Текст книги "Путь через равнину"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

– Без ее согласия? – спросил Джондалар.

– Они уговорили ее и привели познакомиться с Бругаром. Как я говорила, он мог быть очаровательным. А она была весьма привлекательной.

Джондалар кивнул в знак согласия, потому что подметил то же самое.

– Она захотела стать его спутницей, – продолжала Ш'Армуна. – Она поняла, что это – возможность начать новую жизнь. Потом она узнала, что человек, подругой которого она стала, был еще хуже прежнего. Наслаждения Бругара всегда сопровождались ее избиением и унижением. Хотя по-своему он любил ее. Бругар был сильным… очень сильным мужчиной и любил причинять боль женщинам, да и мужчинам тоже. Ты сказала, что плоскоголовым запрещено драться между собой, хотя они могут ударить женщину. Бругару нравилось неповиновение Аттароа. Намного выше его, она была очень сильной. Ему нравилось преодолевать ее сопротивление, и он радовался, когда она дралась с ним. Это оправдывало его склонность причинять ей боль, а самому гордиться своей силой.

Эйла вздрогнула, вспомнив нечто подобное, и на мгновение почувствовала жалость к Аттароа.

– Он рассказывал об этом другим мужчинам, и они одобряли его, – возобновила рассказ Ш'Армуна. – Чем больше она сопротивлялась, тем хуже он обращался с ней, пока сопротивление не было сломлено. Тогда-то он и хотел ее. Интересно, если бы она вначале не сопротивлялась, то захотел бы он ее или нет?

Эйла вспомнила, что Бруд сразу же успокоился, как только она перестала сопротивляться.

– Но я сомневаюсь, – сказала Ш'Армуна. – Позднее, когда Великая Мать благословила ее и она перестала сопротивляться, он не изменился. Она была его спутницей, и он полагал, что может делать с ней все, что хочет.

Эйла никогда не была подругой Бруда, и Бран не разрешил бы ему бить ее.

– И Бругар продолжал избивать ее беременную? – ошеломленно спросил Джондалар.

– Да. Хотя ему, казалось, было приятно, что у Аттароа будет ребенок. Она приходила ко мне за помощью. Ужасные вещи он вытворял над ней. Я просто не могу об этом говорить. Синяки – это пустяк.

– Почему она терпела это? – спросил Джондалар.

– Ей некуда было идти. У нее не было родственников, не было друзей. Люди ее стойбища дали понять, что не хотят, чтобы она вернулась, к тому же она была слишком горда, чтобы сказать, что ее жизнь с вождем не удалась. Я понимаю ее. Никто не бил меня, но мне некуда было идти, хотя у меня и были родные. Я была Той, Кто Служит Матери, и мне не хотелось, чтобы подумали, что я не справляюсь со своими обязанностями.

Джондалар понимающе кивнул.

– Аттароа ненавидела его и вместе с тем любила. Иногда она специально провоцировала его. Возможно, она получала своего рода Наслаждение благодаря жестокости. Сейчас ей не нужен никто. Она получает Наслаждение, причиняя боль мужчинам. Если вы понаблюдаете за ней, то увидите, как она возбуждается.

– Мне почти жаль ее, – сказал Джондалар.

– Жалей ее, но не доверяй, – сказала шаманша. – Она нездорова. Ею владеет зло. Ты понимаешь? Охватывала ли тебя когда-нибудь такая злоба, что любые доводы были бесполезны?

Джондалар кивнул. Он испытывал это. Как-то избивал человека, пока тот не потерял сознание, а он никак не мог остановиться.

– Аттароа всегда испытывает ярость и злобу. Она великолепно скрывает это, но все ее мысли поглощены злом, и она не способна думать, как обыкновенные люди. Она уже больше не человеческое существо.

– Но у нее же есть человеческие чувства? – сказал Джондалар.

– Помнишь похороны, которые ты видел, когда появился здесь?

– Да, три молодых человека. Двое мужчин и… не знаю кто, так как они были одеты одинаково. Я еще хотел узнать, какова причина их смерти. Они были такими юными.

– Причиной их смерти была Аттароа. А третий… это ее собственный ребенок.

Они услышали какой-то звук и повернулись к выходу.

Глава 31

Там стояла молодая женщина, вид у нее был встревоженный. Джондалар заметил, что она очень молода, чуть ли не девочка. Эйла же увидела, что она беременна.

– В чем дело, Кавоа? – спросила Ш'Армуна.

– Ипадоа и ее охотницы вернулись, и Аттароа кричит на нее.

– Спасибо, что сказала. – Она повернулась к гостям. – Стены этого дома настолько толстые, что трудно что-то услышать. Может быть, выйдем?

Они поспешили наружу, миновав прижавшуюся к стене беременную женщину. Эйла улыбнулась ей.

– Недолго осталось? – спросила она на языке Шармунаи. Кавоа нервно улыбнулась и опустила глаза.

Эйле показалось, что она напугана и несчастна, что было необычным для будущей матери, хотя большинство женщин, ожидающих первого ребенка, немного нервничают. Выйдя, они услышали голос Аттароа.

– …Говоришь, что не нашли, где они останавливались? Ты упустила свой шанс! Ты не Волчица, если не можешь найти след…

Глаза Ипадоа гневно сверкали, губы у нее были плотно сжаты, но она молчала. Вокруг собралась толпа. Ипадоа заметила, что взоры толпы обратились в другую сторону. Она посмотрела туда и растерялась, увидев приближавшуюся к ним белокурую женщину и, что еще более удивительно, высокого мужчину. Она не знала людей, которые решились бы еще раз вернуться сюда.

– Что происходит? – выпалила Ипадоа.

– Я говорила тебе, что ты упустила свой шанс. Они сами вернулись.

– А почему бы нам не вернуться? – сказала Эйла. – Разве нас не пригласили на праздник?

– Мы еще не готовы. Праздник будет вечером, – вежливо отстраняя гостей, сказала Аттароа и повернулась к Волчице: – Войди внутрь, Ипадоа. Я хочу поговорить с тобой. – Повернувшись спиной к толпе, она направилась в жилище. Ипадоа, хмуро посмотрев на Эйлу, последовала за Аттароа.

Эйла взглянула на поле, волнуясь, в порядке ли лошади, ведь Ипадоа и ее Волчицы привыкли охотиться на них. С облегчением она увидела Уинни и Удальца в дальнем конце поля. Повернувшись, она внимательно оглядела лес и кусты, растущие по склону горы за стойбищем. Ей хотелось увидеть Волка, однако она обрадовалась, что не заметила его. Она велела, чтобы он не показывался, но сама встала на открытое место, чтобы Волк увидел ее.

Когда они вернулись в дом Ш'Армуны, Джондалару припомнились слова, которые вызвали его любопытство.

– А как ты умудрялась держаться подальше от Бругара? Ты сказала, что как-то он пытался ударить тебя. Как ты остановила его?

Пожилая женщина тяжело посмотрела на молодого человека, затем на женщину рядом с ним. Эйла почувствовала, что шаманша решает, как много им можно доверить.

– Он терпел меня, потому что я – целительница, и всегда так относился ко мне. Больше всего он боялся умереть, боялся мира духов.

Ее слова заставили Эйлу вступить в разговор:

– Целительницы имеют в Клане уникальный статус. Но они только помогают справиться с недугами. Лишь мог-уры общаются с духами.

– Плоскоголовым, наверное, известно о духах, но Бругар боялся мощи Великой Матери. Видимо, он понимал, что Она знает, какими жестокими делами он занимается, и что зло поработило его дух. Он боялся Ее возмездия. Когда я показала, что могу вызвать Ее силы, он больше не беспокоил меня.

– Ты можешь вызывать Ее силы? – спросил Джондалар.

Ш'Армуна вытащила откуда-то из одежды маленькую статуэтку женщины размером меньше ладони. Эйла и Джондалар видели много похожих фигурок, обычно вырезанных из бивня, кости или дерева. Джондалар встречал даже выточенные из камня. Это были изображения Великой Матери. Исключая Клан, каждый народ от Охотников на Мамонтов на востоке до Зеландонии на западе имел свои традиции изображения Ее.

Некоторые фигурки были сделаны грубо, другие – искусно вырезаны, некоторые были весьма абстрактными, попадались и совершенные изображения полноватой зрелой женщины. У большинства фигурок были большие груди, выпуклый живот и широкие бедра. Обычно руки у изображений были лишь намечены, а соединенные вместе ноги кончались не ступнями, а острием, чтобы фигурки можно было втыкать в землю. Лица у всех были сглаженными. Они не должны были напоминать какую-либо женщину, а облика Великой Земной Матери никто не знал.

Портретным сходством с женщиной обладала лишь фигурка, сделанная Джондаларом для Эйлы в то время, когда они встретились в ее Долине. Однако иногда Джондалар сожалел об этом. Он вовсе не хотел делать фигурку Великой Матери. Он вырезал ее, потому что влюбился в Эйлу и хотел уловить ее дух. Но потом он понял, что статуэтка обладает огромной силой. Он боялся, что она может принести Эйле несчастье, особенно если попадет в руки чужого человека, который захочет взять власть над ней. Но он опасался и уничтожить эту фигурку, боясь, что это повлияет на Эйлу. Он отдал фигурку ей и велел очень бережно хранить ее. Эйле понравилась фигурка женщины с лицом, так напоминающим ее собственное, потому что ее вырезал Джондалар. Она никогда не думала, что эта вещь может обладать какой-то магией, она просто считала ее красивой.

Изображения были символами Женщины, ее способности благодаря своему телу создавать новую жизнь, вырастить ее благодаря щедрой полноте, и сами они были символом Великой Земной Матери, которая создала жизнь, вскормила всех Своих детей Своим изобилием. Фигурки также были вместилищем Духа Великой Земной Матери, духа во множестве его форм.

Но это изображение Матери было уникальным. Ш'Армуна подала фигурку Джондалару. – Скажи, из чего это сделано?

Джондалар, поворачивая статуэтку, внимательно рассмотрел ее. У нее были большие груди, широкие бедра, руки до локтя, лицо было плоским, с чуть намеченными волосами на голове. Она мало чем отличалась от других фигурок, но материал, из которого она была изготовлена, казался необычным. Необыкновенно темного цвета. Джондалар поскреб ногтем, но никаких следов не осталось. Это не были бивень, дерево или рог. Тяжелая, как камень, она была все же не каменной. Джондалар удивленно взглянул на Ш'Армуну.

– Ничего подобного я прежде не видел. – Он подал фигурку Эйле, и она вдруг вздрогнула, как от холода, когда притронулась к ней. Можно было надеть парку, но явно не холод был причиной ее дрожи.

– Эта Мунаи есть пыль земли, – заявила шаманша.

– Пыль? – спросила Эйла. – Но это же камень!

– Да, я превратила ее в камень.

– Превратила в камень? Как ты можешь превращать пыль в камень? – недоверчиво спросил Джондалар.

Женщина улыбнулась:

– Если я расскажу, ты поверишь мне?

– Если ты сможешь убедить меня.

– Я расскажу, но убеждать не буду. Ты должен убедиться сам. Я взяла кусок сухой глины на берегу реки и превратила в пыль. Затем смешала ее с водой. Полученной смеси я придала форму. Огонь и горячий воздух превратили это в камень. – Шаманша наблюдала, как будут реагировать на ее рассказ молодые люди, поверят ей или нет.

Мужчина, закрыв глаза, вспоминал что-то… что слышал от одного человека из племени Лосадунаи.

– Я что-то слышал о том, как делают фигурки Матери из грязи.

Ш'Армуна улыбнулась:

– Да, ты можешь сказать, что мы делаем Мунаи из грязи. И животных лепим, если нужно вызвать их дух. Медведей, львов, мамонтов, лошадей… Все, что пожелаем. Это грязь, пока ей не придали форму. Фигурка, сделанная из пыли земли, смешанной с водой, даже затвердев, может опять превратиться в грязь, если ее облить водой, но когда ее обожгут священным огнем Великой Матери, фигурка уже никогда не превратится в грязь. Она сохранит форму и станет камнем. Живое пламя делает их прочными.

Эйла увидела, как загорелись глаза женщины. Точно так, как это было у Джондалара, когда он изобрел копьеметалку.

– Они более хрупкие, чем кремень. Великая Мать Сама показала, как легко их сломать, но вода не влияет на них. Мунаи, сделанные из грязи и обожженные огнем, могут выдержать дождь и снег, их можно погрузить в воду полностью, и они никогда не растворятся.

– Ты действительно владеешь силами Великой Матери, – сказала Эйла.

Женщина, замешкавшись на мгновение, спросила:

– Хотите увидеть?

– Да, я хотела бы, – сказала Эйла.

– Да, очень интересно, – подтвердил Джондалар.

– Тогда идемте, я покажу вам.

– Мне нужно надеть парку, – сказала Эйла.

– Да, конечно. Мы все должны одеться потеплее, хотя если мы проведем ритуал Огня, то будет очень жарко. Все уже готово. Мы устроим костер и начнем ритуал, но не сегодня вечером: для этого нужно время и совершенная сосредоточенность. Мы сделаем это завтра. Вечером состоится важный для нас обед.

Ш'Армуна закрыла глаза, как будто к чему-то прислушиваясь.

– Да, это очень важный обед. – Она посмотрела прямо на Эйлу. «Знает ли она о той опасности, которая подстерегает ее? Если она – та, о ком я думаю, то должна знать».

Они надели верхнюю одежду. Эйла заметила, что беременной женщины уже не было. Ш'Армуна повела их за свой дом к дальней окраине селения, к группе женщин, окруживших довольно безобидное строение с крутой крышей. Женщины сносили туда хворост, дрова, кости – все необходимое для костра, как поняла Эйла. Там была и беременная юная женщина. Эйла улыбнулась ей. Кавоа смущенно улыбнулась в ответ.

Ш'Армуна вошла в домик и, повернувшись, пригласила гостей, которые топтались у входа, не зная, могут они войти или нет. Внутри горел костер, и в круглом небольшом помещении было тепло. Левую часть занимали дрова и кости. Справа по круглой стене располагались несколько грубых полок из плоских костей мамонта, положенных на камни, на которых стояло множество каких-то маленьких предметов.

Они подошли ближе и с удивлением поняли, что это все фигурки, сделанные из глины и поставленные здесь сушиться. Несколько женских статуэток изображали Великую Мать, другие были еще не завершены, валялись заготовки отдельных частей тела. На полках были и изображения животных, также не вполне законченные. Можно было увидеть львов, медведей, мамонтов с их крутыми спинами и характерной куполообразной головой.

Статуэтки, казалось, лепили разные люди: некоторые были грубыми, другие же отличались искусной лепкой. Хотя Эйла и Джондалар не поняли, почему они так различаются, но почувствовали, что каждое изделие носило нечто личное.

Напротив входа находилось углубление, вырытое в лёссовой почве на склоне горы. Оно напоминало яму для готовки пищи, только вырытую в наклонной плоскости. Это явно было предназначено не для приготовления пищи. Во второй комнате Эйла увидела кострище. По пеплу она поняла, что здесь горели кости. Место походило на ямы для костра у племени Мамутои. Эйла огляделась в поисках входного отверстия для воздуха. Чтобы кость горела, нужен очень жаркий огонь, а для этого необходим приток воздуха. У Мамутои печи-ямы снабжены были траншеями, по которым снаружи подавался воздух и которые были оборудованы заслонками. Джондалар, изучив содержимое второй комнаты, пришел к такому же выводу: судя по цвету и твердости стен, здесь мог долгое время поддерживаться очень жаркий огонь.

Да, никогда прежде он не видел ничего похожего на то, что показала Ш'Армуна. Фигурка была сделана из керамики, обожженной глины, а не из природного сырья, и это был первый материал, созданный руками и умом человека. Камера служила печью не для приготовления пищи, а для обжига и сушки. И первая такая печь была создана вовсе не для изготовления непроницаемой для воды полезной утвари. Задолго до изготовления посуды так обжигались маленькие фигурки из глины, изображавшие животных и людей, – только женщин, но не мужчин, это были не портреты, но символы, метафоры, которые говорили о большем, чем показывали. Это была аналогия, духовное сходство. Это было искусство. Оно появилось раньше создания полезных вещей. Джондалар обратился к Ш'Армуне:

– Здесь горит священный огонь Великой Матери? Женщина кивнула, зная, что он поверил ей. Молодой женщине понадобилось для этого меньше времени.

Эйла обрадовалась, когда они вышли оттуда. Она не знала, была ли причиной жара в помещении, или стоящие там фигурки, или еще что-то, но у нее стало тяжело на сердце. Она вдруг ощутила там опасность.

– Как ты додумалась до этого? – Джондалар подразумевал печь для обжига.

– Великая Мать привела меня к этому.

– Разумеется, но как?

Ш'Армуна улыбнулась его настойчивости:

– Впервые эта мысль пришла, когда мы строили дом. Ты знаешь, как мы строим их?

– Наверное. Ваши дома похожи на жилища Мамутои, и мы помогали Талуту и другим строить дом в Львином стойбище. Они начали с каркаса из костей мамонта, затем положили толстый слой ивовых веток, затем слой травы и тростника. Еще слой дерна, а сверху все это обмазали глиной, которая, высыхая, становится очень прочной.

– Точно так строим и мы. И вот когда мы добавляли глину, Великая Мать открыла мне первую часть тайны. Мы заканчивали работу, но стало уже темно, и мы разожгли большой костер. Глина густела, и какая-то часть ее попала в огонь. Это был жаркий костер, горело много костей, и мы поддерживали огонь всю ночь. Утром Бругар велел мне очистить кострище, и я нашла несколько кусков затвердевшей глины. Помню, что один кусок напоминал очертаниями льва.

– Тотем Эйлы – Лев, – сказал Джондалар. Шаманша взглянула на женщину и продолжила рассказ:

– Когда я обнаружила, что этот лев не размокает в воде, я попыталась сделать еще. Было много попыток, Великая Мать подсказала мне еще кое-что.

– Почему ты выдаешь свои тайны нам? Показываешь нам свою силу? – Вопрос Эйлы был настолько прямым, что застал женщину врасплох, но она тут же улыбнулась:

– Не воображай, что я рассказываю тебе все. Я лишь показываю тебе то, что само по себе ясно. Бругар тоже думал, что узнал все мои секреты, но вскоре понял, как все обстоит на самом деле.

– Бругар знал о твоей работе, – сказала Эйла. – Невозможно развести жаркий огонь без того, чтобы кто-то не знал об этом. Как ты умудрилась скрыть от него секреты?

– Вначале ему было все равно, чем я занимаюсь, пока он не увидел некоторые результаты. Тогда он решил, что может делать фигурки сам, но он не знал всего того, о чем поведала мне Великая Мать. Она с яростью отклонила все его попытки. Фигурки Бругара разрывались с большим шумом. Осколки разносились Ею с такой скоростью, что некоторых ранило. После этого Бругар стал бояться моей силы и больше не пытался властвовать надо мной.

Эйла представила себя в тесном помещении, где в разные стороны разлетаются раскаленные куски глины.

– Но это еще не объясняет, почему ты так много говоришь о своей силе. Возможно, что Великая Мать могла открыть эти секреты и еще кому-то.

Ш'Армуна кивнула. Она ожидала таких вопросов и решила, что полная искренность – лучший способ разговора.

– Конечно, ты права. У меня есть причина. Мне нужна ваша помощь. Великая Мать дала мне большую силу, которая пугает даже Аттароа. Но эта женщина непредсказуема, и когда-нибудь она преодолеет страх. Тогда она убьет меня. – Она взглянула на Джондалара. – Моя смерть, кроме меня, никого в общем-то не тронет. Но я боюсь за других, за людей моего стойбища. Когда ты рассказал, как Мартона передала власть сыну, я поняла, насколько у нас здесь скверная обстановка. Я знаю, что Аттароа никогда не отдаст власть добровольно, и боюсь, что, пока она правит, от стойбища ничего не останется.

– Почему ты так убеждена в этом? Если она так непредсказуема, то вполне может устать от этого, – сказал Джондалар.

– Уверена, потому что она убила того, кому должна была передать власть, – своего ребенка.

– Она убила своего ребенка? Когда ты сказала, что Аттароа была причиной их смерти, я подумал, что это была случайность.

– Это была не случайность. Аттароа отравила их.

– Отравила собственного ребенка! Как кто-то может убить собственного ребенка? За что? – спросил Джондалар.

– За что? За то, что тот хотел помочь спутнику Кавоа, той молодой женщины, которую вы видели. Она влюбилась в мужчину и хотела бежать с ним. Ее брат хотел им помочь. Все четверо были пойманы. Аттароа помиловала только Кавоа, потому что она беременна, но ей грозит опасность: если она родит мальчика, их обоих казнят.

– Ничего удивительного, что она выглядит такой несчастной, – сказала Эйла.

– Я тоже в этом замешана, – побледнев, сказала Ш'Армуна.

– Ты! Что ты сделала против тех молодых людей? – спросил Джондалар.

– Я ничего не имела против них. Дитя Аттароа была моей помощницей, почти моим ребенком. Я несу ответ и за нее, но чувствую себя, как если бы сама отравила их. Я ответственна за эти смерти. Если бы не я, Аттароа никогда не достала бы яд и не знала бы, как им пользоваться.

Они видели, что женщина глубоко переживает случившееся.

– Но убить собственного ребенка! – Эйла потрясла головой, как бы стараясь избавиться от таких мыслей. Она была в ужасе. – Как она могла?

– Не понимаю. Расскажу, что знаю, но это длинная история. Пожалуй, нам надо вернуться в мой дом. – Она не желала говорить об Аттароа в столь людном месте.

Эйла и Джондалар последовали за ней. Раздевшись и усевшись возле очага, они пили согревающий чай. Ш'Армуна молчала, собирая свои мысли.

– Трудно сказать, когда это началось. Возможно, с первыми скандалами между Аттароа и Бругаром. Даже тогда, когда Аттароа уже была на сносях, Бругар продолжал избивать ее. Когда она начала рожать, он не послал за мной. Я узнала об этом, когда она стала кричать от боли. Я пошла к ней, но он запретил мне присутствовать при ее родах. То были нелегкие роды, и он ничем не мог помочь ей. Ему просто хотелось увидеть ее мучения. Ребенок все же родился, хотя и с некоторыми физическими недостатками. Думаю, что причиной этого были постоянные побои. Позже стало видно, что позвоночник у ребенка искривленный и слабый. Мне никогда не разрешали как следует осмотреть ребенка, но думаю, что там были и другие проблемы.

– Это была девочка или мальчик? – спросил Джондалар.

– Не знаю, – объявила Ш'Армуна.

– Не понимаю. Как это ты не знаешь?

– Никто не знал, кроме Аттароа и Бругара, но они хранили это в тайне. Даже в детстве ребенку не позволялось появляться на людях без одежды, и имя ему дали не мужское, не женское – Омел.

– А ребенок сам ничего не говорил? – спросила Эйла.

– Нет. Он тоже хранил это в секрете. Думаю, что Бругар просто убил бы тех, кто узнал бы пол ребенка.

– Но есть определенные вещи, особенно в зрелом возрасте. Тело было телом взрослого человека, – сказал Джондалар.

– Омел не брился, но позже мог бы и бриться, о груди говорить было трудно. Омел носил свободную одежду неопределенной формы. Он был слишком высоким для женщины, несмотря на искривленный позвоночник, и в то же время в нем проявлялись черты, несвойственные мужчинам.

– И ты так и не поняла, кем же является ребенок, пока он рос?

– В душе я всегда считала Омел девочкой, но, наверное, мне этого хотелось. Бругар же хотел, чтобы думали, что это мальчик.

– Возможно, ты права насчет Бругара, – сказала Эйла. – В Клане каждый мужчина хочет, чтобы подруга рожала мальчиков. Он считает себя неполноценным мужчиной, если у него нет мальчиков. Если это была девочка, то Бругар хотел утаить, что его подруга родила девочку… Но новорожденные с уродствами обычно уносятся. Если ребенок, особенно мальчик, родился с недостатками, его невозможно было научить охотиться. Бругар хотел скрыть это.

– Трудно объяснить причины, но Аттароа была с ним заодно.

– Но как умер Омел? И те двое? – спросил Джондалар.

– Это странная и запутанная история. Несмотря на все проблемы и тайны, ребенок стал любимцем Бругара. Омел был единственным человеком, которого Бругар никогда не ударил и даже не пытался. Я была рада, но мне было любопытно – почему?

– Он не понимал, что сам виноват в том, что ребенок родился нездоровым, потому что так сильно избивал Аттароа до родов? – спросил Джондалар.

– Возможно, но Бругар винил во всем Аттароа. Он часто говорил, что она не та женщина, чтобы родить нормального ребенка. После этих слов он гневался и начинал бить ее. Но эти избиения уже не предшествовали Наслаждению с подругой. Он просто унижал Аттароа, а всю свою любовь обратил на ребенка. Омел стал относиться к Аттароа так же, как и Бругар. Женщина чувствовала, что ее все больше отстраняют, и потому начала ревновать к собственному ребенку, ревновать к тому, что Бругар полюбил его, и еще более к тому, что Омел полюбил Бругара.

– Это трудно было перенести, – сказала Эйла.

– Да. Бругар придумал новый способ издеваться над Аттароа, но она была не единственной, кому он причинял страдания. Со временем мужчины во главе с Бругаром стали все хуже и хуже относиться к женщинам. Мужчин, которые были против этого, избили или выгнали из стойбища. В конце концов, после того как он сломал Аттароа руку и несколько ребер, она восстала и поклялась убить его. Она попросила меня дать ей что-нибудь для этого.

– И ты дала? – Джондалар не мог умерить свое любопытство.

– Та, Кто Служит Матери, знает много секретов, иногда очень опасных, особенно если училась в Зеландонии. Но те, которых выбирают Служить Великой Матери, должны дать клятву от имени Священных Пещер и Старых Легенд, что эти секреты не будут использованы неправильно. Та, Кто Служит Матери, отказывается от своего имени и берет имя своего народа, становится посредником между Великой Земной Матерью и Ее детьми, благодаря ей Земные Дети общаются с миром духов. Тем более что Служить Матери – значит служить Ее детям.

– Я понимаю, – сказал Джондалар.

– Но ты можешь не понимать, что люди откладывают особый отпечаток на душе Тех, Кто Служит. Стремление помочь им, служить им становится таким же сильным, как желание Служить Матери, желание руководить ими, не прямо, конечно, а в смысле показа пути. Тот, Кто Служит Матери, становится проводником к пониманию вещей, к поискам смысла в незнаемом. Часть обучения – это толкование знаков, видений и снов, посылаемых Ее детям. Существуют разные методы и способы искать ответы в мире духов, но в конце концов все сводится к собственному суждению. Я хотела служить как можно лучше, но боюсь, что мои суждения были затуманены горем и злостью. Сюда я вернулась, ненавидя мужчин, а увидев Бругара, стала ненавидеть их еще больше.

– Ты сказала, что чувствуешь себя ответственной за смерть трех молодых людей. Ты учила ее, как пользоваться ядами? – спросил Джондалар.

– Я учила Аттароа многим вещам, сын Мартоны, но не учила быть Той, Кто Служит. У нее острый ум, и она схватывает больше, чем следует. Я знала это.

Она замолчала, чтобы не распространяться о своей вине и чтобы они сами сделали выводы. Увидев, что Джондалар задумался, а Эйла кивнула в знак понимания, Ш'Армуна продолжила:

– В любом случае я помогла Аттароа установить власть над мужчинами. Вначале. Возможно, я сама хотела бы властвовать над ними. По правде говоря, я хотела больше. Я все время подстрекала и убеждала ее, что Великая Земная Мать хочет, чтобы женщины руководили всем, и помогла ей убедить в этом других женщин, большинство из них. После того как их унижали Бругар и другие мужчины, это было нетрудно. Я дала ей кое-что, чтобы усыпить мужчин, и сказала, чтобы она положила это в их любимое питье – перебродивший березовый сок.

– Мамутои тоже пьют его, – сказал Джондалар.

– Ночью, когда мужчины спали, женщины связали их. С удовольствием. Но Бругар уже не проснулся. Аттароа пыталась доказать, что он оказался более восприимчивым к сонному питью, но я уверена, что она положила туда еще что-то. Она хотела убить его. И убила. Но как бы там ни было, я была той, кто убедил ее в том, что женщинам стало бы лучше жить, если бы не было мужчин. Я была той, кто убедил ее в том, что, если не будет мужчин, духи женщин могут смешаться с духами других женщин и появится новая жизнь, но будут рождаться только девочки.

– Ты в самом деле веришь в это? – нахмурился Джондалар.

– Я почти убедила себя в этом. Я не говорила об этом вслух – не хотела сердить Великую Мать, – но я заставила ее думать так. Аттароа думает, что беременность нескольких женщин доказывает это.

– Она ошибается, – сказала Эйла.

– Конечно. И мне следовало бы знать. Моя хитрость не ввела в заблуждение Великую Мать. В душе я уверена, что если существуют мужчины, то, значит, так хочет Мать. Если бы Она не хотела, Она бы и не создала их. Их дух необходим. Но если мужчины слабы, то их дух тоже слаб, и Великая Мать не использует его. Вот почему у нас родилось так мало детей. – Она улыбнулась Джондалару. – Ты очень сильный молодой человек. Не сомневаюсь, что твой дух уже пригодился Ей.

– Если освободить мужчин, они станут достаточно сильными, чтобы женщины забеременели… без помощи Джондалара, – сказала Эйла.

Джондалар посмотрел на нее и улыбнулся.

– Но я был бы счастлив помочь.

– Возможно, ты помог бы, – сказала Эйла. – Просто я не считаю, что это необходимо.

Джондалар вдруг нахмурился: не важно, кто прав, но пока у него нет уверенности, что он вообще может принимать участие в зачатии детей.

Ш'Армуна посмотрела на обоих, зная, что они говорят о том, что ей не полагается знать. Тогда она продолжила рассказ:

– Я помогла ей и вдохновила се, но не знала, что Аттароа будет еще более скверным вождем, чем Бругар. В действительности, когда его не стало, женщины по крайней мере вздохнули с облегчением. Но не мужчины и не Омел. Это понимал брат Кавоа: он был близким другом Омел. А это было единственное существо, которое страдало от утраты Бругара.

– Это понятно, тем более при таких обстоятельствах, – сказал Джондалар.

– Аттароа этого не понимала. Омел считал, что Аттароа была причиной смерти Бругара. Она не повиновалась ему, за что ее избивали. Аттароа как-то сказала, что она лишь хотела, чтобы Омел понял, что сделал Бругар с ней и другими женщинами. Хотя она не говорила, но, наверное, все же надеялась, что поскольку Бругара нет, то Омел теперь будет любить ее.

– Побои не заставят полюбить, – сказала Эйла.

– Ты права. Омел никогда не били прежде, и он возненавидел еще сильнее Аттароа. Мать и ребенок терпеть не могли друг друга. Тогда я предложила, чтобы он стал помогать мне. Аттароа, казалось, обрадовалась, что Омел не будет жить в ее доме. Но хотя Омел и ушел, Аттароа становилась все хуже и хуже. Она стала более жестокой, чем Бругар. Мне бы нужно было понять это раньше. Вместо того чтобы держать их подальше друг от друга, я пыталась найти способ помирить их. Что предпримет Аттароа теперь, когда не стало Омел? Которого она убила собственными руками.

Женщина смотрела на пламя костра, словно пытаясь прозреть неведомое.

– О Великая Мать! Я была слепа! Она искалечила Ардобана и заточила его в загоне. И еще другой мальчик.

– Они были покалечены? – спросила Эйла. – Эти дети в загоне? Это было сделано специально?

– Да, чтобы сделать мальчиков слабыми и боязливыми. Аттароа сошла с ума. Я боюсь за всех нас. – Она прижала руки к лицу. – Будет ли конец? Вся эта боль, эти страдания, в которых виновна я, – зарыдала Ш'Армуна.

– Не только ты участвовала в этом, Ш'Армуна, – сказала Эйла. – Ты могла позволить, могла даже одобрить, но не стоит брать вину на себя. Зло – это Аттароа и те, которые так плохо обращались с ней. Жестокость порождает жестокость, боль вскармливает боль, оскорбление и плохое обращение ведут к тому же.