Текст книги "Рунная магия"
Автор книги: Джоанн Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Один сбежал, как только его встреча с ванами пошла наперекосяк. Холм Красной Лошади был ближайшим убежищем. Обогнув Адама и спящих охранников, он нырнул туда на четверть часа раньше Охотницы и пастора, но в спешке забыл проверить дорогу и налетел прямо на одну из ловушек Скади.
В любое другое время он бы ее заметил: тонкая ленточка, натянутая поперек устья тоннеля, готовая рывком захлопнуться на любом, кто попытается пройти. Он не разглядел, и примитивная, но заряженная Хагал ловушка ударила его прямо в лицо. Один мгновенно вырубился.
Придя в себя через несколько секунд, он обнаружил вокруг темноту. Одноглазый бросил Сол, чтобы осветить путь, но ни искорки не вспыхнуло на кончиках его пальцев, и даже самого тусклого освещения не исходило от каменных стен тоннеля. Дело не в истощении чар, подумал он. В нем все еще было довольно силы. Лишь попробовав руну Беркана, Один неохотно признал истину. Ловушка Скади была настроена не просто на то, чтобы ранить или убить.
Он ослеп.
Один поспешно обдумывал, что делать. Разумеется, здесь он оставаться не может. Он не видел исхода схватки в пасторском доме, но догадывался, что Охотница пустится по его следу. Ему пришлось поверить, что Локи сбежал. Мэдди, которая могла ему помочь, пропала. Шепчущий потерялся. Совершенно очевидно было, что о каких-либо дальнейших контактах с ванами не могло быть и речи, по крайней мере пока его зрение не вернется.
Если оно вернется.
А пока ему надо убираться. Волчица-Скади способна отыскать его, и теперь самое главное – сбить ее со следа.
Рубашка Одина еще была пропитана кровью от арбалетного выстрела Джеда Смита. Он осторожно снял ее и, волоча за собой, ощупью побрел по тоннелю, пока не наткнулся на узкий перекресток. Затем он немного протащил рубашку по левому проходу, где и оставил, засунув под камень. Вернувшись по своим следам, Один отправился в правый рукав, отсчитал тридцать шагов, бросил руну Хагал в потолок, достаточно сильно, чтобы тот частично обрушился, и изо всех сил рванул по коридору.
Слепой, он спотыкался и падал, к счастью, далеко от обломков потолка. Он надеялся, что обвал завалил тоннель: едкая пыль повисла в воздухе, и если его хитрость сработала, то по меньшей мере она задержит Охотницу, а в лучшем случае пошлет по ложному следу и Один тем временем найдет убежище под холмом. Но все равно она бы догнала его, если бы не подчинилась инстинкту передохнуть и подкрепиться, благодаря чему потеряла драгоценные минуты. Когда Скади вошла в холм, след уже расплылся, и настоящая добыча сбежала.
Одину пришлось стать крайне изобретательным. Он был слеп, но не беспомощен и, мчась к Стронду, заново открывал в себе силы, которые не использовал веками. Препятствий в тоннеле не было, редкие камешки, валявшиеся на земле, легко отбрасывались в сторону, к тому же он помогал себе посохом, стуча им сперва по одной стене, потом по другой, ощупывая дорогу впереди, чтобы не споткнуться и не налететь на что-нибудь.
Один обнаружил, что может почувствовать, где коридор разветвляется. По движению воздуха – его температуре, влажности или сухости, свежести или затхлости – может угадать, какое направление выбрать, какой коридор ведет вверх, какой вниз, какой проходит мимо воды, а какой является тупиком.
Ощупывание камня подушечками пальцев оказалось не менее плодотворным. Влажная, пористая скала означала хороший запас воздуха, гладкая, хорошо отполированная скала предполагала нахоженную дорогу. Кучки пыли на земле, распределение каменного мусора, стук посоха по полой стене – все это говорило Одину о вещах, отнюдь не очевидных для существа, привыкшего полагаться исключительно на свое зрение. По крайней мере, в этих коридорах он оказался не так уж и беспомощен.
К тому же есть еще истинное зрение. Травма единственного глаза не повредила его внутреннего зрения, и при помощи Берканы Один по-прежнему различал цвета, следы магии и приглушенный свет, который свидетельствовал о наличии жизни.
Таким образом, и довольно случайно, Один обнаружил след Шепчущего. Он достиг сердцевины холма Красной Лошади примерно в то же время, когда Локи и Мэдди переходили Стронд, но не нашел там признаков их недавнего пребывания. Когда же он добрался до центральной расщелины через один из ведущих вниз тоннелей, то истинным зрением увидел едва заметное мерцание и встал таким образом на след Шепчущего.
Один почувствовал, что кто-то пытался стереть след. Но подпись Шепчущего была слишком сильной и местами затмевала заклятия, то здесь, то там выплескиваясь вдоль коридора. Вот к ней присоединилась бледная подпись знакомого фиолетового цвета. В другой раз рядом вспыхнул яркий обрывок, несомненно принадлежащий Мэдди. Один видел, что они передвигаются быстро. И направляются прямо в Мир мертвых.
Но зачем они так рискуют? Хель не пылает любовью к Локи – вообще-то она с радостью убила бы его или, еще лучше, отправила бы в Нижний мир, где Сурт-Разрушитель по-прежнему держит асов в плену и очень хочет узнать, как именно один из его пленников сумел сбежать.
«Разве что Локи есть что предложить, – думал Один. – Возможно, оружие? Чары?»
Он мрачно усмехнулся в темноте. Разумеется. Он не единственный, кто жаждет раздобыть Шепчущего. Конечно, Хель не будет особого проку от подобных чар, но за миром Хель, где установлено равновесие, в Нижнем мире или даже за ним…
Один на мгновение остановился. Неужели это и есть цель Локи? Использовать Шепчущего как инструмент для переговоров – не с асами, не с ванами и даже не с Орденом, а с самими владыками Хаоса?
У Одина голова пошла кругом.
Его сила в сочетании с силой Хаоса, расшатывающая миры, переписывающая реальность…
Это запросто может означать гибель мира. Не второй Рагнарёк, а окончательное разрушение всего, распад законов Порядка и Хаоса, последнее нарушение равновесия.
Конечно, даже Локи не осмелится запустить подобную цепочку событий. Но если так, то чего же он хочет добиться? И даже если он не повинен в злом умысле, сознает ли он до конца, на какой риск идет, подвергая опасности не только собственную жизнь, но и всё бытие?
Наверху началась охота. Охотников было трое: женщина – Горящая, богиня, она же волчица; мужчина – двое в едином теле и Адам Скаттергуд, который постепенно свыкался с мыслью, что смерть от лап женщины-волчицы более милосердна, чем ужас этих бесконечных коридоров с их запахами и звуками.
Скади хотела убить и его тоже. Вернувшись в свой естественный облик, она подняла голубые, как лед, глаза на Адама и одарила его волчьим – и все еще перепачканным кровью – оскалом.
Но Нат имел относительно Адама другие планы. И вот где парень в итоге оказался: в милях под курганом демонов, с Книгой и мешком пастора в руках. Страх сделал его на удивление покорным, и, хотя мешок был тяжелым, мальчик не жаловался. Вообще-то, думал Нат, об Адаме легко и вовсе забыть, что он и делал, пока они спускались вслед за белой волчицей все глубже в Подземный мир.
Пройдя какое-то расстояние, они остановились пополнить запасы. Пока Нат отдыхал, Адам собрал столько еды и питья, сколько мог унести. Хлеб, сыр, сушеное мясо в огромных количествах, в молчаливой надежде, что женщина-волчица, возможно, предпочтет их свежей человечине. Сам Адам был ничуть не голоден. Нат скупо ел, изучал Хорошую Книгу и, похоже, спорил сам с собой, что весьма тревожило Адама. Затем они пошли дальше. Скади в своем естественном виде, в бывшей одежде Джеда Смита, проклинала ускользающий след. После они поспали час-другой. Когда Адам очнулся от кошмарного сна, то не слишком удивился, обнаружив, что реальность намного, намного хуже.
Из-под холма ведет, наверное, не менее тысячи дорог. Даже с волчьим чутьем Скади отыскать след было непросто. Однако она нашла его: тот бежал рядом с ними по небольшому боковому тоннелю, в который им до сих пор не удалось пробраться. Но они были рядом. Однажды они даже услышали, как их жертва ищет дорогу, тихонько постукивая по смежной стене, и белая волчица разочарованно взвыла от того, что находится так близко, но между ними и их добычей – пядь скалы.
Скади уставала от волчьего тела, если сохраняла его слишком долго, и часто ей приходилось переключаться в человеческое обличье, каждый раз жадно набрасываясь на пищу. Адам обнаружил, что ее человеческое обличье еще страшнее, чем волчье. По крайней мере, он более или менее представлял, чего ожидать от волчицы. И когда она была зверем, можно было не опасаться ни заклинаний, ни чар, никаких внезапных вспышек, мыслей-взрывов и прочих фокусов. Адам всегда ненавидел магию, но только сейчас начал понимать, как сильно его чувство.
Лучше все отрицать, думал он. Лучше говорить себе, что все лишь сон, от которого он скоро очнется. Вполне разумно. Адам никогда не был сновидцем, поэтому вполне естественно, что это – этот исключительно долгий и тревожный сон – лишило его духа. Но сон – всего лишь сон, думал он. Чем больше парень убеждал себя, тем меньше вспоминал о своей гудящей спине, или о женщине-волчице, идущей рядом, или о некогда невозможном, ныне ставшем реальностью.
К тому времени, как они добрались до реки, Адам Скаттергуд принял решение. Казалось, было неважно, что он видел две смерти, что он далеко от дома в компании волчицы, что на ногах у него волдыри, а в легких – каменная пыль и даже что пастор сошел с ума.
Он спит, вот и все.
Надо только проснуться.
Между тем ваны прошли по следу охотников меньше, чем им бы хотелось. Не то чтобы след был плохо различим – Скади не стремилась спрятать свои цвета, – но к настоящему моменту все шестеро так мало симпатизировали друг другу, что им было сложно прийти к согласию хоть в чем-нибудь.
Хеймдалль и Фрей хотели немедленно сменить облик и мчаться за Охотницей в звериных шкурах. Но Ньёрд отказался оставаться в арьергарде,[10]10
Арьергард – замыкающий отряд для прикрытия с тыла.
[Закрыть] а его любимое обличье – морской орел – едва ли было практичным под землей. Фрейя вообще воспротивилась превращению, возражая, что некому будет принести ей одежду, когда она вернется в подлинное обличье. Всем пятерым не удалось разъяснить неотложность погони Идун, которая то и дело останавливалась, чтобы восхититься красивыми камешками, или жилами металла в земле, или черными лилиями, росшими повсюду, где вода сочилась из стен.
Фрей предложил превратить Идун во что-нибудь, как Локи некогда превратил ее в лесной орех, чтобы вырвать из лап снежных великанов. Но Браги и слышать об этом не желал. В итоге они отправились в путь пешком, куда медленнее, чем им бы того хотелось.
В общем, путь для всех шестерых был долгим и нервным. Хеймдалль упорно твердил, что Один не мог предать их. Фрейя жаловалась на пыль. Браги распевал бодрые песни, которые всех раздражали. Ньёрд был нетерпелив, Фрей подозрителен, а Идун настолько лишена всяческого чувства опасности, что за ней приходилось все время пристально следить, как бы не убрела прочь. И тем не менее они перешли через Стронд не более чем через час после Охотницы, поскольку у Скади хватало своих проблем в виде Ната Парсона и Адама Скаттергуда, которые изрядно замедляли ее продвижение.
На дальней стороне Стронда кто-то еще шел по следу. Это было несложно, если знать, куда смотреть. Капитан скрывал свои цвета, но оставлял крошечные заговоры на каждом повороте, врезая их в стены тоннеля или пряча под камнями, чтобы указать, куда идет.
Впрочем, Сахарок и так не сомневался, куда он идет. Лишь Капитан мог быть достаточно безумен, чтобы верить, будто когда-нибудь сумеет вернуться из подобного места.
Но он был Капитаном, и Сахарок давным-давно уяснил, что его приказы не обсуждаются.
Капитан поймал Сахарка на продуктовых складах, где гоблин как раз собирался познакомиться с молочным поросенком и бочонком эля. Сперва Сахарок не узнал его, одетого в юбки Полоумной Нэн, грязного, загнанного и близкого к истощению, но Локи вскоре привлек его внимание, угрозами и рунами добившись покорности и отдавая приказания торопливым шепотом, словно боясь, что их подслушают.
– Но почему я? – в отчаянии спросил Сахарок.
– Потому что ты здесь, – ответил Локи. – И потому что у меня действительно нет выбора.
Сахарку ужасно хотелось, чтобы его не было здесь. Но приказания Локи были вполне недвусмысленны, и поэтому гоблин отправился по его следу, подбирая по пути использованные заговоры и время от времени касаясь мешочка на шее – мешочка, который ему дал Капитан, велев использовать при необходимости.
Капитан в беде, это несомненно. Сахарку ни к чему были чары, чтобы понять это. В большой беде, которая становится все больше, но все же он жив, хотя Сахарок не знал, много ли ему еще осталось.
Каждые полчаса гоблин касался мешочка. Его содержимое на ощупь казалось обычной галькой, но Сахарок различал в ней руны: Ос, означавшую асов, Беркану и Кен, знак самого Капитана. Обе эти руны, хитроумно переплетенные вместе, составляли печать, принадлежащую, несомненно, Локи.
– Этот рунный камень подскажет тебе, что делать, – объяснил Капитан, запихивая одежду и припасы в мешок. – Иди за мной по пятам и никому не попадайся на глаза.
Идти за ним куда? Сахарок не осмелился уточнить. Вообще-то можно было и не спрашивать – лицо Капитана сказало ему больше, чем хотелось бы знать. Разумеется, Локи шел в Хель – место, о котором Сахарку и рассказы-то слушать было тошно, – и брал Мэдди с собой.
– Если камень покраснеет, – сказал Капитан, – знай, что я в смертельной беде. Если он почернеет, – Локи сжал свои испещренные шрамами губы, – для меня спасения нет.
Сахарку почти хотелось, чтобы камень стал черным. Ему чудилось, что он уже много дней идет по следу; ему хотелось есть, пить, он устал и с каждым шагом тревожился все больше и больше. Глубоко в нижних тоннелях жили крысы и тараканы размером с него самого. Там были ледяные ручьи и невидимые провалы, гейзеры, серные ямы и карстовые[11]11
Карстовый – образованный деятельностью подземных вод на участках, поверхность которых сложена растворимыми горными породами: известняками, гипсом, каменной солью и др.
[Закрыть] воронки. Но Сахарок неуклонно шел по следу, шаг за шагом, хотя не был уверен, что им движет – страх, верность или попросту губительное любопытство.
Камень оставался красным примерно с час. И становился все темнее.
В безмолвном зале, окруженном множеством других безмолвных залов, Рожденная Наполовину Хель продолжала размышлять, что делать. Ничто не происходило в Мире мертвых без ее ведома, и ей не понадобилось много времени, чтобы понять, что пара незваных гостей проникла в ее владения.
В обычной ситуации ей просто было бы все равно. Владения Смерти бесконечны, и большинство нарушителей либо поворачивают назад, либо медленно умирают в пустошах. И то и другое устраивало Хель. Прошли столетия с тех пор, как она в последний раз удостоила аудиенции живое существо, но и тогда ее гость вернулся один. Хель не была великодушна, равно как и подвержена страстям, но сейчас, по мере приближения теплой крови, она ощущала нечто похожее едва ли не на удивление.
Конечно, она заставит себя подождать. Достаточно долго, чтобы немного наказать и немного научить терпению. Время не имеет значения для мертвых. И день, проведенный в Хель, кажется живым неделями. Так что Локи и Мэдди измеряли время в глотках воды, урывках сна и кусках хлеба, таких твердых, что их несложно было принять за камни. А когда их скромные припасы все вышли, они измеряли время в долгих, перекрученных, неровных шагах по бесконечным пескам и в том, сколько раз они падали, вставали, снова падали, гадая, придет ли она вообще.
Хель открыла один глаз и закрыла другой. Ее живой глаз был ярко-зеленым, как у отца, но более холодным в связи с отсутствием выражения, из-за которого даже живая сторона ее лица казалась мертвой. Мертвый глаз видел дальше, хотя был незрячим. Его взгляд напоминал взгляд пустой глазницы черепа.
Ведь Хель была двумя женщинами, слившимися в одну: одна сторона ее лица была гладкой и бледной, другая – изрытой и серой. На одно плечо спускалась прядь черных волос, на другое – желтый завиток. Одна рука была красивой, другая – уродливой клешней. Руна Наудр отмечала ее горло, та же руна красовалась на веревке в ее руке. Из-за иссохшей ноги Хель хромала.
Впрочем, Хель любила гулять, она проводила века в полусне, мертвый глаз разглядывал тысячи душ, что стекались денно и нощно, секунда за секундой, в ее царство.
Среди этих тысяч немногие вызывали ее интерес. «Мертвые знают все, но им наплевать», как говорит пословица, и мертвый принц во всей своей красе не менее мертв, чем мертвый дворник, золотарь или резчик сувенирных ложек. Разнообразие мертвых не слишком велико, и Хель давным-давно научилась не обращать на них внимания.
Но эти были иными. Двое незваных гостей глубоко в ее владениях. Через бескрайнюю равнину ее живой глаз видел их подписи как две колонны цветного дыма. Одного этого хватило, чтобы пробудить ее любопытство. К тому же фиолетовый след казался странно знакомым. Но с ними было что-то еще – что-то, что дразнило ее зрение подобно солнечному лучу на осколке стекла…
Солнечному лучу? Стекла? Да, Хель помнила солнечный свет. Она помнила, как они отняли его у нее, как сослали сюда, где ничто не меняется, не живет, не растет, где день и ночь одинаково никакие в вечном трупном сиянии мертвых.
Но кто они? Асы, разумеется. Асы, Горящие, добрый народец, боги. Они обещали ей царство, достойное королевы, и вот что она получила!
Конечно, с тех пор утекло немало веков, и она считала, что асы давно исчезли.
Но если теплокровное зрение не обмануло ее, выжили по меньшей мере двое. Хель почти пылко вскочила, держа в живой руке веревку из чар, и по единому слову пересекла бескрайнюю пустыню.
Мэдди первой увидела ее. Проснувшись от тревожных снов в своем укрытии между камней, она ощутила чье-то холодящее присутствие и, открыв глаза, увидела женский профиль с зелеными глазами, высокими скулами и волосами, блестящими, как вороново крыло. Она на миг задохнулась от красоты женщины, после чего та повернулась – и иллюзия рассеялась.
Хель заметила выражение лица Мэдди и улыбнулась впервые за пятьсот лет.
– Все правильно, девочка, – мягко сказала она. – У смерти два лика. Один из них вдохновляет поэтов и любовников, воины кладут за него головы… Но есть и другой лик. Могила. Черви. Гниль. – Она насмешливо опустилась в реверансе, припадая на иссохшую ногу. – Добро пожаловать в Хель, девочка.
Локи вполне проснулся. Он сразу же почувствовал настороженное присутствие Хель и спрятал Шепчущего у выхода из выветрившихся скал, завернув его в куртку Мэдди и запечатав сверток рунами. После этого Локи вышел из своего укрытия с улыбкой, наполовину оскорбительной, наполовину очаровательной, и заявил:
– Я и забыл, как здесь сыро.
Хель медленно обернулась.
– Локи, – произнесла она. – Я надеялась, что это ты. – Она одарила его взглядом, от которого у Мэдди поползли мурашки по коже. – Полагаю, ты пришел с какой-то целью.
– Разумеется, – согласился Локи.
– Должно быть, с важной, – продолжала она. – Прийти без всякой защиты в мое царство – затея несколько рисковая даже для тебя. Что до нее… – Хель покосилась на Мэдди. – Да кто она? Я даже отсюда чую в ней кровь асов.
– Ты ее не знаешь. Родственница.
– Серьезно? – удивилась Хель.
Конечно, что-то в девочке казалось знакомым. Что-то в глазах, быть может. Хель пошарила в своей обширной памяти, но гостеприимство Смерти не знает границ, и она не смогла найти ключ, который искала.
Она улыбнулась Мэдди.
– Уверена, ты проголодалась, детка.
Живой рукой Хель сделала жест – и внезапно появился стол, широкий, как Стронд, яркий и сверкающий, уставленный горами серебра, стекла, тонкого костяного фарфора и камчатных салфеток. На столе было море еды: фрукты, мед, вино, пирожки с крышечками, как у котелков, супницы, похожие на кареты фей, замороженный виноград, наваленный горой на блюда, жареные поросята с яблоками во рту, инжир в меду, свежие молодые сыры, разрезанные гранаты, персики, сливы, оливки в пряном масле, запеченные лососи с хвостами во рту, фаршированные моллюски, рулеты из сельди, сладкий сидр, пухлые миндальные рулеты, булочки с корицей, кексы, мягкие как облачко, хлеб. О, хлеба тысячи сортов: мягкого, белого, с маком, косами, круглыми караваями, квадратными буханками, хлеба темного, с цукатами…
Мэдди вытаращилась на это великолепие, вспоминая последний раз, когда ела, последний раз, когда ощущала голод, настоящий голод в этом мертвом мире. Она протянула руку к уставленному яствами столу, истекая слюной, отчаянно желая попробовать…
– Не трогай, – приказал Локи.
– Почему? – спросила Мэдди, хватая сливу.
– Нельзя есть пищу Мира мертвых. Ни кусочка, ни глоточка, ни семечка. Если, конечно, хочешь когда-нибудь уйти отсюда.
Хель невозмутимо смотрела на него.
– Никто из моих гостей пока не жаловался.
Локи рассмеялся.
– Чувство юмора у нее в папочку, – сообщил он Мэдди. – Ладно, идем уже. Этот твой зал где-то рядом, верно?
Хель криво улыбнулась.
– Как скажешь, – согласилась она, и накрытый стол исчез.
Точно так же внезапно возник перед ними зал: белый как кость дворец, раскинувшийся в пустыне, со шпилями, и башенками, и горгульями, и минаретами, и контурными выходами готической и неоготической архитектуры с летучими контрфорсами, и геральдическими лилиями, с рядами епископов, священников, экзаменаторов, кардиналов, шаманов, мистиков, пророков, знахарей, гадалок, магистров, спасителей, полубогов и пап, стоящих в нишах вдоль фасада.
– Мило, – признал Локи.
Хель показывала путь.
Мэдди никогда не видела подобного места, даже во сне. Конечно, девочка понимала, что все в нем не вполне реально (при условии, что слово «реально» еще что-то значит так близко от берегов Сна). Но впечатление дворец производил: длинные белые галереи из прохладного алебастра, драпировки цвета слоновой кости, замысловатые своды, гобелены, выцветшие почти до прозрачности, рифленые колонны из изысканного стекла. Они шли сквозь безмолвные каменные залы, сквозь зеркальные комнаты, бледные, как лед, сквозь залы, где в одиночку вальсировали мертвые принцессы, сквозь кладбищенские часовни и пустынные коридоры с полами, мягкими от пыли.
– Она твоя дочь? – прошептала Мэдди.
Локи кивнул. Он казался беззаботным, хотя Мэдди догадывалась, что он ведет игру. И опасную, сказала себе девочка, несомненно, Хель и Локи терпеть друг друга не могут.
– Родитель из меня вышел никудышный, – произнес он, – как, впрочем, и из ее матери, довольно безумной, но соблазнительной, как и все демоны. Хотя детей нам все-таки не стоило заводить. Слишком много Хаоса в нас обоих. Хель еще довольно нормальная по сравнению с остальной семейкой. Правда, Хель?
Хель не ответила, но ее живое плечо окаменело от ярости. Дочь Локи тревожно размышляла, насколько мудро со стороны отца дразнить ее на ее собственной территории. Но Локи казался вполне беззаботным.
– Вот что, Локи, – Хель резко остановилась. – Я пыталась разгадать тебя. Это мое царство, царство мертвых. В нем я всемогуща. Кто приходит сюда – принадлежит мне. И все же ты явился без оружия и защиты. Похоже, ты чертовски уверен, что я оставлю тебя в живых.
Локи ухмыльнулся.
– С чего ты взяла, что у меня нет защиты?
Хель приподняла бровь.
– Не говори ерунды, Обманщик. Ты один.
– Совсем один, – легко согласился Локи.
– Что именно тебе нужно?
Локи улыбнулся.
– Всего час, – ответил он.
– Всего час? – переспросила Хель.
– В Нижнем мире.
Теперь поднялась и вторая бровь Хель.
– В Нижнем мире? – повторила она. – Наверное, ты имел в виду Сон?
Локи покачал головой.
– Я имел в виду Нижний мир, – улыбаясь, произнес он. – Если точнее, то Черную крепость.
– Я всегда знала, что ты безумен, – заметила Хель. – Ты сбежал, верно? А теперь хочешь вернуться?
– Что важнее, – сказал Локи, – я хочу увериться, что снова сумею выбраться.
Брови Хель опустились.
– А, так ты шутишь, – предположила она с каменным лицом. – Стоит подождать еще пятьсот лет, чтобы узнать, в чем тут соль.
Локи нетерпеливо покачал головой.
– Колись, Хель. Я знаю, ты что-нибудь придумаешь. Нельзя было столько лет провести рядом с Черной крепостью и не совершить несколько… ну, скажем, несанкционированных проникновений в механизмы ее работы.
Хель наполовину улыбнулась.
– Возможно, – признала она. – Но это опасная игра. Открой крепость хотя бы на час, и кто знает, что может вырваться оттуда – в Сон, в Смерть, возможно, даже в Срединные миры. Зачем мне это делать? Что я с этого получу?
– Всего час, – повторил Локи. – Всего час внутри. После этого я перестану тебе докучать, и все долги будут выплачены, раз и навсегда.
Глаза Хель сузились.
– Долги? – Ее ярость проняла Мэдди до самых костей.
– Да ладно, Хель. Ты же знаешь, ты мне должна.
– Должна тебе что?
Локи улыбнулся.
– Не будь скромницей. Тебе не идет. Кстати, как поживает Золотой мальчик? Все такой же милый? Такой же красивый? Такой же мертвый?
Костяшки безжизненной руки Хель застучали друг о друга.
Мэдди тревожно посмотрела на Локи.
– Тебе это понравится, Мэдди. – Усмешка не сходила с его лица. – Это полная взлетов и падений история любви, пронесенной сквозь пространство, смерть и время. Мальчик встречает девочку. Она безумно влюблена в него, но он даже не замечает ее, слишком уж занят, влюбляя в себя всех подряд. К тому же красоткой ее не назовешь, да и живет она в гнусной части города. Поэтому девочка заключает сделку. Я оказываю ей некоторую помощь. Она получает Золотого мальчика в безраздельное владение на кусочек вечности, а я – ответную услугу, которую и прошу мне оказать прямо здесь и прямо сейчас.
– Ты ублюдок, Локи, – невыразительно произнесла Хель.
– Ненавижу быть циничным, милочка, но ты и сама родилась не совсем в законном браке.
Хель вздохнула, не из необходимости – на самом деле она не дышала столетиями, – просто Локи почему-то каждый раз удавалось вытащить из нее все самое худшее. И все же они заключили сделку, она поклялась, а любая клятва, какой бы глупой она ни была, священна для того, кто живет и работает на тонкой грани между Порядком и Хаосом.
С горечью Хель размышляла над клятвой. Тогда она была моложе (не то чтобы это как-то ее оправдывало) и не разбиралась в путях Надземного мира и Мира мертвых. Она была достаточно слепа и достаточно глупа, чтобы верить в любовь, достаточно самоуверенна, чтобы надеяться, будто сможет стать исключением из правил.
А Бальдр был прекрасен. Бог Весеннего Цветения, с золотыми волосами, хороший, добрый, чистый сердцем. Все любили его, но Хель в своем безмолвном царстве томилась по нему больше других. Сначала она приходила к нему в снах, сплетая самые обольстительные фантазии для его удовольствия. Но Бальдр испытывал отвращение, жаловался на ночные кошмары и беспокойный сон, становился все более тревожным, бледным и напуганным, пока Хель не поняла, что он ненавидит ее так сильно, как любит саму жизнь, и ее холодное сердце стало еще холоднее, пока она придумывала, как заполучить его.
Чтобы убить бога, требуется особая ловкость. Локи обладал ею. Он все устроил так, чтобы вина пала на другого. Когда Мать Фригг обратилась со своими чарами к Девяти мирам, умоляя их просить о возвращении Бальдра, Локи единственный не просил, и Бальдр навеки остался в царстве Хель, бледный король своей темной королевы.
Но победа оказалась горькой. Хель мечтала заполучить Бальдра целиком для себя. Она слышала, по правде говоря, рассказы о предыдущем Хранителе Мира мертвых, который завоевал сходный приз при помощи хитрости и горсти зерен граната. Но мертвый Бальдр не имел ни грана очарования Бальдра живого. Пропала его легкая походка, веселый голос, солнечное сияние золотых волос. Он стал холодным и равнодушным, говорил лишь под воздействием заклятия, двигался лишь под чарами Хель. По-видимому, мертвый есть мертвый, даже если он бог. А теперь пришла пора платить по счетам.
– Ну что? – спросил Локи. – По рукам?
Хель целую вечность брела в молчании. Они шли за ней сквозь мертвенно-бледные ворота, сквозь склепы и хранилища костей, по мозаикам из человеческих зубов, сквозь гробницы со сводами из полированных черепов. Они двигались вниз и наконец спустились в катакомбы, которые бесконечно простирались во все стороны и были украшены кружевными гирляндами, сплетенными миллионом пауков.
Хель помедлила в каменном проходе. С обеих сторон открывались арки, за каждой находилось множество узких комнат.
– Не смотри, – тихо сказал Локи.
Но Мэдди ничего не могла с собой поделать. Комнаты были темными, но освещались, когда они проходили мимо, и внутри Мэдди видела мертвых; кто-то сидел, кто-то стоял, как в жизни. Чьи-то смутно знакомые лица поворачивались к непривычному теплу – и вновь отворачивались, когда посетители уходили. Помещения вновь тускнели, наполняясь мертвыми сумерками Хель.
Хель махнула мертвой рукой – и комната справа вспыхнула и осветилась. Внутри Мэдди увидела двух юношей, бледных и рыжеволосых и настолько похожих на Локи, что у девочки перехватило дыхание.
– Нас убили, – сообщил бледный юноша. – Нас обоих убили из-за тебя.
Полуулыбка Хель растянулась, став жуткой.
Локи промолчал, но отвел взгляд.
Они быстро шли дальше. И снова Хель подняла мертвую руку – и в комнате слева печальная женщина с мягкими каштановыми волосами обратила лицо к свету.
– Локи, – вымолвила она. – Я ждала тебя. Я ждала, но ты так и не пришел.
Локи промолчал, но лицо его стало непривычно мрачным.
Через несколько минут Хель снова остановилась, и комната перед ней осветилась. Внутри Мэдди увидела самого прекрасного на свете юношу, Его волосы были золотыми, глаза голубыми, и, хотя он был смертельно бледен, казалось, он сверкает, как упавшая звезда.
– Бальдр, – произнес Локи.
Это прозвучало как проклятие.
– Я ждал тебя, – сказал Бальдр. – Припас тебе местечко рядом с собой, дружище. Ни один хитрец не обманет смерть, и я готов ждать – а ждать придется недолго.
Локи снова выругался и отвернулся.
Хель опять улыбнулась.
– Достаточно? – спросила она.
Локи безмолвно кивнул.
– А ты? – обратилась она к Мэдди. – Ты никого из старых друзей не хочешь повидать?
Локи взял Мэдди за руку.
– Мэдди, не смотри. Не останавливайся.
Но Хель уже подняла руку, и очередная комната осветилась. Внутри Мэдди увидела женщину с желтыми кудряшками и бородатого мужчину с лицом, знакомым ей, как свое собственное.
– Отец? – Она шагнула вперед.
– Не обращай внимания. Наваждение. Не говори с ними.
– Но это же мои…
– Я сказал, не обращай внимания.
Но Мэдди сделала еще шаг. Стряхнув удерживающую руку Локи, она направилась в комнату, где Джед и Джулия Смит сидели бок о бок в спокойствии, которое показалось бы приятным, не будь они мертвы. Джед поднял взгляд, когда она вошла, но без любопытства, без радости. Похоже, он говорил, губы безмолвно двигались в полутьме, но единственными звуками были гул ветра и шорох пыли.
