Текст книги "Рунная магия"
Автор книги: Джоанн Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
– Одноглазый меня бы предупредил.
– Если бы сам знал.
– Ну, он же знал, что сокровище здесь.
– Гм. – Везунчик, похоже, остался при своем мнении. – Просто все это кажется странным. То, как он послал тебя сюда одну.
– Я же тебе сказала! – рассердилась Мэдди. – Так было безопаснее.
Повисла довольно долгая пауза.
– Дай мне договорить, – попросил Везунчик. – Мне кажется, твой дружок-путешественник многого тебе не рассказал. Сперва он говорит, что под холмом золото, потом – что это сокровище Старого мира, но не уточняет, какое именно, и наконец посылает сюда одну, ни словом не предупредив об опасности… В общем, ты когда-нибудь слышала сказку об Аладдине и волшебной лампе?
Мэдди начала закипать.
– Одноглазый – мой друг. Я ему доверяю, – огрызнулась она.
Везунчик пожал плечами.
– Твое дело.
– Никто не заставлял меня сюда идти, знаешь ли.
– Мэдди, он пичкал тебя сказками о Подземном мире с тех пор, как тебе исполнилось семь. Я бы сказал, он хорошо тебя вышколил.
Кулаки Мэдди сжались самую малость.
– Что ты имеешь в виду? Что он лгал мне?
– Я имею в виду, – сообщил Везунчик, – что есть много причин, чтобы посадить дерево. Можно просто любить деревья. Можно нуждаться в укрытии. Можно знать, что в один прекрасный день тебе понадобятся дрова.
Лицо Мэдди побелело от злости. Она сделала шаг вперед, рунная метка на ладони внезапно вспыхнула и из красновато-коричневой стала яростно-алой.
– Ты не знаешь, о чем говоришь!
– Послушай, я только сказал, что…
В одно мгновение руку Мэдди охватил огонь; колючий клубок рунного света взлетел с ее ладони. Это была Турис, Колючка, самая злая из рун, и Мэдди чувствовала, как она жаждет кусать, жалить, лягать причину ее ярости…
Встревоженная, девочка метнула ее в стену. Турис без толку взорвалась, оставив в воздухе резкую вонь горелой резины.
– Прямо в яблочко, – одобрил Везунчик. – Ну как, полегчало?
Но Мэдди повернулась к нему спиной. Да кем, во имя Девяти миров, он себя возомнил? Он всего лишь случайная пешка в этой игре, наблюдатель, достаточно смекалистый, чтобы войти в Подземный мир, но недостаточно умный, чтобы выбраться из него. Всего лишь подмастерье стеклодува, лишенный магии и волшебства.
«И все же, – подумала Мэдди, – что, если он прав?»
Она метнула на Везунчика взгляд через плечо и заметила, что тот с любопытством наблюдает за ней. «Вот брошу его здесь, – размышляла она, – и поделом. Пусть сгниет под землей или попадется в лапы гоблинам. Ничего другого он не заслуживает». Девочка резко встала и направилась ко входу в пещеру.
– Куда это ты собралась? – спросил Везунчик.
– За Шепчущим.
– Что, сейчас?
– Почему нет?
В голосе Везунчика появилась тревога.
– Да ты рехнулась! – Он схватил девочку за руку. – Уже поздно, ты устала и понятия не имеешь…
– Ничего, – отрезала она. – Я куда умнее, чем тебе кажется.
Везунчик горестно вздохнул.
– Мэдди, прости, – пробормотал он. – Прости меня и мой рот. Брат всегда говорит, что не худо бы его зашить.
Мэдди сверкнула глазами и пошла дальше.
– Мэдди. Пожалуйста. Не уходи. Я не хотел.
Теперь в его голосе звучало раскаяние.
Мэдди поняла, что смягчается. С какой стати ему было все принимать на веру? Его мир так отличается от ее мира, и вполне естественно, что он засомневался. У него нет магии, он ничего не знает о Шепчущем и, что более важно, не знает Одноглазого.
Но вот вопрос: знает ли Одноглазого она сама?
Сомнения, которые пробудил Везунчик, было не так-то легко отодвинуть в сторону. Молча поужинав остатками рыбы, Мэдди поняла, что устала, но отдохнуть не может. Пока Везунчик спал без задних ног, она напрасно пыталась поудобнее устроиться на каменистом полу, так как снова и снова возвращалась к одним и тем же мыслям.
«Есть много причин, чтобы посадить дерево». Так зачем Одноглазый посадил дерево? Зачем научил ее столь многому и все же так много от нее скрыл? И главное, откуда он может что-то знать о сокровище, потерянном после Зимней войны?
За ее спиной мирно спал Везунчик. Мэдди не понимала, как он может спать на такой безжалостной жаре, когда звуки Нижнего мира грохочут, словно гром, и эхом разносятся вокруг. Тем не менее он спал, уютно свернувшись в углублении скалы, положив под голову свернутую куртку, слегка подергиваясь, словно ему что-то снилось.
Возможно, он привык к жаре. Подмастерье стеклодува, должно быть, долгие часы топил печи, раздувая и поддерживая огонь, чтобы плавить стекло. Кроме того, он был удивительно изобретателен – для подмастерья – и имел время, чтобы привыкнуть к неудобствам.
И все же, когда Мэдди об этом подумала, она поняла, что, хотя Везунчик знает о ней очень многое, она не знает о нем почти ничего. Что он делает под холмом? Судя по его словам, он провел здесь две недели, а то и больше – серьезное нарушение договора об ученичестве, за которое его накажут по возвращении. Зачем подмастерье стеклодува явился сюда? И, что намного важнее, как подмастерье стеклодува сумел пробраться в Подземный мир?
В нескольких футах от нее спал Везунчик, сама невинность. Мэдди простить себе не могла, что не расспросила его, даже не подумала об этом до сих пор. Дел и без того хватало. К тому же у Везунчика не было магии, не было чар. Беркана подтвердила это – Везунчик не оставлял следа.
Но теперь даже это беспокоило Мэдди. Она постаралась в точности вспомнить, что увидела, когда Везунчик с сетью вернулся с камней. Конечно, она что-то должна была увидеть, по крайней мере его цвета. Везунчик молод, силен и умен. Он должен оставлять за собой четкий, яркий след-подпись. Но даже через Беркану цветов видно не было. Ни отблеска, ни искорки.
Мог ли он как-то спрятать их?
Какая тревожная мысль! Это значит…
Резко сев, Мэдди подняла руку и снова бросила Беркану, на этот раз сосредоточившись изо всех сил, глядя в рунное кольцо в поисках чего угодно… чего угодно необычного.
Подмастерье стеклодува спал, прижав одну руку к боку, другую распластав по скале. Теперь девочка увидела его подпись, яркую, буйно-фиолетовую, – она судорожно мерцала, пока парень спал.
Мэдди вздохнула с облегчением. Просто нервы, вот и все. Нервы и ее собственные страхи, заставляющие бояться собственной тени. Она опустила взгляд…
И уставилась на его левую руку – должно быть, он ослабил бдительность во сне. Три руны, словно тонкие хвосты цветного пламени, бежали по его ладони: Юр, Защитница:
и, перекрестно, Беркана и Ос, составное заклинание, защита на время сна:
Вот и вся его невинность, думала Мэдди. Одни боги знают, кто есть Везунчик на самом деле и почему он лгал, но кое-что о новом друге стало ясно. Никакой он не подмастерье.
Он Горячка, совсем как она.
Большинство рун можно нейтрализовать, либо перевернув, либо бросив другую руну, чтобы погасить эффект. Мэдди, обнаружив, что прячет на руке Везунчик, решила, что Тюр может сломать его защиту. Конечно, это до некоторой степени зависит от силы его чар, но у Мэдди было преимущество. К тому же сейчас его сопротивление должно быть минимальным.
Стараясь не побеспокоить спящего, Мэдди встала и молча бросила руну. Затем резко подтолкнула ее, заставив сработать.
Его заклинание мигнуло, но не поддалось.
Мэдди еще раз подтолкнула руну и одновременно бросила Беркану. Руны исчезли – и перед Мэдди открылось лицо, которое она уже встречала и которое теперь, когда она видела его истинные цвета, казалось неожиданно знакомым.
Его обличье не слишком изменилось. Примерно тот же вид и телосложение, разве что ростом повыше. Но он был старше, чем казался раньше, и даже во сне в его чертах было меньше невинности и больше коварства. Появились приметы, которых прежде не было. Рунная метка —
Кен, перевернутая, на голой руке. Рот Везунчика крест-накрест пересекали тонкие бледные шрамы, чересчур правильные, чтобы быть случайными.
Рука Мэдди упала. Слишком поздно она все поняла; слишком поздно вспомнила, что говорил Сахарок; слишком поздно вспомнила слова Одноглазого.
«Ммм… друг, – говорил Одноглазый. – Старый. Стал предателем в Зимней войне. Я думал, он мертв, и, наверное, так и есть, но у таких, как он, девять жизней, и он всегда был…»
– Везунчиком, – прошептала Мэдди, белея как полотно.
– В точку, – подтвердил Везунчик, открывая горящие глаза. – Но ты можешь называть меня Капитаном.
Он двигался быстро, очень быстро для человека, только что очнувшегося от глубокого сна. Но, к удивлению Мэдди, не попытался ударить ее, а только прыгнул к выходу из пещеры, так что мысль-стрела, которую девочка метнула в него, размазалась по стене, обрушив водопад каменных осколков.
Мэдди снова подняла руку, двигаясь к выходу, чтобы отрезать ему путь к бегству. На этот раз Везунчик не пытался бежать, он необыкновенно быстрым движением пальцев вызвал руну Кен, бросил ее – не в Мэдди, а в себя самого – и исчез (по крайней мере, так ей показалось), оставив только тонкий пороховой след там, где стоял, – след, который поспешно метнулся к выходу из пещеры.
Фиолетовая подпись не отставала. В тот же миг Мэдди вызвала Логр, Воду, и швырнула ее в огненный след, отчего тот резко остановился и наполнил воздух густым паром.
Через мгновение Везунчик материализовался, промокший до нитки и задыхающийся. Руна Логр вновь задрожала на кончиках пальцев Мэдди, готовая ударить. Везунчик медленно встал с поднятыми руками.
– Еще раз, и я тебя прикончу, – пообещала она.
– Да ладно тебе, Мэдди. Я думал, мы друзья.
– Ты мне не друг, – отрезала Мэдди. – Ты лгал.
Везунчик скорчил рожу.
– Разумеется, я лгал. А ты чего ожидала? Подкралась, вмазала по физиономии чем-то вроде гибрида кувалды и молнии, допросила, а потом… потом сказала, что вы большие друзья с Одноглазым, не с кем-нибудь…
– Значит, я права, – сказала Мэдди. – Кто ты?
Он сбросил маску, стоя перед ней в своем настоящем обличье. И снова показался Мэдди знакомым, хотя она была уверена, что никогда не встречала его. Быть может, видела в рассказе или на картинке из книг Одноглазого. Но она знала его, вне всяких сомнений, знала эти глаза.
– Послушай, я в курсе, что ты не доверяешь мне. Но Одноглазый очень многого тебе не открыл. А я расскажу, если хочешь.
– Кто ты? – снова спросила девочка.
– Друг.
– Нет, ты не друг, – возразила Мэдди. – Ты тот, о ком меня предупреждали. Вор. Тот, кто явился за Шепчущим.
– Вор? – Он засмеялся. – Мэдди, у меня столько же прав на Шепчущего, сколько у всех остальных. Даже больше, чем у некоторых, вообще-то.
– Тогда зачем ты лгал мне?
– Лучше спроси себя – зачем он тебе лгал?
– Одноглазый тут ни при чем, – отрезала Мэдди.
– Да неужели? – Выдержать взгляд Везунчика было сложно; его голос был тихим и странно убедительным. – Он знал, что я буду здесь. Спроси себя почему. Что же до Шепчущего – ты до сих пор понятия не имеешь, что он такое, верно?
Мэдди медленно покачала головой.
– И что он делает.
Она снова покачала головой. Везунчик засмеялся. Какой легкий и приятный звук, ужасно милый, невероятно заразительный. Мэдди улыбнулась в ответ и только потом поняла, в чем фокус. Она находится под воздействием чар!
– Прекрати это, – резко сказала девочка и бросила пальцами Юр. Раскаяния в Везунчике не наблюдалось. Даже под защитной руной что-то в его улыбке вызывало отклик. – Я тебя знаю, и Одноглазый тебя знает.
Везунчик кивнул.
– Он говорил тебе, что я предатель?
– Да.
– И что я переметнулся, когда у него дела пошли худо?
Мэдди снова кивнула.
Нет, в нем явно есть что-то знакомое; что-то, что она обязана вспомнить. Девочка изо всех сил старалась, но Везунчик говорил мягко и убедительно.
– Ладно, – продолжал он. – Выслушай меня. Спорим, что этого тебе старина Одноглазый не сказал. – Его улыбка стала жесткой, глаза в темноте горели зеленым пламенем и коварством. – Знай же, Мэдди: мы братья.
Глаза Мэдди изумленно распахнулись.
– Побратимы, присягнувшие друг другу на крови. Ты знаешь, что это значит?
Девочка кивнула.
– И все же он готов был нарушить клятву, предать брата ради блага своего дела, своей войны, своей власти. Ну как, хороша верность? Ты и правда считаешь, что тот, кто хотел принести в жертву брата, хоть на мгновение задумается, прежде чем принести в жертву тебя?
Мэдди казалось, что она тонет. Слова накатывали на нее, и она беспомощно тонула в них. Но даже во время борьбы с заклинанием ее вновь укололо мгновение узнавания, ощущение, что стоит только вспомнить, откуда она его знает, – и все встанет на свои места.
«Думай, Мэдди, думай».
Она снова вызвала защитную руну. Юр вспыхнула на кончиках пальцев, затмевая убедительные чары Кен.
«Думай, Мэдди. Думай».
Этот голос. Эти глаза. Серебристая сетка шрамов на губах, словно давным-давно кто-то чем-то очень острым…
Наконец она вспомнила старую сказку о том, как Обманщик поспорил с народцем тоннелей – умелыми кузнецами, сыновьями Ивальди – насчет того, кто искуснее, и поставил свою голову против их сокровищ. Обманщик проиграл, но, как только голову начали отрезать, он завопил: «Голова ваша, но шея – нет!» – и, вот так перехитрив их, ушел с добычей.
Обман разозлил карликов, и, чтобы отомстить, они зашили Локи рот. С тех пор его улыбка такая же кривая, как его мысли.
Локи. Обманщик. Как же она не сообразила? Она столько знала о его проделках, видела его лицо в дюжине книг. Одноглазый предупредил ее, как сумел; даже Сахарок звал его Кривым Ртом. А главная улика – вот она, на руке.
Кен. Живой Огонь. Перевернутая.
– Я знаю, кто ты, – сказала Мэдди. – Ты…
– Что имя? – усмехнулся Локи. – Носи его, точно плащ, выверни, сожги, выброси и одолжи другое. Уж Одноглазый-то знает об этом все; спроси его.
– Но Локи умер. – Мэдди покачала головой, – Умер на поле брани в Рагнарёк.
– Не совсем. – Он скорчил рожу. – Знаешь, оракул много чего не предсказал, и старые сказки часто искажаются при пересказе.
– Но в любом случае прошли сотни лет, – не унималась Мэдди. – Это же был Конец Света!
– Ну и что? – нетерпеливо возразил Локи. – В первый раз, что ли, или в последний? Клянусь бородой Тора, Мэдди, неужели Одноглазый ничему тебя не научил?
– Но разве это не значит, что ты… – Мэдди окончательно запуталась. – В смысле, асы… разве они не были… богами?
Локи небрежно махнул рукой.
– Богами? Ну и чему тут удивляться? Кто угодно может стать богом, главное – набрать побольше верующих. Даже не обязательно обладать какими-то силами. В свое время я повидал театральных богов, богов-гладиаторов и даже богов-сказителей. Мэдди, вам, людям, везде мерещатся боги. Чтобы не стыдно было не думать своей головой.
– Но я считала…
– «Бог» – просто слово, Мэдди. Как «Горячка». Как «демон». Просто слово, которым люди называют то, чего не могут понять. Переверни его – получится «гоб». Звучит ничуть не хуже.
– А как же Одноглазый? – спросила Мэдди, хмурясь. – Если он твой брат… – в изумлении она вспомнила еще кое-какие из тех старых историй, – значит, он…
– Ну да, – криво усмехнулся Локи. – Отец асов. Генерал. Старина Один собственной персоной.
Книга третья
Шепчущий
О могучем Ясене, что устоит, я говорю.
Имя его – Иггдрасиль.
Прорицание провидца
Рагнарёк. Конец света. По словам Ната Парсона, Великая Чистка Безымянного, единая титаническая попытка избавить Творение от зла и принести огнем, льдом и Бедствием Совершенный Порядок в миры. Выжил только род Ноя, по крайней мере так говорится в Хорошей Книге. Остальные уцелевшие – демоны и еретики, обманувшие смерть, – были низвергнуты в Нижний мир, дабы ожидать Конца Всего.
С другой стороны, Одноглазый рассказывал ей о пророчестве оракула и о последней великой битве Древнего века, о том, как Сурт-Разрушитель соединился с Хаосом и выступил против богов в Асгарде, как флот мертвецов на гробах-кораблях отправился ему на помощь из царства Хель.
В той последней битве боги пали, по горло в колдовстве и крови: Один, Последний Генерал, проглоченный волком Фенриром; Тор-Громовержец, отравленный ядом Мирового змея; однорукий Тюр; златозубый Хеймдалль; Фрей-Жнец; Локи…
– Но если они были богами, – спросила тогда Мэдди, – как могли они пасть? Как могли умереть?
Одноглазый пожал плечами.
– Все смертны.
Но вот перед ней стоит Локи и рассказывает совсем другую историю: о том, как павшие боги не погибли, но уцелели – ослабленные, разбитые, всеми забытые – и мечтали о возвращении, пока Хаос катился по Девяти мирам, сметая все на своем пути.
Прошли годы, установился новый Порядок. Его храмы выросли на руинах родников, курганов и стоячих камней, некогда посвященных старой вере. Даже сказки были запрещены («От забытого до убитого – один шаг», как говаривала Полоумная Нэн), и в конце концов марш Порядка вытоптал старые пути почти до небытия.
– И все же ничто не вечно, – бодро произнес Локи. – Времена меняются, народы приходят и уходят, перемены свойственны миру, как приливы – морю.
– Одноглазый говорит то же самое.
– Море без приливов скоро застоится, – продолжал Локи. – Так и мир, перестав меняться, закостенеет и погибнет. Даже Порядку нужно немного Хаоса. Один знал это, когда впервые приютил меня и дал клятву побратима. Остальные его не поняли. Они с самого начала из кожи вон лезли, чтобы выгнать меня. «У него в крови Хаос», – говорили они, но охотно пользовались моими талантами, когда им было выгодно. Они презирали обман, ненавидели ложь, но с радостью вкушали их плоды.
Мэдди кивнула. Она понимала, о чем он. Чужаков – людей с дурной кровью – постоянно винят и никогда не благодарят. О да! Она прекрасно его понимала.
– Когда Один приютил меня, – рассказывал Локи, – он прекрасно знал, кто я такой. Огонь нельзя приручить. Что с того, что я пару раз сорвался с привязи? Я спасал их шкуры чаще, чем кто-либо из них знает. И где благодарность? А в самом конце, – Локи снова криво, но с удивительным обаянием усмехнулся, – кто кого предал? Разве я виноват, что вышел из-под контроля? Я всегда просто следовал зову своей природы. Но несчастные случаи никто не отменял. Кое-что пошло не так. Настроение было не очень; крошечное, вполне объяснимое разногласие в трудное время. Внезапно обнаружилось, что старые друзья не так уж дружелюбны, и я начал подумывать о том, чтобы смыться, пока все не успокоится. Но они явились за мной и неуклюже отомстили. Наверное, ты слышала как.
– Вроде того, – ответила Мэдди, которой была известна несколько иная версия. – Но мне казалось… вроде бы я слышала, что ты убил Бальдра Справедливого.
– Не убивал! – сердито рявкнул Локи. – В смысле, никто не доказал, что я убил. Как насчет презумпции невиновности? Кроме того, он считался неуязвимым. Разве я виноват, что он им не был? – Его лицо снова потемнело, глаза загорелись злобой. – Один мог остановить их, он был Генералом, к нему бы прислушались. Но он был слаб. Он предвидел приближающийся конец и хотел собрать побольше народу на своей стороне. Так что он закрыл глаз – прошу прощения за каламбур – на происходящее и отдал меня в руки врагам.
Мэдди кивнула. Она знала эту историю – по крайней мере, ее часть: как асы приковали Локи к скале, как Скади-Охотница, которая всегда его ненавидела, подвесила змею, чтобы та капала ядом ему на лицо, как удача отвернулась от асов с того дня и до Конца Света и как Локи вырвался на свободу в канун битвы, чтобы принять участие в последовавшем разрушении.
Совершенно ясно, что Локи ни о чем не жалеет. Он так и сказал Мэдди, когда говорил о последнем сражении асов – битве, которую Одноглазый называл Рагнарёк.
– Наверное, я мог бы их спасти, если бы в конце они держались меня. Кто знает, может, я сумел бы даже повернуть битву вспять. Но они сделали выбор. Он сделал выбор. И мир кончился, и вот где мы. Мы – скудные остатки – прячемся в пещерах или плетем жалкие заклинания, стараясь понять, что пошло не так.
Мэдди кивнула. Голос Одноглазого пронесся в голове, предупреждая, что это Локи – Локи! – и что ни в коем случае ни очарование, ни лесть, ни обман не должны заставить ее потерять бдительность. Девочка вспомнила слова Одноглазого о том, что очарование сопутствует детям Хаоса, и решила делить надвое все, что Локи говорит ей.
Однако рассказ Локи был опасно правдоподобным. Он объяснял столь многое из того, что Одноглазый не хотел обсуждать, хотя кое-что все равно было сложно понять, особенно манеру Локи говорить о богах как о людях – уязвимых, ошибающихся, осажденных. Мэдди выросла на рассказах об асах, научилась считать их друзьями, втайне мечтала о них, но даже в самых безудержных фантазиях не представляла, что когда-нибудь встретит одного из них, будет говорить с ним как равная, прикасаться к существу, которое жило в Асгарде, которое стоит перед ней с таким человеческим рубцом на переносице, – рубцом, который оставила ее собственная мысль-стрела…
– Значит, ты… бессмертен? – наконец спросила она.
– Никто не бессмертен, – покачал головой Локи. – Просто некоторые живут дольше других, вот и все. И чтобы выжить, приходится меняться. Почему, как ты думаешь, моя руна перевернута? Или почему перевернута руна Одина, если на то пошло?
Мэдди глянула на рунную метку на его руке. Кен, Огонь, по-прежнему мерцала на ней, фиолетовая на бледной коже. Могущественный знак, даже перевернутый. Мэдди сама использовала его достаточно часто, чтобы знать, что его носителю нужно выказывать почтение, но не доверие.
– И каким образом твоя руна стала перевернутой?
– Очень болезненным, – ответил он.
– Вот как, – сказала Мэдди.
Повисла пауза.
– Ладно, а кто такие Горящие? Горящие, Горячки, без разницы…
– Что ж, все мы теперь Горячки. – Локи пожал плечами. – Как и все, кого коснулось Пламя. Демоны, как сказал бы твой пастор. Конечно, я всегда был Горячкой – что поделаешь, дитя Хаоса, – но для Генерала это, должно быть, непросто, ведь он всегда был повернут на Законе и Порядке. – Локи усмехнулся. – Наверное, ему непросто принять, что, по крайней мере для новых богов, для Ордена он теперь враг.
– Новых богов?
Локи кивнул, на этот раз не улыбаясь.
– То есть все это тоже реально? Безымянный и то, что Нат Парсон читает по Книге Бедствия?
Локи кивнул.
– Так же реально или воображаемо, как любой из нас, – произнес он. – Ничего удивительного, что твоему пастору так не нравятся старые пути. Он знает врага, не сомневайся. И он, и такие, как он, не будут в безопасности, пока не вычистят нас из Девяти миров, пока не забудут все сказки, не подчинят все чары, не погасят всех Горящих до последней искорки и огонька.
– Но… я Горящая, – сказала Мэдди, разжимая руку и глядя на свою собственную рунную метку, которая светилась, как уголек.
– Это так, – согласился Локи. – Вне всяких сомнений, с такой-то руной. Неудивительно, что он помалкивал о тебе. Ты совершенно уникальна и для него дороже любого сокровища, как и для меня и для любого другого, кто сумеет привлечь тебя на свою сторону.
Рунная метка Мэдди пылала, змейки тонкого пламени бежали от нее к кончикам пальцев.
– Оракул предсказал тебя, – продолжал Локи, зачарованно наблюдая. – Он предсказал новые руны для Нового века, руны целые и несломанные, которыми можно будет переписать Девять миров. Твоя руна называется Эск, Ясень, и, когда Одноглазый увидел ее на твоей руке, он, должно быть, решил, что настал день рождения и Новый год, вместе взятые.
– Эск, – тихо повторила Мэдди, сплетая пальцами огненную «колыбель для кошки». – По-твоему, Одноглазый давным-давно это знал?
– Уверен, – сказал Локи. – Ведь это ему, Одину, сделали пророчество.
Какое-то мгновение Мэдди размышляла над этим.
– Зачем? – спросила она. – Чего он хочет? И что такое этот… Шепчущий, который нужен ему прямо позарез? Оракул говорил о нем?
– Мэдди, – заулыбался Локи, – оракул – это и есть Шепчущий.
