Текст книги "Самая черная птица"

Автор книги: Джоэл Роуз

Глава 67
Мои грезы – о неведомом

Десять месяцев спустя,

23 марта 1846 года

Ольга Хейс вбежала в гостиную, стряхивая снег с башмаков. Отец дремал у огня, вытянувшись в кожаном кресле Кольта, но ее приход разбудил его.

– Папа, я была на рынке Джефферсон с Анной Линч, и она поведала, что миссис Осгуд разошлась с мужем. Говорят, наша поэтесса беременна, и не обязательно, что это ребенок ее мужа. Более того: к этим слухам добавилось еще кое-что.

Констебль проснулся окончательно.

– Сплетники судачат, что положение Фанни – привычное дело для Эдгара. В народе говорят, что именно от мистера По забеременела Мэри Роджерс и с ним же отправилась в таверну «Ник Мур», чтобы сделать аборт. А теперь, дескать, негодяй вынуждает к тому же миссис Осгуд.

Хейсу стало грустно и тоскливо.

– Женские языки смертоносны, как кинжал, – вздохнул он, а потом спросил у Ольги, не знает ли она новый адрес писателя.

– Эмити-стрит, восемьдесят пять.

Прошло около года с тех пор, как Джеймс Харпер потерпел сокрушительное поражение. Избираясь на второй срок от нейтивистской партии, [31]31
  Политическая партия, защищавшая интересы «коренных американцев» – протестантов – и выступавшая против иммигрантов-католиков.


[Закрыть]он проиграл.

Издатель не сумел предугадать, что его пребывание на посту мэра окажется столь мимолетным. Он изображал верного защитника народных интересов, выступал за экономию, снижение налогов, ограничение штата городских учреждений и общественный контроль. Однако бедняга и представить себе не мог, что его воинствующая позиция в отношении католиков приведет к провалу. Хозяин печатного дома испытал большое разочарование: ему не удалось почуять перемены, оценить растущую силу трущоб и участие в голосовании бедных жителей Нью-Йорка.

Через несколько дней после вступления в должность новый мэр, Уильям Хейвмейер, распустил «звездную полицию»: их стали называть «копами», однако не тронул их значки в виде звезд. Городской глава набрал новую муниципальную гвардию в количестве восьмисот человек и поставил во главе своего собственного человека, Джорджа Матцелла.

Старина Хейс стоически перенес новость о своей отставке.

Он сам голосовал за нового мэра и в точности знал, что будет после того, как этот богатый сахарозаводчик займет пустующее кресло.

Констеблю исполнилось семьдесят пять лет, и пагубное влияние возраста чувствовалось все явственнее. Поэтому он не воспринял увольнение как личную обиду. Более того, мэр и комиссар полиции просили его сохранить титул и звание главного констебля.

Однако знаменитый детектив чувствовал гнев и бессильную ярость при одной мысли о Мэри Роджерс. Последнее нераскрытое дело не давало ему покоя. Однако негодование само по себе не способно привести к разгадке.

Добравшись до дома, находившегося по адресу, сообщенному Ольгой, Старина Хейс узнал от хозяйки, что семейство снова переехало, не оставив никакой информации касательно местонахождения их нового жилища.

Будучи всего в нескольких кварталах от квартиры Анны Линч, сыщик решил отправиться туда: быть может, ей известно, что случилось с По.

– Вот так сюрприз, мистер Хейс!

Узнав о цели его прихода, хозяйка салона без особого энтузиазма подтвердила и даже приукрасила подробностями грязные сплетни, ходившие насчет Эдгара и миссис Осгуд.

– Вы знаете, где я могу найти его?

– По сейчас живет к востоку от Бродвея. Я только вчера была там, чтобы выразить свое сочувствие – не столько ему, сколько тетушке и жене. Эдгар утверждает, что здание прежде принадлежало богатому коммерсанту, но это не так. Обычный дом. Должна признаться, он с семьей живет в довольно жалких условиях. Если не ошибаюсь… дайте-ка взглянуть… да, – она посмотрела в своем дневнике, – именно так, номер 195.

– Спасибо, мисс Линч.

– Вам спасибо, мистер Хейс.

Констебль вызвал Бальбоа.

Они ехали на восток по Уэйверли-плейс в маленьком экипаже, глядя на дома и улицы, посыпанные снегом, потом свернули направо, на Бродвей, и поехали по его широкой мостовой.

Дом По выглядел так, как описывала Анна Линч: низкое ветхое здание неподалеку от Четем-сквер. Сыщик прошел по темному коридору в заднюю часть здания. Схватившись за перила, в тусклом свете дошел до первой площадки, немного отдохнул, добрался до второй и, наконец, очутился на третьей, отдышавшись в прихожей, прежде чем постучать.

На короткий стук откликнулась миссис Клемм, без особого воодушевления пригласив гостя войти.

По вышел из дальней спальни, лицо его раскраснелось, волосы были мокрыми, словно поэт держал голову под колонкой.

– Господин главный констебль, – проговорил он в некотором смущении. – Разве вы не вышли в отставку?

– Вышел, сэр. Я явился как частное лицо и должен по-джентльменски поговорить с вами.

Писатель отослал тетушку. Однако, прежде чем она покинула маленькую комнату, снова позвал ее и спросил о жене. Мадди сообщила, что она дремлет в спальне.

Как только миссис Клемм ушла, Хейс, тщательно подбирая слова и стараясь говорить потише, сообщил о причине своего визита, спросив о миссис Осгуд и ее беременности.

– Уверяю вас, беспокоиться не о чем, – сказал писатель. – Ясно, что американские писатели сговорились, желая умалить мой гений и не дать ему прозвучать в полный голос. Но это не остановит Эдгара По. Я скоро отправлюсь в Англию и прочту своего «Ворона» самой королеве Виктории. Конечно, это только усугубит зависть моих братьев и сестер по перу. Но отступать нельзя. Только потомки способны оценить мое творчество. Будущие поколения отделят зерна от плевел, и тогда черную птицу услышат и она воссияет как чистейшей воды бриллиант.

– Мистер По, – мягко сказал Хейс, – вы знаете, как все это выглядит в глазах внимательного наблюдателя? Я был вашим защитником, но это становится все труднее. Умоляю вас, сэр, как добропорядочный гражданин города Нью-Йорка, ответьте мне: вы ли виновны в том, что миссис Осгуд беременна?

– Нет, – заявил поэт твердо, хотя на лице его изобразилось некоторое смущение.

– Не вы?

– Я же уже сказал вам, что нет.

– Однако в городе слышно совсем иное. Поговаривают не только о том, что вы отец этого ребенка. Ваше имя снова всплыло рядом с именем Мэри Роджерс.

– Бывают ли у вас грезы? – внезапно спросил По, словно не слышал слов констебля.

Хейс надул щеки, а потом выдохнул, устало и безнадежно.

– Да, сэр, – ответил он. – Боюсь, это свойственно нам всем.

– Я имею в виду сны, – уточнил поэт.

– А какие же еще бывают грезы?

Эдгар посмотрел на детектива так, будто пытался получше разглядеть.

– Мои грезы – о неведомом, – сказал он наконец. – Если хотите знать, я живу в великом тенистом царстве мечты, чья музыка, скрытая от ушей смертных, наполняет собой пространства и сверкает бессмертной красотой. Порадуйте свой взор, присоединитесь ко мне! Вот что такое, сэр, духовные грезы.

– А любимые лица, скрытые тенью, о которых вы говорите, омрачены выражением боли?

По прищурился.

– Не столько боли, сколько печальной задумчивости, нежности и сочувствия.

– Ага, – проговорил Хейс, – значит, вот каковы ваши мысли, сэр.

– Нет, нет, нет, – поспешно возразил поэт. – Я значу для них больше, чем они для меня. Я зову их, хочу поговорить, но они молчат и уплывают, указывая куда-то вперед… А ваши видения, мистер Хейс, – уверен, что, когда они зовут вас, сэр, эти призраки смотрят только назад.

Глава 68
Тартл-Бэй

Через три дня после своего визита Хейс вернулся к дому По и снова обнаружил, что семья переехала.

Некоторое время о них не было никаких сведений, пока Ольга, попив чаю с пирожными у своей подруги, не сообщила, что миссис Клемм видели в городе. Кажется, она ходила к поэту и издателю Уильяму Каллену Брайанту и просила этого джентльмена о помощи, говоря, что ее зять сошел с ума, дочь умирает и вся семья страдает от голода.

По словам мисс Линч, Брайант поведал ей, что выражение лица этой леди поразило одновременно своей красотой и праведностью. Показалось, будто перед ним – один из спустившихся на землю ангелов, какими часто кажутся попавшие в беду женщины. Издатель вручил просительнице двадцать долларов и дал понять, что возвращать деньги не нужно.

Мадди говорила, что ее семья покинула город при самых что ни на есть трагических обстоятельствах: их преследуют ужасные сплетни, здоровье Сисси постоянно ухудшается, Эдди в отчаянии и не может писать. Они нашли жилье на берегу Ист-Ривер, в Тартл-Бэй, и снимают там дом, который едва способны себе позволить, хотя и платят за него сущие гроши благодаря фермеру по имени Миллер, другу Бреннанов.

Получив эти сведения, Хейс снова вызвал Бальбоа. Кучер оставил лошадей и коляску, спрятав их под яблоней, в желанной тени, где они могли найти защиту от ярких лучей весеннего солнца.

Вскоре дверь белого домика, обшитого досками, открылась, и на крыльцо вышла миссис Клемм. Констебль наблюдал, как эта большая, прочно скроенная женщина какое-то время стояла на пороге. Потом, по-видимому, не обнаружив того, что искала, она отправилась на берег реки и стала оглядывать окрестности. Через несколько минут губы Мадди зашевелились, она что-то пробормотала про себя и торопливо пошла ко второму дому, расположенному поблизости от первого и превосходящему его в размерах, – сыщик рассудил, что там, должно быть, живет фермер Миллер.

Он несколько минут подождал, прежде чем выйти из экипажа. Важно шествуя по грязной дорожке к дому, детектив опирался на свою дубинку констебля. Поднявшись по лестнице, он оказался на крыльце и заглянул в окно.

Внутри, за стеклом, все было тихо и неподвижно. Хейс увидел письменный стол, перо и чернильницу, сложенные стопкой на полу книги.

Гость постучал в дверь, тихонько позвав:

– Хозяева?

Ответа не последовало, каких-либо звуков – тоже.

Затем раздался мокрый, трескучий кашель.

Из дальней комнаты выплыла Вирджиния По в красном платье, которое сидело на ней плохо и, очевидно, было сшито своими руками. Волосы Сисси висели сосульками и казались влажными, они блестели меньше, чем в прошлый раз, а цвет лица стал еще бледнее.

– Главный констебль, – пробормотала женщина. – Я так и думала, что кто-то стучит в дверь.

– Простите за беспокойство, сударыня. Я ищу вашего мужа.

Она натужно выдавила улыбку и стала нервно перебирать пальцами.

– Не знаю, где он, – произнесла девушка. – Я спала. А моя мать? Она здесь?

Хейс указал на двор, в западном направлении:

– Пошла к вашему соседу.

– Ах вот как, – проговорила Сисси так, будто это все объясняло. – Простите мою дерзость, сэр, но почему вы так неотступно преследуете моего брата?

– Вашего брата?

– Я так называю его – Эдди, Бадди, – простите, я имела в виду мужа.

– Дорогая леди, я вовсе его не преследую. Но долг есть долг, а в ходе бесед с мистером По я узнал о выдающейся способности вашего мужа к логическим рассуждениям. Я ищу его помощи в моем расследовании, только и всего.

– О каком расследовании идет речь?

– Убийство продавщицы из табачной лавки, Мэри Роджерс.

– Уверяю вас, сэр, Эдгар не имеет никакого отношения к этому ужасному происшествию.

– А я и не считаю, что имеет. – Взгляд сыщика скользнул по письменному столу писателя. Сверху на пачке рукописных листов лежала тетрадь в кожаном переплете.

Вирджиния заметила, куда он смотрит.

– Это я написала, – сказала она. – Для Эдди, на День святого Валентина.

– Что?

– Стихотворение, на которое вы смотрите.

Над столом был приколот листок бумаги, исписанный ее аккуратным детским почерком. Хейс надел очки, чтобы разглядеть текст, – за прошедшее время его зрение ухудшилось еще на три единицы.

 
Эдди, вечно с тобой хочу я бродить —
Дорогой мой, единственный мой.
Где тот домик уютный, чтобы мирно жить,
Ах, с густой винограда лозой!
Ровно, вдали от грехов и забот,
А еще от сплетен злоречных,
Любовь лишь одна нас тобой поведет,
Любовь и меня излечит;
Ах как мирно мы время с тобой проведем,
Никого в наш чертог не пуская!
Покойно и счастливо мы проживем,
От мирской суеты отдыхая.
 

– Очень мило, – сказал Хейс, одобрительно кивая.

Сисси улыбнулась; видно было, что похвала ей польстила.

– Там зашифровано тайное послание. Вы можете его разгадать, главный констебль?

Он посмотрел внимательно, но ничего не заметил.

– Что именно я должен искать?

– Прочтите первые буквы каждой строчки, сверху вниз, – проговорила Вирджиния. – Они сложатся в имя Эдди: «ЭДГАР АЛЛАН ПО». Разве вы не видите?

– Да, действительно.

– Тоже мне сыщик!

Он улыбнулся ей в ответ. Совсем ребенок, полностью занята собой и своей придумкой. Вдруг маленькая женщина вздрогнула, что-то заметив. Детектив проследил ее взгляд.

Сквозь окно он разглядел По: тот стоял в лодке и двигался к берегу, при помощи весла расчищая себе путь от водорослей.

Очевидно, поэт возвращался с одного из островков. Хейс вышел из дома; суденышко к тому моменту уже пристало к берегу. Увидев главного констебля, Эдгар остался в лодке; она качалась туда-сюда, ударяясь о камни.

Сыщик спустился с крыльца и отправился к берегу.

– Мистер По, как поживаете? – крикнул он. – Собираетесь сойти на берег? Мне нужно перемолвиться с вами парой слов.

Ответа не последовало, и бывший полицейский заговорил снова:

– Я проделал довольно большой путь, приехав из города специально, чтобы побеседовать с вами.

Лодка по-прежнему дрейфовала в нескольких ярдах от берега. Писатель стоял на планшире.

– Как вы нас нашли? – спросил он.

– А вы пытались скрыться? Мне бы очень не хотелось так думать.

– Скрыться от вас? У меня в мыслях не было ничего подобного. Бедная Сисси страдает. Я пытаюсь сделать все, что в моих силах, чтобы смягчить ее боль.

– Мы оба знаем, что, несмотря на сотни и тысячи жителей, Нью-Йорк – удивительно маленький город. Так что найти в нем кого-либо – не бог весть какой подвиг.

По в этот момент подгребал к берегу.

– Я был совершенно поглощен творчеством, – сказал он, довольно неловко выпрыгивая из лодки на каменистый берег, – хотя идея нового шедевра так и не пришла в голову. Я хотел бы объяснить все тайны мироздания, но пока что мой разум способен родить и передать перу лишь несколько жалостных строк. «Боренью, горенью, страданью, стенанью конец положило одно содроганье, – процитировал поэт, и его темные глаза заблестели. – Не ведал я в жизни ужаснее напасти, чем жажда в волнах иссушающей страсти. Болезнь – лихорадка, головокруженье – прошли, миновало души исступленье». [32]32
  Строки из стихотворения «Анни». Перевод А. Сергеева.


[Закрыть]– Эдгар с трудом улыбнулся, оставшись при этом столь же мрачным. – Вот видите, главный констебль, – заметил он, – все не так уж плохо.

Мужчины стояли рядом, глядя на реку.

– Когда-то я установил рекорд, – сказал По, – проплыл шесть миль против течения по реке Джеймс. А однажды выиграл национальную награду по прыжкам в длину с места.

– Что вы говорите! – покачал головой Хейс.

Писатель помолчал, затем продолжил:

– Ко многим из знакомых мне женщин повелительница Смерть явилась слишком рано. Едва в них расцветала жизнь, как ее забирали. Что я должен думать по этому поводу?

– Мэри Роджерс вы относите к их числу?

– Знаете, что сказала моя дорогая маленькая женушка? – промолвил поэт, казалось, изо всех сил стараясь проигнорировать этот вопрос. – Она обещала, что после смерти вернется и станет моим ангелом-хранителем.

– Уверен, Сисси так и сделает, если представится возможность, – сказал Хейс.

По посмотрел сквозь него каким-то нездешним взглядом, после чего, вытащив лодку на берег, побрел по выложенной камнем дорожке к маленькому белому дому.

– Вы думаете, это правда, главный констебль? Думаете, мне нужна защита с того света?

– Вам это лучше знать. Есть ли на вашей душе грех, из-за которого может потребоваться защита в ином мире? Надеюсь, сэр, что нет.

По возвращении в дом Хейса больше всего поразила не теснота, в какой жила бедная семья По, а порядок и чистота, царившие повсюду. Благородное и упорное желание миссис Клемм устроить своим детям достойные, если не безупречные, условия существования.

Сыщик неожиданно вспомнил, что покойная жена тоже любила порядок, и его охватила печаль.

Вскоре явилась сама пожилая дама, с полным подолом репки и листьев одуванчиков, сорванных в поле. Увидев детектива, она помрачнела, но вела себя вежливо и сердечно. Извинившись, объяснила, что овощи предназначены для Эдди, но обещала сходить и набрать еще: ведь главный констебль останется на ленч?

Гость попросил хозяйку не беспокоиться, заявив, что никак не сможет остаться.

Из вежливости Мадди стала расспрашивать сыщика о здоровье его дочери: Ольга несколько раз была на Эмити-стрит вместе со «звездными сестрами», навещавшими Сисси из сострадания.

Наконец миссис Клемм вернулась к плите, где уже варился «одуванчиковый суп», как она это называла, хотя Хейс заметил, что у нее нет ни куриного бульона, ни соленой свинины.

Вирджиния, вероятно, заснула на своей соломенной постели; однако, собравшись уходить, констебль услышал, как она ворочается там и заходится душераздирающим кашлем.

Из-за болезни девушке предоставили комнату в задней части дома; любимица семьи, кошка Катерина, ласково мурлыкала у нее на постели.

Мадди и Эдгар жили вместе в комнате с односпальной кроватью, примыкавшей к кухне. Для поэта в чулане был постелен соломенный тюфяк.

Сисси звала:

– Эдди! Эдди, дорогой братец, загляни ко мне.

Миссис Клемм выпроводила их из дома.

– Иди, малыш. Уладь свои дела с этим человеком. Твоя сестра знает, как сильно ты ее любишь. Я присмотрю за ней.

По поцеловал пожилую женщину.

– Матушка, – проговорил он, взглянув на Хейса, – что бы я без тебя делал?

Мужчины вышли на улицу и немного постояли на крыльце, глядя на корабли, идущие по Ист-Ривер.

– Без этой женщины я бы ни за что не смог протянуть даже ту малость, какую уже просуществовал на свете, – признался писатель, оказавшись на свежем воздухе. – Беды и испытания наложили свой отпечаток на нас с женой. Но она, наша милая тетушка, – настоящая страдалица. Зачем же мой дед, отец милой Мадди, и его товарищи семьдесят лет назад сражались за революцию, за самую странную из когда-либо существовавших идей: доказать, что все люди рождены свободными и равными друг другу?

– Эта книга на вашем столе, – произнес детектив, – она ведь от Джона Кольта, не так ли?

На мгновение взгляд По прояснился. Потом пелена упала снова.

– Что вы имеете в виду?

– Я узнал почерк на фронтисписе. Откуда она у вас? Даже и не думайте врать! Нужно ли мне еще раз напоминать вам: добропорядочные граждане всегда говорят правду! Я хочу, чтобы вы знали: несмотря ни на что, считаю вас добропорядочным гражданином нашего города, сэр.

– Мне сообщили, что по некоторому адресу на Принс-стрит ожидает посылка, – сказал поэт. – Ничего более. Мне сказали, что это книга и она ничего не стоит. Там была рукопись. Я узнал почерк и стихи.

– Какая марка была на посылке?

– Ничего не было. Там просто значился адресат: «Ворону».

– Что вы подумали на этот счет?

– Поначалу – ничего. При моем ремесле такое часто случается. Каждый думает, что умеет писать, и хочет быть опубликованным. Я ничего не подозревал, покуда не увидел почерк.

– А потом?

– Потом я подумал, что Джону Кольту не следовало оставлять подобных улик. Ведь это доказательство того, что он жив.

– В самом деле. А что за заведение на Принс-стрит?

– Притон Зеленой Черепахи.

– Зеленой Черепахи? – Хейс на минуту задумался. – Вы знаете, кто такой Томми Коулман, мистер По?

– Конечно, в «Томбс» он сидел в камере смертников напротив моего приятеля. Если верить газетам, этот ирландец мертв.

– Не более мертв, чем Кольт. Вы бы узнали его, если бы увидели?

– Ну, если он встанет из могилы… не знаю. Возможно.

– Кого-нибудь узнали в той пивной?

– Черепаху. Эту женщину невозможно забыть.

– Она сама отдала вам рукопись?

– Да.

– Там был кто-нибудь еще?

– Еще один член банды Томми Коулмана: хромой, с парализованными рукой и ногой.

– Щебетун Тухи?

– Это его имя?

– Прозвище.

– Там были и другие. Я слышал голоса. Они назвали еще одно имя. Я не помню, какое именно… – Поэт щелкнул пальцами. – Оссиан! Именно так.

– Оссиан? – Хейс снова задумался. – Мистер По, вы не могли бы принести рукопись Кольта?

«Из-под пера человека, который должен остаться безымянным…»

Несмотря на раздражавшие увеличительные линзы, констеблю пришлось прищуриться, чтобы полностью разобрать надпись на титульном листе. Сомнений быть не могло: перед сыщиком лежал тот самый поэтический опус, над которым он уже ломал голову на следующий день после побега заключенных.

 
Свершилось; однако ужасный страх
Меня охватил – тела коснуться.
Не мог бороться со мною прах,
Но я желал, чтобы он мог очнуться.
Схватить и ударить меня, как едва
Мгновенье ли, два тому назад.
Я голову поднял – но она
Скатилась обратно, в кровавый ад.
 
 
Что же мне делать с ношей такой?
Скорей запихни, засунь тело в ящик!
Толкай. Сильнее! Коль хочешь, спой
Песню его. Погоди. Оглянись!
 
 
Пихай! О, как ты неловок! Давай!
Рассвет над землей – все светлей и светлей.
Птицы щебечут; толкай, пихай
Тело внутрь – и беги скорей!
Всего через час проснется народ
И с грохотом двинется по мостовой.
Прочь! Спасай свою жизнь!
Ну вот —
В последнем жилище обрел он покой.
 

Когда Хейс вернулся к экипажу, Бальбоа сидел под кленом, доедая принесенный из дому завтрак.

– Еще кое-что, мистер По. – Детектив обернулся к поэту. – Меня беспокоит некоторое сходство судеб Мэри Роджерс и миссис Осгуд. Я не хочу верить в то, что вы повинны в гнусных деяниях, однако налицо связь с обеими женщинами. Если бы я задал Фрэнсис следующий вопрос: «Предлагал ли вам Эдгар сделать аборт?» – что бы она ответила?

– Сэр, я никогда не посоветовал бы подобного Фании. Она – мать двоих детей. Сама мысль о том, чтобы пресечь жизнь невинного младенца, разумеется, была бы ей ненавистна. Но я не предлагал этого.

– Послушайте, мистер По, ведь это очень серьезно. Существовала ли между Джоном Кольтом и Мэри Роджерс какая-то тайная связь?

Поэт колебался.

– Нет. О чем вы?

– Есть ли вероятность того, что девушка предпочла вашего приятеля? Пожалуйста, не отвечайте сразу. Я хочу выяснить: возможно ли, что именно этот молодой человек повинен в преступлении? Если он был любовником жертвы, такое могло случиться. Допустим, он счел необходимым аборт, принимая во внимание отношения с Кэролайн Хеншоу. Давайте представим на минуту: после гибели несчастной леди, которую он, быть может, любил, в душе юноши возник целый вихрь эмоций. Мистер Кольт буквально обезумел от горя и досады на самого себя. Его душевные влаги забродили, разогрелись, закипели, переполнили чашу – и исторглись наружу, результатом чего стало странное, бессмысленное убийство Сэмюела Адамса.

Писатель внимательно смотрел на Хейса.

– Я спрашиваю вас как профессионала, По. Взываю к вашей проницательности и интуиции. Дочь ругает меня, говоря, что интуиция – принадлежность старого мира, а в наши дни бал правит логика. Она называет вас мастером логических рассуждений. Возможно ли, что Джон Кольт виновен не только в убийстве издателя, но и в смерти девушки?

Поэт колебался. Потом произнес с запинкой:

– Возможно. Я не знаю… Возможно.

– Нет никаких сомнений, что Мэри ушла от вас к своему убийце. Есть ли у вас какие-нибудь предположения к кому?

Эдгар заплакал.

– Нет.

– Возможно ли, что она ушла к Кольту?

– Честно говоря, я не знаю.

Несчастный повернулся спиной к главному констеблю и заковылял обратно, к своей семье, а Хейс еще долго смотрел ему вслед.