Текст книги "Рунная магия"

Автор книги: Джоанн Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Нат Парсон наслаждался собой. Дело было не только в праздничной рясе или в ощущении, что все смотрят на него, величаво восседающего на белом коне. И не в пристальном внимании гостя из Края Света, который наблюдал за ним (с восхищением, как надеялся Нат) со своего поста у Ока Лошади. И не в благородном звучании собственного голоса, раскатывавшегося по холму, не в реве землеройных машин, не в дыме костров или ярмарочных шутих, которые трещали и сверкали. И даже не в том, что надоедливая девчонка наконец-то получит свое – и она, и чужак. Нет, все это было приятно, но корни счастья Ната Парсона уходили глубже.

Конечно, он всегда знал, что рожден для величия. Его жена Этельберта тоже видела это – вообще-то именно она уговорила его предпринять то долгое и опасное паломничество в Край Света, чтобы затем пробудиться для сурового долга веры.

Никто не отрицает, что Нат был поражен совершенством Универсального города, его монастырями и соборами, его впечатляющими галереями, его законами. Нат Парсон всегда почитал Закон – то, что Закон представлял собой в Мэлбри, – но Край Света окончательно открыл ему глаза. Впервые Нат узрел совершенный Порядок – Порядок, насажденный всемогущим духовенством в мире, где быть священником, даже деревенским пастором, означало снискать невиданные доселе власть, уважение и страх.

И Нат обнаружил, что ему нравится обладать властью. Он вернулся в Мэлбри с жаждой большего и последующие десять лет при помощи все более суровых проповедей и зловещих предостережений о грядущих ужасах собирал под своим крылом все больше почитателей, последователей, поклонников и учеников, в тайной надежде, что однажды его могут призвать на бой против беспорядка.

Но Мэлбри была тихим местом, и жизнь в ней текла вяло и сонно. В ней и обычные-то преступления случались редко, что же до смертельных преступлений – таких, какие позволили бы ему воззвать к епископу, а то и к самому Ордену, – то они были делом неслыханным.

Лишь однажды Парсон применил свою власть, когда черно-белая свиноматка была приговорена к смерти за неестественные деяния. Но его начальство с сомнением отнеслось к данному случаю, и лицо Ната рдело как свекла, когда он читал ответ Торвала Бишопа из-за перевала.

Торвал, разумеется, был из Райдингза и пользовался любой возможностью высмеять соседа. Неприятно. С тех пор Нат Парсон искал случая сравнять счет.

Если бы Мэдди Смит родилась на несколько лет позже, часто говорил он себе, ее можно было бы счесть ответом на его молитвы. Но Мэдди уже исполнилось четыре года, когда Нат Парсон вернулся из Края Света, и если новорожденное дитя еще можно было взять под опеку, то тут нечего было и пытаться – пришлось переделать Закон Края Света под нужды прихожан, дабы не навлечь недовольства Торвала Бишопа и ему подобных.

И все же он следил за девчонкой Смита и оказался прав: от такого вопиющего преступления, как это, Торвал не смог отмахнуться. Нат встретил гостя из Края Света с чувством долгожданного удовлетворения.

Нату здорово повезло. Замечательно было уже то, что экзаменатор из Края Света согласился осмотреть его скромный приход. По счастливой случайности, этот самый экзаменатор (приехавший с официальным поручением в Райдингз) находился всего в дневном переходе от перевала Хиндарфьялль, что выходило за рамки самых смелых надежд Ната. Ведь это значило, что можно не ждать недели или месяцы, пока чиновник приедет из Края Света, – экзаменатор доберется до Мэлбри всего за сорок восемь часов. Также это значило, что Торвал Бишоп не сможет вмешаться, как бы ему ни хотелось, – и уже одного этого хватало, чтобы наполнить сердце Ната Парсона праведным ликованием.

Экзаменатор сказал Нату множество хвалебных вещей: превознес его преданность долгу, выказал лестный интерес к мыслям Ната насчет Мэдди Смит, ее дружка, одноглазого коробейника, и артефакта, который они называли Шепчущим, – о нем Адам узнал из их разговора на склоне холма.

– И с тех пор никаких следов ни мужчины, ни девочки? – спросил экзаменатор, оглядывая холм светлыми глазами.

– Никаких, – ответил пастор. – Но мы все равно найдем их. Даже если нам придется сровнять холм с землей, мы найдем их.

Экзаменатор одарил его одной из своих редких улыбок.

– Не сомневаюсь, брат, – сказал он, и по спине Ната прокатилась сладостная дрожь.

«Брат, – подумал он. – Ты можешь на меня рассчитывать».

Адам Скаттергуд тоже наслаждался собой. За короткое время, прошедшее после исчезновения Мэдди, он почти полностью забыл то унижение, которому подвергся в руках ведьмы, и чем большая суета поднималась, тем больше он мнил о себе. Для мальчика с таким ограниченным воображением Адам поведал очень многое, подогреваемый Натом и своим собственным желанием утопить Мэдди раз и навсегда.

Результат превзошел все их ожидания. Рассказы повлекли поиски, волнения, визит епископа, экзаменатора – экзаменатора, без шуток! – а теперь еще и изумительную смесь ярмарки и охоты на лис, с Адамом в роли юного героя дня.

Адам бросил быстрый взгляд через плечо. На холме было четыре машины, четыре гигантских сверла из дерева и металла, каждую из которых тащили два быка. Из четырех просверленных дыр, по две с каждой стороны Лошади, летели комья красной глины. Вокруг дыр копыта животных протоптали в земле такие глубокие борозды, что очертания Лошади почти стерлись, но Адам все равно видел, что вход запечатан надежно, как всегда.

Бам-бам-бам!

Одно из сверл снова налетело на камень. Быки напряглись и заревели. Нат Парсон возвысил голос над скрежетом механизма. Прошла минута, другая. Быки не останавливались, сверло сделало пол-оборота, и – крак! – механизм завертелся вхолостую.

Двое мужчин подошли к животным. Третий забрался в дыру, чтобы оценить вред, нанесенный сверлу. Оставшиеся машины неумолимо продолжали работать. Ната Парсона неудача оставила равнодушным. Экзаменатор предупредил его, что может понадобиться время.

Книга четвертая
Слово

Миром правят не короли, а историки.

Пословицы, 19

Глубоко в тоннелях Подземного мира Мэдди проголодалась, устала и вконец потеряла терпение. Коридор был все время одинаковым. Они шли уже много часов, и от ровного шаркающего ритма собственных шагов в полумраке ее начало изрядно подташнивать.

Сахарок надулся, когда стало ясно, что ему придется пройти всю дорогу до Спящих.

– Далеко еще? – спросила Мэдди.

– Не знаю, – сурово ответил он. – Никогда не забирался так далеко. И ты бы не стала, если бы знала, что там.

– Ну так расскажи мне, – заявила Мэдди, с трудом сдерживая желание размазать гоблина мыслью-стрелой но ближайшей стене.

– Да как он может тебе рассказать? – вставил Шепчущий. – Он судит по легендам и байкам. А их придумывают невежды, чтобы помогать глупцам и смущать доверчивых.

Мэдди вздохнула.

– Полагаю, ты мне тоже не скажешь.

– Еще чего, – согласился он, – нечего портить сюрприз.

И они, шаркая, пошли дальше по коридору, который пах кисло и затхло и был длиной во многие лиги (хотя на самом деле в нем было всего три или четыре мили). Когда они оставили холм позади, грохот машин ослаб, хотя они все равно слышали странные хлопки, последовавшие за ним, и ощутили ледяную дрожь, что прокатилась по всему гранитному пласту над их головами.

Мэдди остановилась.

– Это еще что такое, Хель побери?

Это отголоски чар, подумала Мэдди. Безошибочно узнаваемые, но гораздо более громкие и гораздо более мощные, чем отголоски всех простых заговоров, которые она слышала до сих пор.

Шепчущий заблестел, точно глаз.

– Ты знаешь, да? – поинтересовалась Мэдди.

– Знаю, – сказал Шепчущий.

– И что это было?

Шепчущий самодовольно замерцал.

– Это, дорогуша, было Слово, – сообщил он.

Нат Парсон едва сдерживал возбуждение. Конечно, он слышал о нем – все слышали, – но никогда не видел в действии, и результат оказался куда поразительнее и куда ужаснее, чем он когда-либо мог надеяться.

Экзаменатору пришлось больше часа молиться, чтобы подготовиться. К этому времени холм весь дрожал, создавая глубокий резонанс, который впивался в барабанные перепонки Ната. Деревенские чувствовали его, у них волосы вставали дыбом, они тряслись, смеялись, сами не зная почему. Даже быки что-то ощущали, мыча и надрываясь в своей упряжке, пока машины продолжали молоть. Экзаменатор с бледным лицом, блестящим от пота, наморщив лоб от напряжения, дрожа всем телом, протянул наконец руку и заговорил.

Если честно, никто не понял, что он сказал. Слово беззвучно, хотя все потом говорили, будто что-то почувствовали. Кто-то заплакал. Кто-то завопил. Кто-то якобы услышал голоса давно умерших. Кто-то ощутил экстаз, который показался почти непристойным, почти опасным.

Локи почувствовал его, когда был в лесу Медвежат, но так отчаянно стремился отыскать Мэдди и Шепчущего, что принял вибрацию – и последующий треск – за работу землеройных машин на холме.

Одноглазый ощутил Слово как внезапный наплыв воспоминаний. Воспоминаний о сыне Бальдре, убитом стрелой из омелы, о верной жене Фригг, о сыне Торе – обо всех давно потерянных, чьи лица редко возвращались в его мысли.

По холму пробежала дрожь пробуждения, заставившая волосы Ната встать дыбом. Затем раздался треск, точно удар молнии.

Законы, вот сила!

– Законы, – произнес он.

Экзаменатор был единственным, кого, похоже, не впечатлил процесс. Вообще-то Нату показалось, что он выглядит почти скучающим, словно исполняет какую-то повседневную рутину, нечто утомительное, но не более волнительное, чем разорение гнезда ласки. Затем Нат все забыл и, как и прочие, просто уставился во все глаза.

У ног экзаменатора в земле открылся неровный разрыв, примерно шестнадцать дюймов длиной и три дюйма шириной. Его форма казалась важной – это была перевернутая Юр, Основание, хотя Нат, который не был знаком с рунами Старого алфавита, не понял ее значимости.

– Я сломал первый из девяти замков, – произнес экзаменатор своим невыразительным голосом. – Оставшиеся восемь целы, ликвидировать их – задача самая важная.

– Почему? – спросил Адам на радость Нату, потому что тот сам хотел задать этот вопрос, но не осмелился, опасаясь показаться невежественным.

Экзаменатор коротко и нетерпеливо вздохнул, словно сокрушаясь о серости этого грубого народа.

– Видишь эту метку, рунную метку? Она указывает на вход в холм демонов. Осталось сломать еще восемь таких замков, прежде чем машины смогут войти внутрь.

– А откуда вы знаете, что нет другого пути в холм? – спросил Дориан Скаттергуд, который стоял рядом.

– Их несколько, – сообщил экзаменатор. По-видимому, он наслаждался собой, хотя его голос оставался сухим и презрительным. – Однако первым делом враг защитил холм от любого вторжения. Зарылся глубоко, как кролик, что унюхал ястреба. И теперь, как видишь, холм запечатан. Ни войти, ни выйти. Но, как знает всякий охотник, иногда полезно засыпать побочные кроличьи норы землей, прежде чем поставить капкан у главного лаза. И когда этот лаз откроется, – экзаменатор холодно улыбнулся, – мы, Парсон, выловим их оттуда.

– Ты имеешь в виду… добрый народец? – раздался голос из-за спины.

Это была Полоумная Нэн из Фоджес-Пост, возможно, единственная, подумал Нат, кто осмелился открыто сказать о фейри, да еще перед лицом экзаменатора, ни больше ни меньше.

– Называйте их по имени, госпожа, – посоветовал экзаменатор. – Разве может добро исходить из этого средоточия зла? Они – Горящие, дети Огня, и должны быть преданы огню, все до единого, пока Порядок не встанет над всем и мир не очистится от них навеки.

Толпа одобрительно загудела, но Нат заметил, что Полоумная Нэн не присоединилась к гулу, и еще кое-кому, похоже, было немного не по себе. Их легко понять, думал он. Даже в Крае Света силы, подобные тем, коими обладает экзаменатор, – явление редкое, честь, доверенная высшим и святейшим слоям духовенства. Торвал Бишоп не одобрил бы их; старикам вроде Торвала подобные вещи кажутся опасно близкими к магии – а она, разумеется, мерзость, – но Нат Парсон, который путешествовал и немного повидал мир, безошибочно отличал одно от другого.

– Но не детей, – не отставала Нэн. – Я хочу сказать, гоблины, добрый народец, – с ними все понятно, но настоящих-то детей мы ведь не собираемся вычищать, верно?

Экзаменатор вздохнул.

– Дети Огня – не дети.

– Ну и прекрасно, – с облегчением выдохнула Полоумная Нэн. – Потому как мы знаем Мэдди Смит с пеленок, и, хотя она была немножко дикой…

– Госпожа, судить – дело Ордена.

– Да, несомненно, но…

– Прошу вас, мисс Фей, – перебил ее Нат. – Это больше не дело общины. – Он немного выпятил грудь. – Это вопрос Закона и Порядка.

– Слово? – повторила Мэдди. – Хочешь сказать, оно существует?

– Ну разумеется, оно существует, – подтвердил Шепчущий. – А как еще, по-твоему, победили асов?

Мэдди никогда не читала Хорошую Книгу, хотя довольно хорошо знала «Бедствие» и «Покаяния» по воскресным проповедям Ната Парсона. Только Нату и горстке его подмастерьев (исключительно мальчиков) было позволено читать ее, да и то чтение было ограничено так называемыми открытыми главами: «Бедствие», «Покаяния», «Законы», «Списки», «Медитации» и «Обязанности».

Некоторые главы Книги были заперты серебряными замками, их дужки протыкали страницы насквозь, а ключ хранился на тонкой цепочке, которую Нат Парсон носил на шее. Проповеди никогда не читались по этим так называемым запертым главам, хотя Мэдди знала часть их названий от Одноглазого.

Там были Книга Аптекарей, посвященная медицине, Книга Выдумок с рассказами о Древнем веке, Книга Апокалипсиса, которая предсказывала последнюю Чистку, и, самое главное, Книга Слов, где перечислялись все дозволенные заговоры (или гимны, как предпочитал их называть Орден), которые особые, отобранные священники смогут использовать, когда настанет время Чистки.

Но в отличие от остальных запертых глав Книга Слов была закрыта на золотой замок, и это была единственная глава Книги, недоступная даже пастору. У него не было ключа от золотого замка, и, хотя он несколько раз пытался его взломать, ничего не получилось.

Если честно, в прошлый раз, когда он ковырялся в золотом замке шилом кожевника, замок предупреждающе засветился и изрядно раскалился, после чего Нату хватило осторожности оставить попытки. Он понял, что замок заговорен (вообще-то это здорово напоминало рунный наговор, который девчонка Смита наложила на двери церкви), и хотя он был разочарован, что начальство выказало ему так мало доверия, но не имел никакого желания оспаривать это решение.

Мэдди знала все это, потому что, когда ей было десять, Нат попросил ее снять замок, утверждая, будто потерял ключ и должен посоветоваться с Книгой о делах прихода.

Мэдди со злорадством отказалась. «Я думала, девочкам нельзя трогать Хорошую Книгу», – скромно промолвила она, наблюдая за пастором из-под опущенных ресниц.

Так и было. Нат заявил об этом накануне, всего за неделю до этого случая, когда заклеймил в своей проповеди дурную кровь, распущенность и недалекий ум всех женщин в целом. После этого он, разумеется, не мог более настаивать, так что Книга Слов осталась запертой.

В результате у Ната не прибавилось симпатии к Мэдди; более того, именно в тот миг неприязнь пастора превратилась в ненависть и он начал выискивать любую возможность оправдать официальный Экзамен для дерзкой, хитрой дочки Джеда Смита.

– Но у пастора не было Слова, – возразила Мэдди. – Только экзаменатор может…

Она осеклась и уставилась на Шепчущего.

– Экзаменатор? – недоверчиво пробормотала она. – Он позвал экзаменаторов?

«Миром правят не короли, а историки». Эту пословицу часто повторял Одноглазый, но даже Мэдди не понимала, насколько она верна.

Орден экзаменаторов был основан пятьсот лет назад, в отделе записей Великого университета Края Света. Там все и должно было произойти, разумеется. Край Света всегда был центром мира. Он был финансовой столицей и резиденцией короля. Там находились парламент и огромный собор Святого Сепуке. Ходили слухи, что в подземельях отдела записей расположена библиотека с более чем десятью тысячами томов: стихов и научных трудов, исторических книг и рукописей, к которым имеют доступ только серьезные ученые – профессора, магистры и другие старшие сотрудники.

В те дни экзаменаторы были простыми служащими университета. Они были обычными мирянами, и их экзаменационные процедуры состояли лишь из письменных тестов. Но после Бедствия и в последовавшее смутное время университет оставался символом Порядка. Постепенно его влияние росло. Писались истории, делались выводы, опасные книги прятались. И потихонечку, осторожно власть сменила хозяина. Теперь она принадлежала не королям или воителям, а отделу записей и небольшой клике историков, ученых и богословов, которые назначили себя единственными летописцами Бедствия.

Хорошая Книга стала вершиной их трудов: история мира с его едва не состоявшимся разрушением силами Хаоса, каталоги мирового знания, науки, философии и медицины, список заповедей, гарантирующих, что в будущем Порядок обязательно восторжествует.

Так зарождался Орден. Его члены – не вполне священники, не вполне ученые, хотя обладающие чертами и тех и других, – с годами становились все более могущественными. К концу первого столетия после Бедствия они распространили свое влияние далеко за стены университета, в мир за ними. Они контролировали образование и следили, чтобы грамотными были только священники, члены Ордена и их подмастерья. Понятие «Университет» разрослось, стало «Универсальным городом». Шли годы, люди забыли, что когда-то книги и учеба были доступны всем, и начали верить, что все всегда было так, как сейчас.

С тех пор Орден рос и рос. Король красовался на монетах, но сколько их чеканить – решал Орден; Орден управлял парламентом, армия и полиция тоже находились в его ведении. Орден был несметно богат, он обладал привилегией захватывать землю и собственность всех, уличенных в нарушении Закона. Он постоянно набирал новых членов, в основном из духовенства, а также и студентов, начиная с тринадцати лет. Эти подмастерья, которые отказывались от своих имен и отрекались от семей, часто превращались в наиболее рьяных сторонников Ордена и неустанно карабкались вверх по служебной лестнице в надежде, что однажды их сочтут достойными получить ключ от Книги Слов.

Все слышали о том, как один подмастерье донес Ордену, что его отец не посещает молитвы, как какую-то старуху подвергли Чистке за то, что она украсила колодец желаний или завела кошку.

Край Света, конечно, привык к этому; но если бы кто-нибудь сказал Мэдди Смит, что житель Мэлбри – пусть даже такой тщеславный и тупой, как Нат Парсон, – намеренно привлечет внимание экзаменаторов, она бы никогда этому не поверила.

Через два часа коридор расширился, тусклый свет слабо отразился от покрытых слюдой стен. Кислый запах погреба, наполняющий подземелья холма, больше нисколько не беспокоил Мэдди. Вообще-то сейчас, когда она об этом задумалась, ей показалось, что воздух стал приятнее, чем прежде, хотя заметно похолодало.

– Мы приближаемся к Спящим, – отметила она.

– Ага, мисс, – согласился Сахарок, который нервничал все сильнее и сильнее по мере того, как они продвигались к своей цели. – Недолго осталось. Ну ладно, я свое дело сделал, и если никто не против…

Но взгляд Мэдди упал на что-то, на светящуюся точку, слишком бледную, чтобы оказаться пламенем костра, и слишком яркую, чтобы быть отражением на камне.

– Да это же дневной свет! – Ее лицо просияло.

Сахарок поразмыслил, не поправить ли ее слова, затем пожал плечами.

– Это Спящие, мисс, – тихо произнес он.

И в этот миг его отвага окончательно истощилась. Он многое мог вынести, но с него довольно. Для всякого гоблина настает время собирать остатки смелости и бежать. Сахарок-и-кулёк повернулся и припустил.

Мэдди подскочила к свету, слишком возбужденная, чтобы задумываться о дезертирстве Сахарка или о том, что свет на самом деле вовсе не похож на дневной. Он был холодным и серебристым, как бледный краешек летнего предвестника рассвета. Он был слабым, но вездесущим. Мэдди видела, что он окутывает стены коридора молочным свечением, выхватывая частицы слюды в скале и подсвечивая струйки пара, которые вылетали изо рта Мэдди в морозный воздух.

Теперь она увидела, что перед ней пещера. Коридор расширился, превратился скорее в тоннель, а затем оборвался. Мэдди, которая считала себя привыкшей к чудесам после приключений под холмом, протяжно вздохнула от удивления. Пещера была безгранична. Девочка слышала рассказы об огромных соборах в Крае Света, соборах, больших, как города, со стеклянными шпилями, и в ее воображении они чем-то походили на эту пещеру. Тем не менее прозрачная громада пространства едва не сокрушила Мэдди. Внизу простиралось колючее море светящегося голубого льда, над ним вздымались своды с тысячами поразительных завитков и вееров, поднятые на невообразимую высоту прозрачными колоннами, широкими, как амбарные двери.

Пещера была бесконечна – по крайней мере, так поначалу казалось, – и свет словно был пойман в древний лед, свет, сиявший, будто средоточие звезд.

Мэдди долго смотрела, затаив дыхание. Над головой кое-где проглядывало небо, тонкий ломтик луны рисовался на клочке темноты. Из щелей в сводах падали сосульки, с грохотом ныряли вниз, на сотни футов, и повисали кристаллами у нее над головой. «Если я брошу камень… – Мэдди внезапно пробрал озноб. – Или хотя бы повышу голос…»

Но сосульки были наименьшим из тысячи чудес, наполняющих пещеру. Там были филигранные нити не толще паутины, стеклянные цветы с лепестками из замерзшего тумана. Сапфиры и изумруды росли из стен; акров пола, более гладкого, чем мрамор, хватило бы и миллиону танцующих принцесс.

А свет, он светил отовсюду, чистый, холодный, безжалостный. Когда глаза привыкли, Мэдди увидела, что он состоит из следов-подписей. Их были тысячи, они прошивали восторженный воздух во всех направлениях. Мэдди никогда, ни разу в жизни не видела столько подписей.

Их яркость лишила ее дара речи. «Боги живые, – подумала девочка, – Одноглазый ярок, Локи еще ярче, но по сравнению с этим они лишь свечи в солнечный день».

С широко распахнутыми глазами она двинулась глубже в пещеру. Каждый шаг дарил ей новые чудеса. Мэдди едва могла дышать, едва могла даже думать – от удивления. Затем она увидела перед собой то, что мгновенно затмило все остальное: грубо высеченный блок голубого льда с тонкими колоннами по четырем углам. Мэдди вгляделась получше – и закричала, увидев замурованное глубоко подо льдом то, что могло быть только…

Лицом.