Текст книги "Охотники на мамонтов"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 59 страниц)

Эйла резко развернулась и пристально посмотрела на собравшихся, выискивая того, кто произнес эти слова.

– Поговорить с ними может любой! Говорить-то можно и с камнем. Только вряд ли дождешься от них ответа! – Насмешка очередного шутника вызвала более сильный взрыв смеха.

На мгновение онемев от гнева, Эйла окинула говорившего испепеляющим взглядом.

– По-моему, кто-то здесь намекает на то, что этот мальчик – животное? – произнес за ее спиной чей-то знакомый голос. Эйла сердито глянула на подошедшего члена Львиной стоянки.

– Именно так, Фребек. Разве я сказал что-то новое? Конечно, он не понимает, что я говорю. Плоскоголовые просто животные, ты и сам не раз говорил об этом.

– А сейчас, Чалег, я говорю, что был не прав. Ридаг понимает все, что ты говоришь, и вполне может ответить тебе. Просто ты должен выучить его язык.

– Какой язык? Плоскоголовые не могут разговаривать. Кто наплел тебе такую чепуху?

– Знаковый язык. Он разговаривает с помощью жестов, – продолжал объяснять Фребек.

Окружающие встретили это замечание дружным ироничным смехом. Гнев Эйлы уже прошел, и она с интересом наблюдала за Фребеком. Он не любил, когда над ним смеялись.

– Можете не верить мне, если не хотите, – пожимая плечами, сказал Фребек и направился к палатке, словно ему было безразлично мнение окружающих, однако, сделав пару шагов, он повернулся и взглянул на человека, который высмеивал Ридага: – Но я должен сказать тебе еще кое-что. Ридаг умеет говорить также и с Волком, и если он прикажет ему схватить тебя, то я не стал бы утверждать, что ты выйдешь победителем этой схватки.

Ничего не понимая, Чалег заметил, как Фребек сделал какой-то знак мальчику, но этот жест ничего не значил для непосвященных. Ридаг, в свою очередь, спросил о чем-то Эйлу. Все Львиное стойбище с удовольствием наблюдало за этими переговорами, проводившимися с помощью их тайного языка, на котором они могли свободно разговаривать, сознавая, что никто из окружающих не поймет их.

– Почему бы тебе не продемонстрировать свои способности, Ридаг? – не оборачиваясь, продолжал Фребек.

Мирно сидевший рядом с мальчиком Волк вдруг сделал плавный прыжок и оказался около Чалега; ощетинившись, Волк оскалил зубы и так грозно зарычал, что даже волосы на затылках любопытных зрителей зашевелились от страха. Вытаращив глаза, Чалег в ужасе отскочил назад. Большинство людей резко отступили в сторону, но он предпочел отбежать подальше. По знаку Ридага Волк спокойно вернулся к нему и занял свое место рядом с мальчиком, всем своим видом показывая, что он очень доволен собой; повертевшись на месте, Волк улегся на землю и, положив голову на лапы, взглянул на Эйлу.

Похоже, это сработало, признала Эйла. Однако, в сущности, мальчик не давал сигнала к атаке. Такой знак дети обычно давали Волку, когда хотели поиграть с ним; в стае волчата обычно затевают такие игры, напоминающие настоящие схватки, и Волку в свое время разрешили играть с детьми, научив его сдерживать силу своих укусов. Примерно таким же сигналом пользовалась Эйла во время своих охотничьих вылазок, когда хотела, чтобы Волк вспугнул для нее какое-то животное. Конечно, бывали случаи, когда ему удавалось догнать и схватить зазевавшегося зверька, но, в сущности, ему никогда не приказывали действительно убить кого-то, и, кроме того, Волк даже не дотронулся до Чалега. Он только прыгнул в его сторону. Но определенная опасность все-таки существовала.

Эйла знала, как хорошо волки охраняют свою территорию и свою стаю. Они запросто могут убить чужака, забредшего в их владения. И тем не менее, видя, с каким видом Волк возвращался назад, она подумала, что если бы волки умели смеяться, то он бы сейчас расхохотался. У Эйлы невольно возникло ощущение, что он понимал, в чем смысл происходящего; понимал, что нужно просто напугать этого человека, и в точности исполнил задание. Играя с детьми, он обычно вел себя совершенно иначе, а в этой сцене он всем своим видом показал, что готов к атаке. Правда, он вовремя остановился. Молодому волку было трудно выступить перед толпой людей с таким импровизированным представлением, но он считал, что отлично сыграл свою роль. Недоумение и страх в глазах Чалега подтвердили, что затея сработала. Скорее всего он убедился, что Ридаг – не животное!

Бранаг выглядел слегка потрясенным, но Диги тихо посмеивалась, когда они подошли к Тули и Талуту, которые беседовали с другой парой вождей. Эйлу официально представили вождям принимающей стоянки, и она сразу же поняла то, что уже знали все Мамутои. Марли была серьезно больна. «Ей не следовало даже вставать с постели», – подумала Эйла, перебирая в уме целебные настои, применяемые в данном случае. Общий вид женщины, состояние ее глаз, волос и кожи – все говорило о таком тяжелом заболевании, что Эйла сомневалась, смогут ли лекарства помочь ей, однако она почувствовала внутреннюю силу этой женщины; она явно не сдастся без борьбы. А это порой помогает лучше любых лекарств.

– Это было потрясающее представление, Эйла, – сказала Марли, отметив своеобразную странность ее произношения. – Кто из вас командует хищником, ты или мальчик?

– Даже не знаю, – улыбаясь сказала она. – Мы оба знаем жесты, которые понимает Волк.

– Волк? Это прозвище?

– Да, так мы называем его.

– А у лошадей тоже есть имена? – спросила Марли.

– Кобыла – Уиии-нни, – сказала Эйла, подражая лошадиному ржанию, и Удалец заржал ей в ответ, вызвав у собравшихся не только улыбки, но и нервный смех. – Обычно люди называют ее просто Уинни. Этот молодой жеребец – ее сын. Джондалар назвал его Удальцом. На его языке так говорят о человеке, который бегает быстрее всех.

Марли кивнула. Эйла пристально посмотрела на нее, а затем вдруг повернулась к Талуту:

– Я очень устала, устраивая стойло для лошадей. Видишь то большое бревно? Талут, может быть, ты принесешь его, чтобы я могла присесть?

На мгновение вождь совершенно оторопел. Она никогда не позволяла себе такого. Просто невероятно, чтобы Эйла обратилась к нему с такой просьбой, да к тому же прервав разговор с вождями принимающей стоянки! Уж если кому-то и надо было присесть, так это именно Марли. И тут его осенило. Конечно! Почему он сам не догадался до этого? Талут быстро сходил и притащил бревно. Эйла присела на его край:

– Я надеюсь, вы не возражаете. Я действительно очень устала. Марли, ты не хочешь присоединиться ко мне?

Марли села, чувствуя легкую дрожь во всем теле. Немного отдохнув, она улыбнулась:

– Спасибо, Эйла. Я не рассчитывала, что мы простоим так долго. Как ты узнала, что у меня закружилась голова?

– Она целительница, – сказала Диги.

– Целительница, обладающая даром Зова? Необычное сочетание. Неудивительно, что Мамут удочерил ее.

– Если ты согласна, то я приготовлю для тебя снадобье, – сказала Эйла.

– Наши целители уже осматривали меня, но я буду благодарна, Эйла, если ты тоже попытаешься помочь мне. А сейчас, пока мы еще не забыли о теме разговора, я хотела бы задать один вопрос. Ты была совершенно уверена, что волк не тронет того мужчину?

Эйла немного помедлила:

– Нет, я была не уверена. Он пока еще слишком молод, и на него нельзя полностью положиться. Но я решила, что стою достаточно близко, чтобы предотвратить нападение, если он сам не остановится.

Марли понимающе кивнула:

– Даже на людей не всегда можно положиться. Я и не ожидала, что зверь может быть надежнее, чем человек. Если бы ты ответила иначе, то я не поверила бы тебе. Ты понимаешь, что Чалег будет жаловаться, как только придет в себя, чтобы восстановить собственное достоинство? Он наверняка придет с жалобой в Совет Братьев, а они передадут ее нам.

– «Нам»?

– Совету Сестер, – вставила Тули. – Окончательное решение всегда выносит Совет Сестер. Они ближе к Великой Матери.

– Я рада, что сама была здесь и все видела. Поэтому я без труда разберусь во всех тех противоречиях и невероятных историях, что будут рассказывать об этой сцене, – сказала Марли. Повернув голову, она оценивающе посмотрела на лошадей и волчонка. – Они выглядят как вполне нормальные животные, совсем не похожи на бестелесных духов, и магия здесь явно ни при чем. Скажи мне, Эйла, чем же питаются эти животные, живя с тобой? Они ведь что-то едят, правда?

– Да, они питаются как обычные животные. Волк ест в основном мясо – как сырое, так и поджаренное. Он привык к человеческой пище, и зачастую ест все то, что ем я, даже овощи. Иногда я приношу ему что-то с охоты, но он уже сам вполне может обеспечивать себя мышами и другими мелкими грызунами. Лошади едят траву и зерно. Вскоре, я думаю, надо будет отвести их за реку и оставить попастись на том зеленом лугу.

Валец посмотрел в сторону этого обширного луга и затем перевел взгляд на Талута. Эйла видела, что он чем-то обеспокоен.

– Мне неприятно говорить это, Эйла. Однако, по-моему, опасно оставлять их там без присмотра.

– Почему? – с тревогой спросила она.

– Из-за охотников. Твои лошади с виду ничем не отличаются от остальных, особенно кобыла. Темная масть жеребца встречается довольно редко. Мы сможем предупредить всех, чтобы не убивали гнедых лошадей, особенно если они выглядят очень дружелюбно. Но кобыла… все степные лошади имеют такую масть. Не думаю, что мы вправе просить племя вообще не убивать лошадей. Многие предпочитают их мясо любому другому, – объяснил Валец.

– Тогда я буду ходить туда с ними, – сказала Эйла.

– Нет, только не это! – воскликнула Диги. – Ты пропустишь все самое интересное.

– Но я не могу позволить, чтобы им причинили вред, поэтому мне придется чем-то пожертвовать.

– Это слишком большая жертва, – заметила Тули.

– Неужели нет другого выхода? – спросила Диги.

– Нет… конечно, если бы она тоже была гнедой… – сказала Эйла.

– Отлично, почему бы нам не выкрасить ее?

– Выкрасить? Как?

– Ну мы ведь можем смешать краски, сделать темно-коричневую мазь и втереть эту смесь в ее шкуру.

Эйла ненадолго задумалась:

– Не думаю, что это сработает. Идея сама по себе неплоха, Диги, но, в сущности, коричневый цвет ничего не изменит. Даже Удальцу грозит опасность. Хоть он и гнедой, но выглядит как обычная лошадь, и в пылу охотничьего азарта вполне можно забыть о том, что гнедых убивать нельзя.

– Это верно, – заметил Талут. – Охотники думают только об охоте. И две гнедые лошади, дружелюбно настроенные к людям, могут стать очень соблазнительными мишенями.

– А что, если взять другой цвет… например красный. Может, выкрасим Уинни охрой? Представляете ярко-красную лошадь? Тогда уж она точно будет выделяться.

Эйла слегка скривилась:

– Нет, Диги, почему-то мне не хочется делать ее красной. Она будет выглядеть так странно. А впрочем, это неплохая мысль. Все поймут, что это особое животное. Может быть, стоит и попробовать… Но все-таки ярко-красная лошадь… Погодите-ка! У меня появилась другая идея.

Эйла бросилась к палатке. Выкладывая на меховое покрывало своей лежанки содержимое дорожного мешка, она достала почти с самого дна то, что искала.

– Посмотри, Диги! Помнишь эту вещь? – сказала Эйла, разворачивая ярко-красную кожу, которую Диги помогала ей красить. – Все равно мне никак не придумать, что из нее сделать. Я просто очень люблю этот цвет. Можно привязывать эту кожу на спину Уинни, когда она будет пастись на лугах.

– Да, такой яркий цвет бросается в глаза! – одобрительно покачав головой, сказал Валец и улыбнулся. – По-моему, это должно сработать. Увидев такое покрывало на лошади, люди поймут, что она особенная, и вряд ли решатся охотиться на нее, даже без специального предупреждения. И все же сегодня вечером мы объявим, что нельзя охотиться на кобылу с красным покрывалом и гнедого жеребца.

– Может, стоит покрыть чем-нибудь и Удальца? – предложил Талут. – Не обязательно чем-то таким же ярким, просто какой-то шкурой, сделанной человеком. Тогда любой охотник, собравшийся бросить копье, заметит, что жеребец тоже особенный.

– Кроме того, я полагаю, – добавила Марли, – что словесного предупреждения может оказаться недостаточно, поскольку не на всех людей можно положиться. По-моему, будет лучше, если ты и Мамут подумаете, как наложить особый запрет на убийство этих животных. Страх перед проклятием Великой Матери остановит любого, кто захочет проверить, смертны ли эти лошади.

– И правда, Эйла, ты ведь можешь сказать, например, что Ридаг напустит Волка на человека, поднявшего руку на лошадей, – улыбаясь сказал Бранаг. – Эта история, вероятно, скоро станет известна всем Мамутои и наверняка обрастет массой ужасных подробностей.

– Мысль неплохая, – сказала Марли и поднялась с бревна, полагая, что пора завершать это обсуждение. – По меньшей мере, думаю, стоит просто пустить такой слух.

Все проводили взглядом вождей Волчьей стоянки, и Тули, печально покачав головой, ушла в палатку, чтобы закончить устройство жилья. Талут решил найти организаторов состязаний, чтобы включить в них новый вид оружия – копьеметалку, но задержался возле Бреси и Джондалара. Перекинувшись парой слов, они ушли куда-то втроем. Диги и Бранаг вместе с Эйлой направились к лошадям.

– У меня есть на примете один болтун, который поможет нам распространить слух, – сказал Бранаг. – История с Волком уже явно известна многим, и хотя не все сочтут ее вполне правдоподобной, однако будут избегать лошадей. Мне кажется, вряд ли кто-то захочет испытать судьбу и проверить, действительно ли Ридаг может наслать на него Волка. Кстати, я с самого начала собирался спросить, как Ридаг узнал, какой знак надо ему подать?

Диги с удивлением взглянула на своего жениха:

– Я догадывалась, что ты не понимаешь. Значит, я была права. Даже не знаю, как это объяснить… Наверное, он узнает все точно так же, как мы с тобой. Фребек вступился за него вовсе не для того, чтобы защитить Львиную стоянку. Он говорил чистую правду. Ридаг понимает все, что говорят окружающие. И всегда понимал. Мы просто не знали этого, пока Эйла не научила нас языку знаков, на котором он умеет говорить. Теперь мы можем общаться с ним. Когда Фребек сделал вид, что уходит, то незаметно поговорил с Ридагом, а Ридаг спросил разрешения у Эйлы – они разговаривали на языке жестов. Мы все понимали, о чем они говорят, и знали, что должно произойти.

– Неужели это правда? – спросил Бранаг. – Значит, вы переговаривались друг с другом, а никто об этом даже не догадывался! – Он рассмеялся. – Раз уж я собираюсь породниться с удивительной Львиной стоянкой, то, может, мне тоже стоит научиться вашему тайному языку?

– Эйла! – крикнула Крози, выходя из палатки. Трое молодых людей остановились и подождали ее. – Тули только что рассказала мне, как вы решили приодеть лошадей, – сказала она, подойдя к ним. – Отлично придумано! Красное будет хорошо заметно на светлой лошади, но ведь у тебя нет второго такого же яркого покрывала. Я сейчас распаковывала свои мешки и нашла одну вещь, которая могла бы тебе пригодиться. – Развернув недавно развязанный пакет, она достала из него компактно сложенный кожаный материал и, встряхнув его, разгладила рукой складки.

– Ой, Крози! – воскликнула Эйла. – Какая красота! – Она восхищенно вздохнула, увидев белоснежную кожаную накидку, отделанную рядом треугольников из костяных бусин и окрашенными красной охрой иглами дикобраза, которыми были вышиты зигзагообразные и спиралевидные узоры.

Лицо Крози озарилось довольной улыбкой, когда она заметила искреннее восхищение молодой женщины. Эйла сама сшила платье из белой кожи и понимала, как трудно достичь такого чистого оттенка.

– Это для Удальца. Мне кажется, что белый цвет будет хорошо виден на его темно-коричневой шкуре.

– Что ты, Крози! Твоя накидка слишком хороша для этого. Она быстро покроется пылью и грязью, а если Удальцу захочется покататься по земле, то с нее скоро слетят и все украшения. Нет, я не могу позволить Удальцу носиться в ней по степи.

Однако Крози явно не собиралась отказываться от своего намерения:

– Как ты считаешь, осмелится ли охотник метнуть копье, если увидит гнедую лошадь с такой красивой белой накидкой?

– Наверное, нет. Но зачем же портить такую красивую вещь, ведь ты вложила в нее столько труда?!

– С тех пор прошло много лет, – резко сказала Крози, затем выражение ее лица смягчилось, глаза затуманились, и она грустно добавила: – Я делала ее для моего сына, брата Фрали, и не смогу отдать ее никому другому. Даже представить не могу, что эту накидку носит другой человек, но выбросить ее я тоже не могу. Вот и таскаю ее с собой каждый год как бесполезный кусок кожи. Все одно получается, что труд затрачен впустую. А если эта накидка поможет защитить животное, то все же принесет пользу и можно будет считать, что мои старания не пропали даром. Я хочу подарить тебе эту кожу, ведь ты так много сделала для меня.

Эйла взяла предложенный подарок, но на лице ее отразилось недоумение.

– Не пойму, Крози, о чем ты говоришь…

– Это не важно, – отрывисто сказала она. – Просто бери накидку и используй по назначению.

Мимо них быстро шел Фребек, направляясь к палатке; однако, прежде чем войти внутрь, он посмотрел в их сторону и самодовольно улыбнулся. Они улыбнулись ему в ответ.

– Я очень удивился, когда Фребек первым вступился за Ридага, – заметил Бранаг. – А вернее, я не ожидал его увидеть даже в числе последних.

– Он сильно изменился, – сказала Диги. – Конечно, он по-прежнему любит поспорить, но уже не так рьяно. Иногда он даже прислушивается к мнению других.

– Да, надо отдать ему должное, он никогда не боялся высказывать то, что думает, – сказал Бранаг.

– Наверное, это одно из его достоинств, – сказала Крози. – Я долго не могла понять, что Фрали нашла в нем. Но, несмотря на все мои уговоры, она все-таки приняла его предложение. Хотя в общем-то ему нечего было предложить ей. Мать его имела самый низкий статус, да и сам он вроде бы не отличался особыми дарованиями. Мне казалось, что она испортит себе жизнь, соединившись с ним. Но видимо, уже одно то, что он осмелился сделать ей предложение, говорит в его пользу. Похоже, он действительно любит ее. Вероятно, Фрали правильно оценила его, мне следовало положиться на ее мнение, в конце концов, она все же моя дочь. Нельзя судить о человеке только по статусу его матери или скудости Брачного Выкупа, ведь у каждого есть шанс проявить себя с лучшей стороны.

Крози не заметила, как удивленно Бранаг посмотрел на Диги и Эйлу. По его мнению, Крози изменилась куда больше, чем Фребек.

Глава 32

Эйла взволнованно суетилась в пустой палатке возле своей лежанки. Который раз уже окидывая придирчивым взглядом место, отведенное ей на время Летнего Схода, она пыталась найти еще какую-то небрежно брошенную вещь или незавершенное дело, еще одну причину, чтобы подольше задержаться на Рогожной стоянке. Мамут сказал ей, что, как только она закончит с делами, он поведет ее знакомиться с теми людьми, с которыми ее объединяет некая особая связь. Очевидно, он имел в виду мамутов – тех, кто принадлежал к очагу Мамонта.

Она отнеслась к этому знакомству как к своеобразному испытанию; наверняка они будут задавать ей вопросы, чтобы выяснить, действительно ли она имеет право принадлежать к их избранному кругу. В глубине души Эйла не верила в свою избранность. Она считала, что не обладает никакими особыми дарованиями или редкими способностями. Целительницей она стала благодаря тому, что Иза поделилась с ней своим мастерством и знаниями. Также не было никакой особой магии в общении с этими животными. Просто, когда ей было грустно и одиноко в пещере, она подобрала и вырастила осиротевшего жеребенка, а потом там же родился и Удалец, поэтому они и слушаются ее. Она подобрала Волка, потому что убила его мать, уже зная, что животные, выросшие с людьми, могут быть вполне дружелюбными. Во всем этом не было таинственной магии.

Оттягивая время знакомства, она уже успела осмотреть Ридага. Эйла задала ему несколько вопросов и прикинула в уме, что следует изменить при изготовлении следующей порции настойки. Потом он вышел из палатки и сел на землю рядом с Волком, как обычно собираясь наблюдать за окружающими. Неззи согласилась с ней, признав, что Ридаг стал значительно веселее. Радуясь за своего сына, эта женщина на все лады расхваливала Фребека, который в последнее время слышал – а бывало, и случайно подслушивал, – столько похвальных слов, относившихся к его персоне, что испытывал легкое смущение. Эйла никогда не видела его таким улыбчивым и знала, что его хорошее настроение отчасти связано с одобрением и признанием его достоинств. Она понимала, как это важно.

Наконец, последний раз оглядевшись вокруг, Эйла привязала к поясу мешочек из сыромятной кожи и, вздохнув, вышла из палатки. Возле кухонного очага никого не было, – видно, все разошлись по своим делам, кроме Мамута, сидевшего рядом с Ридагом. Почувствовав ее приближение, Волк поднял голову, что заставило оглянуться Мамута и Ридага.

– Все куда-то разошлись… Может, мне остаться здесь и побыть с Ридагом, пока кто-нибудь не вернется? – быстро предложила она.

– Со мной побудет Волк, – усмехнувшись, ответил Ридаг. – Никто из чужих не задержится здесь надолго, увидев его. Я сказал Неззи, что она сможет спокойно уйти. И ты тоже уходи, Эйла.

– Он прав. Волк, похоже, согласен остаться с Ридагом. По-моему, лучшего защитника и придумать нельзя, – сказал Мамут.

– А что, если у него что-то заболит? – не отступала Эйла.

– Если заболит, я скажу: «Волк, приведи Эйлу». – Ридаг сделал жест, к которому Волка приучили как для дела, так и для игры. Волчонок вскочил и, положив лапы на грудь Эйлы, дотянулся и лизнул ее в щеку, требуя внимания.

Улыбнувшись, она взъерошила шерсть на его загривке и велела ему ложиться обратно.

– Я хочу остаться здесь, Эйла. Мне нравится смотреть на реку, лошадей на лугу, проходящих мимо людей… – Ридаг усмехнулся. – Мало кто замечает меня. Все разглядывают палатку, лошадиный навес. Потом они вдруг замечают Волка… Смешные люди…

Мамут и Эйла улыбнулись, оценив его незатейливое развлечение. В моменты удивления или потрясения люди действительно выглядят довольно смешно.

– Ладно, надеюсь, все будет в порядке. Неззи не оставила бы его одного, если бы не сочла, что он в безопасности, – сказала Эйла, теряя последний серьезный повод, который мог бы помешать ей покинуть пределы стоянки. – Я готова идти, Мамут.

Они шли вместе к постоянным зимним жилищам Волчьей стоянки, и Эйла отметила, как скученно располагаются жилые площадки стоянок и палатки и какое множество людей крутится вокруг них. Она была рада, что Мамут вел ее по краю долины, откуда открывался вид на поросший деревьями травянистый склон, реку и луга. По дороге им пришлось не раз останавливаться: люди приветствовали Мамута, а Эйла внимательно следила за тем, как Мамут отвечает на их приветствия, и старалась вести себя так же.

Ряд холмообразных домов оказался не слишком ровным, и вокруг последнего, шестого, дома кипела самая бурная жизнь. Эйла заметила обширное пустое пространство рядом с этим жильем и поняла, что это, должно быть, место общего сбора. Стоянки, окружавшие эту поляну, похоже, не относились к числу обычных жилых стоянок. Одна из них была огорожена редким забором из костей мамонта, переплетенных ветвями и прутьями. Проходя мимо нее, Эйла услышала, что кто-то произнес ее имя. Остановившись, она с удивлением посмотрела в сторону изгороди.

– Лэти! – воскликнула она, тут же вспомнив о том, что ей рассказывала Диги.

Находясь в окружении близких на Львиной стоянке, Лэти соблюдала определенные правила, предписанные девушкам, еще не ставшим женщинами, однако тогда ограничение на общение с мужчинами было не слишком строгим. Но по прибытии на место Схода она должна была перейти в особую палатку. Рядом с ней у забора стояли несколько молодых девушек, все они улыбались и смущенно хихикали. Лэти представила Эйлу своим ровесницам, которые взирали на нее с легким благоговением.

– Куда вы идете, Эйла?

– К очагу Мамонта, – ответил за нее Мамут.

Лэти понимающе кивнула, словно ждала именно такого ответа. На территории этого огороженного двора Эйла заметила Тули, которая стояла возле палатки, украшенной орнаментом, нанесенным красной охрой, и разговаривала с группой женщин. Она махнула им рукой и улыбнулась.

– Лэти, смотри-ка, красноножка! – взволнованно воскликнула вдруг одна из девушек.

Все они немедленно повернули головы в указанном направлении и смущенно захихикали. Эйла, сама того не сознавая, с удивлением разглядывала медленно проходившую мимо босую женщину, ступни которой были густо намазаны красной охрой. Ей уже рассказывали о таких женщинах, но она впервые видела это воочию. «Она выглядит как совершенно обычная женщина, – подумала Эйла, – но все же ей присуще какое-то странное качество, которое заставляет людей оборачиваться».

Женщина направилась к компании юношей, прохаживающихся по краю поляны, окаймленной редкими деревцами. Эйла заметила, что по мере приближения к ним ее походка стала более оживленной, а лицо было томным, и вдруг невольно вновь бросила взгляд на ее красные ступни. Женщина остановилась, чтобы поговорить с юношами, и поляна сразу же наполнилась мелодичными звуками ее смеха. Когда Мамут повел Эйлу дальше, она вспомнила, о чем разговаривали с ним женщины за день до Весеннего праздника.

Все девушки, достигшие зрелости, но еще не ставшие женщинами, находились под постоянным наблюдением, причем следили за ними не только взрослые женщины. Только что Эйла видела, что вокруг изгороди, за которой стояли Лэти и ее ровесницы, вьются стайки молодых мужчин в надежде перехватить взгляд этих пока недоступных и потому еще более желанных девушек. Именно в этом возрасте женщина представляла наибольший интерес для мужского пола. Девушки наслаждались этим повышенным вниманием, вызванным их особым положением, и, конечно, они испытывали не меньший интерес к противоположному полу, однако, помня о своем особом статусе, не показывали этого открыто. Большую часть времени они проводили в палатке или у изгороди, украдкой разглядывая и оценивая многочисленных мужчин, которые прохаживались за изгородью с нарочито небрежным видом, стараясь показать, что забрели сюда по чистой случайности.

Такой взаимный интерес был вполне естествен, и впоследствии молодые мужчины могли основать очаг с любой из этих девушек, однако они не могли быть избраны для проведения важного ритуала Посвящения в женщины. Девушки вместе со своими взрослыми наставницами, которые жили с ними на Девичьей стоянке, выбирали возможных участников ритуала среди более взрослых и опытных мужчин. И обычно, прежде чем принять окончательное решение, вопрос выбора в частном порядке согласовывался с предполагаемыми избранниками.

За день до ритуала группа девушек, живущих на изолированной стоянке, – бывали годы, когда девушек оказывалось слишком много, и тогда для них устанавливали две или три палатки, – могла выйти за пределы своей территории. Если они встретили мужчину, с которым хотели провести эту ночь, то окружали его плотным кольцом, из которого мало кому удавалось выбраться. Девушки требовали, чтобы эти «плененные» мужчины следовали вместе с ними, и редко кто отказывался от такого приятного требования. Ближе к ночи, после некоторых подготовительных обрядов, все они должны были собраться в затемненной палатке и на ощупь объединиться в пары; в эту ритуальную ночь девушки становились женщинами, познавали особенности противоположного пола и учились делить Дары Радости. Как девушкам, так и мужчинам не полагалось знать, с кем они совокуплялись во время ритуала, хотя в действительности это ни для кого не оставалось тайной. Наставницы наблюдали за прохождением ритуала, чтобы предотвратить поспешность и грубость или посоветовать что-то в тех редких случаях, когда возникала такая необходимость. Если по каким-либо причинам девушке не удавалось стать женщиной, для нее устраивали более спокойную вторую ритуальную ночь, не обсуждая открыто причин такого случая и не обвиняя никого из участников ритуала.

Ни Дануг, ни Друвец не могли быть приглашены в палатку, где жила сейчас Лэти, по двум причинам. Во-первых, они приходились ей очень близкими родственниками, а во-вторых, сами были еще слишком молоды. Женщины, прошедшие ритуал Первой Радости в прошлом году, в частности те, кто еще не имел детей, могли стать избранными служительницами Великой Матери, именно они помогали юношам научиться делить Дары Радости. Эти женщины получали такое почетное право на целый сезон после особого ритуала, – их можно было узнать по пяткам, натертым красной охрой, которую не полагалось смывать, но, как правило, она сама стиралась со временем. Многие из них также могли повязать красную кожаную ленту чуть повыше локтя, на запястье или на лодыжку.

Хотя некоторое поддразнивание и заигрывание было неизбежно, женщины очень серьезно относились к этому. Понимая как естественную робость, присущую юности, так и побудительную силу, поражающую нетерпение, они учитывали особенности молодого мужчины и учили его мягко и нежно познавать женщину, чтобы в дальнейшем его могли избрать для участия в ритуале Первой Радости, после которого женщина могла зачать ребенка. Воспитание, проводимое этими женщинами-наставницами, высоко оценивалось Великой Мут, и Она щедро одаривала многих из них. Даже те женщины, во чреве которых еще не зарождалась новая жизнь, хотя они уже давно вступили в пору женской зрелости, зачастую бывали беременными к концу сезона.

После юных девушек эти женщины с красными пятками были самыми притягательными для мужчин всех возрастов. Ничто не могло так быстро воспламенить чувства мужчины Мамутои, как мелькание красных пяток проходящей мимо женщины; и, зная это, некоторые женщины специально слегка подкрашивали свои ступни таким же цветом, чтобы стать более привлекательными. Избранная женщина-наставница могла выбрать любого мужчину, хотя основным ее занятием было воспитание юношей, поэтому любой зрелый мужчина, которому удалось убедить ее разделить с ним Дары Радости, испытывал чувство особой гордости.

Мамут и Эйла остановились неподалеку от ритуальной Девичьей стоянки. На первый взгляд это была обычная стоянка с палаткой посреди жилой площадки. Отличие, как заметила Эйла, состояло в том, что все люди здесь имели татуировки. У одних, как у старого Мамута, был только простой синий рисунок на правой скуле, напоминавший вертикальный ряд из трех или четырех галок, летящих вниз. Они напомнили ей также ряды нижних челюстей мамонта, которые использовались в конструкции жилища Винкавека. Но некоторые женщины и большинство мужчин имели куда более причудливые татуировки. Такая раскраска могла включать в себя тех же галок, треугольники, зигзаги, ромбы и прямоугольные спирали как красных, так и синих оттенков.