Текст книги "Дьявол на испытательном сроке (СИ)"
Автор книги: Джина Шэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Орудия Небес(1)
– Нашли, черт вас возьми, время, – тихо шипит Анна, пока Агата оправляет манжеты блузки, которые кажутся измятыми. Она будто оглушена, и в голове ни единой мысли, а на душе пусто, будто Генри всё-таки выпил её досуха перед уходом, забрал с собой все чувства, что бились в сердце. Будто выжгло все безжалостной волной пламени, и сухой ветер лишь гонял пепел. Не думать. Не давать чувствам ни шагу в душу, ни мысли в голове. У неё есть дела. Очень срочные дела.
– Ты все равно потеряла след Джона, – ровно замечает Агата и оглядывает коридор мотеля. Четыре демона. Чем их размазал Генри, не очень ясно, но от этого демоны будто одуревшие. Еле шевелятся, тихо скулящие, будто… будто распятые в забытьи…
– Отличное оправдание. – Ехидно отрезает Анна.
– Коллинз, – Агата склоняется к Винсенту. У суккуба настолько жалкий и измученный вид, что Агата даже проникается к нему очень неуверенным, но все-таки – сочувствием. Винсент не приходит в себя, даже после пары пощечин.
– Он бесполезен, – Анна морщится, на её личике это выглядит как брезгливость. Такая высокомерная брезгливость утонченной леди, которая впервые в своей жизни увидела таракана, и не знает, как бы эту гадость поскорее раздавить.
– Он должен знать, где Джон, – Агата оглядывается, фокусируясь на смертном мире. По коридору плетется один из постояльцев мотеля. Пошатывается, регулярно облокачивается на стены, то и дело спотыкается о собственные ноги. Он не видит демонов, он шагает сквозь них, валяющихся на полу. Ни грамма физической плотности. И правда – будто прижжены крестом, придавлены и лишены сил небесным гневом.
Агата вскакивает на ноги и бежит в номер. Нет, чашки в номере нет, зато находится пластиковый стаканчик, предположительно для зубной щетки. Сойдет. И вода из-под крана для Винсента тоже вполне сойдет.
Касается пальцами воды, на краткий миг заставляет их засветиться. Прикосновение силы Орудия Небес должно освятить воду, а святая вода должна помочь справиться с распятной болью. Вновь бежит в коридор. Влить в Винсента два глотка воды оказывается трудно, но оставшуюся четверть стакана он опорожняет самостоятельно. Кашляет, с трудом, но все-таки начинает ворочать лицом. Глаза его фокусироваться отказываются.
– Т-ты? – шепчет он, глядя пустыми глазами на Агату.
– Я, я, – раздраженно отзывается она, – где Джон?
– Д-джон? – рассеянно повторяет суккуб. – Б-блондинчик-святоша?
– Да-да, – Агата торопливо кивает, – где он?
– Я… я должен был увести его к церкви, – Коллинз бубнит невнятно, чтобы разобрать, приходится вслушиваться. Кажется, сознание от него уплывает.
– К какой церкви, – Агата встряхивает его за плечо, пытаясь привести в чувство, – можешь показать?
Коллинз пытается подняться. Это у него плохо получается, он даже кажется не менее пьяным, чем тот постоялец, что брел по коридору и только-только справился с тем, чтобы открыть собственную дверь.
– Это будет долго, – саркастично качает головой Анна, наблюдая его потуги, – и вот скажи, почему мы ему доверяем?
– Не доверяем, – вообще сложно представить, в каком положении Агата взяла и полностью доверилась бы Коллинзу, – он сейчас прижжен и после освященной воды, по идее, должен идти на сотрудничество.
– Туфта, – Анна щурится, всем своим видом показывая что слова Агаты её не убеждают, – ладно, дорогая, это все из-за мистера Миллера, я бы это просто так ни за что…
До того как Агата успевает, уточнить, о чем она, Анна наклоняется к Колллинзу и крепко его целует.
К горлу Агаты подкатывает тошнота, впрочем, не ей пришлось это делать, и на том спасибо. У Анны вроде нет столько долгосрочного отвращения к Коллинзу, сколько есть у Агаты.
– Как это нам поможет?
Анна деловито отмахивается, заглядывает в глаза Винсента, и он замирает, аж в струнку вытягивается.
– Прикидывался, – со знанием дела констатирует Анна, – хотел еще воды у тебя выцыганить.
– Ты что сделала?
– Отравила и загипнотизировала! – Анна пожимает плечами. – Демона я могу подчинить, только отравив. Ну, если демон меня слабее, разумеется.
– Будут проблемы, – и это даже слабо сказано. Анджела сожрет Агату заживо, за то, что в её присутствии демон отравил душу. Пусть даже демона, пусть даже конченного мудака, который так мало выдержал по амнистии.
– К черту проблемы, – Анна встряхивает волосами и уставляется на Винсента, – веди.
Агата заставляет себя сконцентрироваться, истончается сущностью, исчезая от демонического взгляда и чутья, оставаясь видимой только для Анны. Это сложно. Артур потратил на обучение этому навыку целый день. Впрочем, сейчас это очень пригождается, потому что стоит только вывернуть к церкви – старой, заброшенной, покосившейся, погибшей в огне, – и тут же приходится нырять за угол вместе с Анной.
На траве перед церковью – демон такого страшного вида, что даже Анна удивленно ахает. Демон там не один – рядом горит рыжим огнем затылок, уж больно похожий на Джули Эберт, такую миниатюрную на фоне этого громадного чудовища. А у ног Джули к земле прижат тяжелой лапой Генри. Брыкается. И что-то в груди болезненно впивается колючими шипами в душу.
– А Хартман-то что тут забыл? – недоумевающе интересуется Анна, и Агата, прикусывая губу, пожимает плечами. Вообще не очень понятно, что здесь произошло? Не очень-то похоже на свидание, но как-то же Джули и Генри встретились?
Яснее ясного, что она одна тут не справится. Пальцы касаются знака «альфа» на запястье. Артура приходится ждать. Долгие десять минут, в течение которых Генри сбрасывают в колодец, притулившийся у церковной ограды, и наваливают на него сверху бетонную плиту.
– Паршиво, – замечает Анна, – земля по бокам, земля сверху… Выбраться ему самому не удастся. Отравлен суккубьим ядом…
За спиной покашливает невозмутимый Артур.
– Вы звали, мисс Виндроуз? – интересуется он, поправляя на шее галстук.
– Сами взгляните, сэр, – Агата не находит слов, чтобы описать ситуацию.
Артур смотрит. На огромного демона, расхаживающего перед церковью. На Джули Эберт, усевшуюся на бетонную плиту. Несколько раз шумно втягивает воздух.
– Паршиво, – сквозь зубы выдыхает он, – вот, значит, кто в Лондон заявился…
– Вы знаете… это?
– Реджинальда Фокса? – уточняет Артур. – Да, знаю. Легендарный демон среди европейский конфедератов Чистилища. Поглотил два Орудия Небес. Обычно шляется по провинциям, где Орудий очень мало, постоянно кочует, чтобы Небеса его не успели догнать. В Лондоне еще не пробыл и месяца.
– Кажется, он решил здесь осесть…
– Мисс Фриман, – Артур не дает суккубе даже договорить, – я был бы очень благодарен, если бы вы вернулись в Чистилище.
– Но как же… – суккуба бросает взгляд в сторону церкви, – там же…
– Мистер Миллер? – уточняет Артур. – Да, я знаю, мисс Фриман. В колодце, вместе с мистером Хартманом, да. Именно поэтому – пожалуйста, уйдите. Вам не должно оказываться в поле действия сил Орудий Небес.
– Откуда вы знаете? – изумленно восклицает Анна. – Я не говорила про мистера Миллера.
– Вы не говорили и про колодец, да, мисс Фриман, – терпеливо кивает Артур, – я даже догадываюсь, что вы не знали о колодце, ведь вы Джона учуять не можете. Но объясняться мне некогда. С удовольствием выслушаю ваши догадки по возвращении. А теперь идите. Я бы не хотел рисковать душой мистера Миллера напрасно.
Кажется, последний аргумент на Анну все-таки действует, и она, сжав жетон пальцами, исчезает.
Артур же снова задумывается.
– Что нам делать, мистер Пейтон? – тихо спрашивает Агата.
– У нас две задачи, – Артур кивает, поднимая ладонь и к нему начинает медленно слетаться весь ненужный металлический мусор, что вообще есть на этой улице, – во-первых, нужно освободить мистера Хартмана и мистера Миллера до того, как у нас станет одним Орудием меньше. Во-вторых, нужно увести Фокса в менее людное и менее заселенное место. Идеи?
– С освобождением вам разбираться, мистер Пейтон, – Агата повела плечами, сбрасывая с плеч напряжение, – я вас умоляю – только не задерживайтесь.
Она не ждет разрешения Артура. Сейчас ей не нужны никакие разрешения. О том, что делать ей, не нужно никаких указаний, все ясно и так.
Выпустить на волю запах. Раскрыть за спиной крылья. Взмыть в небо. Невысоко, так, чтобы быстрая тварь в случае чего не смогла поймать её в прыжке. Зависнуть в небе, рядом с высоким куполом церкви, полыхнуть белым светом, привлекая внимание.
Что в душе? Пустота. Ничего нет в душе, и так проще. Ни о чем не думаешь, ничто не страшно. Фокс реагирует однозначно – срывается с места, вопреки возмущенному воплю Джули.
Он голоден. Если что Агата и успела понять о демонах, так это то, что голод – это их постоянное и очень естественное состояние. Если Джон здесь… Если он цел – значит, из-под носа Фокса увели сильную душу, которая могла утолить голод на некоторое время. Искусится ли он душой Орудия Небес? Одинокого Орудия Небес, при кажущейся слабости? А Орудия Небес с запахом, за который «даже удивительно, что её еще не сожрали»?
Фокс искушается. Фокс срывается с места и несется за Агатой по улицам. Затем, видимо, заколебавшись вписываться в повороты, останавливается, и за его спиной разворачиваются черные крылья. Две пары огромных, черных крыльев. С учетом его скорости новость о том, что он может летать – не самая обнадеживающая.
Впрочем, у всего на свете есть цена. Есть цена у дара Небес. Есть долг, которому надлежит следовать. Нужно беречь смертных от опасностей вроде Реджи Фокса. И если так выйдет, что Небеса в Агате ошиблись, – значит, они выберут кого-то другого. Того, кто справится. А сейчас – попробует справиться она.
Для силы Артура необходимо открытое пространство, просто потому что даже при том, что он с ней очень осторожен, – даже от малейшего перенапряжения могут пострадать люди. Поэтому вокруг не должно быть жилых зданий. Это главное условие. Старый пустой парк с покосившимися качелями вполне пойдет. В такой час здесь никого нет, даже случайные гуляющие обходят стороной – в парке не густо с фонарями, и это очень кстати.
Агата успевает приземлиться, увернувшись от спикировавшего на неё Реджи Фокса. Приземляется, а затем полыхает светом так, что имей смертные возможность видеть её свет – решили бы, что взорвалась звезда и затопила все белым, неподвижным, таким неживым светом.
Реджи Фокс сваливается на землю кулем, он парализован – но рано радоваться. Демоны такого уровня должны избавляться из-под действия силы Орудия Небес – одиночного – за очень короткий период времени, так что у Агаты не так и много времени, чтобы призвать остальных.
Для этого нужно не так уж много: сложить ладони у груди, склониться к ним лбом.
Губы сами вычитывают формулу призыва.
«Fratres in armis»
«Fratres in armis»
«Fratres in armis»
Орудия Небес (2)
– Опаздываешь на свидания, Хартман? – скептически замечает Джон, когда ему практически на голову сваливается демон. Хартман перекинулся частично, наверное, именно потому, что успел превратить ноги в демонические лапы, приземляется он практически удачно.
Сверху на колодец опускают бетонную плиту. Сразу становится невыносимо темно, и Джон зажигает в воздухе несколько клочков святого огня.
Хартман стоит так близко, между ними нет и полуметра, но демон отчаянно вжимается в стену, стремясь сделать это расстояние еще больше. Даже живот втянул. Хотя ладно. Нечего ему втягивать, что уж там.
– Вижу, ты тоже познакомился с новым парнем своей бывшей, – Джон глядит прямо в расширенные зрачки Генриха. – Как, ощутил, что ты её недостоин?
– Заткнись, – шепчет Хартман, – пожалуйста, заткнись.
Им повезло. Старый церковный колодец никто не чистил все эти годы, он заилился и обмелел. Воды в нем нет. Стой они по пояс – да хоть даже по колено в ледяной воде, – было бы хуже. Вода, простая, не освященная прикосновением дара Орудия, ослабляет демонов. Слабость – обостряет голод. Голода сейчас Хартману и так достаточно.
– Почему от тебя несет кровью? – рвано выдыхает Генрих.
– Потому что твоя подружка знает, как тебя возбудить? – насмешливо уточняет Джон. – Мной чуть стену не проломили. Голова слегка пробита, знаешь ли, в отличие от некоторых, она у меня не дубовая.
– Ты же мог исцелить… – Хартман будто задыхается, его так сильно трясет, что это явление даже сложно назвать дрожью. Кажется, жить осталось даже еще меньше, чем Джон вообще предполагал.
Тем не менее, поясняя непосвященным, вопрос собственной «недогадливости», Джон молча поворачивается и демонстрирует связанные за спиной руки.
– Веревка из чистилищных тряпок, и яд исчадия ада, – сообщает он, – кожу жжет – это не страшно. Но без рук – руки не наложишь. Логично, да? Ты же умеешь в логику?
Возможно, с хамством он перегибает. Но вопрос был идиотский. Неужели Джон бы сам не догадался исцелиться, будь у него такая возможность?
– Тебе явно жить надоело, – тихо произносит Хартман и жмурится. Кажется, ему сложно даже смотреть на собеседника. В душе же Джона Миллера во все горло орут боевой клич волынки.
– Ага, обратный отсчет своих последних секунд уже третий раз начал, – Джон пожимает плечами. Ситуация не радует. Орудие Небес зажато в чертовой земляной клетке в компании демона, помешанного на мести, отравленного и побитого. И Джон знает, что прожарить Хартмана хоть мало-мальски ощутимо он не сможет – уж больно Генрих отрастил себе толстую шкуру. Трястись за жизнь как-то поздновато. Подыхать – так с гордой, непокорной песней.
– Больно ты мне нужен, – тихо выдыхает Хартман, и по его лицу пробегает явственная гримаса боли, слишком отчетливая, чтобы её упустить. Он тихо сползает вниз, на корточки, прижимая к груди левую руку.
Это довольно сюрреалистичная картина. Вот только что Хартман выглядел исключительно как демон, который вот-вот сорвется – и глаза с суженными зрачками наливались опасным кровавым свечением, и под кожей будто ходили мышцы непробужденной боевой формы, а сейчас…
– Ты в порядке?
– Еще нет, – в голосе Хартмана явная боль, – давай сюда руки, Миллер.
Поворачиваться спиной к исчадию ада опасно. Да куда там опаснее, они заперты в тесной земляной яме, тут как не повернись – все опасно. Пальцы Хартмана дрожат, и с узлами возятся долго. Впрочем, с чем с чем, а с узлами Эберт не помелочилась, опутала каждый палец Джона, чтобы вообще никак не мог высвободиться.
Пальцы успели онеметь, приходится их растирать.
– Экзорцизм? – тихо предлагает Джон. Не может он сейчас провести ритуал сам, все-таки Хартман тут демонстрирует невиданные чудеса сознательности. Выжигать его Увещеванием вот так, в лоб, без просьбы кажется слишком… невежливо?
– Исцеляйся, придурок, – измученно шипит Генрих, – у меня от запаха крови желудок кровью выворачивается.
– Но ты держишься, – недоверчиво произносит Джон, – с учетом обстоятельств – крови, яда, фоновой ослабленности и нашей с тобой горячей любви друг к дружке – ты не должен был выдержать больше, чем секунд десять, но прошло уже больше времени…
– Сколько раз мне нужно сказать, что я не хочу на крест, чтоб ты понял, что я не шучу? – устало интересуется Генрих, и кажется – его отпустило. Не встает – остается сидеть на земле, глядя на Джона снизу вверх. Тело мелко подрагивает – это удается отметить в неверном слабом свете белых искр.
– Ну… – Джон пожимает плечами, – скажем по-честному, говоришь ты это не очень убедительно.
Если брать в расчет все закидоны Хартмана с момента амнистии…
– Ты еще своими ногами ходишь, Джонни, это самый убедительный аргумент, на который я в принципе способен, – Хартман пожимает плечами. Действительно, какие еще могут быть доказательства, да?
– Что ты вообще делал в Лондоне? – наконец спрашивает Джон. Положительная динамика Хартмана удивляла две недели. Две недели Триумвират пытался допытаться у Артура, чем занят Генрих, а Пейтон лишь меланхолично отзывался: «Работает», – и завязывал на этом дискуссию.
– Не поверишь, – Генрих ухмыльнулся, запрокидывая голову, задевает рогами стену, – проповедовал.
Джон даже давится воздухом и зажигает еще два клочка святого огня, чтобы получше рассмотреть лицо Хартмана.
– Серьезно?
– Да, преподобный, пытался присвоить ваш хлеб…
– Преподобный из меня был дерьмовый, – отстраненно замечает Джон.
– Ну отчего, – Хартман пожимает плечами, – столь много благочестивых леди ходили к вам на исповеди, преподобный… Их желание покаяться не может не заставить восхищаться глубиной проделываемой вами работы…
Вот по этой реплике можно узнать Хартмана, которого знает Джон Миллер. Кажется, демон говорит спокойно. Но нет, каждое слово звучит с красноречивым намеком, каждое нацелено, чтобы уязвить Джона, напомнить ему о его грешной жизни. Хотя… Забывал ли он? Даже ликвидированная задолженность по кредиту не является поводом для забвения. А губы все равно расплываются в легкой улыбке. Раскаяние раскаянием, а гордость еще никто не отменял.
И все же спокойствие Генриха слишком подозрительно, с учетом обстоятельств, до Джона даже не сразу доходит возможная причина его спокойствия.
– Ты знаешь? Про Агату? – тихо спрашивает он, и сам приседая на корточки.
– Я немного знаю про Агату, – хмыкает Генрих, а затем его лицо снова дергается от боли, – но про то, как вы на самом деле переспали – в курсе.
Мир перед глазами Джона на краткий миг перестает шевелиться. Лишнее напоминание будто болезненно нажимает на едва подзажившую душевную рану. Может, Агата к нему пришла и не сама. Но он-то хотел произошедшего искренне. И сам факт того, что дорогая ему девушка к нему пришла не своими ногами, и по своему желание – вот он ранил наиболее глубоко.
А ведь Коллинз посмел смеяться ему в лицо «я же тебе помог, скажи спасибо». Как будто Джон просил той помощи… Тем не менее до того, как появилось исчадие, – Джон успел сказать Винсенту спасибо. Горячее спасибо, прожигающее до костей. Мелочно. Придется провести пару часов в исповедальне и брать чуть больше работы в ближайшие несколько недель. Придется напоминать себе о собственной мелочности впредь. Если он, конечно, доберется до Чистилища.
– Я тут подумал… – ровно произносит Джон, – может, ты меня все-таки сожрешь?
Генрих отвечает заковыристым ругательством. Явно давно не вспоминал, а тут так хорошо подошло.
– Я уже говорил, на Поле не вернусь, – добавляет он напоследок, – ты вообще человеческую речь понимаешь?
– Ну, – Джон отводит взгляд, потому что пояснения у него самые что ни на есть неважные, – оспоришь приговор. Ситуация сложная.
– Иди к черту, – рычит Генрих.
– Да я уже с ним, – хмыкает Джон, и, судя по выражению лица Хартмана, он очень хочет Джону врезать.
– Я просто не хочу, чтоб меня сожрала та тварь, – тихо объясняет Джон, – да еще и душу чтобы рвали. Но ты можешь собрать остаток моей души в шар, доставить в Чистилище. После тебя я восстановлюсь быстрее.
Запасной шар для такой цели у Джона есть. Всегда лежит в кармане.
– Двенадцать лет – это быстрее? – скептически уточняет Генрих.
– Быстрее, чем тридцать. А меньшим сроком с той тварью вряд ли обойдешься…
– Ага, а через двенадцать лет ты сразу прибежишь ко мне на поле меня оправдывать, да? Мне, разумеется, полегчает.
Джон замолкает, снова растирая пальцы. Ему двенадцать отравленных страшных лет, Генриху – двенадцать раскаленных на кресте. Такая себе перспективка.
– Дай еще огня.
Мелких огоньков становится больше. Генрих подставляет ладонь одному из них, огонек впивается в его кожу, и демон шипит от боли.
– Ты как маленький, – Джон качает головой и нарочито ласково продолжает: – Горячо, Генри, не трогай пальчиком!
– Ты б лучше запах подобрал, – мирно замечает Генрих, – и вот честно, не жгучая твоя дрянь, эту боль игнорировать легче.
– Легче, чем что? – загадочная сдержанность Хартмана не может не шевелить любопытства. Такое ощущение, что сорваться он мог только поначалу, а потом весь его интерес к Джону вдруг угас. Хартман к нему охладел. Какая трагедия…
– Лучше подумай, как нам выбраться, Джонни, – Генрих дергает плечом, – я не смогу купировать сам себя вечно, у меня есть чисто физические пределы.
Есть же знаки. Джон запоздало спохватывается, что раз уж пальцы освобождены, – можно и воспользоваться ими. Надеется только, что связи Чистилища не ослабляются, если находишься под землей. «Альфа» Артура сначала не отзывается, а потом сильно колет в ответ. Будто он находится рядом. Именно в этот момент бетонная плита, которой был перекрыт колодец, начинает осыпаться вниз сухой палью и мелким щебнем. Артур, черт его возьми, мог же не просто лишить плиту формы, но и песок поднять… Как выбираться – ясно не очень, в такой тесноте крылья не развернешь.
– Потанцуем, Миллер? – Хартман оказывается на ногах даже слишком быстро, плавным, опасным движением. Именно эти его демонические повадки и напрягали больше всего.
Оказываться лицом к лицу с исчадием ада в его боевой форме – тревожно. Даже для Джона, особенно с учетом, что за демон рядом с ним.
И все-таки… и все-таки Хартман не перестает удивлять. Довольно бережно подцепив соседа по земляной темнице подмышками, даже когти подобрав при этом, он единым прыжком покидает колодец.
– Доброй ночи, господа, – иногда Артур даже слишком спокоен. Вот сейчас стоит, возмутительно невозмутимый, вытянув руку в сторону, и управляет скованным телом Джули Эберт. Руками Артур пользуется исключительно для внутренних ограничений, мысленно подчинять все, что связано с землей и металлом, у него получается с большей силой и меньшей возможностью контроля.
– Генри, будь любезен, нейтрализуй эту леди до прихода патруля, – мягко улыбается Артур, и Хартман уже вновь в человеческой форме бросает на Эберт мимолетный взгляд. От судороги, прошедшей по телу суккубы, Джон отводит взгляд. Он в принципе никогда не находил в подобных зрелищах удовольствия. Так. Артур в курсе каких-то дополнительных возможностей Хартмана. Это уже о многом говорит.
– Спасибо, – Артур кивает, глядя на потерявшую сознание Джули, – а теперь поторопимся, господа.
Поторопимся? Да, где та черная тварь, благодаря которой Джон пытался освоить полет без крыльев?
Когда в парке неподалеку полыхает ярким белым светом, в груди Джона все замирает. Свет Орудия Небес – перерожденный свет Сесиль он узнал бы даже спустя триста лет. Там Агата? Одна? С тем демоном? Может, Джон и смирился, практически смирился с тем, что Агата ему взаимностью не ответит, но сейчас на него накатывает тревога. Острая, пронзительная. Он уже потерял Сесиль, позволил исчадию ада уничтожить её свет. Он не может допустить, чтобы это случилось снова.
Будто отвечая его мыслям, сущность Джона начинает истончаться и растворяться, чтоб появиться в другом месте.
Как давно он этого чувства не испытывал – когда другое Орудие Небес призывает на помощь своих братьев по оружию.
