгу в сторону, доктор прописал больному также успокоительные, однако просил давать ему лекарство осторожно, чтобы оно не вызвало безумия.

Дочь констебля стала ухаживать за По.

Хейс беспокоился, что столь близкое общение с поэтом может оказать на девушку пагубное влияние. Сыщик раздумывал над тем, чтобы запретить ей эти визиты, но понимал бесполезность таких мер. Да и сам не мог осуждать свою девочку.

Ольга регулярно мерила поэту пульс, дожидаясь, когда он выровняется и можно будет дать успокоительное. Под таким чутким присмотром писатель не только пошел на поправку, но даже снова вернулся к работе.

Девушка часто наведывалась в скромное деревенское убежище, а если не приходила – присылала цветы. Эдгар называл ее «мое святое солнце».

Мадди благодарила за заботу со слезами на глазах.

– Ну вот, – сказал По однажды, когда у него случился неожиданный приступ разговорчивости, – вот во что я превратился. Сейчас для меня начало и конец времен. Когда мне было пятнадцать, я жил со своими приемными родителями и влюбился в девушку из Виргинии, из Ричмонда. Ей тоже было пятнадцать лет, она жила по соседству, ее звали Сара Эльмира Ройстер. Мира… Как описать ее? Изящный маленький стан, привлекательные губы, большие черные глаза, длинные каштановые волосы, копной темных локонов падавшие на плечи. Мы любили гулять по улицам старого Ричмонда или в окрестных лесах и полях; мне нравилось петь для этой девушки.

Любимым местом был сад, за которым присматривал верный слуга делового партнера моего отца. Там, за оградой, средь листвы я цитировал Мире Жиля Флетчера-старшего: «Лужайка, утопавшая в зелени и цветах, чудесное место, овеянное дремой. Лазурные листья мирта, обрызганные росой, – словно звезды в синем вечернем небе». – По улыбнулся приятным воспоминаниям. – Мы были так увлечены друг другом, – продолжил он. – Даже собирались пожениться.

Меня отправили учиться в университет. Будучи очень наивным, я не сомневался, что вернусь в дом своего приемного отца, женюсь на Мире и буду работать. А потом займу место в конторе и получу богатство, почет и ответственность, положенные наследнику.

Как жестоко я ошибался!

Достигнув в ходе учебы величайших успехов в латыни и французском, я сделался искусным спорщиком и выдающимся спортсменом.

Часто писал Мире, но не получал ответа. Ее отец, сговорившись с моим отчимом, перехватывал письма и уничтожал. Я представить себе не мог, что они только и ждут удобного случая, чтобы отделаться от меня. Скаредность Джона Аллана доходила до смешного. Он не давал мне достаточно денег для существования. Я стал употреблять напиток из рома с мятой и играть в вист с большими ставками, надеясь достать денег на свое образование.

К Рождеству вернулся домой на каникулы и сообщил приемному отцу о своих долгах, оценив их в две тысячи пятьсот долларов.

Этот скряга забрал меня из университета. И сказал, что если когда-то у него была хоть крупица уважения, то теперь и этого не осталось.

Эльмира собиралась выйти замуж за другого: человека гораздо старше ее, по имени Шелтон.

Я пытался поговорить с ней, но Ройстер грубо этому воспротивился и выгнал меня из дома.

Вернувшись домой, навсегда рассорился с приемным отцом, который угрожал мне тюрьмой за долги.

Выбора не было, и пришлось уйти из дома.

По рассказал, что из-за долгов ему пришлось скрываться под вымышленными именами.

В это время брат поэта, умиравший от алкоголизма в Балтиморе Уильям Генри Леонард, написал повесть под названием «Пират», в которой рассказывал историю любви Эдгара и Эльмиры Ройстер.

На удивление, произведение стало пользоваться успехом. Его даже поставили на сцене, и будущий критик в значительной степени прославился. Именно в это время, прельстившись похвалами, которые сыпались на старшего брата, По сам начал писать короткие рассказы.

– Но за всю свою жизнь, будучи женат на дорогой Вирджинии, испытывая страсть к Мэри Роджерс и влечение к миссис Осгуд, я никогда на знал любви столь сильной, как моя первая любовь к Эльмире.

22 февраля По получил известие, что процесс о клевете по иску, поданному против «Нью-Йорк геральд», он тем не менее выиграл. И Джеймс Гордон Беннетт должен был немедленно уплатить поэту 101 доллар 42 цента в качестве судебных издержек и 225 долларов 6 центов в компенсацию понесенного ущерба.

Ольга рассказывала отцу, что благодаря этой новости состояние пациента сразу переменилось. Писатель говорил, что теперь чувствует себя не только отмщенным, но и богатым. Гости, наведывавшиеся в хижину, замечали, что он помолодел и повеселел.

В доме появился новый коврик и разнообразные лакомства. На плите теперь стоял блестящий серебряный кофейник.

Во время одной из прогулок в лесу мужчины затеяли соревнование по прыжкам, в результате которого По порвал свои брюки. Он отрастил бакенбарды, стал помадить усы и носить траурный костюм.

Говорил, что чувствует себя хорошо. Лучше. Отлично.

Заглянув к Ольге на Лиспенард-стрит, поэт начал давать Старине Хейсу непрошеные советы исходя из недавнего личного опыта.

– Я нынче встаю рано, – объявил писатель, – ем в меру, не пью ничего, кроме воды, регулярно и подолгу занимаюсь физическими упражнениями на открытом воздухе.

Он взглянул на Ольгу, а потом подвинулся ближе к ее отцу и поведал, что теперь знает причину своей болезни. Затянувшаяся агония жены и бесконечный страх ее потерять – именно это заставляло беднягу пить, терять контроль над собой и совершать неподобающие поступки.

– Сисси умирала снова и снова. Я метался между надеждой и отчаянием. Это был постоянный, неиссякаемый источник беспокойства, и только алкоголь мог его подавить.

Сказав это, поэт стал смотреть на Старину Хейса, часто-часто моргая, потом перевел взгляд на его дочь, словно ожидая их суждения.

– По правде говоря, я сделался безумным, – заключил он.

Позже, когда настала пора возвращаться в Фордхем, Эдгар объявил, что не может сдвинуться с места. Его уложили в постель. Ольга снова стала ухаживать за этим большим ребенком.

Вытирая ему лоб, дочь констебля сказала, что надо бы научиться жить более осторожной и размеренной жизнью. Она попросила писателя как можно скорее найти женщину, достаточно любящую и сильную, чтобы помогать в работе и заботиться о нем.

Поборов слабость, По вдруг сел прямо на постели и поклялся, что она, Мэри Ольга Хейс, – именно та, кто ему нужен.

Девушка улыбнулась столь решительному настрою и стала уверять, что он ошибается.

Эдгар не желал слышать отказа. Она, самая удивительная и достойная представительница женского пола, создана только для него, Эдгара Аллана По.

– Милая моя, когда я люблю, то люблю до безумия, и не умею иначе. Ведь мое любимое имя – Мэри, а вас зовут именно так.

Дочь констебля снова мягко возразила: нет, не она та спасительница, о которой он говорит, явившаяся на землю только ради него.

Когда поэт заснул, Ольга рассказала отцу о его словах, уже знакомых Хейсу из рассказа Мэри Дженкинс.

Главный констебль напомнил дочери: хоть он и горячо надеялся на обратное, все еще существовала возможность того, что больной, лежащий у них на втором этаже, – убийца. Сыщик умолял дочь отказаться от этого человека: невыносимого, психически нездорового, безнадежного. Но девушка ответила, что при всем уважении к отцу, которого она очень любит и почитает, все-таки будет делать то, что сочтет нужным. И ничто на свете не заставит ее изменить своих намерений.

Глава 70
Колокола

На следующее утро По позвал Ольгу, и когда та пришла, сказал, что ему необходимо с ней поговорить.

По был в смятении и заявил, что отказ девушки сломил его, однако появились силы жить дальше.

Миссис Осгуд родила. Малышку назвали Фанни-Фэй. «Фэй» – от английского «фея», в честь стихотворения «Алмазная фея», которое Эдгар и Фрэнсис вместе попытались написать и прочли на неудачном литературном вечере в Вистоне. Говорили, что ребенок появился на свет нездоровым.

 
Болезненных чувств чистота, глубина.
Стерпеть все, испить свою чашу сполна.
 
 
Люлин, слушай в этот раз
О кольце алмазном сказ —
Древним, всех других чудней,
Я его в архивах фей
Отыскал. В нем о девице
С кротким сердцем говорится.
 

Поэтесса снова сошлась со своим мужем. Теперь они жили в Олбани, штат Нью-Йорк, хотя между супругами по-прежнему не все было гладко.

Очутившись на пристани, По отправился прямиком к миссис Осгуд, упал на колени и стал умолять остаться с ним.

– Я люблю вас, – сказал поэт, – и вы должны любить меня.

Фанни не знала, как отвечать на эти просьбы после того, как их самые сокровенные чувства были выставлены на всеобщее обозрение.

В это мгновение нянька принесла в комнату младенца, прервав тяжелый разговор. Отец вскочил на ноги и взглянул на малышку. Фэй была совсем крохотной и безутешно плакала…

Поэтесса пожаловалась: никто не знает, что за недуг мучит малышку. Девочку кормят, но пища как будто не насыщает ее и бедняжка не прибавляет в весе. Доктора разводят руками. Ах, видеть страдания дочери – самое тягостное наказание для женщины!

Через неделю По вернулся домой; уже в Фордхеме он узнал, что ребенок умер. Писатель вышел на улицу и стал ходить туда-сюда по крыльцу. Шагая от одного края маленькой балюстрады до другого, в накинутой на плечи шинели, он думал о смерти малышки. В мыслях что-то зарождалось: трактат, способный дать направление человеческим исканиям, совершить революцию в мире физической и метафизической науки. Бедняге казалось, что он способен открыть тайны бытия и небытия, разгадать секрет вечности.

Эдгар изголодался по женскому обществу. Заставить себя прийти на похороны маленькой Фанни-Фэй он не смог. И снова отправился к Ольге Хейс.

– Я совершенно уверен, – пожаловался поэт девушке, – что рожден для страдания, и от этого жизнь мою переполняет горечь, – а потом добавил, что презирает невеж и терпеть не может пустую светскую болтовню.

В присутствии отца он сказал Ольге, в точности повторив слова, которые Хейс уже слышал в изложении миссис Мэри Дженкинс, что у нее самые прекрасные волосы.

– Именно о таких всегда грезили поэты, – произнес По, слабо улыбаясь. – Я от них без ума.

Ему снова ответили отказом.

По был унижен. Промучившись еще несколько недель, он решил, что снова должен попытать счастья с миссис Осгуд, и опять отправился в Олбани.

Когда писатель переступил порог дома Фанни и заговорил о любви, она вовсе не была удивлена. Поэтесса заявила, что ждала его, так как знакомая прорицательница предсказала приход мужчины в черном. Парочка обнялась, вновь переживая случившееся, женщина оплакала их умершего ребенка. С тоской вспомнила об их первой встрече в «Астор-хаусе». Влюбленные сидели на тропинке у дома, возле садовой ограды, под кустом жимолости, залитые лунным светом. Миссис Осгуд сказала, что сочинила для него стихотворение, и по памяти прочла:

 
Древний, мрачный Ворон, странник
С берегов, где ночь царит,
В снах я шум зловещих крыльев
Часто слышу у двери.
 
 
Не голубок воркованье,
О каком Шекспир писал, —
Крыльев черных трепетанье
В сребролунных полосах,
Чем голубок тех лобзанье,
Белых лебедей краса,
 
 
Благородней… Ворон вещий!
Что ты напророчишь мне?
Он, взмахнув крылом зловеще,
Каркнул: «Знай, надежды нет!»
 

В тот вечер По предложил Фанни выйти за него замуж, хотя и признал при этом, что чувства его находятся в смятении, так как все еще свежа рана от утраты Вирджинии.

Женщина уверила поэта, что это не имеет для нее значения; кроме того, ведь она была по-прежнему замужем за мистером Осгудом.

– Я поговорю с вашим мужем. – Писатель встал, сжимая ее руки в своих.

– Нет-нет, – запротестовала Фрэнсис. – Я сама с ним поговорю. – И заплакала.

Эдгар вернулся в Фордхем счастливый и сообщил Мадди, что вскоре будет жить в их маленьком домике с молодой женой.

Миссис Клемм встревожило это неожиданное и безумное признание; она просто пала духом при мысли о том, что новая жена Эдди будет теперь вести вместе с ними жалкое существование, к которому вряд ли привыкла. Жизнь, которая свела в могилу ее собственную дочь.

По попытался рассеять опасения тетушки. Он пообещал ей, что Фанни не доставит никаких хлопот.

– Миссис Осгуд слишком сильно любит меня, – возразил он Мадди.

Та сдалась. Сменив тактику, она попросила своего зятя как можно скорее предупредить невесту об обстоятельствах их жизни; объяснить ей, что значит постоянно испытывать нужду в самом необходимом.

Поэт посмеялся над опасениями миссис Клемм, поцеловал ее в щеку, сказав, что у него есть план, как добиться успеха. Мадди восприняла эту речь весьма холодно.

По покинул Фордхем на поезде, но поехал не прямо в Олбани, а сначала отправился в Хартфорд, штат Коннектикут, на новую фабрику Сэмюэла Кольта.

Полковник счел, что их совместное предприятие с Илаем Уитни-младшим не приносит дохода, и довольно внезапно забрал свою долю из бизнеса.

Еще до того, как был выполнен второй государственный заказ, Кольт разорвал это партнерство и перевез свою часть фабрики, в том числе новое оборудование, в Хартфорд. Именно сюда и пришел По.

Поэту не пришлось ждать, его сразу же проводили в кабинет полковника, представлявший собой сочетание дорогих пород дерева Центральной Америки и индийских ковров.

– По! – воскликнул Сэмюэл Кольт, увидев гостя и вскочив на ноги. – Господи, друг мой! После всего того, что я слышал и читал в прессе, вот уж не думал, что снова увижу вас живым.

– Со мной все в порядке, – произнес писатель и добавил вошедшую у него в привычку поговорку: – Хорошо. Отлично. Мистер Кольт, пожалуйста, уделите мне некоторое время.

– Внимательно слушаю вас. Садитесь.

– Спасибо, сэр, – поблагодарил По, приводя себя в порядок. – У меня есть одна рукопись, которая, как мне кажется, может вас заинтересовать. Хоть я и не принес ее с собой. Уверен, написал это не кто иной, как ваш брат, и не так давно. Что скажете на это, сэр?

Фабрикант поджал губы, и на лице его изобразилось кислое выражение.

– Мой брат умер, – сказал он тихо, но твердо. – Надеюсь, вы не станете с этим спорить.

– Нет… нет, – с запинкой произнес Эдгар и закашлялся. Кольт внимательно рассматривал его. – Тот текст, который у меня есть, был написан до трагической кончины Джона. Мне прислали всего лишь копию, и я готов поклясться в этом на любом допросе. Я лишь ищу вашей помощи и поддержки, сэр. Рукопись прислали недавно. Кто – я не знаю. Сначала думал, что вы, но, быть может, это сделала его жена.

– Надеюсь, вы не собираетесь доставлять мне ненужные проблемы, мистер По. Вдова моего брата вернулась в Европу. Возможно, она послала вам текст. Не могу сказать наверняка.

– Клянусь душой моей бедной жены, – ответил поэт, прочищая горло, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить память вашего брата. Полагаю, стихотворения попали ко мне, дабы их опубликовали. Но я могу ошибаться, а посему пришел выслушать решение от вас, человека столь сильной воли и ясного ума. Мы все будем радеть о справедливости, сэр. Именно поэтому я здесь. Сисси умерла, да упокоит Господь ее душу.

– Сочувствую вам, – сказал Кольт, неотрывно глядя на По.

– Благодарю вас. Сейчас я помолвлен с другой. Чудесная женщина, должен сказать. Поэтесса, умная, очаровательна. Вирджиния была бы довольна моим выбором.

– Рад за вас. – Бизнесмен положил ногу на ногу, явно теряя терпение, но писатель был поглощен собой.

– Еще раз спасибо, сэр. Жаль говорить об этом, но у меня возникла проблема. Вижу, на вашей оружейной фабрике дела идут отлично, и восхищаюсь вашими успехами. Жизнь писателя выглядит совершенно иначе. Вы хотите обессмертить наследие вашего брата? Ради этой достойной цели могу ли я попросить аванс в счет вознаграждения за публикацию его произведений?

– Вам нужны деньги?

– Только лишь вознаграждение за издательский труд в отношении оказавшейся в моем распоряжении рукописи, сэр. Я ни в коем случае не стал бы просить несправедливо.

– Понятно. Вы меня успокоили, хоть и смутили. Что конкретно собираетесь делать?

– Как вам будет угодно, полковник. Прослежу за тем, чтобы замечательное творчество Джона было опубликовано достойным образом, поскольку вижу в этом свой долг… Или, если хотите, я могу сделать так, чтобы рукопись исчезла, и больше о ней никто никогда не услышит. Оставляю решение вопроса полностью на ваше усмотрение.

Кольт на короткое время замер в раздумье.

– Ясно, – сказал он, едва заметно кивнув. – Я понимаю ваш замысел и знаю, как следует поступить, сэр.

По прибытии в Олбани По обнаружил, что по городу ходят нелицеприятные слухи касательно его самого и брачных планов миссис Осгуд. Поговаривали также, что беспутный поэт с самого приезда снова начал пить.

В качестве условия свадебного соглашения Эдгар обещал Фанни перестать пить. В конечном счете, поддавшись на уговоры друзей, утверждавших, будто ее влияние на будущего мужа окажется равным нулю, невеста передумала и решила отказаться от брака. Писатель был вызван в фамильный особняк Осгудов напыщенным письмом.

Он стоял в гостиной и смотрел на Фрэнсис, находившуюся на другом конце комнаты, а потом подошел к ней и начал упрашивать пообещать, что текущая их встреча не станет последней. Поэт упал на колени, умоляя невесту передумать.

– Скажите, что любите меня! – восклицал он.

Поэтесса была утомлена и готова разразиться истерикой или лишиться чувств. К губам она прижимала пропитанный эфиром платок.

– Я люблю вас, – пробормотала женщина, после чего По грубо схватил мистер Осгуд, все это время прятавшийся на заднем крыльце и ждавший сигнала.

Муж Фанни спровадил возмутителя спокойствия на вокзал, воспользовавшись помощью нескольких крепкого сложения молодцев. Там Эдгара усадили в поезд, направлявшийся на юг.

Вернувшись в Нью-Йорк после произошедшего, бедняга снова впал в состояние нервного возбуждения. К концу дня он явился к Ольге, находясь на грани припадка. Дверь открыл Старина Хейс. Он впустил поэта в дом, но объявил, что не позволит ему остаться или поддерживать отношения с дочерью. Гость рухнул на пол.

Несколько дней, несмотря на возражения отца, настаивавшего на том, чтобы отправить несчастного в Северную благотворительную больницу, По оставался в кабинете Ольги. Он бредил, спал по двенадцать часов в день – и все равно находился на грани истощения. Девушка не на шутку обеспокоилась и снова вызвала доктора Фрэнсиса. Тот осмотрел поэта и констатировал, что сердце его бьется неравномерно. Заметив, что сон больного больше напоминает кому, врач предупредил: если писатель не откажется от всяческих излишеств и горячительных напитков, конец наступит очень скоро.

Эдгар не внял уговорам друзей, хотя и не отрицал, что смерть неминуема. Он снова взял руку дочери констебля; Хейс наблюдал за происходящим, сохраняя вынужденное молчание.

– Если только верная, нежная и чистая любовь женщины не спасет меня.

Неподалеку от дома сыщика стояла церковь. Однажды Ольга и ее пациент сидели на заднем дворе, возле ухоженного сада, где девушка любила пить чай.

По пожаловался, что ему заказали стихотворение, а вдохновения нет. Собеседница принесла бумагу, стальное перо и чернила. Некоторое время они сидели молча, а потом зазвонили церковные колокола. Для болезненно чувствительных нервов писателя этот звон оказался настоящим потрясением. Он резко отодвинул бумагу и заявил:

– Эти звуки раздражают. У меня нет сил. Не могу писать. Тема ускользает.

Тогда Ольга, рассердившись, написала:

 
Колокольчики, маленькие серебряные колокольчики.
 

Эдгар понял, что она имеет в виду, снова придвинул к себе бумагу и, взяв перо, написал целый станс, но после глаза бедняги закатились и он впал в прострацию.

Девушка во второй раз отобрала у поэта перо и написала:

 
Тяжелые железные колокола.
 

Взмахнув длинными, почти женскими ресницами, По забрал у нее чернила и перо, закончил стих и добавил еще два станса:

 
Звон, звон, звон, звон, звон, звон, звон,
звон, звон, звон…
 

После ужина Ольга отвела поэта наверх, уложила на перьевой матрац в своей комнате, и он погрузился в очень глубокий сон. Дыхание больного было тяжелым.

Дочь констебля спустилась на первый этаж. Отец встретил ее с кислым выражением лица.

– Что? – спросила она, но Хейс лишь заметил, что следует пригласить доктора Фрэнсиса.

Приехав, врач сел рядом с пациентом и стал под пристальным взглядом Ольги проводить осмотр.

– У него слабый и очень неравномерный пульс.

После, на кухне внизу, друг семьи тихонько беседовал с Хейсом и его дочерью.

– Болезнь сердца, бедняга долго не протянет.

Два дня спустя, в саду позади дома, По пытался покончить с собой, приняв значительное количество опиума. Однако наркотик, хоть и превышал безопасную дозу более чем в тридцать раз, не оказал смертельного действия. Констебль влил поэту в глотку горчичную микстуру, того стошнило, и жизнь его была спасена.

– Мне пришлось пережить ужасные вещи, – сказал писатель детективу.

Рассудок несчастного помутился, и в состоянии шока, дрожащей рукой – Хейс стоял за спиной, положив свои крепкие руки у него на плечах, – писатель кое-как изловчился написать Мадди, скрыв от нее истинную причину своего недомогания:

Моя дорогая матушка! Я был так болен – холерой, спазмами или чем-то в этом роде, – что сейчас с трудом держу в руке перо.

Однако Эдгар обнадежил тетушку, сообщив ей – опять же по настоянию главного констебля – о своем намерении сменить обстановку и отправиться в путешествие. Получив приглашение от журнала «Сазерн литерари мессенджер», поэт отправился в штат Виргиния. Возможно, дни его сочтены, но писатель должен еще раз увидеть город, где прошло его детство.

Он ехал в поезде на юг, в состоянии не то умопомрачения, не то паранойи. Бедняге казалось, что его преследуют, однако, сколько он ни оборачивался, никому не было дела до усталого путника.

Приехав в Ричмонд, По поспешил в гостиницу и отправил тетушке в Фордхем второе письмо:

Дорогая Мадди, я прибыл сюда с двумя долларами в кармане; один из них посылаю тебе. Боже, я боюсь загадывать, увидимся ли мы снова.

Несмотря на слабое здоровье, Эдгар навестил друзей юности – поэтическая фигура, всегда в черном, с застывшим на лице выражением глубокой, непроницаемой задумчивости.

Согласно графику, составленному для него редактором «Мессенджер» мистером Уайтом, поэт должен был прочесть три лекции о сущности и состоянии современной американской поэзии. Однако, заглянув в свой чемодан, он с прискорбием обнаружил, что записи и конспекты пропали. И не только они: не было также рукописи Джона Кольта, которую писатель всегда для надежности носил с собой.

По сначала запаниковал, вспомнив о видениях, преследовавших его в поезде, но потом обнаружил, что записи забились в ботинок, а рукопись попросту лежит под нижним бельем.

На следующий день, когда критик шел по Бруод-стрит, его окликнул знакомый голос:

– Мистер Эдди!

Поэт обернулся, и губы его расплылись в широкой улыбке. Это был товарищ детства, верный слуга семьи Аллан, Дэбни Дэндридж, чьи истории о привидениях так восхищали Эдгара, когда он был ребенком.

Бывший приятель обнял и расцеловал писателя так, словно перед ним стоял много лет назад утраченный родной сын.

– Я теперь принадлежу мисс Мире, – поведал он. – Она купила меня после того, как умер старый хозяин.

Стояло теплое воскресенье. Потерянная любовь счастливой юности, Сара Эльмира Ройстер, теперь стала вдовой миссис Шелтон. Ее муж был старше на двадцать шесть лет и умер несколько лет назад от сердечного аневризма, оставив двух взрослых детей и довольно значительное состояние.

Пятнадцатилетняя девочка превратилась в красивую женщину средних лет, с горделивой осанкой и весьма набожную. Узнав, что ее спрашивает какой-то джентльмен, достойная леди сразу же спустилась вниз из своих комнат. Увидев ее, По поднялся и воскликнул: