Текст книги "Путь через равнину"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)

– И как много молодых, которым она причинила страдание, передадут это следующему поколению? – с болью выкрикнула женщина. Затем она начала раскачиваться взад и вперед, страдая от горя. – Кто из этих мальчиков в загоне унаследует ее путь? И кто из девочек захочет быть такой, как она? Глядя на Джондалара, я вспоминаю свое обучение. Меня, единственную из всех, нельзя было допускать учиться. Это создает чувство ответственности. О Великая Мать! Что я натворила?!

– Вопрос не в том, что ты сделала, а в том, что ты можешь сделать сейчас, – сказала Эйла.

– Я должна помочь им. Я должна как-то помочь, но что я могу сделать?

– Слишком поздно, чтобы помочь Аттароа, теперь ее необходимо остановить. А вот детям и мужчинам в загоне мы должны помочь, но вначале их надо освободить. Затем подумаем о помощи.

Ш'Армуна взглянула на молодую женщину, которая сейчас казалась такой могущественной, и задалась вопросом: кто же она в действительности? Та, Кто Служит Матери, поняла, что наделала, и знала, что злоупотребила своей властью. Она боялась за свой собственный дух, так же как и за жизнь стойбища.

Все замолчали. Эйла поднялась и взяла чашку.

– Разреши мне самой приготовить чай на этот раз. У меня с собой хорошая смесь разных трав.

Ш'Армуна молча кивнула, и Эйла достала свою сумку с травами.

– Я подумал о тех двух искалеченных мальчиках в загоне, – сказал Джондалар. – Если даже они не будут ходить как прежде, они могут стать хорошими каменотесами или кем-нибудь еще, если кто-то поможет им. Должен же быть кто-то среди Шармунаи, кто может обучить их. Возможно, ты найдешь кого-нибудь на Летнем Сходе.

– Мы не ходим больше на Летний Сход племени Шармунаи.

– Почему?

– Аттароа не хочет. Люди были не слишком добры к ней. Когда она стала вождем, она не захотела иметь ничего общего с другими. Сразу же после того, как она пришла к власти, несколько стойбищ прислали к нам послов, приглашая присоединиться к ним. Они прослышали, что у нас много одиноких женщин. Аттароа оскорбила их и выгнала, а через несколько лет она перессорилась со всеми. Сейчас никто не приходит, ни родственники, ни друзья. Они избегают нас.

– Привязать к столбу в качестве мишени – это больше чем оскорбление, – сказал Джондалар.

– Я уже говорила, что она становится хуже. Ты не первый. То, что она сделала с тобой, она делала и с другими. Несколько лет назад пришел человек, путник. Увидев столько одиноких женщин, он так поверил в себя, что решил, что его не только примут с удовольствием, но еще он будет пользоваться большим спросом. Аттароа поиграла с ним, как лев с добычей, а затем убила. Ей так понравилась эта игра, что она стала задерживать всех проходящих мимо. Ей нравилось делать их жизнь несчастной, затем обещать им, мучить их, а потом избавляться. Так она хотела поступить и с тобой.

Добавляя успокаивающие травы в чай Ш'Армуны, Эйла вздрогнула, услышав это.

– Ты была права, что в ней не осталось ничего человеческого. Мог-уры иногда говорили о злых духах, но я всегда считала это сказками, которыми пугают детей. Но Аттароа – не сказка. Она – зло.

– А когда не стало гостей, она начала издеваться над мужчинами из загона. – Ш'Армуна не могла остановиться, как бы стремясь выплеснуть все, что накопилось за эти годы. – Вначале брала мужчин посильнее, вожаков или мятежников. Их становилось все меньше и меньше, пока они не исчезли вовсе, а те, которые остались, потеряли желание сопротивляться. Холод или жара, жизнь впроголодь. Она сажает их в клетки и привязывает к столбу. Они даже не могут помыться. Многие умерли из-за плохих условий. А детей родилось слишком мало, чтобы возместить потери. Когда умирают мужчины, умирает стойбище. Мы очень удивились, что Кавоа забеременела.

– Должно быть, она ходила в загон и встречалась с мужчиной, – сказала Эйла. – Возможно, она влюбилась в кого-то. Ты наверняка знаешь в кого.

Ш'Армуна знала, но не понимала, откуда известно об этом Эйле.

– Некоторые женщины проникают в загон, чтобы увидеть мужчин. Иногда приносят им еду. Джондалар, возможно, говорил тебе.

– Нет, не говорил. Но я не понимаю, почему женщины позволяют, чтобы мужчины содержались в загоне.

– Они боятся Аттароа. Некоторые ей охотно подражают, но большинство хотело бы вернуть мужчин. А сейчас она грозится изувечить их сыновей.

– Скажи женщинам, что мужчины должны быть свободными, или здесь никто больше не родится. – Эйла произнесла это таким тоном, что холод пробрал Джондалара и Ш'Армуну. Джондалар знал это выражение лица Эйлы. Какое-то отстраненное. Обычно оно свидетельствовало о том, что она думала о ком-то, кто болен или ранен, хотя он понял, что на этот раз она думает не только о помощи. И никогда прежде он не видел, чтобы она была так холодна и разгневана.

Но пожилая женщина восприняла заявление Эйлы как пророчество.

Они пили чай молча, думая каждый о своем. Внезапно Эйле захотелось на улицу подышать чистым холодным воздухом и заодно проверить лошадей, но, присмотревшись к Ш'Армуне, она решила, что сейчас не лучшее время для этого. Она знала, что пожилая женщина чувствует себя опустошенной и нуждается в поддержке.

Джондалар же думал о мужчинах, которые остались в загоне. Без сомнения, они знали, что он вернулся, но его не засадили опять к ним. Ему хотелось бы поговорить с Ибуланом, Ш'Амаданом и Добаном, но надо самому держать себя в руках. Они находились на враждебной земле, и пока все ограничилось лишь разговорами. То ему хотелось убраться отсюда как можно быстрее, то остаться и помочь. Но если они собираются что-то делать, то надо делать это быстрее. Ему не нравилось сидеть просто так.

От отчаяния он произнес:

– Я хочу что-то сделать для тех в загоне. Чем я могу помочь?

– Ты уже помог. – Ш'Армуна почувствовала необходимость самой составить план действий. – Когда ты отказал ей, это приободрило мужчин. Но этого самого по себе недостаточно. Мужчины и раньше отказывались и сопротивлялись, но впервые мужчина ушел от нее, а потом вернулся, да еще и по собственной воле, что более важно. Авторитет Аттароа пострадал, и это дает другим возможность надеяться.

– Но надежда не вытащит их оттуда.

– Нет. Добровольно Аттароа не выпустит их. Никто из мужчин не покинет это место живым, хоть некоторым это и удалось. Ну а женщины нечасто отправляются в путь. Ты первая, кто пришел сюда, Эйла.

– А может она убить женщину? – спросил Джондалар, невольно придвигаясь к женщине, которую любил.

– Для нее трудно осудить женщину или даже посадить в загон, хотя многие женщины здесь находятся против своей воли, несмотря на то что вокруг нет частокола. Некоторые, движимые чувством любви, остались здесь ради своих мужчин и сыновей. Вот почему твоя жизнь в опасности, Эйла. У тебя нет никаких родственных связей. Она не будет терпеть тебя, и если убьет, то ей легче будет убивать других женщин. Я не только предупреждаю тебя, но говорю об этом потому, что это грозит жизни всего стойбища. Вы еще можете уехать, и, возможно, это именно то, что вы могли бы сделать.

– Нет, я не могу уехать, – сказала Эйла. – Как я могу оставить этих детей? Или мужчин? Женщинам тоже нужна помощь. Бругар называл тебя целительницей, Ш'Армуна. Не знаю, что это значит для тебя, но я являюсь целительницей Клана.

– Ты – целительница? Я должна была бы догадаться. – Ш'Армуна не знала точно, что такое «целительница», но, после того как Бругар назвал ее так, она считала это звание самым высшим.

– Вот почему я не могу уехать. У меня нет выбора. Целительница должна сделать это: вот для чего она предназначена. Кусочек моей души уже принадлежит иному миру. – Эйла дотронулась до амулета на шее. – Его обменяли на обязательство души людей, которые нуждаются в моей помощи. Трудно объяснить, но я не могу позволить Аттароа и дальше издеваться над людьми, а этому стойбищу понадобится помощь, после того как освободят тех, кто в загоне. Я должна оставаться здесь, пока это нужно.

Ш'Армуна понимающе кивнула.

– Мы останемся настолько, насколько сможем. – Джондалар помнил, что этой зимой им еще надо пересечь ледник. – Вопрос в том, как мы заставим Аттароа освободить мужчин?

– Она боится тебя, – сказала шаманша Эйле. – И большинство ее Волчиц тоже. Те, кто не боится, испытывают перед тобой благоговейный трепет. Шармунаи – охотники на лошадей. Мы охотимся и на других животных, включая мамонтов, но мы знаем лошадей. На севере есть скала, куда поколения наших предков гнали лошадей. Не будешь же ты отрицать, что твоя власть над лошадью – могущественная магия. Такая могущественная, что в это, даже видя воочию, трудно поверить.

– Ничего таинственного в этом нет, – хмыкнула Эйла. – Я воспитывала кобылу с тех пор, когда она еще сосала молоко. Тогда я жила одна, и она стала моим другом. Уинни делает то, что я хочу, потому, что сама хочет этого, потому, что мы – друзья.

То, как она произнесла имя лошади, напоминало мягкое ржание. Путешествуя вдвоем с Джондаларом и животными, она опять стала произносить «Уинни», как это делала в самом начале. Ржание в устах женщины ошеломило Ш'Армуну, да и сама мысль, что можно быть другом лошади, была недоступна ее пониманию. И никакого значения не имело, что Эйла отрицала, что это магия. Она лишь убедила Ш'Армуну, что так оно и было.

– Может быть, – сказала женщина, думая, что, каким бы простым ни было объяснение, никто не перестанет интересоваться, кто же эта молодая женщина и почему она пришла сюда. – Люди надеются, что ты пришла помочь им. Они боятся Аттароа, но с твоей и Джондалара помощью они, возможно, встанут против нее и заставят освободить мужчин. Они преодолеют свой страх.

Эйле опять захотелось покинуть помещение, где ей было неуютно.

– Мне нужно кое-куда. Не скажешь ли, Ш'Армуна, куда идти? – Прослушав объяснения, она добавила: – Хорошо бы посмотреть на лошадей, убедиться, что они в порядке. Мы можем пока отставить чашки в сторону?

– Конечно. – Ш'Армуна допила свой чай и посмотрела вслед уходящим.

Возможно, Эйла не являлась воплощением Великой Матери и Джондалар был действительно сыном Мартоны, но мысль о том, что в один прекрасный день Великая Мать может потребовать возмездия, тяжким грузом довлела над Той, Кто Служит Великой Матери. Кроме всего, она была Ш'Армуна. Она обменяла свою неповторимую личность на власть в мире духов, и это стойбище, и все населявшие его люди – мужчины и женщины – были ее владением. Ей на хранение был вверен дух стойбища. Дети Великой Матери зависели от нее. Взглянув на происшедшее с точки зрения чужеземцев – мужчины, который был ниспослан, чтобы напомнить ей о ее долге, и женщины с ее необычной властью, – Ш'Армуна поняла, что она предала свой долг. Ей оставалась лишь надежда искупить, если это еще возможно, свою вину и помочь стойбищу вернуться к нормальной, здоровой жизни.

Глава 32

Выйдя из дома, Ш'Армуна смотрела, как путники покидают пределы стойбища. Аттароа и Ипадоа стояли у жилища вождя, тоже глядя вслед уходящим. Шаманша уже собиралась вернуться в дом, когда заметила, что Эйла, вдруг изменив направление, направилась к загону. Аттароа и предводительница Волчиц также увидели это и едва не бегом попытались перехватить ее. Они почти одновременно подошли к огороженному пространству. Чуть позже подоспела и шаманша.

Сквозь щели забора Эйла видела устремленные на нее глаза молчащих узников. Вблизи они представляли собой жалкое зрелище: грязные, нечесаные, одетые в обрывки шкур. Но самым отвратительным было исходившее из загона зловоние, которое просто парализовало обоняние Эйлы. Нормальный запах здорового тела никак не беспокоил ее, но это был запах болезни. Вонь голода, экскрементов, испражнения больных желудков, отвратительный запах загноившихся ран и гнили гангрены – все это привело ее в бешенство.

Ипадоа встала перед Эйлой, чтобы заслонить ужасную картину, но та уже увидела достаточно. Эйла повернулась и посмотрела на Аттароа.

– Почему эти люди содержатся за частоколом, словно животные?

Из загона послышался вздох удивления, и сразу же наступила тишина: там ждали, как прореагирует на это Аттароа. Прежде ей никто не смел задавать таких вопросов.

Аттароа смотрела на Эйлу, а та мерила ее гневным взглядом. Они были почти одного роста, хотя темноглазая Аттароа была чуть-чуть выше. Обе были физически сильными, но мускулатура Аттароа была результатом наследственности, в то время как округлые и гибкие мышцы Эйлы развились в результате труда.

Действия более старшей и опытной Аттароа невозможно было предсказать. Эйла – как искусный следопыт и охотник – быстро подмечала малейшие детали, делала выводы и мгновенно реагировала на окружающее.

Внезапно Аттароа расхохоталась, и этот жуткий хохот вновь заставил Джондалара вздрогнуть.

– Потому что они заслужили это!

– Никто не заслуживает такого обращения, – ответила Эйла, не ожидая перевода Ш'Армуны.

– Что ты понимаешь в этом? Тебя здесь не было, и ты не знаешь, как они обращались с нами.

– Они выгоняли вас из жилищ, когда было холодно? Они не давали вам пищи и воды? Не давали одежды? И вы, обращаясь с ними хуже, чем они обращались с вами, думаете, что вы лучше их?

Аттароа, не затрудняя себя ответом, лишь улыбалась бесстрастно и жестоко.

Эйла заметила какое-то движение за забором: стоявшие впереди мужчины расступились, и из-под навеса, прихрамывая, вышли два мальчика. Она просто пришла в ярость, увидев двух искалеченных подростков. Но там были и другие дети, голодные и замерзшие. Затем она увидела, что в загоне появились Волчицы, держа копья наготове. Едва владея собой, Эйла прямо обратилась к женщинам, собравшимся вокруг.

– И эти мальчики тоже дурно обращались с вами? Что они сделали вам плохого?

Ш'Армуна тщательно, чтобы поняли все, перевела сказанное.

– Где матери этих детей? – спросила Эйла у Ипадоа.

Ипадоа посмотрела на Аттароа, ожидая указаний, но та лишь жестоко улыбалась, в свою очередь ожидая, что скажет Ипадоа.

– Некоторые умерли, – наконец ответила Ипадоа.

– Их убили, когда они со своими сыновьями пытались бежать! – выкрикнул кто-то из толпы. – Остальные боятся протестовать из страха, что их детям нанесут какое-либо увечье.

Эйла увидела, что кричала пожилая женщина, а Джондалар вспомнил, что именно она рыдала на первых похоронах. Ипадоа угрожающе взглянула на нее.

– А что еще ты мне можешь сделать, Ипадоа? – Женщина смело выступила вперед. – Ты уже убила моего сына, а моей дочери грозит смерть. Я же слишком стара, чтобы бояться смерти.

– Они предали нас, – сказала Ипадоа. – Теперь все знают, что ожидает тех, кто попытается бежать.

Аттароа ни единым знаком не выказала своего отношения к словам Ипадоа. Она просто повернулась спиной к толпе и пошла к своему жилищу, оставив Ипадоа и ее Волчиц охранять Удержатель. Но она немедленно обернулась и остановилась, услышав громкий пронзительный свист. Холодная жестокая улыбка сменилась выражением ужаса при виде лошадей, скачущих навстречу Эйле. Аттароа быстро вошла в дом.

Ошеломленные и удивленные жители селения смотрели, как белокурая женщина и мужчина с еще более светлыми, выгоревшими волосами легко вскочили на лошадей и галопом умчались прочь. Большинству из них хотелось вот так же легко и быстро вырваться отсюда, многие гадали, вернутся ли эти двое в стойбище.

* * *

– Мне хочется ехать не останавливаясь. – Джондалар попридержал лошадь, чтобы поравняться с Эйлой.

– Мне тоже хочется, – ответила она. – Просто невыносимо оставаться в этом стойбище. Там все вызывает у меня ярость и печаль. Мне ненавистна даже Ш'Армуна, которая позволила так долго продолжаться всему этому, хотя я жалею ее и понимаю ее раскаяние. Джондалар, как же освободить этих мужчин и детей?

– Мы подумаем об этом вместе с Ш'Армуной. Ясно, что большинство женщин хотят перемен, и, я уверен, многие помогут, если поймут, что им надо делать. Ш'Армуна должна подсказать, кто эти женщины.

Они въехали в редкий лесок и около реки повернули обратно, чтобы кружным путем добраться до места, где прятался Волк.

Он радостно выскочил к ним на тихий свист Эйлы. Волк давно наблюдал за ними с того места, где ему было приказано ждать. Эйла заметила, что Волк охотился и принес добычу, это означало, что он хотя бы на некоторое время отлучался. Это обеспокоило ее, поскольку они были слишком близко от стойбища и его Волчиц, но ей трудно было ругать его. Она твердо решила как можно скорее увести Волка подальше от этих женщин-охотниц, которые ели волчатину.

Они спокойно доехали до реки, до того леса, где был спрятан груз. Эйла достала дорожную лепешку, разломила ее и больший кусок отдала Джондалару. Они сели среди кустарника и стали есть, радуясь, что находятся не в стойбище Шармунаи.

Внезапно Волк глухо зарычал, и Эйла почувствовала, как волосы у нее встают дыбом.

– Кто-то идет, – тревожно шепнул Джондалар. Убежденные в чутье Волка, они внимательно осмотрели окрестности. Заметив, куда направлен нос Волка, Эйла посмотрела сквозь кусты и увидела двух женщин, идущих в их сторону. Одна из них была Ипадоа. Эйла дотронулась до Джондалара и показала на кусты. Он кивнул.

– Жди. Успокой лошадей, – сказала она на языке Клана. – Я заставлю Волка спрятаться. Затем подкрадусь и заставлю их уйти.

– Я пойду с тобой, – жестом ответил Джондалар.

– Женщины скорее послушаются меня. Джондалар неохотно кивнул.

– Возьми копьеметалку, – сказал он на языке жестов. – Я буду наготове.

Эйла согласно кивнула:

– Я захвачу и пращу.

Крадучись Эйла сделала круг и оказалась впереди женщин. Те медленно приближались, и Эйла слышала их разговор.

– Унавоа, я уверена, что вчера они прошли этим путем, – говорила Ипадоа.

– Но сегодня они были у нас в стойбище. Почему мы ищем их здесь?

– Они могут вернуться сюда, а если даже и нет, то мы что-нибудь узнаем о них.

– Говорят, что они просто исчезли, может быть, превратились в птиц или лошадей… – сказала молодая Волчица.

– Не будь глупой. Разве мы не нашли их вчерашнюю стоянку? Зачем им стоянка, если они могут превращаться в животных?

«Она права, – подумала Эйла. – По крайней мере она умеет думать и не такой уж плохой следопыт. Возможно, она и охотник неплохой. Жаль, что она – правая рука Аттароа».

Прячась за кустами и жухлой травой, Эйла смотрела, как они подходят ближе. В тот момент, когда женщины стали вглядываться в землю, она тихо встала, держа копье наготове.

Ипадоа окаменела от удивления, а Унавоа с визгом отпрыгнула назад.

– Вы ищете меня? – сказала Эйла на языке Шармунаи. – Я здесь.

Унавоа готова была убежать, даже Ипадоа казалась испуганной.

– Мы… мы охотились, – сказала Ипадоа.

– Здесь нет лошадей, чтобы гнать их к пропасти.

– Мы охотились не на лошадей.

– Знаю. Вы охотились на Эйлу и Джондалара. Внезапное появление, странный акцент – все создавало впечатление, что Эйла явилась откуда-то издалека, может быть, даже из другого мира. Обе женщины хотели оказаться где-нибудь подальше от этого места, от этой женщины, которая, вероятно, связана с духами.

– Эти женщины должны вернуться в стойбище. Иначе они пропустят большой праздник. – Слова языка Мамутои донеслись из леса: обе женщины поняли, что это был Джондалар. Они оглянулись назад, откуда раздался голос, и увидели высокого мужчину с копьем наготове, опиравшегося на ствол белой березы.

– Да. Ты прав. Мы не хотим пропускать праздник, – сказала Ипадоа, толкнув свою молчаливую подругу. Она, не теряя времени, повернулась и скрылась из виду вместе с ней.

Волчицы удалились, и Джондалар не смог сдержать улыбки.

* * *

Короткий зимний день клонился к вечеру, когда Джондалар и Эйла вернулись в стойбище Шармунаи. Они перепрятали Волка поближе к селению, поскольку ночью люди редко отходили далеко от костра, но Эйла все же волновалась, что Волка могут найти…

Когда они спешились на краю поля, Ш'Армуна как раз выходила из дома. Увидев их, шаманша улыбнулась с облегчением. Несмотря на их обещание, она никак не могла поверить, что они вернутся. В конце концов, почему чужеземцам надо подвергать себя опасности, чтобы помочь совершенно незнакомым людям? Даже родичи Шармунаи уже несколько лет не появлялись здесь, чтобы узнать, как идут дела. Это и понятно, ведь родичей и друзей в стойбище Волчиц вовсе не баловали гостеприимством.

Джондалар снял с Удальца всю упряжь, чтобы тот был свободен, затем люди любовно похлопали лошадей по крупу и намекнули тем самым, чтобы те в случае опасности сразу убегали подальше от стойбища. Ш'Армуна подошла встретить их.

– Мы только сейчас заканчиваем приготовления к завтрашнему Огненному Ритуалу. Мы всегда разжигаем огонь заранее ночью. Не хотите зайти туда погреться?

– Да, холодно, – согласился Джондалар, и все вместе они отправились к печи для обжига на другом конце стойбища.

– Я придумала способ подогреть пищу, которую вы принесли. Эйла, ты сказала, что горячей она будет вкуснее. И ты права. Пахнет великолепно, – улыбнулась Ш'Армуна.

– Как ты могла разогреть столь густую похлебку, да еще в корзинах?

– Я покажу вам. – Женщина, пригнувшись, вошла в переднюю комнату.

Эйла и Джондалар последовали за ней. Хотя огонь и не горел, было тепло. Ш'Армуна направилась прямо ко входу во вторую комнату и отодвинула дверь, сделанную из лопатки мамонта. Оттуда потянуло горячим воздухом. Эйла заглянула внутрь. В камере разожгли огонь, но корзины стояли прямо у входа.

– И в самом деле пахнет вкусно! – сказал Джондалар.

– Ты не представляешь, сколько людей уже спрашивали, когда же начнется праздник, – улыбнулась Ш'Армуна. – Запах донесся даже до Удержателя. Ко мне приходил Ардеман и спрашивал, дадут ли пищу и мужчинам. Но удивительно не только это – Аттароа приказала женщинам готовить пищу для праздника, так чтобы се хватило на всех. Не помню, когда у нас в последний раз был праздник… Не было причин для веселья. Интересно, по какому поводу устраивается сегодняшний?

– Гости, – сказала Эйла. – Мы – почетные гости.

– Да, гости. Я должна предупредить вас: не пейте и не ешьте тех блюд, которых не попробовала сама Аттароа. Она знает различные зелья, которые можно подмешать в еду. Если необходимо, ешьте то, что принесли. За этой пищей я внимательно следила.

– Даже здесь?.. – спросил Джондалар.

– Никто не может войти сюда без моего разрешения, но вне этого помещения будьте осторожны. Аттароа и Ипадоа целый день о чем-то совещались. Явно у них что-то на уме.

– И многие им помогут, в том числе Волчицы. А на кого мы можем положиться? – спросил Джондалар.

– Все остальные хотят перемен.

– Но кто конкретно? – спросила Эйла.

– Мы можем рассчитывать на Кавоа, мою помощницу.

– Но она же беременна, – сказал Джондалар.

– В этом-то и дело. Все признаки указывают на то, что у нее родится мальчик. Она будет бороться за жизнь своего ребенка, да и за свою собственную. Если даже у нес родится девочка, Аттароа не позволит ей жить, поскольку ребенка сразу же отнимут от груди.

– А как насчет той женщины, которая выступила сегодня? – спросила Эйла.

– Ее зовут Исадоа. Она мать Кавоа. На нее тоже можно рассчитывать, но она проклинает меня и Аттароа из-за смерти сына.

– Я помню ее с похорон, – сказал Джондалар. – Она что-то бросила в могилу, и это рассердило Аттароа.

– Да, то были различные предметы для жизни в ином мире. Аттароа запретила давать умершему что-либо, что может помочь ему в мире духов.

– Ты заступилась за нее. Ш'Армуна пожала плечами:

– Я сказала, что уж если что-то положено в могилу, то нельзя это взять обратно.

– Думаю, что все мужчины помогут нам, – сказал Джондалар.

– Конечно, но вначале их надо освободить. Охранницы стали особо бдительными. Не уверена, что кому-нибудь удастся выбраться сейчас. Может быть, через несколько дней. А пока можно спокойно переговорить с женщинами. Как только мы узнаем, на кого можем рассчитывать, то выработаем план, как лишить власти Аттароа и Волчиц. Нам нужно сражаться с ними. Только так мы освободим мужчин.

– Ты права, – мрачно произнес Джондалар.

Эйла печально покачала головой. В этом стойбище было уже столько горя, что мысль о войне, которая лишь добавит несчастий, действовала на нее угнетающе. Ей хотелось бы найти другой способ.

– Ты говорила, что дала Аттароа зелье, чтобы усыпить мужчин. А нельзя ли дать это Аттароа и ее Волчицам?

– Аттароа осторожна. Она ничего не ест и не пьет, пока это не попробует кто-то другой. В свое время это делал Добан. Сейчас она, наверное, выбрала еще какого-нибудь ребенка… Почти стемнело. Если вы готовы, то пора начать праздник.

Эйла и Джондалар взяли по корзине. Выйдя наружу, они увидели большой костер, горевший перед жилищем Аттароа.

– Я думала, что она пригласит вас в дом, но, судя по всему, пир состоится снаружи, несмотря на холод, – сказала Ш'Армуна.

Когда они с корзинами в руках приблизились к костру, Аттароа повернулась к ним:

– Поскольку вы хотели, чтобы на празднике были и мужчины, то вполне естественно устроить пир здесь, на улице, чтобы вы могли смотреть на них.

– Но их трудно увидеть в темноте. Вот если бы разжечь костер и у них! – сказала Эйла.

Аттароа, помолчав, расхохоталась, никак не ответив на просьбу. Праздник, казалось, стал выдающимся событием. Подавалось много блюд, но в основном это было тощее мясо, совсем немного овощей, зерна и кореньев, ни сушеных фруктов, никакого намека на сладкое. Принесли немного слегка забродившего березового сока, однако Эйла решила не пить его: она с радостью увидела, что какая-то женщина разливает по чашкам горячий травяной чай. Она помнила, как питье Талута затуманило ей голову, а сегодня ей была необходима ясность в мыслях. В общем-то это был скудный праздник, хотя люди стойбища могли бы с этим и не согласиться. Пища скорее походила на ту, что ели обычно в конце зимы, а не в начале ее.

Вокруг некоего возвышения, предназначенного для Аттароа, расстелили меха для гостей. Остальные принесли собственные меховые шкуры. Ш'Армуна провела Эйлу и Джондалара на место, они подождали, пока Аттароа важно приблизилась к своему месту. На ней была одежда из волчьего меха и ожерелье из клыков, кости и раковин, украшенное кусочками меха и перьями. Наибольший интерес у Эйлы вызвал жезл, сделанный из выпрямленного бивня мамонта.

Аттароа приказала внести пищу, затем, взглянув на Эйлу, велела отнести часть блюд мужчинам в загон, включая и то, что принесли Эйла и Джондалар. Затем она села на свое место. Все это восприняли как сигнал садиться. Эйла заметила, что место, где восседала Аттароа, давало той возможность возвышаться над всеми, и все могли видеть ее даже поверх голов впереди сидящих, а она в свою очередь взирала на каждого сверху вниз. Эйла вспомнила, что были времена, когда люди вставали на бревна или на камни, чтобы высказать что-то и чтобы другие услышали их, но всегда это было лишь на время.

«Аттароа неплохо устроилась», – подумала Эйла, увидев униженные позы и жесты людей. Каждый, казалось, выражал свою зависимость от Аттароа, как делали это женщины Клана, когда сидели перед мужчинами и ждали разрешения высказаться. Но здесь крылось нечто другое, что было трудно определить. В Клане она никогда не ощущала чувства обиды у женщин или отсутствия уважения со стороны мужчин. Просто так была устроена жизнь. Это было наследственное поведение, не внедренное насильно, не принудительное, и такое общение там являлось нормой.

Ожидая, пока ей поднесут еду, Эйла пыталась получше рассмотреть жезл Аттароа. Он походил на жезл Талута из Львиного стойбища, но резьба была необычной, хотя и напоминала что-то знакомое. Эйла вспомнила, что Талут носил жезл на различные церемонии, и особенно на собрания.

Ораторский жезл свидетельствовал, что тот, кто держит его, может говорить и прерывать его нельзя. Желающие выступить просили передать жезл им. В принципе только тот, у кого был в руках жезл, мог говорить, но во время жарких споров это правило соблюдалось не всегда. Однако Талут опять направлял ситуацию в обычное русло, чтобы каждый мог высказаться.

– Это очень необычный Ораторский жезл. На нем прекрасная резьба, – сказала Эйла. – Можно мне посмотреть его?

Услышав перевод Ш'Армуны, Аттароа улыбнулась и приблизила жезл к Эйле, но из рук не выпустила. Эйла поняла, что Аттароа использовала эту вещь для утверждения своей власти. Пока жезл находился в ее руках, каждый, кто хотел говорить или попросить пищи, должен был ждать ее разрешения. Как и возвышение для сидения, это тоже было средством воздействия и подавления других.

Жезл был необычным, и резьба на нем была не новой. Кость приобрела желтоватый оттенок, и место, за которое его обычно держали, стало серым и блестящим. Многие руки оставили здесь грязные и жирные отпечатки. Многие поколения пользовались этим предметом.

Рисунок, вырезанный на бивне, был геометрическим изображением Великой Земной Матери, где концентрические овалы изображали груди, живот и мощные бедра. Круг был знаком этого мира и неведомых миров и символизировал Великую Мать Всех и Вся.

Голова была обозначена перевернутым треугольником. Такой треугольник являлся универсальным символом женщины, ее детородного лона, женственности и Великой Матери. Он был испещрен сдвоенными параллельными линиями, которые пересекали линии, идущие от треугольного подбородка к глазам. Наверху между сдвоенными линиями и дугами, идущими параллельно изогнутой вершине, перпендикулярно были расположены три ряда сдвоенных линий, идущих к месту, где должны были бы быть глаза.

Но геометрический рисунок не изображал лицо. Исключая то, что треугольник был расположен на месте головы, резьба вовсе не намечала линий лица. Внушающего трепет выражения глаз Великой Матери, ее взгляда не мог вынести обыкновенный человек. Абстрактная символика изображения на жезле Аттароа выражала могущество мягко и изящно.

Эйла, вспоминая уроки Мамута, думала о более глубоком значении символов. Три стороны треугольника – Ее начальное число – обозначали три главных сезона года: весну, лето и зиму, хотя можно было распознать и два менее важных периода года – осень и предзимье. Итого пять. Как учили Эйлу, пять было скрытым числом Ее могущества, но перевернутый треугольник был понятен каждому.

Она вспомнила треугольники в изображении женщины-птицы, символизирующие переход Матери в Ее птичье обличье… То, что сделал Ранек… Ранек… Вдруг Эйла поняла, где видела такое же изображение, как на жезле Аттароа. На рубашке Ранека! На прекрасной рубашке светлой мягкой кожи, в которой он был в день ее принятия в Львиное стойбище. Она была просто ошеломительной. Ее покрой – конической формы туника с расширяющимися рукавами – и цвет, так контрастирующий с цветом его кожи, но главное – то, как она была украшена.

В вышивке были использованы светлоокрашенные иглы дикобраза и жилы животных. Абстрактное изображение Великой Матери, возможно, являлось копией резьбы на жезле, который держала Аттароа. Там были такие же концентрические круги, та же самая треугольная голова. Шармунаи, должно быть, дальние родичи племени Мамутои, где была сделана рубашка Ранека. Если бы они пошли северным путем, как советовал Талут, они непременно пришли бы к этому стойбищу.