Текст книги "Дьявол на испытательном сроке (СИ)"

Автор книги: Джина Шэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Pippilotta
Дьявол на испытательном сроке

Введение

Солнце Чистилища почти не отличается от солнца смертного мира. Лишь только тем, что смертное солнце не заставляет души сиять сильнее и светом своим никак не влияет на желание совершать грехи

И чем выше к Небесам находится тот или иной слой Чистилища – тем сильнее чувствуется этот эффект местного света.

На верхнем слое Чистилища работают обладатели самых обширных греховных счетов. Чаще всего убийцы – однократные или многократные. Старожилы отмечали легкую иронию в том, что именно подобным грешникам удавалось максимально эффективно овладевать святым словом, что так сильно помогало в борьбе с демонами. Хотя клинок, окутанный святым огнём, им в этом благом деле помогал не меньше. А белые ангельские крылья, дарованные Небесами всякой душе, находящейся на службе у Чистилища – помогали сохранить цельность собственной души, если вдруг противник оказывался слишком силен. И не было иных ангелов, иных серафимов, чем грешники, вставшие на путь искупления. Они забирают души из смертного мира, они ведут подсчет греховного кредита для других грешников, они защищают смертных от демонов, они делают еще много различной работы, если вдуматься.

Самый верхний слой Чистилища не годится для работы. Солнце здесь так безжалостно, что выдержать его свет рядовой работник Чистилища можно очень недолго. Здесь заточены демоны – те, чья зависимость от греха не была побеждена, опасные для душ смертных и обитателей Чистилища, осквернившие многих людей своих ядом, те, в кого не верят даже небеса. Они опасны настолько, что для того чтобы сдержать их силу – их приходится приковать к крестам.

Ангелы приходят к демонам каждый день – демонов столь много что все Горящее Поле даже множеству ангелам удается обойти лишь за неделю. Ангелы пытаются облегчить муки наказанным, подкармливают измученные души демонов благой пищей. Все помнят, что всякий закоренелый грешник достоин милосердия. Время от времени оковы некоторых несчастных размыкаются, потому что небеса решают, что довольно наказали их, и тогда демоны снова пытаются встать на путь истинный. Освобождаются только слабые демоны, те, кто не был клеймен двойной или тройной звездой, как закоренелый, жестокий грешник, безжалостный ко всему миру, и милосердный лишь к себе. Никто и никогда не получал помилования, из тех, кто были отправлены на холм Исчадий, но все же и туда отправлялись всеблагие сестры милосердия – молельщицы из Лазарета Отравленных Душ, и туда приносили пресный хлеб, да воду, тело и лицо каждого распятого тут протирали мокрыми полотенцами и их боль – боль что несло им всякое соприкосновение с освященным деревом креста отступала. Всякий распятый ждал этого момента – когда полотенце коснется его кожи, и небеса на некоторое время проявит снисхождение,

Демоны молчаливы и измучены, в большинстве своем, они рады всякому ангелу, который явится чтобы облегчить им их страдания. Впрочем, встречаются и более строптивые экземпляры. Например, один из исчадий ада настолько раздражает сестер милосердия, что лишь одна из них выдерживает в его присутствии некоторое время.

Ей приходится терпеть его капризы, кормить его с рук, и под градом ядовитых колкостей протирать его лицо. Кажется, демон поставил себе целью раздразнить и эту смиренную барышню, потому что его язык до сих пор не унялся. Например сейчас – пока она тщательно омывает его руки он над ней в который раз посмеивается.

– Ну так что, твой Джон в кои-то веки затащил тебя в какую-нибудь подсобку? – ехидно спрашивает демон, а девушка мягко улыбается.

– Джон не такой как ты думаешь, Генри.

– Ой, да брось, – хмыкает демон, а осторожные пальцы девушки с его щек убирают волосы – его длинные волосы, которые выбились из растрепавшейся косы, и прилипли к лицу, – я же видел его не раз, всякий раз прямо остро чую, что он тебя хочет, ну и с чего бы это он и не такой?

– Ох, Генри, – вздыхает девушка, и берет свежее полотенце, чтобы омыть его лицо, – вот как тебе еще не надоело? Чем ты опять довел Рит?

– Всего лишь рассказал, как поимел бы её, если бы мне довелось, – демон замирает, чтобы он не говорил, но ему действительно нравится, когда его лица касается прохладная ткань, а иногда – и тонкие пальцы сестры милосердия, и в выжидании этих кратких мгновений заключается удовольствие, дозволенное исчадиям ада.

– Ну, вот зачем, – девушка качает головой, – она плакала. И сказала что больше к такому распутнику, как ты, не подойдет. К тебе не подойдет, Генри.

– Велика печаль, – демон фырчит, – ты ко мне приходишь, этого достаточно. И между прочим ей понравились мои фантазии, просто твоя Рит – лицемерка. Ну как же, признает она, что течет, даже когда мой пот смывает. Я же грязное исчадие ада, а она – праведница, и практически святая, разумеется.

– Постыдное во всяком сердце есть, Генри, – собеседница демона не обращает внимания, что он задел словом её подругу, – но разве с постыдным не надо бороться?

– Вот и будем считать, что я помогаю твоей Рит бороться с её постыдным, – усмехается демон, пока девушка осторожно разбирает его волосы, вычесывает из них колтуны – он неделю метался на кресте в агонии, успел растрепаться, но волосы сильно раздражают, когда прилипают к обнаженной груди. Каждый раз она переплетает его волосы в одну тугую косу, чтобы они не доставляли ему лишних неудобств.

– Посещения полагаются раз в неделю, Генри, – ворчит девушка, – и не всякую среду выпадает моя смена. Ты мог бы вести себя посдержанней, хотя бы между моих смен.

– Не хочу. – возражает демон, – ты же меняешься сменами, чтобы придти сюда, так зачем мне что-то менять? Буду сдерживаться – ты будешь приходить ко мне реже.

– Ах вот оно что, – девушка вновь улыбается, – так это все расчет, чтобы я приходила?

– Ты пахнешь вкуснее, – по лицу демона расползается насмешливая улыбка, он даже демонстративно облизывает губы, показывая насколько взбудоражен его аппетит, – приятно думать о том, как я тебя сожру.

Её руки даже не вздрагивают – она навещает этого демона уже не первый раз, и это не первый раз, когда он намекает, что не против утолить свой голод её сущностью. Это уже даже не страшно.

– Ну, раз мы заговорили о еде, – смеется она и достает из холщовой сумки лепешку, – попробуй не откусить мне пальцы, ладно?

– Сложная задачка, – бурчит демон, но вполне спокойно открывает рот. Хлеб, которым кормят демонов – пресный, это сделано специально, чтобы не перевозбуждать их вкуса, не вызывать излишних терзаний о лишениях. Тем не менее, сущность демонов нужно подкреплять, иначе они попросту могут не выдержать своих кар и угаснуть, а угасание бессмертных душ, какими бы грешными они не были – великое горе на небесах.

Девушка кормит демона, отламывая от лепешки маленькие кусочки, и он принимает их, мысленно сравнивая себя с голодным, раскрывающим клюв птенцом, и улыбается.

– Спасибо, – произносит он, когда сестра милосердия, докормив ему лепешку, аккуратно стирает пальцами с его губ крошки, еще раз промокает их полотенцем.

– Пить будешь?

– Да, – отзывается демон, просто и без добавления колкостей. Девушка подносит к его рту кувшинчик с водой, и он приникает к нему с такой жадностью, что ясно – жажда его мучила сильнее, чем голод. У кувшина очень узкое горло, его и делали специально, чтобы поить демонов, но, все же, пара струек все равно попадают мимо рта, стекают по его щекам на плечи. Девушка ловит их свободной ладонью – за полотенцем все равно не наклониться, на краткий миг касается кожи демона, и он еле заметно вздрагивает. Его кожа горячая, прохладным ладоням сестры милосердия она кажется и вовсе раскаленной. Девушка торопливо стирает воду с кожи демона, отнимает кувшин от его губ.

– Могла бы и подольше потрогать, – демон склоняет голову набок, разглядывая девушку, которая смущается – она всегда смущается в такие моменты – и прячет от него глаза, – и пониже тоже могла.

– До следующей среды, Генри, – девушка старается собираться неторопливо, чтобы её уход не выглядел побегом, однако справляется она с этим чрезвычайно плохо. Разумеется, по мнению демона, который в полной мере знает об испытываемых вблизи него эмоциях.

– До следующей среды, – демон провожает её взглядом до того момента, когда её фигурка не теряется за крестами, и только тогда позволяет себе договорить фразу, – Агата.

Он не скажет ей, что действительно не хочет, чтобы к нему приходил хоть кто-то другой, кроме неё. Не опишет, как его бесит, когда какая-нибудь другая сестра приближается к нему. Все они – все они бесконечно фальшивят и лгут, вместо положенного ему сочувствия сплошь как один молельщицы испытывают лишь презрение и страх перед его грехами. Смывают с его тела пот, а сами при этом будто бояться запачкаться, заразиться от него греховной жаждой. Может это устраивало других демонов, изнуренных настигшим их наказанием небес, но Генри был готов поголодать лишнюю неделю, обойтись без облегчения боли, что даровала вода, лишь бы не ощущать лишний раз ангельской фальши.

Она – она была другой. Много он о ней не знал, лишь то, что удалось выведать в краткие минуты разговора. Просто девушка, которая действительно пока еще сопереживала демонам, по своей воле перешла в Лазарет, работа в котором оплачивалась едва ли не хуже, чем работа в других подразделениях, Её пока не испортили, не внушили отвращение и страх, и демон с неудовольствием думал о моменте, когда это все таки случится.

Когда в букете запахов и её эмоций он почует приторные нотки фальши.

Первая встреча (1)

Агата Виндроуз особенной себя не считала. Обычная рядовая душа на попечении Чистилища, не добившаяся особых успехов на поприще учета человеческих грехов, сбора душ (очень малоэффективно отбивалась от демона, который хотел оттяпать кусочек от души умершего). Чистилище было многообразно, принести здесь пользу можно было многими методами, но после провала в качестве серафима-стража Горящих Полей Агата решила попробовать себя в качестве сестры милосердия.

В Лазарете Отравленных Душ всегда не хватало рук. На них было поддержание духовной оболочки приговоренных к распятию демонов, на них было исцеление раненых в сражении с демонами архангелами, на них было восстановление пораженных ядом демонов душ, слишком много работы и не так уж много работников – местные коэффициенты перерасчета кредитного долга былизи самыми низкими среди централизованных организаций. Вроде как считалось, что не так уж сложно посещать распятых демонов, отмаливать отравленные души, исцелять святым словом ангелов.

Считалось так, на деле текучка именно в Лазарете была сильнее прочих. С отравленными сложно иметь дело – уж больно они агрессивны, непросто изо дня в день делать нудную, скучную работу, которая в результате еще и на кредитном счете отражалась неважно.

Впрочем, Агату все устраивало. Джон, разумеется бурчал, что они стали реже видеться, всячески зазывал Агату обратно в стражу, но ей туда больше не хотелось. Как оказалось, стоять лицом к чужой боли для нее практически невыносимо.

Серафим, что ведет наблюдение за Горящим Полем, должен быть хладнокровен, ведь именно ему в случае чего ловить амнистированного демона, удерживать его в Чистилище, не пустив в человеческий мир, заниматься его сопровождением в судебный корпус, в котором триумвират архангелов-судей изучит его дело и решит вопрос судьбы помилованного. У Агаты с хладнокровием было не очень, а после первых же двух смен, в ходе которых приходилось летать над полем и слушать регулярные крики распятых демонов, – оно и вовсе закончилось.

В итоге, крыло – одно из двух тяжелых крыльев, на весе которых нужно было сосредоточиться во время полета, – свело прямо над Холмом Исчадий, и Агата рухнула вниз. Душе – бессмертной душе из Чистилища в мире смертных сложно нанести какие-нибудь повреждения, но в Чистилище – легче легкого. Лечатся все физические травмы легко и быстро, но от боли никуда не спрячешься.

Агата упала неудачно – прямиком на крест с демоном, обрушив его на землю. Пришла в себя от того, что её сущность пылала. Как-то раз она уже переживала такое, когда дотронулась до крыла одного из триумвирата архангелов и едва не сожгла руку в яростной святости.

– Святоша, – тихо прохрипел кто-то из-под неё, – я чую, что ты очнулась, слезь с меня, будь добра.

Агата, слабо кряхтя, прислушалась к ощущениям, проверяя работоспособность конечностей, поняла, что валяется в неудобном положении, спина, оказавшаяся на крестовине, являлась основным источником боли, голова и ноги свесились к земле. Крыло, попавшее под спину, смягчившее её падение и разделившее кожу Агаты и святой крест, на который она упала, было сломано в трех местах, да еще и обуглилось практически целиком от безжалостной праведности святыни, и не было хуже в мире этой жгучей пульсирующей боли. Она лежала на кресте наискось, и это спасало, попади голова на основу креста – вряд ли бы она пришла в себя.

– Я ни на что не намекаю, но святая земля жжет меня не слабей креста, – слабо произнес голос того, кто был под Агатой, – и валяться между двумя калеными наковальнями не входит в комплект карательных мер, которые должны быть болезненны до грани сознательного. Я вот-вот отрублюсь.

Агата сжала зубы, готовясь к тому, что тоже окажется в состоянии обморока, и, рванувшись, скатилась с креста.

Демон действительно был прижат тяжеленным крестом к земле. Из-под огромного креста от висельника была видна только одна заломившаяся ладонь – и он не лгал, кожа на пальцах, соприкасающаяся с поверхностью земли, уже была обожжена до волдырей.

Агата, поджав здоровое крыло, чтобы не задеть окружавшие их кресты, коснулась края перекладины и зашипела от боли. Взглянула на дрожащие от боли пальцы распятого, втянула в себя побольше сухого горячего воздуха, прикусила губу и толкнула перекладину вверх – над головой.

Крест перевернулся вокруг крестовины и обрушился на землю. Демон, больше не соприкасавшийся со святой землёй, пережил удар креста об землю, взвыв, – спина сильнее приложилась к «телу креста», для него это был практически удар об раскаленную сковороду. Но болевого шока ни у него, ни у обожженной Агаты не случилось. Хотя Агата, глядя на свои багровые пальцы, с которых от жара начала слезать кожа, испытывала настойчивое желание упасть в обморок, а не подвывать, прижимая к себе искалеченные руки.

– Спасибо, – раздался хриплый голос, и, скуля от боли, Агата взглянула на распятого. Демон смотрел на неё устало, прикрыв веки, и его длинные волосы разметались вокруг его головы будто лучи солнца.

– Целую вечность не видел серафимов, – выдохнул демон, – откуда ты, святоша?

Он был обнажен до пояса, хотя любоваться было нечем – он и при жизни явно был худоват, хотя и жилист, а сейчас и вовсе – истощен настолько, что кожу на груди казалось можно проткнуть пальцем. Особенно тонкой казалась кожа там, где её коснулись чернила клейма приговора. Агата аж ахнула, увидев тройную звезду.

– Ага, я очень плохо себя вел, – измученно ухмыльнулся распятый, – страшно?

– Я не имею права осуждать тебя, – у Агаты кружилась голова. Хотелось бы опереться на что-то спиной, но здесь все, на что можно было облокотиться, – раскаленные кресты.

– Ляг, – посоветовал демон, – тебя земля жечь не будет. Вытяни обожженое крыло по земле, она охладит, а здоровое прижми к телу, чтобы не задело ничего святого.

– Ты помогаешь мне? – и тем не менее, спрашивая это, Агата уже ложилась.

– Мне тебя жаль, святоша, – демон шевельнулся, пытаясь пожать плечами, и на пару секунд соприкоснувшись отведенным плечом с крестом, ловил ртом воздух, сбитый с темы разговора, – мой крест – мое наказание, ты его не заслуживаешь, это точно.

Между ними было шага два. И несмотря на то, что тело демона, не унимаясь, содрогалось, вздрагивало, сам демон неотрывно смотрел на неё. И это было жутко. Агата помнила, кто в её смертном мире, при первом же знакомстве смотрел на неё таким взглядом, в котором ей много позже мерещился жестокий голод.

Агата попыталась отвернуться и, потревожив раненое крыло, не удержала на губах возглас боли.

– Я настолько неприятен тебе, – в голосе демона вдруг зазвучало явственное огорчение.

– Ты так смотришь… – замялась Агата, не зная, как ей объяснить..

– Мне жаль, правда, – спешно выдохнул он, – просто свежее лицо, и от тебя так светит, что невозможно не смотреть.

– Ты имеешь в виду?

– Ауру. Да. Я постараюсь… Сдерживаться.

Агата чувствовала себя если не преступницей, то попросту мерзкой – сначала сама не удержала сосредоточения на полете, доставила распятому куда больше страданий, чем ему полагалось по приговору. Теперь же попросту искала к чему придраться в поведении человека, который тут наверняка от одиночества и боли мог тронуться рассудком. Дались ей его взгляды, смотрит и смотрит.

– Хэй, – тихо окликнул её демон, вырывая её из полудремы, – ты живая?

Агата раскрыла глаза. Лицо демона было все так же повернуто к ней.

– Мне нужно поспать. Усталая я далеко не уйду.

– Святоша, ты в принципе далеко не уйдешь, – возразил демон, – ты сейчас на территории казни исчадий ада, а она максимально удалена от границ Горящих Земель. Практически в центре. Здесь жарче и светлей всего. Взлететь ты не сможешь, дойти… не дойдешь – не выдержишь света, жара и боли от собственных увечий. Упадешь и отрубишься.

– Что предлагаешь?

– Тебя найдут через метку, просто посиди тут.

Он говорил верные вещи – хотя говорил с явной оттяжкой звуков, будто говорил через боль, и по всей видимости, так оно и было – его тело постоянно напрягалось, будто живая пружина, которая стремится оторваться от куска металла, к которому её приковали. Метки – маленькие черные значки, буквы разных алфавитов покрывали запястья каждой души. Их редко было очень много, их использовали для того, чтобы связываться с друзьями или руководством, но все же позвать на помощь Джона или Артура Агата вполне могла.

– Ты можешь просто дать мне поспать? – спросила Агата, коснувшись знака омега на запястье, послав просьбу о помощи Джону, который сейчас был где-то на другом конце этого измерения.

– Не могу, – он пытался говорить ехидно, но ехидство смазывалось болезненными нотками. – Сестры, которые ко мне ходят, не говорят со мной – боятся, до дрожи в коленках, да и вообще у меня слишком дерьмовый характер, чтобы я терпел их лицемерную жалость. Можно сказать, ты – мой первый собеседник лет за пять. И ты исчезнешь через пару часов, а я тут опять буду лишь в обществе собственных воплей, которые мне уже не надо будет сдерживать.

– Демон, который соскучился?

– Ну, можно так сказать, – тяжело дыша, отозвался демон. По его лбу катились капли пота. – Ох, – тело распятого явственно скрутило судорогой. И если бы не стальные хваты, не дававшие ему оторвать бедер от раскалённого креста, – то ему бы, наверное, полегчало.

– И долго ты так? – слабо спросила Агата.

– Сложно сказать, – мелко подрагивая, отозвался он, – если я не потерялся в счете посещений, с той поры минуло сорок одна сотня сред, а это где-то лет восемьдесят.

– Восемьдесят лет? – Агата передернулась. – Что же ты сделал?

Демон уставился на неё. Прямым взглядом глаза в глаза.

– Я не хочу об этом, – ровно произнес он, – это слишком долгий разговор, в финале которого тебя будет бесконечно тошнить от отвращения.

На самом деле он не походил на чудовище. О нет. О демонической природе говорили только витые, высокие черные рога, покоившиеся над ушами. Ему шли его длинные темно-рыжие волосы, чертовски длинные, густым водопадом спускавшиеся аж за поясницу – оттеняли широкие скулы, придавая его лицу чуть вытянутую форму. Широкие губы тоже пребывали в движении, то плотно сжимаясь, то чуть обнажая зубы, которыми распятый кусал губы в исступленной муке. Она любила такие необычные лица, далекие от античного золотого сечения – пусть нос был чуть длинноват, но было в общей совокупности его черт нечто бесконечно завораживающее. И если бы он улыбнулся – если бы он мог сейчас улыбаться, искренне, открыто, без толики ехидства, без сквозящей боли, кажется, перед этой улыбкой вряд ли возможно было бы устоять.

– А о чем хочешь поговорить? – чуть задумавшись о том, как перенесла бы лицо демона на бумагу, спросила Агата.

– Это не важно на самом деле, – практически весело отозвался демон, – расскажи о себе, я послушаю.

– Ты хочешь от меня чего-то?

– О, а ты можешь что-то? – с насмешливым любопытством поинтересовался висельник. – Серьезно, по-моему, всем известно, что судьба исчадий заканчивается, когда их приковывают к кресту. На нас больше нет протоколов, а-а-аргх.

Демон подавился на полуслове, судорожно выгибаясь и прикусывая губу.

– Ты можешь не терпеть, – тихо сказала Агата. Сдерживать боль было сложно, уж она-то знала…

– Ну знаешь, я тогда вообще тебя не услышу, – бледновато улыбнулся демон, – и потом, ты даже не представляешь, насколько я устал слышать свой голос.

Он говорил, а Агата содрогалась. Потому что перед глазами явственно вставали часы криков, часы боли, то утихающей, то вновь внезапно усиливающейся. И все это умноженное на годы. На десятки лет.

– Как ты жив еще!

Демон вновь повернул голову к Агате, уставившись на неё темными глазами.

– С трудом, – неожиданно серьезно отозвался он, – но давай об этом тоже не будем.

Агата села. Ей было неловко искать облегчения от боли, в то время как ему легче сделать она не могла.

– Потеряешь сознание, – предупредил демон.

– Откуда знаешь?

– Помню свой болевой порог до ада, – демон повел плечом, насколько ему позволяли оковы, – тогда очень мало мог вынести, без чертовой смертной оболочки. Сейчас больше. И лучше бы я мог сдохнуть, правда.

– Как тебя зовут? – спросила Агата, и распятый уставился на неё так, будто она сделала ему непристойное предложение.

– Тебе и правда интересно мое имя? – удивленно переспросил он. Похоже, с ангелами у него действительно не ладилось.

Агата качнула подбородком.

– А сама мне свое скажешь? – уточнил он.

– Зачем тебе? – Агата смущенно потупилась. – Я же вряд ли вернусь.

– А тебе зачем?

– Я буду о тебе молиться, – Агата слегка покраснела, даже постоянные обитатели чистилища к её религиозности относились с насмешками, как же может отнестись к этому демон, сосланный в Горящие Земли?

Однако он замолчал, уставившись на неё так, будто хотел врезать её в память целиком, до самой последней родинки на щеке.

– Я хочу тебя вспоминать, – наконец ответил он, – и не как простое равнодушное лицо, я хочу помнить имя ангела, которая испытала ко мне сочувствие.

– Это тебе не облегчит мук…

– Отнюдь, – возразил демон, – память о прошлом имеет большое значение. Я и мои грехи росли из моего прошлого. Если в моем прошлом будет хоть кто-то светлый… Как ты. Возможно тогда я смогу поверить, что когда-нибудь смогу искупить.

– Агата, – тихо произнесла она – эта его речь пробрала до последнего фибра души.

– Генрих… Генри, – демон явно не оговорился, нарочно сделал поправку на то, какую форму имени предпочел бы слышать.