Текст книги "Такая разная любовь"

Автор книги: Джин Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Она сделала еще один глоток, и в эту минуту к их столику подошел официант.

– Ну, так как, леди? Готовы заказывать?

Подруги посмотрели на Мэг. В последние несколько часов у нее пропал аппетит. Но Зу и Алисса так старались, что Мэг не хотелось огорчать их.

– Я готова, – проговорила она, выпрямившись на стуле. – Я закажу себе большой сочный чизбургер.

Мэг решила перестать думать об Эйвери и беспокоиться о похоронах. Почему бы в самом деле не получить удовольствие от этого вечера, проведя его вместе с подругами? Между прочим, Эйвери именно этого и хотел.

– Копченая рыбешка?

– Конечно, почему бы и нет?

Зу улыбнулась.

– Мне то же самое, – сказала Алисса.

Мэг охотно верила в то, что Алисса, несмотря на свою миниатюрность, съест все, как только увидит, насколько это аппетитно выглядит.

– А мне нет, – сказала Зу. – Я закажу себе гребешки [10]10
  Моллюски.


[Закрыть]. Жареные. Без масла. Без приправы. И салат.

– Хорошая девочка, – проговорила Алисса немного заплетающимся, как показалось Мэг, языком. Странно, она считала, что такие женщины, как Алисса, не пьют много. Чтобы не терять над собой контроля.

Зу улыбнулась:

– Мне нужно хорошо выглядеть, чтобы не казаться смешной рядом с исполнителем главной роли.

Алисса со стуком поставила свой стакан.

– Ты делаешь это не для мужчины, дорогая! Плевать, исполнитель он или не исполнитель! Ты делаешь это для себя и ни для кого более! Потому что никто нас больше не волнует. И вообще, если уж от кого и зависеть женщине, так только не от мужиков!

Мэг чувствовала, что Алисса права, но явная нетерпимость подруги ее удивила.

– Иногда мне кажется, – проговорила Зу, задумчиво водя пальцем по краю своего стакана, – что если бы я уделяла больше внимания своей внешности, возможно, Уильям был бы счастливее.

– И что дальше? – резко спросила Алисса. – Возможно, он не покончил бы жизнь самоубийством?

Мэг была поражена:

– Алисса, разве так можно?

– Да, ты права. Прости меня, Зу. Но ты должна четко уяснить себе, что понять мужчин невозможно. Одному Богу известно, что творится у них в головах.

– По-моему, это преувеличение, – заметила Зу.

Резкие слова Алиссы ее, казалось, не покоробили. Мэг удивленно посмотрела на нее: уму непостижимо, откуда Зу черпает силы?

– Все мужчины мерзавцы, – проговорила Алисса в ответ, – и вы обе это прекрасно знаете.

– Может быть, в этом отчасти и наша вина, – спокойно заметила Мэг. Интересно, считала ли покойная жена Эйвери своего мужа мерзавцем? Можно ли было назвать Стивена Райли мерзавцем? Впрочем, Мэг не хватило времени, чтобы это проверить…

– Ты с ума сошла? – возмутилась Алисса. – И потом, что ты знаешь о мужиках? Ты даже замужем не была! – Она еще глотнула вина. – Но у тебя, конечно же, есть дружок. Какой-нибудь преуспевающий и влиятельный адвокат, верно? Или этот твой частный детектив? Как его зовут?

– Данни. Но ты ошибаешься, он просто друг. Хороший друг. В данный момент у меня нет мужчины.

Алисса поставила стакан.

– Вот видишь? Если у такой красивой и умной девочки нет мужчины, это стоит воспринимать лишь как лишнее доказательство того, что все они мерзавцы. Про меня говорить вообще не будем.

И хотя Мэг догадалась, что к реплике Алиссы следует относиться как к комплименту, ей стало грустно. На нее вновь нахлынули старые чувства и переживания. Она живо вспомнила, что значит быть ребенком без отца, что значит отличаться от окружающих.

– У меня было немало мужчин… – смущенно проговорила Мэг.

– Но ничего стоящего? – не унималась Алисса. – По-настоящему стоящего?

В памяти Мэг возникло его лицо, его глаза, его губы… Она вспомнила его прикосновения.

– Однажды было, – ответила она ровным голосом. – Много лет назад.

Алисса откинулась на спинку стула.

– У каждой женщины «однажды было». У меня тоже. Только не с мужем, разумеется. До него. – Она допила вино и налила себе еще. – Господи, как же все-таки было здорово!

Мэг рада была переключить внимание подруг с себя на одну из них.

– И что же случилось?

– Его звали Джей. Джей Стоквелл. Наши родители были соседями по даче.

– Первая любовь? – спросила Зу и с какой-то тоской в голосе добавила: – Лучше этого ничего нет в жизни, ибо в том возрасте человек еще невинен.

Алисса покачала головой:

– Дело не в невинности. Это была любовь. Настоящая любовь.

За столом воцарилась тишина. Мэг думала о Стивене Райли, о том, что было между ними. А была настоящая любовь. Но с тех пор прошло столько времени… Целая жизнь.

К столику подошел официант с выполненными заказами. Мэг равнодушно посмотрела на свой чизбургер. У нее вновь пропал аппетит.

Когда официант удалился, Зу проговорила:

– А, собственно, что такое настоящая любовь? Как ее распознать? Уильям проявлял ко мне и Скотту исключительную заботу. Но если говорить откровенно, я не могу сказать, что любила его. Во всяком случае, не так, как я любила одного мальчика из дома.

– Ага, – хмыкнула Алисса. – Мальчик из дома. Для меня этим мальчиком был Джей. Беда заключалась в том, что дома ему не сиделось. Он рвался в бой, хотел покорять мир.

– И куда он отправился?

Мэг была рада, что Зу пытается разговорить Алиссу. Сама она, вместо того чтобы скорбеть по Эйвери, против воли вспоминала Стивена. Это были грустные, печальные мысли. Она чувствовала в эти минуты потребность затвориться в себе от всего мира, укрыться в своих воспоминаниях. Почему-то ей вспомнился серый кот Сократ, который жил у нее в те времена, когда они были счастливы со Стивеном. А когда все закончилось, она еще долгое время не пускала Сократа к себе в спальню. Не было сил слышать его мурлыканье. Эти звуки вызывали в памяти образ Стивена, заснувшего после очередного акта любви…

– Сначала Джей отправился в Сан-Франциско, – проговорила Алисса, и Мэг, услышав ее голос, вернулась к реальности. – Это было в начале семидесятых. В армию его не взяли и во Вьетнам он не попал.

– Он был болен? – спросила Зу.

– Нет, – сказала Алисса. – Он был богат. Богатым не обязательно воевать. Семья Джея владела и, кстати, до сих пор владеет, огромной вещательной корпорацией, в которую входят теле– и радиостанции со всей страны. Джею нравилась творческая сторона дела, но не сам бизнес. Он был прирожденным журналистом. – Алисса отодвинула от себя тарелку с нетронутым чизбургером и копченой рыбой. – Поэтому, сделав своим старикам ручкой, он уехал в Сан-Франциско.

– И вы больше не виделись? – участливо спросила Зу.

Алисса рассмеялась.

– Не виделись? Дорогая, я ведь поехала вместе с ним! – проговорила она, пригубив из своего нового стакана.

– Вместе с ним?

Этот ответ удивил даже Мэг. Ей казалось, что Алисса по жизни лидер, а не ведомый. Трудно было представить, что она могла поехать куда-то за кем-то.

– Мне было восемнадцать. В этом возрасте любовь ценится выше благотворительных фондов, социального положения и правил приличия.

– И что случилось потом? – спросила Зу.

Она пожала плечами:

– Я поняла, что совершила ошибку.

Некоторое время женщины молчали. Мэг смотрела на Алиссу и про себя жалела ее. В глазах этой обычно очень живой миниатюрной блондинки сквозила тоска. По жизни, которая прошла мимо. По оставленной любви. Мэг и самой – не хуже чем Алиссе – было знакомо это чувство.

– Он был красив, – пробормотала Алисса. – И сейчас еще красив.

– Сейчас? – переспросила Зу. – Ты до сих пор видишься с ним?

Алисса покачала головой:

– Я оставила его на углу Хейт-Эшбери. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Он работал на одну из либеральных газет. Я вернулась домой в Атланту, вышла за Роберта, родила дочерей. А потом однажды включила телевизор и увидела его. Он вел репортаж из Каира.

– Значит, он вернулся на телевидение, – заметила Зу.

– И, судя по всему, окунулся в него с головой. Только тем и занимался, что разъезжал по миру, рассказывая об угнетенных. Я видела его репортажи из Ливана, Эфиопии, Ирака, ну и так далее, в том же духе. Во время событий на площади Тяньаньмынь в Китае он тоже был там.

– А, – проговорила Зу. – Ну конечно, Джей Стоквелл. Вспомнила. Я его тоже видела. Его репортажи берут за живое.

Алисса пожала плечами:

– Не знаю, я на это как-то не обращала внимания. Просто смотрела на него и любовалась.

Зу подцепила вилкой гребешок, но есть не стала.

– Интересно, что было бы, если б вы не расстались тогда на углу?

– Действительно интересно. А ты никогда разве не фантазировала? Насчет своего мальчика из дома?

– Имеешь в виду того человека, за которого я могла тогда выйти замуж? – переспросила Зу.

– Может, тебе следовало выйти за него, – сказала Алисса.

«А может, и я могла?… – подумала Мэг. – Может, И мне следовало?..»

– Конечно, я об этом думала, – ответила Зу. – Постоянно.

– А ты, Мэг? Как насчет твоего единственного и неповторимого? Думала ли ты хоть раз, что твоя жизнь могла сложиться совершенно иначе? Лучше.

Мэг захотелось ответить на это: «Лучше? Как раз нет. Она сложилась бы гораздо хуже. К тому же меня вполне устраивает то, как я живу сейчас». Но она промолчала. У нее язык не поворачивался лгать.

За столом стало тихо. Мэг смотрела на Зу, та, в свою очередь, наблюдала за Алиссой. Обернувшись к Алиссе, Мэг успела заметить, как та украдкой смахнула набежавшую слезу. Алисса перехватила взгляд Мэг и прокашлялась. Подняв свой стакан, она сказала:

– Мне кажется, нам нужно разыскать их. Тех, кого мы когда-то любили. Пусть увидят, что они потеряли.

Мэг пожалела о том, что не захватила с собой из дома снотворного. Она лежала на спине, уставившись в темный потолок, и думала о Стивене Райли. Ей было стыдно, так как она понимала, что все мысли сейчас должны быть посвящены Эйвери. Она должна скорбеть, чувствовать отчаяние или что-нибудь в этом роде.

Однако Мэг в ту минуту могла думать только о прошлом.

Повернувшись на бок, она попыталась изгнать из головы воспоминания… Но в памяти всплывал тот день, когда они познакомились. Тогда Мэг училась на первом курсе и пришла на занятия по уголовному праву. Лекцию читал обаятельный человек, влиятельный нью-йоркский адвокат, приглашенный в Гарвард на семестр.

Их первая чашка кофе в кофейне на противоположном конце площади. Они беседовали о профессии. Стивен говорил, страстно жестикулируя. Именно тогда он впервые дотронулся до нее. Это было легкое касание, машинальное, во время разговора. И тем не менее он не сразу убрал свою ладонь. К тому же они встретились глазами…

…Мэг повернулась на живот, взбила подушку и зажмурилась, живо припомнив его новые прикосновения. На этот раз его рука легла в маленькую впадинку внизу ее спины. В следующее мгновение она почувствовала, что он нежно поцеловал ее в то место.

Мэг не волновало, что к этому времени Стивен уже был женат. А то, что у него было трое маленьких детей, даже радовало. Потому что еще задолго до того, как она уехала из дома в колледж, задолго до того, как ее мать задохнулась в дыму пожара в их убогом домишке, она уже твердо знала, что никогда не выйдет замуж. Брак, по ее мнению, был уделом и счастьем других людей. А Мэг считала себя недостойной того, чтобы быть любимой.

«Если бы не ты…» – до сих пор стояли в ее ушах стенания матери.

Мэг живо вспомнилась одна из подобных «бесед». Мать сидела за металлическим кухонным столом в своем запачканном халате, прихлебывала черный кофе и, заходясь в кашле от сигаретного дыма, хрипела:

– Если бы не ты, твой чертов папашка не смылся бы. Если бы не ты, он развелся бы со своей женой и женился на мне. Но теперь поздно… Он уже не вернется. И ты всему виной.

…Мэг перевернулась на другой бок.

Стивен любил ее. Хуже того: она и сама любила Стивена. Их счастье продлилось тринадцать недель. Все это время они держались за руки, прикасались друг к другу, смотрели друг другу в глаза, занимались любовью. На протяжении всех этих тринадцати недель Мэг Купер была счастлива. Тринадцать недель. Семестр. Целая жизнь, последовавшая после другой… и уступившая место новой.

Он купил себе и Мэг майки с университетской эмблемой. Малиновую и серую. Мэг стирала их, когда на выходные дни он отправлялся домой. А когда его майка, теплая, приятная на ощупь, вылезала из сушилки, Мэг прижималась к ней и могла сидеть так, не двигаясь, часами.

Он купил ей букет ярких бумажных цветов.

– Они, как наша любовь, – проговорил он. – Никогда не завянут.

Он научил ее варить уху, играть в крикет, научил ее сексу.

А потом в стенгазете появилась фотография. «Студенты резвятся с преподавателями». Внезапно все изменилось. Риск стал казаться слишком большим, ставки слишком высокими. Мэг знала, что ей делать.

Вечером после последнего экзамена они встретились в кофейне.

– Я не могу вернуться в Нью-Йорк, – говорил Стивен. – Я хочу остаться с тобой в Бостоне. Хочу развестись с женой и жениться на тебе.

Мэг прямо посмотрела на него и сказала:

– Нет.

То, что он предлагал, было неосуществимо. Она не могла допустить, чтобы он бросил жену. Бросил детей. Она не могла допустить, чтобы он рисковал своей политической карьерой, к которой тщательно готовился. Мэг не хотела чувствовать свою вину еще и за это.

…Поднявшись с постели, Мэг прошла в гостиную и легла, свернувшись калачиком, на диване, прижав колени к груди. В сердце родилось щемящее чувство одиночества. Интересно, что сейчас делает Алисса? Может быть, тоже мучается без сна? Сидит на диване в своем номере и думает о своем Джее Стоквелле? А Зу? Вспоминает своего мальчика из дома?

Она посмотрела на часы. Без пятнадцати два. Мэг поднялась и пошла в ванную. Отыскав аспирин, выпила сразу две таблетки и вернулась в постель. «Все это чепуха, которая ни к чему доброму не приведет». Она натянула стеганое ватное одеяло до самого подбородка, закрыла глаза и попыталась перевести свои мысли в другое русло. Интересно, как там Лохматый? Не морит ли его сосед голодом? Завтра надо уехать отсюда. В какое время? Что надеть на похороны Эйвери? Ведь необходимо хорошо выглядеть. И вовсе не потому, что церемонию может посетить Стивен. Впрочем, Мэг была не уверена…

«Пусть увидят, что они потеряли», – вспомнились ей слова Алиссы.

Наконец Мэг удалось заснуть.

И снова явился Стивен. Он стоял на возвышении, над его головой в воздух поднимались красные, белые и синие надувные шары. Огромные, как пляжные «зонтики». Оглушительно гремела музыка. Трубы, саксофоны. Музыкантов Мэг не видела, но зато слышала, как ревет и рукоплещет толпа. Стивен приветственно поднял над головой сцепленные в замок руки. Он широко улыбался. Мэг впервые видела на его лице такую ослепительную белозубую улыбку. «Что он сделал со своими зубами? – недоумевала она. – Почему они стали такие белые и так блестят? Пятнадцать лет прошло… Конечно, он за это время сто раз мог сходить к стоматологу…»

Он опустил руки и подошел ближе к микрофону.

«Я, сенатор Стивен Райли, благодарю всех вас за оказанное мне высокое доверие и даю свое согласие баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов!»

Голос его вибрировал. Толпа взревела еще громче. Стивен сделал какой-то жест левой рукой, и на первый план вышла Мэг. На ней был ярко-красный костюм. Он обнял ее за талию, склонился к ней и поцеловал в губы. Это был долгий, очень чувственный и открытый поцелуй. Чтобы весь мир видел.

Оторвавшись от нее, он вновь обернулся к толпе. Поднялся оглушительный рев. Мэг увидела их обоих на огромном видеотабло, которое было установлено специально для тех, кто стоял в последних рядах и кому плохо было видно. Как они здорово смотрятся вместе! Будущий президент и будущая первая леди. Глядя на экран, Мэг вдруг заметила, что он сделал такой же приглашающий жест правой рукой. В следующее мгновение на возвышение поднялась его жена. На ней тоже был ярко-красный костюм. Он обнял ее за талию, склонился к ней и поцеловал в губы. Это был долгий, чувственный и открытый поцелуй. Чтобы весь мир видел.

Он снова обнял Мэг, которая продолжала смотреть на видеотабло и улыбалась. Они стояли вместе все трое и это выглядело торжественно.

«А где же твои дети?» – перекрывая шум толпы, спросила Мэг.

«Они не пришли», – ответил он.

«Почему?»

К ней наклонилась его жена.

«Ты отлично знаешь, почему. – Она улыбнулась. – Они не пришли, и ты всему виной».

Мэг кивнула и оглянулась на безликую толпу собравшихся. «Конечно, – подумала она, – я отлично знаю, почему они не пришли».

Яркий свет включенных телепрожекторов согревал. Мэг стало жарко. На брови повисла капелька пота. Она ее смахнула и в этот момент почувствовала, как сильно колотится в груди сердце.

…Она проснулась. Рука ее закрывала лоб – он был влажный. Сильно билось сердце. Мэг села на постели и спрятала лицо в ладонях. Сегодня впервые за много лет она мечтала о Стивене. А ведь долгое время она запрещала себе даже думать о нем. Целую вечность.

– Когда у тебя самолет? – спросила Зу Мэг на следующее утро, когда они лежали около бордюра крытого бассейна. Кроме них, там никого больше не было. Утренние часы убивались на различных семинарах, в гимнастических залах и на прочие дела. Не каждая женщина здесь имела такого личного наставника, каким являлась для Зу и Мэг Алисса.

– В половине пятого, – ответила Мэг.

Зу поправила чайные мешочки на глазах. И за каким чертом она вчера так много выпила? Начиналось все очень достойно. Зу и Алиссе хотелось утешить Мэг в ее горе. А кончилось тем, что Зу всю ночь вспоминала Эрика, мучаясь так, как не мучилась уже много лет. И кто просил Алиссу рассказывать о своей первой любви? Именно этот рассказ погрузил Зу в личные воспоминания. Голова гудела… Не надо было столько пить.

– А я рада, что мне сегодня не придется никуда лететь, – сказала она. – Уж и забыла, когда в последний раз у меня бывало такое похмелье.

– Я уверена, что у персонала найдется какое-нибудь верное средство. Ты спроси. Во всяком случае, что-нибудь получше чайных мешков.

Зу рассмеялась:

– Я старомодна и не устаю заявлять об этом. На самом деле мне сейчас нужен маленький стакан томатного сока и сырое яйцо. Но, увы, похоже, здесь вообще не знают, что это такое! Холестерин…

Зу сложила руки на плоском животе, пытаясь расслабиться. Где-то играли Дебюсси. Шумели водяные фильтры в бассейне, и их гул действовал почти гипнотически. Зу погрузилась в себя.

– Вчера вечером Алисса была в прекрасной форме, – проговорила Мэг.

– Мм… У меня такое впечатление, что она не очень-то счастлива со своим мужем.

– А мне показалось странным то, что она рассказывала о Джее Стоквелле. Мне трудно представить ее рядом с таким человеком.

– Потому что ты знаешь ее только такой, какая она теперь. Лично я думаю, что это единственный в ее жизни любимый мужчина. Почему она не осталась с ним? Может быть, из-за того, что просто испугалась?

Произнося эти слова, Зу не знала точно, о ком она говорит: об Алиссе или о себе самой. Может, и она испугалась своего чувства к Эрику? Да, не она ушла, а он бросил ее. Но много ли она приложила усилий к тому, чтобы разыскать его? Один-единственный телефонный звонок, вот и все. Наверное, в то время она была настолько помешана на своей карьере в кинематографе, что боялась: если он вернется, счастье, которое пришло к ней так неожиданно, как в сказке, может рухнуть?

Зу изо всех сил зажмурилась. Господи, неужели она была такой мелочной, такой эгоисткой? Но если это так, то она заплатила за свой эгоизм дорогую цену и продолжала расплачиваться все эти долгие годы.

– Кстати, о нашей наставнице, – проговорила Мэг. – Интересно, где она сейчас?

– Наверно, отсыпается. Мне следовало поступить точно так же.

– Это ведь она предложила встретиться в бассейне. Чтобы устроить мне проводы и торжественно попрощаться, прежде чем я «брошу вас на произвол судьбы». Кажется, она именно так сказала.

– Да, но ты вспомни, сколько она перед этим выпила, Мэг. Забыла, наверное.

– Ничего я не забыла, – вдруг раздался совсем рядом голос Алиссы.

Зу сняла с глаз чайные мешочки. Алисса стояла перед ними в огромном балахоне бежевого оттенка, который подчеркивал бледность ее кожи.

– Доброе утро, – сказала Зу. – Похоже, к купанию ты не "готова.

Алисса опустилась на краешек шезлонга Зу.

– Похоже, я сейчас ни к чему не готова.

Зу оглянулась на Мэг, та закрыла глаза и откинулась на спинку своего стула.

– Почему это? – поинтересовалась Зу.

– Самое гадкое в Пьянке отнюдь не то, как ты себя чувствуешь на следующее утро. Самое гадкое – это воспоминание о всех тех глупостях, которые ты несла накануне, когда у тебя был развязан язык.

Зу поняла, что она имеет в виду. Она тоже чувствовала смущение от того, что упоминала вчера об Эрике. Мальчик из дома. Называла ли она его по имени? Говорила ли она о том, что ее жизнь с Уильямом не была счастливой?

– Не переживай, Алисса. У всех у нас в душе есть о чем не хочется забывать. Лично я считаю, что нет ничего лучше этих воспоминаний. Порой именно они заставляют нас жить дальше.

Зу сама удивилась, когда сказала это. Удивилась тому, что призналась самой себе в том, что именно мысли об Эрике, любовь к нему помогали ей благополучно переживать самые черные дни, которых выпало немало на ее долю в последние годы. Да, она злилась на него, возмущалась, но тем не менее именно память об Эрике поддерживала в ней силы. А думала она о нем часто. Достаточно было посмотреть на Скотта, который был точной копией Эрика в юности… В те времена, когда они вместе мечтали о будущем.

– Болтать о прошлом – значит без толку тратить время.

– Не обязательно, – возразила Зу. – Порой воспоминания играют роль хорошего слабительного.

Алисса пошарила в своей вместительной сумочке и достала пилочку для ногтей. Сразу же приступив к делу, она спросила:

– Тогда почему ты все еще отмалчиваешься?

– В каком смысле?

– Почему бы тебе не рассказать нам о своем соседском мальчишке?

Зу с минуту молчала. Сжав руками виски, она откинулась на спинку своего шезлонга.

– Может, она не хочет, – пришла ей на помощь Мэг.

Алисса швырнула пилочку обратно в сумку.

– Вот видишь? Тебе неудобно говорить о прошлом! Ты смущена. Предаваться таким воспоминаниям – это… унизительно!

«Унизительно? – подумала Зу. – Неужели к этому сводится любовь?» Эрик бросил ее. Уильям застрелился. И это унижает? Нет. Скорее убивает.

– Его звали Эрик Мэтьюз, – проговорила она наконец. – Мы вместе выросли в маленьком городке в северной Миннесоте. Эрик был скандинавского происхождения, как и большинство жителей города. А я еврейка. В детстве я очень остро ощущала разницу между мной и остальными детьми. Я смуглая, а они все светленькие. А Эрик помог мне поверить в себя.

Накануне вечером им открыла свою душу Алисса. Доверила все свои секреты. Зу знала, что, если бы не Алисса с ее кипучей энергией, она, наверно, до сих пор сидела бы в своем номере, не показываясь за дверь, бесплодно проводя в четырех стенах день за днем, мучаясь тревогой и страхом от того, что ей, возможно, уже никогда не удастся вернуться в мир людей. И думая о том, что скоро она вернется в Лос-Анджелес и продаст Седар Блаф, пока еще не поздно. И что другого выхода все равно не будет. И что мечта о возвращении в кинематограф – это просто смешно. Так и доживет свои дни толстой, всеми забытой, опустившись в итоге до нищеты.

Сейчас Зу чувствовала себя готовой к тому, чтобы рассказать им об Эрике. Не все, конечно. Но хоть что-то. Она была должницей Алиссы.

Вздохнув, она начала:

– Именно Эрик вдохновил меня на то, чтобы стать актрисой. Вхождение в профессию прошло для меня легко. Дело в том, что… быть в Миннесоте евреем – это значит не просто отличаться от других цветом волос. В Миннесоте я ощущала себя чужой. Всегда замечала на себе любопытные взгляды других детей. Они так смотрели на меня, как будто я была… Словом, как будто они боялись меня. Наверно, поэтому актерское мастерство стало для меня чем-то вполне естественным… – Зу подняла ноги на шезлонг и обняла руками колени. – Ведь я вынуждена была играть, притворяться с раннего детства…

…После школы Эрик убедил меня ехать в Голливуд. Ему тоже хотелось сниматься. Он был красив как бог. Точеные скулы, бездонные голубые глаза… Он был высок и крепок, как викинг. Ну и… Несколько лет мы прожили в Лос-Анджелесе, питаясь исключительно макаронами с сыром. – Она помолчала, потом рассмеялась. – Готовил он. Даже в те времена я уже была избалована. Там я познакомилась со своей лучшей подругой Марисоль, она жила в соседней квартире. Я ведь вам еще не рассказывала про Марисоль?

Вспомнив о ней сейчас, Зу поняла, насколько сильно соскучилась по ней.

– А потом меня «открыли». Не Уильям, нет. Его компаньон. Тим Данахи. Все произошло очень быстро. Не успела я и глазом моргнуть, как уже оказалась перед юпитерами. Подписала трехлетний контракт. А Эрик все стоял на очереди, пытаясь сняться в эпизодах. Уильям перехватил у Тима инициативу в отношении меня. Я стала появляться с ним на приемах. Меня стали замечать. Уильям говорил, что тащить за собой Эрика в те места было бы неблагоразумно. Он сказал, что я должна создать себе имидж «свободной женщины».

– Уверена, Эрику это не понравилось, – заметила Алисса.

Зу покачала головой:

– Я была настолько занята, что как-то не замечала. Еще бы! Радужные мечты вдруг начали сбываться! Короче… придя как-то вечером домой, я обнаружила, что Эрика нет.

– Ну, ясно. Известная история.

Зу скользнула взглядом по спокойной поверхности воды в бассейне. Собственно, на этом рассказ можно было закончить. Остальное раскрывать необязательно.

– Куда он уехал?

Зу пожала плечами:

– Понятия не имею.

– И ты не пыталась найти его?

Зу вновь откинулась на спинку шезлонга.

– Мне казалось, что он больше меня не хочет… – проговорила она. От осознания того, что это могло быть правдой, у нее комок встал в горле.

– По крайней мере ты не виновата, – проговорила Алисса.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я-то, положим, сама ушла от Джея. В отличие от тебя я сделала собственный выбор. Вот и живу с ним. Все было бы проще, если бы не я, а он бросил меня. Или если бы он умер. – Избегая встречаться глазами с Зу, Алисса поднялась. – Ладно, пойду в сауну.

Они и не подозревали о том, как тяжело достигается другими то, что им далось просто так.

Взять, например, Мэг. Она роскошно выглядит, хотя не прикладывает никаких усилий к этому. А какая она умная! Господи Боже, какой набор: внешность, мозги и независимость! Она никогда не зависела ни от одного мужчины. Ей не надо беспокоиться о том, что скажет муж, когда она начнет стареть, терять красоту.

Или Зу. Голливудская кинозвезда. У нее никогда не было проблем с тем, чтобы попасть на страницы иллюстрированных журналов. Ее фотографии появлялись повсюду. И еще появятся. Американцев хлебом не корми, а подай только триумфальное возвращение в профессию одного из прежних идолов.

Им все далось в жизни легко.

Алисса стянула через голову свой балахон и обернулась толстым махровым полотенцем. Открыв тяжелую дверь в сауну, она вошла внутрь. Защипало глаза. Она не знала, от чего именно: от вина, жара или неумолимых слез.

Алисса вытянулась на лавке. Она знала, что уже упустила свой шанс. Никакого гала не будет. И Зу не будет. Алисса вчера выставила себя перед ними полной дурой. Боже мой! Расплакалась, надо же… Невероятно. Она очень старалась показаться «своей девочкой» и настолько этим увлеклась, что невольно раскрылась. Но чтобы плакать?!. У них на глазах?! Вообще у кого бы то ни было на глазах?..

Алисса спрятала лицо в ладонях. Может, ей уже и не стоит возвращаться домой… Все равно ее жизнь всего лишь фарс. И начался этот фарс в тот самый день, когда она ушла от Джея Стоквелла.

Алисса услышала, как отворилась дверь.

– Алисса? – Это была Зу. – Ты не можешь бросить нас.

– Я уезжаю только во второй половине дня, – сказала Мэг. – И жду, когда ты скажешь, чем мне заняться до отъезда.

– И потом, – продолжала Зу, – меня неудержимо тянет к шоколаду. Надо, чтобы ты меня отговорила.

Не убирая рук от лица, Алисса ответила:

– Тебе надо развлечься, Зу. Прогуляйся. Выкури сигарету.

Она услышала, как они зашли в сауну. Затем шаги смолкли.

– Мне нельзя курить, – сказала Зу. – Сразу после рождения Скотта меня хватил удар.

Наступила пауза, слышалось только шипение поднимавшегося пара.

Алисса села. Зу и Мэг, обернутые полотенцами точно так же, как и она, следили за ней. Три женщины, все настолько разные, что трудно представить, как им удалось подружиться.

Зу медленно подошла к кедровой лавке и опустилась на нее.

– Эту тайну я хранила ото всех в течение почти пятнадцати лет.

Тайна… Перед мысленным взором Алиссы мелькнул образ Роберта.

Мэг тоже села на лавку, скрестила ноги и проговорила:

– Для многих людей тайны – это образ жизни.

Они замолчали, и вновь послышалось шипение пара. Затем Зу качнула головой и сказала:

– Некоторые тайны стоят того, чтобы их не раскрывали. Мой сердечный удар к таковым не относится. Я молчала, и это было проявлением эгоизма. Нынче многие женщины… Я имею в виду известных женщин, которым есть что терять… Во всяком случае, побольше, чем мне тогда… Так вот они не скрывают от публики ни своего рака, ни сексуальных извращений, ни множества прочих проблем, с которыми им приходилось сталкиваться в жизни. – Она невесело рассмеялась. – А я? Я не могла признаться даже в том, что со мной случился этот злосчастный удар. И дело не в том, что я боялась угробить карьеру. Я боялась, что люди станут смеяться надо мной, подумают, что я слабая… И мне уже не удастся морально восстановиться. И снова вернутся те времена из детства, когда я была одной-единственной девочкой-еврейкой на весь наш городок в северной Миннесоте.

Алисса судорожно сглотнула. Ей вдруг вспомнились ее школьные подружки, позирующие перед зеркалом в мехах тети Хельмы.

– Кому же приятно признаваться в своих слабостях? – проговорила Алисса. – Особенно, когда признаешься в этом самому себе.

Алисса говорила и одновременно слышала себя как бы со стороны. На глаз навернулась слезинка… Сколько она ждала этой минуты? Месяц? Год?.. Алисса дала ей скатиться по щеке.

– От моего эгоизма многие страдали, – продолжала Зу. – Я упросила Уильяма скрыть от прессы известие о моей болезни. Он сказал журналистам, что я решила уединиться для того, чтобы поставить на ноги ребенка. Никто не знал, что у меня была парализована вся левая половина тела. Что я не могла ходить. Не могла говорить. Через пару лет репортеры наконец оставили Уильяма в покое и потеряли интерес. – Она подняла глаза к темному потолку. – Я знаю, как тяжело приходилось Уильяму. И дело не только в моей болезни, но еще и в моем эгоизме. Марисоль тоже было несладко. Но больше всего страдал мой ребенок.

Алисса не верила своим ушам. Зачем Зу рассказывает все это? Чтобы утешить ее, убедить в том, что у всех людей есть свои проблемы? Что никто не совершенен, что нет человека, которому повезло бы прожить идеальную жизнь? Зу, похоже, говорила откровенно и все же…