Текст книги "Рунная магия"
Автор книги: Джоанн Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Меньше чем за минуту, после одного-единственного слова, жизнь, которую Нат всегда знал, кончилась. Больше нет дома, нет жены, паствы, уюта, амбиций. Он стал беглецом.
Впереди него снежная волчица бежала к безопасности холма Красной Лошади. Воздух был резким и чистым, земля под ногами хрустела от мороза. Занималась заря, пели птицы, бледно-зеленый свет вытеснил фиолетовый с неба. Нат внезапно понял, что в последний раз видел рассвет много лет назад.
Теперь он мог любоваться им в любое время.
Это так поразило его, что он засмеялся вслух. Снежная волчица на мгновение остановилась, рыкнула и побежала дальше.
Нат не обращал на нее внимания. Наконец-то свобода, свобода делать то, о чем он всегда мечтал, свобода применять свои способности, свою силу…
«Чур меня!»
Нат нахмурился. Кто это сказал? Он помотал головой, чтобы в ней прояснилось. Он пережил нелегкое испытание, сказал он себе. Вполне естественно, что у него в мыслях некое замешательство, некая неразбериха. В конце концов, он потерял жену…
«У экзаменатора Ордена нет жены».
Слова незваными явились ему в голову, и теперь он вспомнил их словно во сне, вспомнил, как говорил что-то в этом роде Этельберте, перед тем как упасть без сил.
Это был тот же самый голос. Печальный, но вместе с тем властный – тихий, отчетливый, с оттенком высокомерия и, как показалось Нату, почти знакомый, навязчивый, как мелодия, забытая с детства и неожиданно услышанная много лет спустя где-то вдалеке.
– Кто ты? – прошептал Нат, широко распахнув глаза. – Ты демон? Я что, одержим?
В его голове раздался вздох не громче дуновения ветерка.
«Он слышит меня, – вздохнул голос. – Наконец-то он услышал меня».
– Кто ты? – резко повторил пастор.
«Человек, – ответил голос. – Наверное, человек…»
– Какой еще человек? – спросил Нат.
«Элиас Рид, – шелестел голос. – Экзаменатор номер сорок четыре двадцать один девятьсот семьдесят четыре».
Какое-то время Нат Парсон стоял как вкопанный. Рассвет обернулся разочарованием. Солнце не светило, день обещал быть пасмурным. Внезапно Нату ужасно захотелось облегчиться, но устроиться в ближайших кустах почему-то казалось неприличным из-за незваного гостя в голове.
– Ты должен быть мертв, – выдавил из себя пастор.
«Возможно, – согласился экзаменатор, – но я еще здесь».
– Ну так иди отсюда, – предложил Нат. – Соединись с Безымянным, или с ордами Хель, или куда там положено идти после смерти.
«По-твоему, я не пытался? – спросил экзаменатор. – По-твоему, мне хотелось застрять у тебя в голове?»
– Я не виноват, что ты застрял.
«Да неужели? – изумился экзаменатор. – А кто встал у меня на пути, когда я произнес Слово? Кто украл силу моего последнего заклинания? И кто после этого использовал Книгу Слов как попало, без какого бы то ни было права, не говоря уже о посте, медитации или тем более каком-либо из продвинутых или хотя бы промежуточных состояний Блаженства?»
– Ой! – воскликнул пастор, – Вот оно что.
Повисла довольно долгая тишина.
– Я хотел добра, – наконец произнес он.
«Ничего подобного, – возразил экзаменатор. – Ты хотел отобрать силу».
– Тогда почему ты меня не остановил?
«Ах», – выдохнул экзаменатор.
И вновь тишина.
– Ну? – не унимался Нат.
«В качестве живого экзаменатора я имел определенные обязанности, определенные ограничения: соблюдение процедур, воздержание, подготовка, а теперь… – Он замолчал, и Нат ощутил его смех внутри головы. – Мне правда надо объяснять, Парсон? Ты попробовал это сам, ты знаешь, каково оно на вкус…»
– Значит, весь этот бред насчет использования Слова без специального права ты нес, просто чтобы принизить меня?
«Ну, надо признать, ты всего лишь пастор и…»
– «Всего лишь пастор»! Да к твоему сведению…
«Приятель, я…»
– И не называй меня приятелем!
С этими словами Нат расстегнул брюки, повернулся к кустам и оросил их обильно и обстоятельно. Экзаменатор 4421974 фыркал и возмущался у него в голове, а Скади в виде волчицы унюхала запах добычи и, забыв о небольшой драме, разыгравшейся на дороге позади нее, понеслась к Оку Лошади.
Охрана на холме заметила их приближение. Охранников было немного – четыре человека, поставленных Натом с наказом докладывать о любых необычных действиях, направленных на Око Лошади или из него. Таковых, к большому облегчению охраны, не наблюдалось, за вычетом небольшой беготни в районе полуночи, которую вроде бы устроили крысы (на самом деле ее устроили гоблины).
Сейчас мужчины дремали под колесом одной из заглохших машин, а Адам Скаттергуд, который храбро вызвался на самую безопасную работу, сидел по-турецки на камне, поедал копченую колбасу и следил за дорогой.
Он мигом вскочил со своего места, едва увидел Ната.
– Мистер Парсон! Вон там!
Как и предполагалось, его крик разбудил спящих. (Дядя пообещал ему шиллинг, если он не уснет.)
Дориан Скаттергуд открыл один глаз. Джед Смит и Одун Бриггс зашевелились рядом. Когда пастор добрался до подножия холма, все трое сделали вид, будто не спали все это время.
Тогда-то они и увидели белую волчицу. Она бежала перед пастором, взбираясь на холм с невидимой стороны, и потому очутилась перед ними, прежде чем они поняли, что происходит. Белая снежная волчица с серыми полосами, темная бархатистая морда оскалена в рыке, зубы острые и белые, как частокол сосулек.
Охранники запаниковали. Волки – редкость в долине Стронд, и никто, кроме Дориана, никогда еще не встречал их так близко. Опыт спас ему жизнь. Дориан инстинктивно встал перед волчицей, с громким криком раскинул руки, и Скади свернула в сторону, унюхав более легкую добычу. Она прыгнула на Одуна, который полез за мешком (нож при этом бесполезно болтался на поясе), и аккуратно выдрала ему горло – точно яблоко из воды достала зубами в канун Дня всех святых.
Ночь для Охотницы выдалась нелегкая. Крах планов, слабость союзника, спасение жертвы и слишком много времени в звериной шкуре – все это, вместе взятое, усилило ее волчьи инстинкты, побуждая охотиться, кусать, искать облегчения в крови.
К тому же Скади была голодна. Она энергично потрясла жертву, хотя Одун уже наверняка умер, и, насладившись запахом крови, принялась за еду.
Остальные трое, не осознав происшедшее до конца, наблюдали. Джед Смит, осев от ужаса, потянулся за лежащим рядом арбалетом. Дориан очень осторожно начал пятиться по дальнему склону, ни на мгновение не спуская глаз с пожирающей добычу волчицы. (Это тоже спасло ему жизнь.)
Трусишку Адама отчаянно тошнило.
Тут-то Нат и подошел к ним.
– Мистер Парсон, – тихо произнес Джед.
Нат не обратил на него внимания. Он стоял в трансе, со слегка опущенной головой, и глядел только на лаз в холме. Жрущая волчица на мгновение подняла голову, оскалила зубы и вернулась к своей добыче. Пастор игнорировал это.
Адам Скаттергуд, прежде не замеченный в странных мыслях, неожиданно подумал: «Он выглядит мертвым».
На самом деле Нат еще никогда не чувствовал себя настолько живым. Внезапное явление экзаменатора 4421974 развеяло мрак в его голове. Он не безумен, как предполагал. Голос действительно существует. Первоначальный страх и ярость из-за вторжения улеглись. Теперь он понимал, что бояться нечего. Власть у него. Он главный. И разве не прекрасно, разве не справедливо обладать такой властью над человеком, который пренебрегал им?
«Твоя волчица жрет того парня. Решил на всякий случай тебе сообщить».
Нат глянул на Скади. Ее морда, шея и передние ноги были перемазаны кровью.
– Пусть, – сказал он. – Ей надо поесть.
Джед Смит с поднятым арбалетом услышал это и замер в ужасе. После кутузки он с радостью обходил бы Скади стороной. Россказни о ее силах разошлись далеко, и он не сомневался, что это та самая демоница, которая убила экзаменатора и завладела душой пастора.
– Мистер Парсон, – робко начал он.
Неестественно яркие глаза уставились на Джеда.
Джед сглотнул. Обернувшись, он увидел, что Дориан сбежал и на холме остались только он и Адам.
– Ей понадобится одежда, – сообщил пастор. – Его вся в крови.
Джед Смит покачал головой. Его рука дрожала так сильно, что арбалет казался размытым пятном.
– Не отдавайте меня ей, – взмолился Джед. – Я ничего не скажу.
Интересно, подумал Нат Парсон. Он всегда считал Джеда быдлом, которое умеет только метко стрелять, не более. Но вот как он разумно заговорил! Конечно, дело ясное, даже от самого ревностного своего прихожанина Нат не мог ожидать согласия с убийством жителя деревни. Не будет свидетелей – и все решат, что Одун пал жертвой бродячего волка. Но если Джед заговорит…
С некоторым удивлением Нат размышлял, до чего просто убить человека. Возможно, его ожесточила смерть Этель, возможно – полевой опыт экзаменатора. Неделю назад Нат Парсон счел бы убийство таким же немыслимым, как служить мессу голым. Теперь же все изменилось, и он с изумлением понял, что ему все равно.
«Прекрасно, – сказал экзаменатор. – Необходима смелость, чтобы делать то, что должно».
– Так значит… – Нат умолк, намеренно перебирая слова в голове.
«Так значит, в подобном деянии нет греха?»
«Конечно нет, – немедленно ответил голос. – Единственный грех – не выполнить свой долг».
«Мы сходно мыслим», – с удивлением подумал Нат.
«Быть может, поэтому наши сознания так перемешались».
На мгновение Нат погрузился в размышления. Почему случилось то, что случилось? Встреча близких умов, стремящихся к единой цели в ключевой момент?
Он улыбнулся Джеду.
– Хорошо, – произнес он. – Но мне понадобится твоя одежда. Быстрее, парень. Время не ждет.
– Обещаете? – спросил Джед, которого все еще трясло так сильно, что он с трудом развязал шнурок на ботинке. – Обещаете защитить меня от нее?
– Обещаю, – успокоил его Нат, продолжая улыбаться Джеду, который, немного успокоившись, принялся за второй ботинок.
«В конце концов, я почти не солгал, – сказал он себе, когда проговорил подходящий гимн и Джед Смит тяжело упал на землю. – Кроме того, – подумал Нат, слегка пошатнувшись, когда последствия Слова прокатились по холму, – почему все веселье должно доставаться асам?»
Книга седьмая
Нижний мир
Мертвые знают всё, но им наплевать.
Локабренна, 9:0
Многие дороги ведут в Хель. На самом деле можно утверждать, что все дороги рано или поздно приводят в Хель, лишенный трения шарнир между Порядком и Хаосом, где правит ничто и где ничто – и никто – никогда не меняется.
Истинный Хаос, как и Совершенный Порядок, в основном необитаем. Многочисленные создания, которые существуют в сфере его влияния: демоны, чудовища и так далее, – всего лишь прихлебатели, греющиеся в Хаосе, как земля греется в тепле солнца, прекрасно сознающие опасности чрезмерной фамильярности. Даже Сон, который имеет свои законы, пусть они и не всегда выполняются в других местах, течет слишком близко от Хаоса, чтобы было спокойно, вот почему столь немногие осмеливаются оставаться у него надолго. Что же до Нижнего мира – надо быть сумасшедшим, чтобы хотя бы помыслить о нем.
Так со все растущим беспокойством раздумывал Локи, пока они с Мэдди шли по долгой, наезженной дороге в Хель. Дорога легкая, по понятным причинам, хотя и менее ветхая, чем можно было бы ожидать. Мертвые оставляют меньше следов, чем живущие, но все равно коридор был изрыт глубокими колеями, а его каменные стены отполированы до зеркального блеска руками миллионов миллионов – а то и больше – уставших от жизни путников.
Но не Хель – их конечная цель. Это, думал Локи, было бы слишком просто. Нет, за Миром мертвых лежит Нижний мир, не столько земля как таковая, сколько один из множества островов, что разбросаны по широкой реке на границе между Подземным миром и Запредельным миром – по величайшему Речному Котлу, вечной реке, смертоносной даже для мертвых.
Шепчущий, к счастью, приумолк по мере того, как они приближались к Миру мертвых. Но Локи чувствовал его возбуждение – как тот чувствовал его страх – почти постоянно, отчего был предельно напряжен, пробираясь вперед. Именно что пробираясь: чары Локи подходили к концу, и его раздражало, что Шепчущий в любой момент может залезть ему в сознание и выкрутить его, как мокрую тряпку.
На какое-то время, однако, оракул оставил его в покое. Локи догадывался, что за молчанием скрывается осторожность, которой не было в начале их странствия.
Локи что-то прочел в его мыслях – или считал, что прочел, – и чувствовал, что, хотя Шепчущий наслаждается своей властью над ним, его тревожит, что еще Локи там увидит в следующий раз и о чем сможет рассказать Мэдди. Поэтому оракул почти не разговаривал с ними обоими, и повторения случившегося при переходе реки не было. Но все равно голова Локи болела, словно близилась буря.
Перейдя реку, они остановились поспать. Три часа сна, кусок хлеба и глоток воды, и они снова тронулись в путь, глядя только вперед и никогда – в сторону, говоря только при необходимости. Они покинули Надземный мир в одиннадцать утра. Если бы кто-то сказал Мэдди, что с тех пор прошло едва ли двенадцать часов, она бы ни за что не поверила.
И все же она шла, не жалуясь. Локи, который втайне ожидал, что к этому времени девочка повернет назад, с возрастающей тревогой вступил на последний участок пути.
Вокруг было полно мертвых. Сотня мертвых на кубический фут. Все они теснились в зловонном коридоре, лениво двигаясь вперед и вниз, насколько простирался взор. А простирался он не особо далеко: их туманные сущности мутили воздух, их вонь – куда страшнее, чем вонь любой навозной кучи, или скотобойни, или помойки, или полевого госпиталя, какую вы только когда-либо нюхали или воображали, – окутывала все, запускала глиняные пальцы в легкие, отравляла еду, питье, воздух, которым они дышали.
Сами мертвые, конечно, ничего не чувствовали. Но они были способны изображать чувства, и, когда путники рассекали их, как корабли рассекают густой туман, легионы мертвых инстинктивно жались к теплу живущих, мертвые пальцы хватались за одежду, за волосы, мертвые рты раскрывались в беззвучной мольбе.
Мужчины, женщины, воины, воры, мертворожденные дети и утонувшие моряки, вассалы, герои, поэты, короли, старцы, убийцы, головорезы и продавцы поддельных лекарств от чумы, утраченные возлюбленные, бывшие боги, неряшливые школьники, мнимые святые. Все мертвые существовали как тени – меньше, чем тени, – живых себя, и все же каждый был со своими унылыми цветами, так что Мэдди и Локи едва не утонули в их коллективном отчаянии, даже Шепчущий молчал.
– Ты уверена, что хочешь этого? – спросил Локи у Мэдди, которая тащилась впереди. – В смысле, что ты, собственно, пытаешься доказать? И кому?
Мэдди с удивлением посмотрела на него. Прошло так много времени с тех пор, как она в последний раз задавалась вопросом «Зачем?», и мысль о том, что даже сейчас у нее может быть выбор…
«Для кого я это делаю? – подумала она. – Для богов? Для миров? Для отца?»
Мэдди попыталась представить лицо отца – рыжебородого, добродушного тугодума Тора, известного ей из стольких сказок, что она не сомневалась, что узнает его везде. Но когда Мэдди думала «мой отец», перед ее мысленным взором представал не Громовержец и даже не Джед Смит, а Одноглазый, умный, саркастичный бродяга Одноглазый, который лгал ей, если не хуже…
И все же, несмотря на это, она ужасно скучала по нему, и если бы не была так уверена, что втянуть его в войну означает подвергнуть самой страшной опасности…
«Ищет ли он меня? Скучает ли по мне? А если узнает обо всем, будет ли мной гордиться?»
– Есть только один способ выяснить, – сказала она.
И упрямо пошла вперед.
Далеко ли еще? Узнать невозможно. Так близко к краю Хаоса Законы, связующие миры, искажены до неузнаваемости. Логика говорит, что подобное путешествие в подобное место невероятно. Но Мэдди и Локи шли между вероятностями, туда, куда логика, первейшая слуга Порядка, не может проникнуть.
Фокус, как и в случае с волшебством, состоял в том, чтобы не думать слишком старательно, что делаешь, проходить сквозь мир, словно во сне, не сдерживать себя идеями о том, что возможно, а что нет. Поэтому они бросили Наудр, чтобы открыть путь, и спустились невероятно глубоко в Мир мертвых. Когда настало утро (не то чтобы они знали, что это было утро), они обнаружили себя на скалистом утесе, под которым простирался подземный пейзаж со стоячими туманами и ленивыми темными реками, бескрайняя равнина, на которую со всех сторон струился тусклый фиолетовый свет. Они поняли, что смотрят на царство Хель.
В Хель холодно, но не слишком. Холод – своего рода действие, а Хель – место бездействия, и в нем зябко, как в остывшем очаге, как в безмолвной земле, как в могиле. Поэтому Локи и Мэдди мерзли, но не невыносимо, и устали, но спать отказывались. Но больше всего они страдали от голода и жажды, потому что их скромные запасы почти все вышли, а пить порченую воду Хель они не осмелились. Они по очереди несли Шепчущего (на чем настоял Локи, к удивлению Мэдди), но все равно продвигались медленно, и, сколько бы ни брели к унылому горизонту, тот ничуть не становился ближе.
– Оно что, бесконечное? – спросила Мэдди, когда они снова остановились передохнуть.
Локи глянул на нее и пожал плечами.
– Для одних – бесконечное. Для других… ну, чтобы пересечь его, нужно столько времени, сколько нужно.
– Что за нелепица, – сказала Мэдди. – Расстояния не меняются в зависимости от того, кто ты.
– Здесь меняются, – возразил Локи.
Усталые, они побрели дальше.
В Мире мертвых немного правил, но те, что есть, редко нарушаются. Смерть – место постоянного равновесия, отсутствие движения, развития, изменений. Конечно, никогда не предполагалось, что живые, движущиеся, меняющиеся люди посетят Хель. Немногие пытались (что неизбежно), но ничего хорошего у них не выходило, и большинство возвращались, если вообще возвращались, безумными или сломленными.
Даже боги старались обходить Мир мертвых стороной. Это мрачное место, и, хотя многие пытались торговаться с его Хранительницей: просить о помощи, молить отпустить одну, отдельную, совершенно особенную душу, – подобный договор всегда кончался слезами, провалом, медленной смертью или всем понемногу.
Ведь безопасное равновесие Хель дорого стоит. Никто не в силах поднять мертвых, не нарушив это равновесие. К тому же так близко к Нижнему миру последствия могут быть катастрофическими. В результате у Хранительницы Хель была репутация сварливой и нелюбезной особы. Никто еще не вышел из Мира мертвых живым с тех пор, как Мать Фригг вернулась одна, напрасно моля об освобождении Бальдра Справедливого перед концом Древнего века.
Локи прекрасно знал все это. С другой стороны, у него были основания полагать, что в его случае Хранительница Мира мертвых может снизойти до исключения. Очевидно, Шепчущий считал так же, что вполне устраивало Локи, ведь именно благодаря этому он был еще жив.
Он почувствовал нетерпение артефакта.
«Ты говорил, она будет здесь», – сказал оракул.
«Будет», – подумал Локи, надеясь, что не ошибается.
«Лучше бы была, потому что, если ты солгал…»
– Не волнуйся. Она придет, – произнес Локи вслух. – Как только узнает, что я здесь, она придет.
– Кто? – Мэдди уставилась на него.
– Хранительница Мира мертвых, – ответил он. – Наполовину Рожденная Хель. Моя дочь.
В тот момент, когда Мэдди и Локи входили в Хель, ваны на земле времени зря не теряли. Засада в пасторском дома предупредила их об измене Скади, но убийство Этель Парсон означало, что в деле появилась новая грань. Было ли это несчастным случаем? Была ли женщина простым наблюдателем, попавшим под огонь? Или же она – жертва, посланная, чтобы убедить их, будто со стороны людей никакой измены не намечалось?
– Конечно, это была измена, – сказал Фрей. – Нас выманили обещаниями переговоров, а потом попытались применить к нам Слово. Разве есть другое объяснение?
– Но что же Один? – спросил Браги, который выглядел взволнованным и вычесывал пыль из волос. – Он хотел поговорить. Он преломил с нами хлеб, он хотел мира с ванами…
– Не будь ребенком! – рявкнул Фрей. – По-твоему, он должен был нацепить табличку «Это ловушка»? Я считаю, время не ждет. В погоню за ним! Заставим его говорить.
Фрейя казалась задумчивой.
– Отравленный платочек, – промолвила она. – Совсем не похоже на Одина.
– А на Скади? – предположил Браги. – Если она хотела навредить нам, она могла это сделать в Зале Спящих, когда мы были беспомощны. Зачем оборачиваться против нас теперь?
– Возможно, она чего-то ждала, – заметил Фрей.
– Не верю, что она хотела нам навредить, – упрямо гнул Ньёрд, его синие, как море, глаза опасно сверкали.
– Что, серьезно? – потерял терпение Хеймдалль. – Старый дурак, что еще она должна сделать, чтобы ты поверил? Она схватит тебя за горло, а ты будешь думать, что это от избытка любви.
– Смешно.
– Ты смешон. Думаешь, только потому, что вы когда-то были вместе…
– Мой брак тут ни при чем.
– Твой брак рухнул, еще не начавшись…
Ваны вновь заспорили. Идун, которая не принимала участия в схватке, подошла к единственной жертве. Этель Парсон в ночной сорочке лежала во дворе лицом вниз. Клочок чар, бывший платком, таял в первых лучах рассвета. Шпильки выскочили из ее волос, на щеке было пятно грязи, она казалась маленькой и никчемной, жалкой сноской в описании происходящего.
Тихо опустившись рядом с ней на колени, Идун с жалостью и некоторым удивлением думала о загадочной стойкости людей. Такие хрупкие создания, думала она, так мало живут, но могут вынести море страданий. И даже удар, способный уничтожить богиню, не сумел погасить жизнь в этой женщине. О да, она умирала, но все же в ней теплилась искра. Когда Целительница коснулась лица Этельберты, ее веки слегка дрогнули.
Где-то невдалеке продолжали спорить остальные ваны. Предмет их спора не интересовал Идун. Слишком многие слишком сильно расстраиваются, и чаще всего по пустякам. Только смерть не банальна. Она заметила проблеск смерти в туманных глазах Этель и задумалась, стоит ли ей мешать. Женщина страдала и мучилась. Очень скоро она упокоится с миром. И все же она сражалась со смертью каждой клеточкой своего существа – Идун чувствовала это совершенно ясно.
Этельберта всегда была пассивной, покорной женой, доброй дочерью, скромной и неприметной всю свою жизнь. Подобные женщины при встрече со смертью смиряются без борьбы. Но в дочери Оуэна Гудчайлда звенела сталь. Она хотела жить – и поэтому Идун открыла коробочку, подвешенную на талии, и достала маленький ломтик сушеного фрукта. Он был не больше ногтя ее мизинца, но являлся пищей богов. Идун положила его под язык Этельберты и стала ждать.
Прошла минута. Возможно, слишком поздно, подумала Идун. Даже яблоки юности не спасут женщину, если душа успела перейти во владения Хель. Она осторожно перевернула Этельберту на бок, убрала мягкие темные волосы с лица. Конечно, это было некрасивое лицо, и все же смерть наделила его особым достоинством, почти королевским спокойствием.
– Прости, – пробормотала Идун. – Я пыталась тебя спасти.
И в этот самый миг умирающая открыла глаза. Ее цвета воспрянули к жизни, осенне-коричневый вспыхнул тыквенно-оранжевым. Этельберта вскочила с распущенными волосами и рдеющими щеками и звенящим голосом обратилась к Фрейе:
– Немедленно верни мне платье, дамочка!
